– Признаюсь, я о таком странном деле и не слыхивал, – сказал мистер Пулет, поспешно проглотив лепешку, чтоб выразить свое изумление: – уничтожить вексель! Да я думаю, за это вы поплатитесь полиции.
– Но если вексель стоит столько денег, – заметила мистрис Теливер: – то отчего нам не заплатить им наш долг и спасти таким образом мои вещи? Оставим в покое твоего дядю и тетку Мосс, Том, если ты думаешь, что отец твой иначе рассердился бы, когда он выздоровеет.
Мистрис Теливер никогда не изучала теории векселей и потому выражала об этом предмете свои собственные, оригинальные мысли.
– Фи, фи! Вы, женщины, ничего не пони маете в этих делах, – сказал дядя Глег: – нет другого способа спасти мистера и мистрис Мосс, как уничтожить вексель.
– Так, янадеюсь, вы мне в этом, дядя, поможете! воскликнул Том с жаром: – если мой отец никогда не выздоровеет, то мне было бы очень горько подумать, что сделано что-нибудь против его воли, особенно, когда я мог помешать. Я уверен, что он – сказал мне об этих деньгах именно для того, чтоб я исполнил его желание. Я должен слушаться воли отца, что касается его имущества.
Даже мистрис Глег не могла не одобрить слов Тома: она чувствовала, что в нем кипела кровь Додсонов, хотя она была уверена, что если б отец его был Додсон, то никогда не привелось бы потерять добровольно такую сумму денег. Магги едва ли удержалась бы, чтоб не кинуться Тому на шею, если б тетка Мосс не помешала ей. Мистрис Мосс сама встала и, взяв Тома за руку, проговорила почти задыхаясь:
– Если есть Бог на небесах, то вы не будете от этого беднее. Впрочем, если отец ваш нуждается в этих деньгах, то, поверь, мы заплатим их. Нам все равно, есть ли обеспечение или нет. Мы поступим с другими так, как другие с нами поступили. Дети наши ничего не имеют, но зато отец и мать у них честные люди.
– Но, – сказал мистер Глег, обдумав слова Тома: – мы этим не нанесем никакого вреда кредиторам, если Теливер и будет объявлен несостоятельным. Я только что об этом думал. Я бывал и сам кредитором и видал так их надувают. Если Теливер решился не брать денег от сестры прежде, чем начался процесс, то это то же самое, что уничтожить вексель: значит, он решился только быть победнее, вот и все. Да, много надо вещей обдумать, молодой человек, прибавил мистер Глег, взглянув на Тома: – когда дело идет о деньгах; а то, пожалуй, у одного отнимешь обед, чтоб другому было чем позавтракать. Вы этого, верно, молодежь, не пони маете?
– Нет, я хорошо пони маю, решительно – сказал Том. – Я пони маю, что если я должен деньги одному человеку, то не имею права давать их другому; но если мой отец решился подарить деньги тетке, прежде чем он задолжал другим, то он был в праве это сделать.
– Отлично, молодой человек! Я никогда не думал, что вы будете так умны, чистосердечно – сказал Глег. – Но, может быть, Теливер уже и уничтожил вексель. Придемте посмотрим, не найдем ли его в шкатулке.
– Шкатулка у отца в комнате. Пойдемте туда, тетя Грити, шепнула ей Магги.
ГЛАВА IV
Потухающий луч
Мистер Теливер, не говоря уже о судорожных обмороках, которые повторялись с ним довольно часто после падение с лошади, находился постоянно в каком-то апатическом состоянии и не замечал даже, когда входили к нему в комнату или уходили из нее. В это утро он лежал так спокойно с закрытыми глазами, что Магги, глядя на него, шепнула своей тетке Мосс, что, по всей вероятности, отец не обратит на них внимание.
Они осторожно вошли в комнату; мистрис Мосс уселась в изголовье больного, Магги поместилась, по-прежнему, на кровать, взяла отца за руку: но он, казалось, этого не почувствовал.
За ними вошли, осторожно переступая, мистер Глег и Том и стали прибирать ключ к дубовой шкатулке из целой связки ключей, которую Том взял с отцовского бюро. Они отперли шкатулку, стоявшую в ногах у постели больного и опустили крышку на железную подставку без большего шума…
– Тут жестяной ящик, шепнул мистер Глег: – он, вероятно, в него положил расписки. Вынь его, Том; а я взгляну на эти документы: это документы, относящиеся, вероятно, к дому и к мельнице. Посмотри, что там еще внизу, под ними.
Мистер Глег вынул все бумаги и, по счастью, успел отодвинуться, когда железная подпорка скользнула и тяжелая дубовая крышка упала со страшным треском, который раздался по всему дому.
Вероятно, в этом треске было что-то особенно-потрясающее весь организм умиравшего старика, ибо он мгновенно опомнился, и разбитые параличом члены его на время ожили. Шкатулка эта принадлежала отцу его и деду, и открывалась только в торжественных случаях. Самый обыкновенный звук, скрип двери, или стук затворенного окошка, если он тесно связан с какими-нибудь воспоминаниями, звучит знакомым голосом, голосом, который будит и поражает глубоко-затаенные фибры нашего сердца. В ту минуту, когда все взоры обратились на него, он уже сидел и пристально глядел на шкатулку, на бумаги, которые мистер Глег держал в руках, и на Тома, державшего жестяной ящик. Взор его был чист и ясен и выражал совершенное сознание.
– Что вы хотите делать с этими документами? проговорил он, резким вопросительным тоном, обычным ему в минуты раздражительности. – Подойди сюда, Том. Чего тебе нужно в моей шкатулке?
Том повиновался, несмотря на свой испуг: это было в первый раз, что отец его узнал. Но вместо того, чтоб продолжать, отец его смотрел с возраставшим подозрением на мистера Глега и на документы.
– Что случилось? – сказал он, отрывисто. – Кто вас просил распоряжаться моими бумагами? Разве Уоким все уже забирает?… Что ж вы мне не говорите, что вы тут делаете? прибавил он нетерпеливо.
Мистер Глег подвинулся к постели, собираясь отвечать.
– Нет, нет, друг Теливер, – отвечал мистер Глег ласковым голосом: – никто еще и не думает ничего забирать. Мы только пришли посмотреть, что находится в шкатулке. Вы были больны немножко – вы сами это знаете, а мы должны были присмотреть за порядком. Но надо надеяться, вы скоро поправитесь и будете сами в состоянии заняться делами.
Мистер Теливер в размышлении смотрел на Тома, на мистера Глега и на Магги; потом вдруг, будто догадавшись, что кто-то сидит у него в изголовье, быстро повернул голову и увидел сестру.
– Э, Гритти! – сказал он полугрустным, полуласковым голосом. – Как это ты здесь? Как ты могла детей оставить одних?
– О, братец! – неосторожно вскричала добрая мистрис Мосс. – Как я рада теперь, что пришла на тебя посмотреть. Я думала, что ты нас никогда больше не узнаешь?
– Что! разве со мной был удар? – спросил мистер Теливер, с беспокойством смотря на мистера Глега.
– Вы упали с лошади… маленькое потрясение – вот и все, я думаю, – сказал мистер Глег: – но вы скоро оправитесь, надо надеяться.
Мистер Теливер опустил глаза и помолчал несколько минут. Голова его снова начала кружиться, мысли мешаться. Он посмотрел на Магги и произнес гораздо слабейшим уже голосом:
– Так письмо у тебя, дочь моя?
– Да батюшка, – отвечала она, целуя его от всей души.
Ей казалась, что отец, столь близкий к смерти, был снова ей возвращен, и она старалась выразить всю любовь свою в этом нежном поцелуе.
– Где твоя мать? – спросил он с озабоченным видом, оставаясь бессознательно-равнодушным к ласкам дочери.
– Она внизу с моими тетками, батюшка. Позвать ее?
– Да, да, бедная Бесси! – и его глаза поднялись на Тома, когда Магги вышла из комнаты.
– Они обе у тебя на руках останутся, если я умру – помни это, Том. – Тебе трудно, трудно будет, очень трудно, но ты должен постараться и всем заплатить. И помни: у меня в деле пятьдесят фунтов Луки, он мне их дал, как-то без расписки; у него нет никакого доказательства на них. Ты должен первому ему заплатить.
Дядя Глег невольно кивнул головой и стал еще внимательнее прислушиваться, но Том – отвечал твердым голосом:
– Хорошо, батюшка. А нет ли у вас векселя дяди Мосса на триста фунтов? Мы за этим-то и приходили. Что вы желаете, чтоб по нем было сделано, батюшка?
– А! я очень рад, что ты вспомнил о нем, мой милый, – сказал мистер Теливер: – я никогда много не считал на эти деньги, ради бедной вашей тетушки. Ты не думай о них, если они не в состоянии заплатить, Бог с ними! Расписка там, в ящике! А до тебя, Гритти, я всегда был добр, – сказал мистрис Теливер, обращаясь к сестре: – ты меня только одним огорчила, сестра, что вышла за этого Мосса.
В эту минуту возвратилась Магги в сопровождении матери, которая была весьма встревожена переменой, происшедшей в ее муже.
– Ну, Бесси, – сказал он, когда она его поцеловала: – ты должна мне простить, что я тебя довел до такого положение, ты этого никогда не ожидала. Но это не моя вина, это вина закона, прибавил он злобно, – Это вина мошенников! Том, слушай меня: если придет случай, отомсти Уокиму за меня. Если ты этого не сделаешь – ты негодный сын. Ты бы мог пришибить его, как собаку, но тогда закон на его стороне; впрочем, закон только и писан про мошенников!..
Мистер Теливер начинал горячиться и лицо его сильно разгорелось. Мистер Глег хотел сказать что-то успокоительное, но был прерван опять мистером Теливером, который продолжал говорить с женой:
– Они опишут все, чтоб заплатить долги, Бесси, – говорил он: – но все-таки оставят тебе мебель; ну, и сестры твои что-нибудь для тебя сделают… ну, и Том подрастает… хотя я не знаю, что из него будет… Я делал что мог… я даль ему воспитание… ну, а девочка выйдет замуж… грустная история…
Силы, возбужденные мгновенным, сильным ощущением, заметно начинали ослабевать, и бедный старик с последними словами опустился и снова впал в бесчувственное состояние. Хотя это было только повторение прежних припадков, однако все присутствовавшие были сильно поражены столь быстрым переходом от жизни к состоянию бесчувственному, тем более, что во всех словах страдальца видно было, что он предвидел смерть и предчувствовал ее. Но бедному Теливеру не суждено было разом покончить свое существование, одним скачком перейти в другую жизнь: он должен был исчезать понемногу, как тень при появлении мрака.
Послали за мистером Тернбулем. Когда он узнал о случившемся, то объявил, что это мгновенно-совершившееся выздоровление было надежным признаком, что повреждение не было общее и не могло, следовательно, мешать совершенному выздоровлению. Между отрывистыми воспоминаниями прошедшего, разбитый параличом бедняк позабыл совершенно о закладной; луч памяти озарил только более выдавшиеся обстоятельства, и он снова впал в бессознательное положение, не узнав половины своего несчастья.
Том помнил только две вещи, что вексель его дяди Мосса должен быть уничтожен, и Луке деньги выплачены, если не иным образом, то его и маггиными деньгами, лежавшими в сохранном банке. Были вещи, как вы видите, к которым Том имел гораздо более способностей, нежели к прелестям классических конструкций, или к различным математическим выводам.
ГЛАВА V
Том старается вскрыть устрицу
На другой день в десять часов Том отправился в Сент-Оггс, чтоб повидаться с дядей своим Дином, который, по словам тетки, должен был быть уже с вечера дома. Он намеревался просить у него совета на счет дел отца, и какой-нибудь работы для себя самого. Дядя Дин вел большие дела, и светлый ум его не походил на мелочной расчет дяди Глега. Он вел дела на широкую ногу, и это вполне согласовалось с идеями и самолюбием Тома.
Туманное, сырое, холодное утро грозило дождем на весь день. В такую погоду и счастливые ищут развлечение в надеждах на будущее. А Том был очень несчастлив: он чувствовал унижение, предвидел тяжелые труды в будущем, со всею щекотливостью гордой натуры. Несмотря на уважение и любовь, которую он питал к отцу, он в тайне негодовал на него, и несчастье, постигшее семейство, казалось ему, следствием неправого дела. Рассматривая дело законным образом, отец его был кругом виноват, и дяди и тетки его были совсем вправе это говорить.
В этом случае ясно обрисовывался характер брата и сестры. Том пони мал, что тетки его могли бы принять более живое участие в несчастье его матери, но он не разделял злобного негодование, которым Магги платила за их равнодушие. Том никогда не ожидал от других того, чего он не имел полного права требовать.
С какой стати отдавать деньги таким людям, которые не умели сберечь свои собственные? Том видел некоторую справедливость в этой строгости, тем более, что он был тверд в своих убеждениях и был уверен, что никогда не заслужит подобных упреков. Ему было тяжело видеть себя в таком дурном положении по неосторожности отца; но он не жаловался, не роптал и не обвинял людей в том, что ему выпал жребий труднее, нежели другому. Он ничего не просил, кроме работы и приличной за нее платы. Сырой декабрьский туман обхватывал со всех сторон бедного Тома, с его надеждами на будущее, и казался одной малой частью его домашних неприятностей. В шестнадцать лет, при самом практическом направлении ума, не ускользнешь от обольстительной иллюзии тщеславия, и Том, рисуя свою будущность, основывался только на своей смелости и уверенности в самом себе. Он слышал, что мистрис Глег и мистрис Дин были во время оно очень бедны. Он не хотел копить понемногу деньги и нажить маленькое состояние, как дядя, его Глег, но желал следовать примеру дяди Дина: получить место в каком-нибудь большом торговом доме и живо выйти в люди. Он почти не видался с дядей Дином в последние три года: оба семейства шли различными дорогами; но по этой самой причине Том более на него надеялся. Дядя Глег, по его мнению, был неспособен на большие и смелые предприятия, но что касалось дяди Дина, то он был высокого мнение о его умственных способностях и средствах, который они имел всегда под рукой. Том давно слышал от отца, как его дядя Дин сделался необходимым человеком у Геста и комп., и как компания с радостью предложила ему долю в своем деле: вот на что метил Том, вот на что он решился. Мысль о бедности и унижении не давала ему покоя; он не мог ее переносить. Он хотел работать для матери и сестры и заставить всякого удивляться его твердому характеру. В воображении своем подстрекаемый необходимостью и ненасытным желанием, он не считал годы, а годы составлены из длинных и скучных дней, часов и минут.
Размышляя таким образом, он перешел каменный мост через Флос и входил уже в Сент-Оггс. "Со временем (думал он) я куплю отцовскую мельницу, и когда разбогатею, опять поселюсь здесь, переделаю и обновлю дом и заживу в нем гораздо лучше, нежели на каком-нибудь новом месте; буду держать собак, лошадей сколько вздумается…"
Он шел вдоль улицы твердым и скорым шагом, как вдруг мечтание его были прерваны встретившимся и незамеченным им человеком, который грубым и фамильярным голосом – спросил у него:
– Ну, что, братец Том, как здоровье твоего отца сегодня утром?
Это был оггский мещанин, один из постоянных покупателей его отца.
Том в ту минуту был не в духе разговаривать, однако же он – отвечал учтиво:
– Он все еще очень нездоров, благодарю вас.
– Да, грустный случай для тебя, молодой человек, не правда ли? дело-то решено против него, – сказал мещанин, желая сказать, что-нибудь ласковое и утешительное.
Том покраснел и пошел дальше. Ему казался ударом кулака всякий, даже самый учтивый и деликатный намек на его положение.
– Это Теливера сын, – сказал мещанин стоявшему у соседней двери лавочнику, указывая на Тома.
– А! – сказал лавочник: – я, кажется, узнал бы его по его чертам. Они весь в мать: она была Додсон. Он собой молодец. Чему он учился?
– О, ворочать нос от покупателей своего отца, и франтить, ничему другому, я полагаю.
Том очнулся от своих воздушных замков в будущем и быстро перешел к грустной и унизительной действительности настоящего; он прибавил шагу по направлению конторы Гест и Кo, где он надеялся увидеть дядю Дина. Но этот день мистер Дин проводил всегда в банке, и приказчик – сказал ему с некоторым презрением к его незнанию: "Мистера Дина нельзя видеть в Рикер-Стрите по вторникам поутру".
В банке Том, как только о нем доложили, был введен в комнату, где дядя его занимался. Мистер Дин поверял счеты; но когда Том вошел, он взглянул на него и, протягивая ему руку, сказал: – Ну, что, Том, что, дома нет ничего нового, я надеюсь? Каков отец?
– Все так же, благодарю вас, дядюшка, – отвечал Том, смешавшись немного. – Но я бы желал с вами поговорить, когда вам будет свободно.
– Садись, садись, сказал! мистер Дин, углубляясь в свои счеты, от которых, вместе с помогавшим ему конторщиком, он не свел глаз на добрые полчаса, так что бедный Том уже начинал думать, что ему придется просидеть таким образом до закрытия банка. Казалось, шансов было весьма мало, чтоб эти прилежные деловые люди окончили свою тихую монотонную работу. "Не даст ли ему дядя место в банке? Это бы была весьмаскучная и прозаическая работа, думал он, век свой писать под мерные удары часового маятника". Он бы предпочел другой способ обогащение. Наконец произошла перемена в работе его дяди: он взял перо и написал что-то, расчеркнувшись под конец.
– Вы теперь отправитесь в Тори, мистер Спенс, не угодно ли вам? – сказал мистер Дин, и удары маятника вдруг показались Тому менее слышны и ясны.
– Ну, Том, – сказал мистер Дин, когда они остались одни, повертываясь немного в кресле и вынимая табакерку: – что тебе нужно, мой друг? что тебе нужно?
Мистер Дин, который слышал уже от жены о том, что случилось накануне, подумал, что Том пришел просить у него помощи, чтоб отклонить распродажу.
– Надеюсь, вы извините, что я вас беспокою, дядюшка, – сказал Том, краснее, говоря тоном, хотя немного дрожащим, однако с некоторою гордою независимостью. – Но я думал, что вы лучше всех можете мне посоветовать, что предпринять.
– А? – сказал мистер Дин, выдерживая щепотку табаку и глядя на Тома с возраставшим вниманием: – послушаем.
– Я бы желал иметь место, дядюшка, чтоб вырабатывать деньги, – сказал Том, который шел прямо к делу и никогда не избирал окольных путей.
– Место? повторил мистер Дин и поднес щепотку табаку с одинаковой верностью к обеим ноздрям. Томя, подумал, что нюхать табак самая – раздражительная привычка.
– Что ж, посмотрим. Сколько тебе лет? – сказал мистер Дин, опускаясь на спинку кресла.
– Шестнадцать… то есть мне семнадцатый идет, – сказал Том, надеясь, что дядя заметит его бороду.
– Постой!.. твой отец, если я не ошибаюсь, хотел из тебя сделать инженера, я думаю?
– Да; но я думаю, там я нескоро выработаю денег – как вы думаете?
– Это правда; но в шестнадцать лет нигде много денег не заработаешь, мой друг. Впрочем, ты довольно долго был в школе: я полагаю, ты довольно знаешь счетную часть – а? Умеешь ты книги вести?
– Нет, – отвечал Том, слегка запинаясь. – Я не имел никакой практики. Но мистер Стеллинг говорит, что у меня почерк недурен. Вот мое писанье, прибавил Том, положив на стол копию с листа, который он составил накануне.
– А! это хорошо, очень недурно. Но, видишь ли, с красивейшим почерком в мире ты не достанешь лучшего места, как простого переписчика, если ты ничего не смыслишь, как вести книги или поверять счеты. А места переписчиков – места дешевые, немного приносят. Но, однако, чему же ты учился в школе?