Голос мистера Теливера дрожал и Том молчал несколько минут, прежде нежели проговорил:
– Если вы так сильно восстаете против моего плана, батюшка, то я откажусь от него.
Тем не менее, не желая оставить своего намерение, он решился попросить дядю Глега ссудить его двадцатью, фунтами с условием получить пять процентов с барыша. Это в самом деле не значило просить слишком большой услуги; а потому, когда, на другой день Боб зашел за ответом, Том предложил ему пойти с ним вместе к дяде Глегу поговорить об этом деле, так как старая, гордость шептала ему, что язык Боба выведет его из некоторых затруднений. Было четыре часа пополудни и мистер Глег после одного из жарких дней августа, разумеется, занимался в этот приятный час счетом фруктов в саду, желая убедиться, что число их не изменилось со вчерашнего дня. За этим застал его Том, пришедший к нему, как показалось мистеру Глегу в весьма сомнительном обществе человека с коробом на плечах (так как Боб был готов отправиться в свое ежедневное странствие) и огромного бульдога с намордником, который шел тихо, перекачиваясь со стороны на сторону, и глядел исподлобья с таким равнодушием, которое могло скрывать самые враждебные намерение. Очки мистера Глега, помогавшие ему считать фрукты, сделали эти подозрительные подробности страшно-ясными.
– Эй, эй! удержите вашу собаку-то, вы! закричал он, схватив кол и держа его перед собой наподобие щита в то время, как посетители были шагах в трех от него.
– Пошел прочь, Мумис! – сказал Боб, давая ему толчок. – Он смирен, как овца, сэр.
Замечание, которое Мумис, впрочем, не подтвердил, отступая с тихим рычаньем за ноги своего господина.
– Что это значит, Том? – спросил Глег. – Не пришли ли вы уведомить меня, кто были те мерзавцы, которые вырубили мои деревья?
В случае, если Боб имел какое-нибудь отношение к этому "уведомлению", мистер Глег чувствовал себя склонным к некоторой терпимости относительно его.
– Нет, сэр. Я пришел поговорить с вами о моем собственном деле.
– А! хорошо; но что общего имеет с ним эта собака? – сказал смягченный старик.
– Это моя собака, сэр, ответил проворный Боб. – А я тот, кто предложил мистеру Тому одно дельце, потому что мистер Том был моим другом, когда я был еще мальчишкой. Первое мое занятие было пугать птиц для старого барина, и теперь всякий раз, что представляется выгодное предприятие, я постоянно думаю о том, как бы доставить мистеру Тому возможность воспользоваться им. Будет вопиющий вред, если ему представляется случай заработать деньги, отправив для продажи товар, что доставит ему десять или двенадцать процентов чистого барыша, за уплатою фрахтовых денег и за комиссию, и он не воспользуется этим за недостатком средств. И еще дело идет о лесгамских изделиях, которые, будто нарочно, выдуманы для желающих отправить не слишком большие тюки товаров; они легки, укладисты; вы можете купить их на двадцать фунтов и они почти вовсе не занимают места, а между тем, они такого рода товар, который нравится дуракам, так что за продажей дело не станет. Я отправляюсь в Лесгам, и купил бы товар для мистера Тома вместе с моим. Кроме того, я коротко знаю шкипера судна, на котором товар этот будет нагружен; он человек верный; у него семейство здесь, в городе, фамилия его Солт; он, вместе с тем, замечательно-умная голова; и если вы не верите мне, то я могу свести вас к нему.
Дядя Глег стоял с разинутым, в знак удивление, ртом, от той непринужденной болтливости, за которой ум его едва поспевал следить. Он посмотрел на Боба сперва чрез очки, потом в очки, потом опять сверху, между тем, как Том, не зная, какое впечатление было произведено на его дядю, начинал жалеть, что привел с собою этого велеречивого Аарона. Речи Боба казались ему более странными с тех пор, как, кроме него, был еще другой посторонний слушатель.
– Вы, мне кажется, малый бывалый, – сказал наконец мистер Глег.
– О, сэр! вы правду говорите, ответил Боб, тряхнув головой на сторону: – мне, кажется, что у меня в голове столько же жизни, сколько в каком-нибудь старом сыре; у меня роится в ней столько планов, что один постоянно изгоняет другого. Если б у меня не было Мумиса, с которым я могу поделиться мыслями, то, мне кажется, что голова моя сделалась бы наконец так тяжела, что перевесила и заставила бы меня когда-нибудь споткнуться. Я думаю это потому, что я никогда не ходил много в школу. Я за это крепко бранюсь с старухой-матерью. "Вы должны были больше посылать меня в школу", говорю я ей: "и тогда я мог бы читать смешные книги и голова моя была бы не так полна и горяча". Славную и покойную жизнь ведет она теперь, ест, когда хочет, свою жареную говядину с картофелем. У меня набирается столько денег, что мне надо жениться, чтоб было кому их тратить за меня. Впрочем, скучная вещь – жена, да и Мумис может не полюбить ее.
Дядя Глег, который считал себя за балагура с тех пор, как удалился от занятий, начал находить Боба забавным; однако ж в нем оставалось еще одно неблагоприятное впечатление, вследствие которого лицо его сохраняло еще серьезное выражение.
– Да я сам думаю, что вы затрудняетесь, на что тратить ваши деньги, иначе вы не стали бы держать огромную собаку, которая, вероятно, ест за двух людей. Это даже стыдно, право.
Он говорил это, однако ж, более с выражением горести, нежели досады, и тотчас прибавил:
– Однако ж, поговорим подробнее о вашем деле, Том. Я полагаю, что вам нужна небольшая сумма денег, чтоб попытать с нею счастье. Но куда же вы деваете все ваши собственные деньги? Я полагаю, что вы их всех не тратите – а?
– Нес, сэр, – сказал Том, краснея, – но отцу моему не хочется рисковать ими, и я не желаю понуждать его к тому. Если б я мог достать на первый раз фунтов двадцать или тридцать, то я был бы согласен платить за них пять процентов и постоянно составил бы себе небольшой капиталец, который дал бы мне возможность впоследствии обходиться без займов.
– Э-э! – сказал мистер Глег, одобряющим тоном, – это недурно и я не прочь быть вам в том полезным. Но все же для меня будет лучше повидаться предварительно с этим Салтом, как вы его называете. Также относительно этого старого друга вашего, предлагающего купить для вас товар… может быть, вы знаете кого-нибудь, кто поручится за вас, когда деньги будут в ваших руках, продолжал осторожный старик, глядя на Боба через очки.
– Я не думаю, чтоб это было нужно, дядя, – сказал Том. – По крайней мере, я говорю, что этого ненужно для меня, потому что я знаю Боба хорошо; но, Конечно, может быть, справедливо, чтоб вы имели какое-нибудь ручательство.
– Вы, я полагаю, удержите при покупке процент для себя? – сказал мистер Глег, глядя на Боба.
– Нет, сэр, ответил Боб, почти с негодованием: – я не предлагал достать мистеру Тому яблоко с тем, чтоб самому откусить от него часть. Когда я делаю с людьми какие-нибудь штуки, то они бывают забавнее этого.
– Но, ведь, это совершенно-справедливо, чтоб вы имели небольшой процент, – сказал мистер Глег. – Я дурного мнение о сделках, в которых оказываются услуги даром. Оно всегда как-то невидно.
– Хорошо же, – сказал Боб, который с свойственною ему проницательностью тотчас смекнул, как должен был действовать. – Я скажу вам, что чрез это выигрываю. Все же это лишние деньги в моем кармане и я кажусь богаче оттого, что веду торговлю обширнее. Вот мой расчет. О, я тонкий малый!
– Мистер Глег, мистер Глег! – сказал строгий голос из открытого окошка гостиной: – придете ли вы к чаю? или вы будете разговаривать с разносчиками, пока вас не зарежут посреди белого дня.
– Зарежут? Что это она говорит, – сказал мистер Глег. – Это ваш племянник Том пришел поговорить со мной об одном деле.
– Да зарежут! Не очень давно разносчик зарезал молодую женщину в глухом месте, украл ее наперсток и бросил тело ее в колодец.
– Ну, ну! вы говорите о том безногом, который ездил в тележке запряженной собаками.
– Все равно, мистер Глег, вы только любите противоречить мне во всем, что б я ни сказала; и если племянник пришел по делу, было бы приличнее привести его в дом, чтоб тетка его знала про это дело, а не шептаться по углам, как заговорщика.
– Хорошо, хорошо, – сказал мистер Глег: – мы сейчас идем.
– Вам не зачем здесь оставаться, – сказала барыня, обращаясь к Бобу с громким голосом, который более указывал на их общественное расстояние. – Мне ничего ненужно. Я не имею дела с разносчиками. Не забудьте затворить за собою ворота.
– Погодите немного, не горячитесь так, – сказал мистер Глег: – я еще не покончил с этим молодым человеком: Войдите ко мне, Том; войдите и вы, прибавил он, входя в дом.
– Мистер Глег, – сказала жена его: – если вы намерены пустить этого человека и его собаку перед моими глазами на мой ковер, то будьте так добры предупредить меня о том. Я надеюсь, что жена в праве требовать этого.
– Не беспокойтесь, сударыня, – сказал Боб, коснувшись шляпы. Он тотчас смекнул, что мистрис Глег личность, которую можно подурачить. – Мы с Мумисом останемся здесь на террасе. Поверьте, что Мумис хорошо умеет различать людей; мне пришлось бы целый час уськать его прежде нежели он бросился бы на истинную барыню, как вы. Право, удивительно, до какой степени он умеет различать и любить прекрасных женщин. Боже мой! прибавил Боб, кладя короб на землю: – не жалко ли, что такая барыня, как вы, не ведет дел с разносчиками, вместо того, чтоб ездить по новомодным магазинам, с полудюжиной изящно одетых молодых людей; которые глядят, будто проглотили аршин, точь-в-точь фигуры на бутылочных пробках. Все эти люди добывают себе обед из куска проданного коленкору, вследствие чего вы, само собою разумеется, должны платить втрое дороже, нежели разносчику, который простым способом добывает товар, не платит за наем лавки и не обязан прибегать к обману для удовлетворение своих изящных потребностей. Да, впрочем, вы сами не хуже меня знаете это, сударыня, вы, верно, видите насквозь этих лавочников.
– Да, могу, сказать, что я их хорошо знаю, да и разносчиков также, – заметила мистрис Глег, желая доказать, что лесть Боба не произвела на нее никакого действия, между тем, как ее муж, стоял за ней, положив руки в карманы и, расставив ноги, подмигивал и улыбался в супружеском восторге от возможности провести его жену.
– О, Конечно, сударыня! – сказал Боб. – Вы, без сомнение, имели дело с бесчисленным множеством разносчиков, когда были молоденькой девушкой, прежде нежели этому барину посчастливилось увидеть вас, я очень хорошо знаю, где вы жили; я часто видел рядом с домом сквайра Дарлее, ваш каменный дом со ступенями у подъезда.
– Да, действительно, – сказала мистрис Глег, разливая чай. – Так вы знаете мое семейство… Не родня ли вы тому косому разносчику, который носил нам ирландское полотно?
– Ну, вот видите! – сказал Боб уклончиво. – Разве не правда, что лучшие покупки были сделаны вами у разносчика? Вы видите, что даже косой разносчик лучше купца, не имеющего этого физического недостатка. Господи! если б я имел тогда счастье бывать в вашем каменном доме с этим коробом (при этом он нагнулся и трагически ткнул его кулаком), меня на каменных ступенях подъезда тотчас обступили бы хорошенькие девицы… то-то я бы распродал товару! Теперь разносчики ходят только лишь по бедным домам, а в богатых бывают разве для горничных. Плохия теперь времена! Взгляните, сударыня, на теперешние бумажные материи с рисунками и сравните их с теми, которые вы нашивали – и вы, Конечно, не наденете тех, которые ныне продают. Товар, который вы бы могли купить, должен быть первого сорта, такой же прочности, как черты вашего лица.
– Конечно, лучшей доброты, нежели тот, которым вы можете торговать. У вас, вероятно, кроме наглости, ничего нет первого сорта, ответила мистрис Глег, торжествуя при мысли своей ни с чем несравнимой проницательности. – Мистер Глег, решитесь ли вы, наконец, сесть за стол? Том, вот вам чашка чаю.
– Вы, правду говорите, сударыня: мой товар не для таких барынь, как вы: прошло то время. Грязная дешевизна урони ла нашу торговлю. У нас теперь бывает только товар с попорченными местами, которые могут быть вырезаны, или незаметны при ношении, а нет приличного для богатых людей, которые могли бы дать хорошие деньги. Я не из тех, которые предложили бы вам, сударыня, развязать мой короб – нет, я хотя наглый, как вы говорите. Теперешние времена делают людей наглыми, но не до такой степени.
– Что вы продаете, – спросила мистрис Глег. – Верно, красные товары, платки, и проч.?
– Разные, сударыня, разные, – сказал Боб: – но не станем лучше говорить об этом более. Я пришел сюда по делу мистера Тома; я не из тех людей, которые тратят время на разговоры о своих собственных делах.
– А что же это такое за дело, которое от меня скрывают? – спросила мистрис Глег, которая, будучи томима двойным любопытством, была принуждена оставить на время один из предметов его.
– Маленький план племянника Тома, – сказал добродушный мистер Глег: – и, кажется, недурной. Это собственно денежная спекуляция, то есть лучший вид планов для молодых людей, которые должны составить себе состояние – не правда ли, Джэн?
– Но я надеюсь, что это не такого рода план, в исполнении которого все должно лежать на его друзьях, как то ныне обыкновенно бывает с людьми. Да и скажите мне, пожалуйста, что этот разносчик имеет общего с делом, касающимся нашего семейства? Разве вы не можете, Том, говорить сами за себя и все рассказать вашей тетке, как прилично племяннику?
– Это Боб Джекин, тетушка, – сказал Том, сдерживая раздражение, которое всегда производил в нем голос его тетки. – Я его знаю с детства; он очень хороший малый и всегда готов оказать мне дружескую услугу. Ему случалось посылать за границу товар небольшими партиями, в виде частной спекуляции, и он полагает, что если б я сделал то же, то мог бы нажить денег, так как это предприятие может дать большие проценты.
– Большие проценты? с жадностью – воскликнула тетка Глег: – а что вы называете большими процентами?
– По словам Боба, десять или двенадцать на сто, за уплатою издержек.
– В таком случае, почему же вы не уведомили обо всем этом ранее, мистер Глег? – сказала мистрис Глег, обращаясь к мужу тоном глубокой укоризны. – Разве вы не твердили мне постоянно, что невозможно получить более пяти процентов?
– Фу! вздор, моя милая! ответил мистер Глег: – ведь вы не могли же пуститься в торговлю, поэтому я и говорил вам, что вы не можете с достоверностью получить более пяти процентов.
– Но я могу, сударыня, доставить вам более, и сделаю это весьма охотно, если вы захотите рисковать вашими деньгами, хотя, собственно говоря, при этом нет никакого риску. Если б вы согласились дать мистеру Тому несколько денег взаймы, он выплатил бы вам с них шесть или семь процентов, и сам нажил бы что-нибудь при этом; а для такой доброй барыни, как вы, эти деньги получили бы большую цену в ваших глазах от мысли, что ваш племянник также имел от них некоторую пользу.
– Что вы на это скажете, мистрис Глег? – спросил ее муж. – Я так думаю, поразведав еще немного об этом деле, поразить Тома порядочным кушем для первого раза. Он будет платить мне проценты – вы пони маете? и если у вас есть кое-какие деньги, залежавшиеся в носке чулка, или еще где-нибудь…
– Мистер Глег! это выходит из всяких границ! Вы скоро станете объявлять мошенникам, где у меня лежат деньги, чтоб меня ограбили.
– Хорошо, хорошо, я говорю только, что вы можете, если хотите, сложиться со мной, дав двадцать фунтов, а я дополню до пятидесяти: это будет порядочная сумма на первый случай – не правда ли, Том?
– Я надеюсь, что вы не рассчитываете на меня, мистер Глег. Вы готовы сделать хорошее употребление из моих денег, я воображаю!
– Очень хорошо-с! – сказал мистер Глег довольно резко. – В таком случае мы обойдемся и без вас. Я пойду с вами к этому Солту, продолжал он, обращаясь к Бобу.
– Прекрасно! вы пойдете себе своей дорогой, а меня хотите исключить из предприятия моего родного племянника. Я не говорила, что не положу на это своих денег, точно также, как не говорила, что готова дать двадцать фунтов, как вы было так легко решили за меня; но Том когда-нибудь сам увидит, на сколько его тетка в праве рисковать деньгами, которые она для него же накопила, прежде нежели ей докажут, что они не пропадут.
– О, это отличная манера рисковать! – сказал мистер Глег, подмигивая Тому, который не мог не улыбнуться.
Мистрис Глег разразилась бы, но Боб удержал поток ее речей.
– Ах, сударыня, – сказал он восторженно: – вы пони маете вещи. Лучше всего поступать, как вы намерены. Вы посмотрите, как удастся первая попытка, и тогда вы примите деятельное участие. Хорошее дело иметь добрую родню. Я начал с средствами, добытыми чисто моей сметкой, с десятью червонцами, которые я накопил, гасив огонь на мельнице у Торри; деньги эти росли и росли постепенно, пока у меня составилось нечто в роде тридцати фунтов, которые я мог отложить, доставив вместе с тем все удобства жизни моей матери. Я мог бы заработать более, если б не был так слаб с женщинами; когда я торгую, не могу не уступить им. Вот, например, всякий другой нажил бы на этом коробе хорошие деньги; а я… я уверен, что он пойдет у меня почти за ту цену, которую он мне самому стоил.
– Есть еще у вас кусок хорошего тюля? – спросила мистрис Глег покровительственным тоном, вставая от чайного стола и складывая салфетку.
– О, сударыня, у меня нет ничего достойного вашего внимание. Мне было бы стыдно показать вам мой товар; это было бы оскорблением для вас.
– Однако ж, покажите мне, что я требую, продолжала мистрис Глег тем же покровительственным тоном. – Если, как вы говорите, у вас товар с изъяном, то есть надежда, что он за то несколько высшей доброты.
– Нет, сударыня, – я знаю себе место, – сказал Боб, поднимая свой короб и вскидывая его на плечи. – Я не стану обнаруживать низость своей торговли перед такой доброй барыней, как вы. Товары у разносчиков сильно упали, так что вам больно было бы видеть разницу. – Я к вашим услугам, сэр, когда вам будет угодно идти переговорить с Солтом.
– На все будет свое время, – отвечал мистер Глег, не желавший прерывать начатого разговора. – Что, вы не нужны на буяне, Том?
– Нет, сэр; я оставил Стоу вместо себя.
– Ну-ка, поставьте ваш короб и покажите мне товар, – сказала мистрис Глег, придвигая к окну стул и садясь на него с важностью.
– Пожалуйста, не требуйте этого, сударыня, – сказал Боб убедительно.
– Не рассуждайте более! строго – сказала мистрис Глег: – а делайте, что я вам говорю.