- Хозяин этого гаража поставлял бошам транспорт, и не только транспорт… Тото явился в гараж и стребовал с хозяина шестьдесят тысяч франков… Тото ничего не боится, а должен вам сказать, что хозяин гаража со всех точек зрения человек опасный. Вернувшись на ферму, где его укрывали, Тото двадцать тысяч спрятал в печку, а сорок тысяч оставил при себе. Через несколько дней, возвращаясь на ферму, Тото, еще издали увидев, что она оцеплена, дал тягу и залег где-то, пережидая грозу. А деньги доверил Лебо. Прошло еще несколько дней, и Тото преспокойно отправился на сожженную ферму и достал из чудом уцелевшей печки спрятанные в ней двадцать тысяч. Но так как его в любую минуту могли арестовать, он не хотел таскать их с собой, поэтому он снова пошел к Лебо, и, не застав его, отдал деньги его лейтенанту. Только такой шальной парень, как Тото, мог рискнуть показаться в этих местах, но все-таки задерживаться в Кремае ему не хотелось. Лейтенант пообещал: не беспокойтесь, передам, мол, Лебо… Однако когда после освобождения Тото пришел к Лебо и завел разговор о деньгах, тот начал клясться, что никаких двадцати тысяч от лейтенанта не получал, а сорок тысяч давно истратил на нужды маки. Лейтенант, в свою очередь, утверждает, что передал Лебо двадцать тысяч, и, по его словам, Лебо присвоил себе не только эту сумму, но и остальные сорок тысяч, то есть все шестьдесят тысяч, о которых идет речь, причем ни одного су из этой суммы не перепало на нужды маки.
- Кто этот лейтенант? Не Жерар ли случайно?
- Нет, не Жерар, Жерара я знаю; лейтенант майора Лебо - парашютист, сброшенный одним из последних.
Клавель подумал: "Всех-то она знает! И даже имеет о каждом свое мнение! Пожалуй, она одних с нами взглядов, а может быть, у нее вообще нет взглядов… Тогда зачем ей тут околачиваться?.." Надо сказать, что для Клавеля парижанки из той среды, к которой принадлежала Анна-Мария, были в диковинку… Да и, в сущности, к какой среде она принадлежала? Клавель продолжал:
- Жерар был с Лебо в хороших отношениях, но он не был его лейтенантом. Лейтенант, сброшенный с парашютом в районе действия Лебо, связался с ним случайно. Когда человек падает с неба, ему не всегда легко разобраться в земных делах. Лебо прельстил его своими "войсками". Вы хорошо знаете, что к тому времени маки уже были укомплектованы и молодого лейтенанта долго мариновали, его некуда было деть. Наконец его приняли в одно из маки, он хороший паренек и не трус. Ему хотелось драться с немцами. На Лебо он до сих пор зол как черт, потому что тот не отпустил его, Лебо было просто лестно держать при себе посланного из Лондона человека, сами понимаете! А потому парашютистик, видевший все проделки Лебо, терпеть его не может. Чувствуя, что дело принимает плохой оборот, Лебо послал в мэрию города П. удостоверение в том, что владелец гаража - испытанный патриот… Теперь владелец гаража утверждает, что у него никто никогда ничего не брал. Словом, жалоба Тото и лейтенанта не имеет больше под собой почвы. Конечно, вся округа знает, что Тото действительно отнял деньги у хозяина гаража, почему тот и донес на него, но пойди-ка докажи! Не знаю, мадам, сделаете ли вы из всего этого такие же выводы, какие сделал я… Собственно говоря, выводы - сильно сказано, но…
- Пойду погуляю вокруг гаража… - сказала Анна-Мария.
- Зачем?
- Не знаю еще, - ответила Анна-Мария и улыбнулась своей детской улыбкой. - Надо ж вытащить из тюрьмы Робера.
"Ничего не понимаю", - подумал Клавель и встал.
- Не забудьте о Жаке Дерье, - сказала Анна-Мария, пожимая ему руку. - Он в тюрьме за кражу, совершенную в тысяча девятьсот сорок третьем году: увел у боша велосипед; велосипед был нужен ему для нашей работы.
"Ничего не понимаю", - повторил про себя Клавель, спускаясь по лестнице отеля.
XXVI
Гараж находился на отлете, он стоял совсем одиноко на шоссейной дороге, огибающей селение. Если вы, оставив позади городок П. и миновав несколько селений, делали затем километров десять вверх по крутой дороге, то вдали перед вами возникал квадратный фасад гаража, хотя поселок еще прятался за холмом. Казалось, все кругом было пустынно, и впечатление это усиливалось еще несколькими одиноко стоявшими деревьями, ветви которых росли в одном направлении, словно откинутые ветром длинные косы. Гараж казался заброшенным: большие, всегда на замке ворота, когда-то выкрашенные в зеленый цвет, и стоявшие по бокам, точно часовые, две пустые проржавевшие бензиновые колонки, похожие на роботов, еще больше усиливали впечатление заброшенности. Если в надежде кого-нибудь встретить вы обогнете квадратное здание с закрытыми ставнями, то окажетесь на обнесенном колючей проволокой пустыре - нечто вроде братской могилы самых разнообразных машин: грузовики, тягачи и даже танк, рыжие от ржавчины, лишенные плоти и внутренностей остовы, падаль, растерзанная, выпотрошенная, продырявленная, раздавленная… Такие машины еще попадаются по обочинам дорог Франции, там, где шли бои, их никто не убирает, они валяются, как пустая скорлупа лангустов, и понемножку разрушаются.
- Нет, вы на меня не рассчитывайте, - говорил мужчина в синем комбинезоне, сидевший на подножке одной из этих бывших машин, на пустыре за гаражом. - Не рассчитывайте… Это плохо кончится. Вам что, вы приедете и уедете, а за мной в деревне следят. Вы думаете, раз вы их не видите, то и они вас не видят… Они все видят! Нет, майор, тут и думать нечего… Нет… Сейчас либо еще рано, либо уже поздно…
- Неправильно ты рассуждаешь, - возразил майор - человек не очень высокого роста, в штатском, - брюки, правда, цвета хаки, но пиджак светлый, почти белый, удобный, просторный, и небесно-голубой галстук. - Неправильно ты рассуждаешь. Стоящее дело сделать никогда не бывает ни слишком поздно, ни слишком рано. У тебя здесь замечательная позиция, со всех точек зрения. Машины останавливаются у гаража, это вполне естественно, и никто не станет проверять, какой ремонт ты произвел!
- Последний раз, когда грузовик приезжал сюда, мы смогли его разгрузить, только когда уехал доктор Самуэль; а машина его, как назло, ни с места! Можете не сомневаться, уж я ее починил быстрее быстрого! Он сказал, что никогда не видел такой работы! Вот и приобрел клиента… - Человек в синем комбинезоне ухмыльнулся. - Но это бы еще полбеды… Худо то, что с ним был молодой Болье.
- Вот как? - Майор, шагавший взад и вперед, остановился.
- Что он видел, не знаю… А он сплетник первостатейный и повсюду сует свой нос… Он все выспрашивал вашего шофера и даже в машину заглянул. Не знаю, что он видел.
- Да, не повезло. Вы с Полем оба - шляпы… - И без того слишком розовое лицо майора порозовело еще больше, отчего нос и подбородок его, и так прозрачно-белые, стали точно из парафина. Нервным движением он снял очки - взгляд его привыкших к очкам глаз казался затуманенным. Черные волосы, причесанные на прямой пробор, подчеркивали белизну квадратного прямого лба с прекрасными, тонко вычерченными бровями. - У нас будут из-за вас неприятности.
- А катитесь вы, майор, - огрызнулся хозяин гаража, - сами-то вы разве в лучшем положении! Ввязались в предвыборную кампанию, а вашего кандидата, мягко выражаясь, ни в грош не ставят. Да вот только вчера я слышал, что вы у него на поводу ходите, из-за каких-то ваших старых грешков… Что-то не похож он на кандидата Сопротивления. Говорят, вы себя разоблачили. Мне-то лично плевать, но картина, в общем, получается неважная…
- Ты мне обязан всем, - сказал майор и остановился перед хозяином гаража, продолжавшим сидеть на подножке.
- Предположим, что я действительно вам всем обязан, но и сейчас, как и два года тому назад, мне не улыбается попасть в тюрьму. Я вышел сухим из воды и теперь больше никуда не лезу… А там видно будет.
- У тебя нет идеалов…
Майор поддал ногой камень, и тот отлетел далеко в сторону. Хозяин гаража расхохотался:
- Хотелось бы мне знать, у вас-то какие идеалы, майор! Но как бы то ни было - чердак мой все равно полон доверху.
Он кивнул в сторону дома: к слуховому окну была приставлена высокая лестница.
- Ты мог бы убрать лестницу. - Майор снова надел очки и взглянул на слуховое окно. Даже в очках он походил на куклу, которую только что размалевали яркими красками. - Я оставлю машину здесь, - сказал он, - и схожу в деревню. Все равно меня уже видели… Загляну к Джекки, а машину заберу на обратном пути.
Хозяин гаража встал; это был высокий, здоровенный мужчина.
- Остерегайтесь Джекки, майор. Он, доложу я вам, загадочный субъект.
Сразу же за холмом открывался вид на деревню. Полуразвалившиеся домишки сбились в кучу, громоздясь друг на друга, но камень и время придавали им своеобразную прелесть. Бакалейная лавка, часовня, фонтан… Один этот фонтан должен был бы привлекать в деревню туристов, однако туристы сюда не ездили, и фонтан скромно снабжал водой деревенских жителей и ценился ими лишь за четыре тоненькие струйки, падавшие в круглый бассейн. По каменным, стертым до выбоин ступенькам майор Лебо поднялся к домику, сложенному из непомерно больших камней с глубоко нахлобученной черепичной крышей. Посреди резной двери висел молоток; майор постучал, и из окна верхнего этажа высунулась чья-то голова:
- А, это ты, Лебо! - произнесла голова. - Входи…
Майор толкнул дверь и вошел в маленькую комнату: стены были увешаны географическими картами, и всю обстановку составлял стол, несколько плетеных стульев и что-то смутно напоминавшее буфет. За единственным окном, пробитым в толстой стене, лежала живая географическая карта, пейзаж, какой, должно быть, открывается с высоты птичьего полета. Отсюда видно было, что деревушка расположена на горе.
Обладатель головы, показавшейся в окошке, уже спускался по лестнице: он был такой длинный и худой, что гнулся, как цветок на чересчур длинном стебле. Впрочем, на том его сходство с цветком и кончалось. Определить возраст этого человека было так же невозможно, как определить возраст китайца; лицо его, лишенное растительности, по-видимому, никогда и не нуждалось в бритве.
- Ну что, Лебо, - спросил он, - зачем приехал, что еще затеваешь? Присаживайся…
- Затеваю! О каких затеях может идти речь! Прошли те времена, капитан…
- А я-то думал, что они только начинаются! - Капитан, - это действительно был капитан, - разливал густо-красное вино. Его длинные ноги, выглядывавшие из шортов защитного цвета, обвивали одна другую, как змея жезл Меркурия. - Хорошенькое Освобождение, нечего сказать! Не знаю, где хуже, в Париже или в деревне. По-моему, чистка проводится либо чересчур сурово, либо недостаточно сурово. Во время оккупации я привык к этим местам, а то бы ни за что сюда не вернулся: коммунистов здесь развелось видимо-невидимо. Заметь, они меня не трогают, хотя я тут единственный в своем роде, но не доверяют мне, и это меня раздражает…
- У них есть основания тебе не доверять? - спросил Лебо.
- Фактически, никаких… Не доверяют потому, что я состоял в ИС. По их мнению, сотрудники ИС, как правило - антикоммунисты; утверждение нелепое, и поэтому-то оно действует мне на нервы, тем более что в отношении меня оно справедливо!.. Ты не сказал мне, зачем приехал, не ради же удовольствия повидаться со мной?
- А вот и ошибаешься. Я ездил в Кремай, а на обратном пути, проезжая, вспомнил о тебе…
- Ты остановился у Феликса, а потом поднялся ко мне? Только не говори, что у тебя сломалась машина…
- Ну и жара, - сказал Лебо… - Ты давно здесь? Кого видел в Париже? Говорят, Пети занимает важный пост?
- Не знаю, не ведаю. Я в Париже ни с кем не встречаюсь. В Париже сижу у себя и работаю… Однажды столкнулся случайно с полковником Вуароном…
- А… Он полковник?
- Точно. Вуарон был на Рейне… И, как всегда, дразнил меня, смеялся над моей алхимией и философским камнем… Хороший он человек.
- Лично я против него ничего не имею. - Майор Лебо протер очки кусочком замши, который он вынул из футляра для очков. - А они продвигаются, твои изобретения?
- Да ничего, понемножку… Взял два патента. Но никак не могу получить от этих неверующих денег на серьезное дело. Мои ребята в маки мне больше доверяли, стоило мне только пообещать им, скажем, приспособление для улавливания любых звуков - заяц ли пробежит или кто появится в окрестностях лагеря, - и они немедленно приносили мне все, что надо.
- А здесь? Ты тоже никого к себе не подпускаешь, как в Париже?
- Не то что никого не подпускаю, а просто ни с кем не якшаюсь, тут одни коммунисты… Я прекрасно лажу с ними, с каждым в отдельности, но когда они вместе, меня просто смех берет!.. Ничего-то они не добились… Нет, второй раз меня не проведешь. Спорим о политике; эти идиоты верят в прогресс. Пока на свете существуют подлецы, а ты, я уверен, не сомневаешься, что подлецы никогда не переведутся… Франция на краю пропасти, хотя бы даже с точки зрения ее финансового положения. В Париже мне просто не на что жить, братец ты мой. Мелкому рантье, вроде меня, в Париже остается только подыхать с голоду…
Лебо играл очками. Ему было совершенно наплевать, подохнет Джекки с голоду в Париже или где-нибудь в другом месте, но раз уж он здесь, ему хотелось кстати поговорить с ним о "парашютисте Жано". Дело возобновилось, хотя Феликс и дал показания, что у него никто ничего не крал. Виновата избирательная кампания, которую Лебо проводил в интересах одного человека, а тот в этом районе и так уже здорово себя скомпрометировал, и не только своей политической деятельностью. Так как Лебо был его главным избирательным агентом, то вспомнили и о нем, о Лебо, да так здорово вспомнили, что снова всплыла забытая история с шестьюдесятью тысячами франков… Жано нашел свидетелей и грозился доказать, что деньги действительно были вручены майору; Лебо хотелось знать, как он это докажет. Тем более что Тото в тюрьме, за десятью замками, и выпустят его оттуда tie скоро.
- Полагаю, Жано заходил к тебе, - сказал Лебо. - Не могу понять, почему он меня так ненавидит. Обидно, особенно как подумаешь, сколько пережито вместе!
- Нет, после Освобождения я ни разу не видел Жано, - ответил Джекки.
Лебо не знал, можно ли ему верить; казалось, Джекки никогда и не слышал об этой истории с шестьюдесятью тысячами франков, но, как говорит Феликс, никто не мог раскусить этого Джекки - загадочный субъект! Вот, например, он утверждал, что не любит коммунистов, а так ли это на самом деле, не хотел ли он просто вызвать Лебо на откровенность? Во время оккупации он проявил мужество необычайное, безрассудное, а вместе с тем хорошо обдуманное. Сам Джекки называл себя анархистом; в конце концов, возможно, что он и в самом деле анархист. Но если Джекки с полным равнодушием отнесся к вопросу о Жано, то делом Робера Бувена и Тото заинтересовался чрезвычайно. "Непонятная история, - повторял он, - совершенно непонятная!.." Не то чтобы он был на их стороне, но он без конца задавал все новые и новые вопросы. Однако Лебо не мог удовлетворить его любопытства: кабатчику Меласье всадили в живот целую автоматную очередь, и так как в маки его не любили, виновных, естественно, стали искать среди макизаров; дело совершенно ясное, что ж тут непонятного?
- Не знаю, - отозвался Джекки, - но эта история дурно пахнет. В народную мудрость я не особенно верю, наоборот, что может быть несправедливее и глупее толпы… И, однако, то, что чувствует вся деревня целиком, идет от земли, от деревьев, от камней… Меня ничуть не удивит, если дело обернется плохо… Понимаешь, кабатчик - спекулянт, никому его не жалко. С другой стороны, у парней, говорят, неоспоримое алиби, с которым не желают считаться. Все это дурно пахнет…
- Не знаю, может быть, - проговорил, поднимаясь, Лебо.
- Останешься перекусить? Нет? Скажи, как ты сумел обзавестись машиной? Я ей завидую еще больше, чем твоей куртке. Похоже, ты купаешься в золоте. Как вспомнишь, что мы знавали тебя эдаким голодранцем…
- Могу и тебе достать материю по дешевке. - Лебо объяснил ему свои махинации.
- Ага… ага… - поддакивал Джекки.
Они шли вниз по улице. Джекки проводил Лебо до фонтана, там они распрощались, и дальше майор пошел один… Пейзаж понемногу терял свои дневные тона. С пригорка Лебо увидел гараж, с его кладбищем машин, обнесенным колючей проволокой. Труба не дымила, все ставни были закрыты.
"Феликс трусит, - думал Лебо, спускаясь по склону. - Идиот, чего бояться, все уже позади… Да еще с его деньгами, вот сволочь…" Он спустился к гаражу и, войдя во двор, крикнул: "Феликс!" Никого… Постучал в дверь, снова позвал… Никого. Тьма постепенно стерла очертания дома… Лебо сел в машину, включил фары… Ничего не поделаешь, сделку с консервами он предложит ему в другой раз.