– Мистер Глег, – сказала его жена: – будьте так добры, позвольте мне промолвить словцо. – Вам хорошо говорить, Бесси, что вы никогда ничего не просили для вас покупать; а позвольте вам сказать, что вы именно должны были нас просить об этом. Скажите, пожалуйста, как же вы устроитесь, если вам родственники не помогут? Вам, просто, тогда придется идти в богадельню. Вы не должны забывать этого и смиренно просить нас сделать вам то, что мы можем, а не хвастаться тем, что вы ничего у нас не просили.
– Вы только что говорили о Моссах и о том, что им сделал мистер Теливер, – заметил мистер Пулет, известный своею изобретательностью, чуть дело касалось денежных займов. – Разве они еще у вас не были? Они должны же что-нибудь сделать наравне со всеми другими; притом, если он им дал взаймы денег, то их надо заставить заплатить.
– Конечно, – прибавила мистрис Дин: – я уже об этом думала. Как это, мистер и мистрис Мосс не здесь, не между нами! Кажется, справедливо, чтоб и они сделали что-нибудь с своей стороны.
– Ах, милая! – сказала мистрис Теливер: – я их и не известила о несчастии мистера Теливера, а они живут так далеко, в Басесте, что о нас никогда иначе не слышат, как чрез мистера Мосса, когда он приезжает на рынок. Я же ему никогда и не намекнула на наше несчастье. Странно, однако, что Магги их не известила: она всегда так любила свою тетку Мосс.
– Кстати, Бесси, зачем дети ваши не показываются? – заметила мистрис Пулет, услышав имя Магги. – Им не мешало бы послушать, о чем говорят их тетки и дяди; а что касается Магги, то, кажется, она бы должна любить меня более, чем свою тетку Мосс: ведь я заплатила половину денег за ее учение. К тому же, я могу умереть и сегодня – кто знает?
– Если б делали по-моему, – сказала мистрис Глег: – то детей бы привели с самого начала. Пора им узнать, на кого они должны надеяться; к тому же, должен же им кто-нибудь объяснить их положение и дать им почувствовать, что они терпят несчастье за грехи отца.
– Хорошо, сестра, я пойду и приведу их, – сказала мистрис Теливер с покорностью.
Она была совершенно убита и уже думала с отчаянием о драгоценностях кладовой.
Мистрис Теливер пошла наверх за Томом и Магги. Она нашла их в комнате отца. Ворочаясь назад в гостиную и проходя мимо кладовой, в голове у ней мелькнула мысль. Она пошла поспешно в кладовую, оставив детей одних идти вниз.
Тетки и дяди жарко разговаривали между собою, когда дети вошли в комнату. Бедные дети шли очень неохотно. Том не питал никакого нежного чувства ни к теткам, ни к дядям, и потому, хотя он и составил уже план, который хотел предложить привести в исполнение кому-нибудь из родственников, но он боялся их увидеть всех вдруг, подобно тому, как испугался бы принять разом целую склянку микстуры, довольно сносной по каплям. Магги была что-то необычайно уныла и грустна; они с трех часов ночи караулила больного отца; а сидеть у постели больна то в ранние часы рассвета, когда внешний свет начинающегося дня кажется столь незначительным, невольно навевает какую-то сонную скуку. Их приход прервал разговор. После безмолвной церемонии и всеобщего пожатия рук, дядя Пулет сказал подошедшему к нему Тому:
– Мы только что говорили о вас, молодой человек; нам нужно кой что написать. Я думаю, вы теперь, после стольких лет учения можете хорошо писать.
– Да, да! – подхватил мистер Глег: – надо посмотреть, что доброго вышло из всего этого учение, так много стоившего вашему отцу. Теперь пришло время показать, чему вас выучили, Том. Посмотрим, сделаетесь ли вы больше моего: я, ведь, нажил состояние без всякого учение. Но, видите ли, я начал почти ни с чем: было время, что я довольствовался тарелкой какой-нибудь похлебки и коркой хлеба с сыром. Я боюсь, молодой человек, что роскошная жизнь и высшее учение, не сделали ли бы вам существование гораздо труднее, чем было мне.
– Что ж тут говорить! – энергически заметила мистрис Глег: – легко ли, или трудно, а он должен таки сделать себе дорогу. Ему нечего рассуждать, что трудно, что легко; не может же он надеяться, чтоб родственники потакали его лени и содержали его роскошно на свой счет. Ему предстоит терпеть за грехи отца и потому нужно приготовиться к тяжелому труду, к тяжелой жизни. Он должен быть смирен сердцем и благодарен своим теткам и дядям за все, что они делают его отцу и матери, которые, без их помощи, принуждены были бы идти в богадельню. И сестра его также должна быть смиренна, продолжала мистрис Глег, строго посмотрев на Магги, усевшуюся на диване возле тетки Дин, единственно потому, что это была мать Люси: – она должна работать, ибо ей надо помнить, что у ней больше не будет служанок. Она должна делать все необходимое в доме и вместе с тем любить и уважать своих теток, сделавших для нее столько и сберегших свои деньги, чтоб оставить их племянникам и племянницам.
Том все еще стоял на прежнем месте, перед столом в центре всей группы. Краска выступила у него на лице, и вообще он далеко не был смирен сердцем, напротив, он готовился сказать во всеуслышание то, что он обдумал, но мать, войдя, помешала ему.
Бедная мистрис Теливер несла в руках поднос, на котором она установила свой серебряный чайник, одну чашку с блюдечком, щипчики для сахара и судок.
– Посмотрите, сестра, – сказала она, взглянув на мистрис Дин и ставя поднос на стол: – я думала, что если вы посмотрите еще раз на чайник, которого вы так давно не видали, вы, может быть, полюбите его рисунок. Чай в нем отлично настаивается, к тому же, к нему есть и станок и все нужное. Вы бы его могли взять на ежедневное употребление, или спрятать на приданое Люси. Мне было бы очень горько, если б мой чайник был куплен в трактире "Золотого Льва", прибавила бедная женщина с грустью и со слезами. – Грустно подумать, что мой чайник, который я купила, выходя замуж, будет ходить по рукам у путешественников, останавливающихсяв "Золотом Льве". Посмотрите, ведь тут мой вензель: Е. Д. и он будет всем напоказ.
– Ах, дорогая моя! – сказала тетка Пулет, грустно качая головой: – правда, горько думать, чтоб фамильные вензеля попали в чужие руки: этого еще никогда не бывало в нашем семействе. О, Бесси, как ты несчастлива! Но не стоит покупать один чайник, когда все другое – скатерти, белье, приборы – должно быть продано с молотка; а на многих вещах еще выставлено все твое имя сполна… да к тому же у чайника прямой носик.
– Что касается бесчестья, нанесенного семейству, – заметила мистрис Глег: – то его не смоешь покупкой чайников. Бесчестье состоит в том, что одна из нас вышла замуж за человека, доведшего ее до нищеты, бесчестия то, что все ее вещи продают с молотка. Мы не может помешать всему околотку узнать об этом.
Магги быстро вскочила с дивана, при первом намеке о ее отце, Том, видя ее раскрасневшееся лицо, вовремя остановил ее и не дал ей говорить.
– Тише, успокойся, Магги, – сказал он повелительно, толкая ее в сторону.
Когда мистрис Глег кончила свою речь, Том, с необычайным для пятнадцатилетнего мальчика тактом и властью над тобою, – сказал тихо и почтительно, хотя и не совсем твердым голосом:
– Тетушка! – и он взглянул на мистрис Глег: – если вы полагаете, что бесчестье семейству, у которого все опишут и продадут, то не легче ли это предотвратить? И если вы и тетушка Пулет, – продолжал, он, обращаясь и к последней: – думаете оставить денег после смерти и мне и Магги, то не лучше ли отдать их нам теперь, заплатить ими долг и тем сохранить матери ее вещи?
Настало молчание. Все, не исключая и Магги, были удивлены видеть в Томе столько мужественной решительности. Дядя Глег первый прервал молчание:
– Ай да молодец! Вы показываете, что вы кое-что смыслите в делах. Но вы не должны забывать, что ваши тетки получают со своих денег пять процентов; а если их вам отдадут, то ни гроша не получат.
– Я могу работать и выплачивать им ежегодно проценты, – отвечал поспешно Том: – я сделаю все на свете, чтоб только не разлучить мать с ее любимыми вещами.
– Отлично! – сказал мистер Глег с восхищением.
Своими словами он более хотел вызвать Тома на откровенность, чем выразить свое мнение о применимости его предложение. К-несчастию, он этим раздражил свою супругу.
– Отлично, мистер Глег! – злобно сказала она. – Вам легко раздавать мои деньги, хотя вы уверяли меня, что оставите их совершенно в моем распоряжении. Деньги, ведь, мои собственные и часть их мне оставил покойный отец, остальное же все я сама собрала. А теперь вы хотите, чтоб они пошли на выручку чужих вещей, поощряя еще этим людей жить роскошно и выше своих средств. Я должна, поэтому, изменить мою духовную и оставить после своей смерти двумя или тремя тысячами менее чем предполагала – я, которая никогда ничего худого не сделала, которая берегла, как глаз, свои деньги и, к тому же, я, ведь, старшая в семействе! Никогда деньги мои не пойдут на тех, которые имели столько же случая нажиться, но не захотели; они согрешили тем, что все прожили. Вы можете делать, сестра Пулет, что вам угодно, вы можете позволить вашему мужу отнять у вас подаренные деньги, но я не поддамся.
– Фу! как вы горячитесь, сестра! – сказала мистрис Пулет: – я уверена, кровь бросится вам в голову и вам придется ставить рожки. Мне очень жаль Бесси и ее детей; даже по ночам о них думаю… просто спать не могу от нового лекарства. Но мне нечего и думать им что-нибудь сделать, если вы мне не поможете.
– Надо рассудить, – сказал мистер Глег: – не стоит выплатить этот долг и спасти мебель и вещи, когда все же останется весь долг по процессу, которого не заплатить продажею всей земли и всего хозяйства. Это я узнал от адвоката Гора. Лучше нам сберечь деньги и содержать старика, нежели израсходовать их на выкуп мебели, которая его не прокормит. Вы всегда так торопитесь своими замечаниями, Джен, точно я не пони маю, что рассудительно.
– Так говорите ж так, мистер Глег! – заметила его супруга, выразительно кивая ему головой.
Лицо Тома заметно изменилось в продолжение этого разговора; губы его дрожали, но он решился не поддаваться своим чувствам. Он хотел быть человеком. Магги, напротив, после минутного восхищения, возбужденного речью Тома, предалась прежнему чувству негодование. Мистрис Теливер стояла во все это время около Тома, упираясь на его руку так, что некому было остановить Магги. Видя это, она быстро вскочила, выпрямилась и гордо подошла к теткам; глаза у ней горели, как у львицы.
– Зачем вы приехали? – воскликнула она: – зачем вы мешаетесь не в свои дела, браните нас, если вы не хотите ничем помочь нашей бедной матери – вашей сестре? Зачем по-пустому толковать, если вы ее не любите и не хотите для ее спасение дать и безделицы от вашего избытка? Оставьте нас в покое и не приезжайте к нам для того, чтоб бранить отца. Отец был лучше вас всех: он был добр; он бы помог вам, если б вы были в несчастии. Ни Том, ни я, не возьмем ни копейки от вас, если вы не хотите помочь матери. Ненужно нам ваших денег; мы проживем и без вас!
Магги, выразив весь свой гнев и презрение, остановилась, пристально устремив глаза на теток и дядей, как бы желая показать, что она готова ко всему, не боится никаких последствий. Мистрис Теливер ужасно перепугалась: было что-то зловещее в этой отчаянной выходке, и бедная женщина совершенно растерялась при одной мысли о последствиях. Том был рассержен: по его мнению, подобные речи ни к чему не вели. Тетки от изумления, несколько минут молчали. Наконец, так как в подобных случаях удобнее сделать замечание, чем прямо отвечать, тетка Пулет первая, прервав молчание, – сказала мистрис Теливер:
– Бесси, вы не предчувствуете, сколько вам будет горя от этого ребенка? Ее наглость и неблагодарность превосходят всякое вероятие. Это право ужасно. Она теперь хуже, чем когда-нибудь. Жаль, что я не перестала платить за ее учение.
– Я это всегда говорила, – подхватила мистрис Глег. – Меня ничем не удивишь. Я повторяла годами и годами. Помни, сестра, из этого ребенка ничего не выйдет хорошего; в нем нет ни капли нашей крови. Что же касается до ее учения, то я всегда говорила, что напрасно ее столькому учат. Я имела основательные причины, когда отказалась платить за нее в школу.
– Ну, довольно терять время на болтовню, – заметил мистер Глег: – давайте, наконец, и дело делать. Том, достаньте перо и чернила…
Пока мистер Глег говорил, мимо окна гостиной промелькнула какая-то высокая фигура.
– Вот и мистрис Мосс! – сказала мистрис Теливер: – вероятно, она узнала о нашем несчастии, и с этими словами она пошла отворить дверь новой гостье. Магги поспешно за нею последовала.
– Это счастливо, – сказала мистрис Глег: – мы можем теперь сговориться, что надо купить. Кажется, справедливо, чтоб и она помогла: ведь он ей брат.
Мистрис Мосс была очень расстроена; она и не заметила, что мистрис Теливер потащила ее прямо в гостиную. Последней же и в голову не пришло, что далеко нелюбезно тащить прямо гостью в гостиную, где было столько народу, особенно при такой грустной встрече. Высокая, черноволосая, худая, мистрис Мосс представляла резкий контраст с сестрами Додсон. Платье на ней было смято, шаль беспорядочно накинута – словом, весь ее наряд выражал совершенное невнимание – ясный признак неподдельного горя. Магги повисла у ней на руке. Мистрис Мосс, как бы не узнавая никого, прямо подошла к Тому и, взяв его за руку, – воскликнула:
– Бедные дети! вам нечего обо мне думать: плохая я вам тетка, я принадлежу к тем людям, которые все берут и ничего не дают. Каково моему бедному брату?
– Мистер Тернбуль полагает, что ему лучше, – сказала Магги. – Присядьте тетя Григи. Не сокрушайтесь так, милая тетя.
– Ах, милая моя девочка! ваше несчастье меня душит, говорила мистрис Мосс, позволяя Магги посадить себя на диван, но как бы не замечая никого другого. – У нас 300 фунтов братниных денег. Теперь они ему нужны и все вы, бедные, в них нуждаетесь. Нам нечем выплатить их, хоть продавай все с молотка… а дети наши… у меня их восьмеро, меньшой еще и не говорит. Но я чувствую, что мы воры. Кто же мог подумать, что бедный брат… Слезы заглушили слова бедной женщины.
– 300 фунтов, Боже мой! – воскликнула мистрис Теливер. Она не знала, какую сумму ее муж дал взаймы сестре, и потому теперь чувствовала себя оскорбленной, как жена, услышав от чужой неизвестные подробности о действиях мужа.
– Вот сумасшествие! – сказала мистрис Глег: – семейный человек и так раздавать деньги! Да он не имел на это и права. Верно еще без всякого обеспечение.
Слова мистрис Глег обратили на себя внимание мистрис Мосс; она поспешно воскликнула:
– Как же, обеспечение было. Муж мой дал заемное письмо. Мы не такие люди, чтоб обворовать братниных детей; мы полагали заплатить, чуть поправятся наши обстоятельства.
– Но теперь не может ли ваш муж где-нибудь занять денег, тихо, – сказал мистер Глег. – Какое счастье для семейства Теливера, если б он не был объявлен банкротом! Ваш муж имеет хорошее обзаведение и потому, мне кажется, мог бы занять денег, хотя, поверьте мне, вас очень жаль, мистрис Мосс.
– О, сэр! вы не знаете, в каком несчастном положении дела моего мужа. Какое у нас хорошее обзаведение? Ферма наша во всем нуждается; мы продали весь овес и все же еще не выплатили ренты… Мы бы с радостью сделали, что должно. Я охотно буду работать хоть до полуночи, если это принесет пользу… но у нас дети… четверо из них еще такие маленькие…
– Не плачьте, тетя, не сокрушайтесь так, шептала Магги, все еще держа руку мистрис Мосс.
– Мистер Теливер вам вдруг дал все деньги? – спросила мистрис Теливер, все еще обдумывая, как это могли делаться дела без ее ведома.
– Нет, в два раза, – отвечала мистрис Мосс, стараясь удержать слезы. – В последний раз он дал деньги, четыре года назад, после моей опасной болезни, когда дела у нас были так расстроены… Тогда был дан и новый вексель. Всю мою жизнь, как болезнями, так и постоянными неудачами, я только была всем в тягость.
– Да, мистрис Мосс, – сказала решительно мистрис Глег: – все в вашем семействе ужасно несчастны, тем более жаль бедную сестру.
– Я тотчас села в телегу и поскакала, как только узнала о случившемся, – сказала мистрис Мосс, обращаясь к мистрис Теливер. – Уж я давно была бы здесь, если б вы меня известили. Не подумайте, что мы только заботимся о себе, а не о бедном брате – нет; я оттого столько говорю о деньгах, что они мне постоянно грезятся и днем и ночью. Мы с мужем желаем делать то, что должно, сэр, – прибавила она, взглянув на мистера Глега, – мы соберем денег и заплатим во что бы ни стало, если уже это последняя надежда брата. Мы привыкли к нужде и к трудам и не ждем ничего лучшего и впереди. Горько только вспомнить о бедных детях.
– Однако надо подумать и предостеречь вас, мистрис Мосс, – сказал мистер Глег: – если Теливер будет объявлен несостоятельным и в его бумагах найдут вексель вашего мужа, то опека принудит вас заплатить его.
– О, Боже мой, Боже мой! – воскликнула мистрис Теливер, думая только о грозившем им банкротстве, а не о бедной мистрис Мосс.
Эта последняя слушала с какою-то судорожною покорностью. Магги же уныло глядела на Тома, желая узнать, понимает ли он, в чем состоит это новое несчастье, и сожалеет ли он о бедной тетке Мосс. Но Том смотрел пристально вниз, и, казалось, был погружен в глубокую думу.
– Если же он не будет объявлен несостоятельным, – продолжал мистер Глег: – то, как я уже прежде сказал, 3,0 фунтов стерлингов для бедного человека будут просто маленьким состоянием. Почему знать, быть может, если он когда-нибудь и встанет, то он будет совершенно беспомощным. Мне очень вас жаль, мистрис Мосс, но, по моему мнению, или вам следует занять деньги и заплатить, или вас принудят силою заплатить. Вы, Конечно, не почтете дурным, что я вам говорю правду.
– Дядя, – сказал Том, неожиданно прерывая свои думы: – я не думаю, чтоб тете Мосс следовало заплатить деньги, если б отец этого не желал?
Мастер Глег после минутного удивления, отвечал:
– Конечно, Том; но в таком случае он уничтожил бы вексель. Нам надо поискать его. Однако почему вы думаете, что отец ваш не желал получить этих денег?
– Потому что, – отвечал Том, краснее, но стараясь говорить спокойно, несмотря на детский трепет: – я очень хорошо помню, как однажды ночью, прежде чем я еще поступил в школу к мистеру Стеллингу, отец разговаривал со мною, когда никого не было в комнате… Том немного остановился, но скоро продолжал; сначала он говорил о Магги, и наконец сказал эти слова, крепко врезавшиеся в моей памяти: "Том, я всегда был добр до сестры, хотя она и вышла замуж против моей воли. Я дал Моссу денег взаймы; но я никогда и не подумаю беспокоить его об уплате; лучше я их совсем потеряю. Мои дети так же не должны беспокоиться, что они от этого будут немного беднее". Теперь же, когда отец лежит больной и не может говорить, мне бы не хотелось, чтоб что-нибудь было сделано против объявленной им воли.
– В таком случае, мой мальчик, – сказал мистер Глег: – нам нужно будет уничтожить вексель, чтоб его не представили к взысканию, если отец ваш будет объявлен банкротом. Добрые качества мистера Глега влекли его исполнить желание Тома, но он не мог совершенно отрешиться от постоянной привычки осуждать такое сумасшествие, по его мнению, как уничтожение закладных или обеспечений.
– Мистер Глег! – строго заметила его супруга: – подумайте, что вы говорите. Вы уже слишком много вмешиваетесь в чужие дела. Если вы скажете что-нибудь безрассудное, то пеняйте на себя, я тут ни в чем не виновата.