– Вот почему шла кровь, – улыбнулась Королева. – Теперь ты понимаешь, как у нас здесь всё происходит?
– А почему же вы сейчас не плачете? – спросила Алиса, приготовившись зажать уши ладонями, чтобы не оглохнуть от воплей.
– Зачем? – спокойно сказала Королева. – Я уже выплакала всё вперёд. Какой толк опять начинать?
Стало значительно светлее.
– Наверное, Ворон улетел, – предположила Алиса. – Мне сначала показалось, будто надвигается гроза. Я так рада, что всё обошлось.
– Как бы и я хотела чему-нибудь обрадоваться! – воскликнула Королева. – Но я не могу запомнить, как это делается. Ты счастливая. Живёшь в этом лесу и можешь обрадоваться, когда захочешь.
– Только здесь так пусто и одиноко, – сказала грустно Алиса, и две непрошеные слезинки медленно скатились по её щекам.
– Ой, только вот этого не надо! Умоляю! – закричала бедная Королева, заламывая в отчаянии руки. – Посмотри, какая ты большая девочка. Посмотри, сколько ты прошла сегодня. Посмотри, который час. Посмотри на что угодно, только не плачь.
Алиса не могла не улыбнуться, пусть и сквозь слёзы.
– Что же, вы перестаёте плакать, когда на что-нибудь смотрите?
– Разумеется, – уверенно сказала Королева. – Нельзя же это делать одновременно. Либо плакать, либо смотреть. Ну, давай: посмотри сначала, какая ты большая. Сколько тебе лет?
– Семь с половиной скоро. Честное слово.
– Зачем "честное слово"? – удивилась Королева. – Я и так тебе верю. А теперь и ты поверь мне. Если я скажу, что мне сто один год шесть месяцев один день, поверишь?
– Нет… этому поверить не могу, – медленно проговорила Алиса.
– Не можешь? – грустно вздохнула Королева. – А ты попробуй… Для начала закрой глаза…
Алиса засмеялась:
– Да нет, незачем и пробовать – это совершенно невозможно!
– Вероятно, у тебя было мало практики, – возразила Королева. – Когда я была в твоём возрасте, то практиковалась каждый день по получасу. Мне иногда удавалось поверить аж шесть раз во что-нибудь совершенно невозможное утром ещё до завтрака… Ой, опять эта шаль падает.
При этих словах брошка на груди Королевы расстегнулась, и внезапный порыв ветра сорвал шаль с её плеч и унёс через ручеёк. Королева, вытянув руки, помчалась следом, и на сей раз ей удалось поймать свою шаль самой.
– Поймала! – закричала она с торжеством. – Вот увидишь: теперь сама смогу её приколоть.
– Значит, палец у вас, слава богу, прошёл? – учтиво сказала Алиса и переступила вслед за Королевой через ручей.
– О, совсем не болит! – почему-то едва не провизжала Королева. – Не болит… не бо-о-лит… не бооо-лит… не бо-о-о…
Последнее слово прозвучало так, будто его вовсе не человек произнёс, а овца проблеяла. Алиса с удивлением остановилась и посмотрела на Королеву, которая вдруг как бы окуталась шерстью. Алиса протёрла глаза и взглянула опять, не в силах понять, что произошло. Где она? Действительно в лавке? И за конторкой действительно сидит… Сколько ни тёрла глаза Алиса, ничего не менялось: она стояла в маленькой тёмной лавочке, у прилавка, и опиралась на него локтями, а напротив сидела в кресле старая Овца и вязала. Время от времени она отрывалась от работы и поглядывала на Алису через свои большие очки.
– Ну что, надумала что-нибудь купить? – спросила она наконец.
– Пока не знаю, – вежливо ответила девочка. – Можно мне сначала осмотреться?
– Ты можешь посмотреть на товары, – нравоучительно заявила Овца, – но осмотреться сама не можешь: разве только у тебя имеется ещё одна пара глаз, на затылке.
Других глаз у Алисы не было, так что пришлось ей ограничиться осмотром разложенных на полках товаров.
Лавка казалась наполненной множеством странных вещей, но самым странным было то, что каждый раз, когда Алиса останавливала свой взгляд на какой-нибудь полке, чтобы внимательно осмотреть вещи, та вдруг оказывалась совершенно пустой, в то время как другие полки – и под ней, и над ней – ломились под тяжестью товаров.
– Никогда не видела, чтобы вещи летали, – с досадой проговорила Алиса, после того как в течение нескольких минут тщетно следила взглядом за чем-то большим и ярким – то ли куклой, то ли шкатулкой, – но оно всякий раз переселялось полкой выше.
И тут её осенило: надо загнать эту штуку на самую верхнюю полку – ведь не скроется же она через потолок.
Но и этот план не удался: "штука" преспокойно ушла от её взгляда через потолок.
– Ты девочка или юла? – проблеяла Овца, потянувшись за очередной парой вязальных спиц. – От тебя голова идёт кругом. Разве можно так вертеться?
Она работала теперь сразу четырнадцатью парами спиц.
"Как у неё это получается? – подумала озадаченная Алиса. – Она становится с каждой минутой всё больше и больше похожей на дикобраза".
– Ты умеешь грести? – вдруг спросила Овца, протянув ей пару спиц.
– Да, немножко. Но не по земле и не вязальными спицами, – начала было Алиса, но вдруг спицы в её руках превратились в вёсла, а они с Овцой оказались в лодочке, скользящей по глади воды.
Алиса принялась грести.
– Табань! – воскликнула Овца, взяв другую пару спиц.
– Что-что? – не поняла девочка.
– Когда я говорю "табань", значит, ты должна табанить.
Слова Овцы не внесли ясности, и Алиса предпочла работать вёслами. Вода здесь была какая-то необычная: вёсла погружались в неё легко, но вытаскивать их было почему-то очень трудно.
– Табань! Ну же, табань! – закричала опять Овца и схватила ещё пару спиц. – Ты сейчас зацепишь веслом краба.
"Вот было бы здорово! – подумала Алиса. – Обожаю крабов".
– Ты что, глухая? – возмутилась Овца и взяла на сей раз целую охапку спиц.
– Ну почему же… Вы говорили достаточно громко… А где же крабы?
– В воде, конечно, – раздражённо проблеяла Овца и воткнула несколько спиц себе в голову, потому что держать их уже было нечем. – Табань, говорю тебе!
– Зачем без конца повторять слово, которого я не понимаю? – обиделась Алиса.
– Тебе и не надо понимать, – отрезала Овца. – Тебе надо табанить!
Лодка продолжала медленно скользить – то между водорослями, которые цеплялись за вёсла, так что вытаскивать их становилось ещё труднее, то под деревьями, нависавшими над водой с высоких берегов.
– Ой, смотрите! – воскликнула вдруг Алиса в порыве восторга. – Кувшинки! Настоящие кувшинки. И какие красивые!
– Нечего мне смотреть! – пробурчала Овца, не отрывая глаз от своего вязанья. – Не я их посадила в воду и не мне их вытаскивать.
– А нельзя ли нам остановиться ненадолго? Я хотела бы нарвать букет, – попросила Алиса.
– Как мы можем остановиться, если не двигаемся? – удивилась её спутница. – Двигается лодка, вот пусть она и останавливается.
Алиса перестала грести, и лодка медленно заскользила по течению, пока не врезалась в заросли кувшинок самой разной окраски. Тщательно засучив рукава, девочка погрузила руки по локоть в воду. На минуту она забыла и про Овцу, и про её вязанье. Высунувшись за борт лодки так, что кончики её рассыпавшихся волос коснулись поверхности воды, она срывала одну за другой чудные нимфеи – кувшинки.
"Только бы лодка не опрокинулась, – подумала Алиса. – Ах какая красивая кувшинка! Жаль, не дотянуться…"
И действительно: стоило ей выдернуть из воды один цветок, как чуть дальше показывался более крупный и красивый, но его не достанешь.
– Самое красивое всегда недоступно, – вздохнула Алиса, раскрасневшаяся, с мокрыми руками и волосами, с которых стекала вода, и уселась на своё прежнее место.
Целая охапка кувшинок, в беспорядке лежавших на дне лодки, быстро увядала и теряла всю свою красоту. Но что ей было до того? Даже настоящие нимфеи, вы знаете, живут недолго, а это были порождённые грёзой, поэтому таяли, как снег, сваленные кучкой у её ног. Но Алиса почти не замечала этого: другие странности отвлекли её внимание.
Они отплыли совсем недалеко, когда лопасть одного из вёсел, погрузившись в воду, вдруг словно примёрзла и ни в какую не желала показываться на поверхности. Как следствие бедная Алиса не удержалась на своём сиденье и свалилась на дно лодки, прямо на кучу кувшинок, и хотя вовсе не ушиблась, от неожиданности вскрикнула.
Когда она поднялась и вскарабкалась опять на сиденье, Овца сказала:
– Краба зацепила, вот весло и не поддаётся.
– Где? Не вижу. – Алиса перегнулась через борт и внимательно вгляделась в чёрную воду. – Будет очень жаль, если он уйдёт. Мне бы так хотелось взять домой маленького краба!
Но Овца только засмеялась презрительно и продолжила вязать.
– А здесь много крабов? – спросила Алиса.
– И крабов, и много всякого-разного. Выбор огромный. Надо только знать, чего хочешь. Ну, что ты решила купить?
– Купить? – повторила, как эхо, Алиса, отчасти с удивлением, отчасти с испугом, потому что всё – и вёсла, и лодка, и речка – исчезло в одну минуту и они опять очутились в маленькой тёмной лавке. – Я бы купила яйцо. Сколько у вас стоят яйца?
– Пять пенсов штука, два пенса пара, – ответила Овца.
– Пара, значит, дешевле, чем одно, – удивилась Алиса, вынимая свой кошелёк.
– Только, если ты купишь два, придётся съесть оба.
– Мне вполне хватит и одного. – Алиса положила деньги на прилавок, подумав при этом: "Может, они невкусные, кто их знает".
Овца взяла деньги, бросила в ящик и сказала:
– Я никогда не беру товар в руки: это негигиенично – так что возьмёшь сама.
Она поднялась, перешла в другой конец лавки и положила на полку яйцо.
"Почему это негигиенично? Всё равно брала его руками, – недоумевала Алиса, пробираясь между столами и стульями в темноте лавки. – Странно, яйцо, по мере того как я подхожу, как будто удаляется от меня. Фу как темно! Здесь, кажется, стул? Но что это? У него ветки… Как необычно: в лавке растут деревья. А вот и ручей… Никогда в жизни не видела такой лавки".
Чем дальше она продвигалась, тем больше удивлялась. Все предметы, стоило к ним приблизиться, превращались в деревья. Алиса было подумала, что и яйцо сейчас превратится в дерево, однако…
Глава 6
Болванчик
…Однако яйцо всё продолжало расти, увеличиваться в объёме и, наконец, приобретать очертания человеческой фигуры. Алиса сделала ещё несколько шагов и смогла разглядеть, что у яйца имеются глаза, рот и нос, а когда подошла ещё ближе, то ясно увидела, что перед ней не кто иной, как Болванчик, собственной персоной.
"Вне всякого сомнения, это он, – сказала себе Алиса. – Только у этого пустомели фигура похожа на яйцо. Он как неваляшка – что поставь, что положи".
Яйцеобразное существо сидело, поджав под себя по-турецки ноги, наверху высокой стены, такой узкой, что Алиса не могла понять, как Болванчик ухитряется удерживать на ней равновесие. Глаза его были пристально устремлены в другую сторону, и казалось, что на Алису он не обращал ни малейшего внимания.
– Ну точь-в-точь яйцо, – сказала Алиса и вытянула руки, чтобы подхватить его: ей показалось, оно вот-вот упадёт.
– Это очень обидно, – услышала она голос сидевшего наверху и по-прежнему не смотревшего в её сторону Болванчика. – Это очень обидно, когда тебя называют яйцом. Да, очень обидно.
– Я лишь сказала, что вы похожи на яйцо, сэр, – вежливо объяснила Алиса. – А некоторые яйца, знаете, даже красивы…
Она очень надеялась, что последнее её замечание превратит первое в нечто вроде комплимента.
– У некоторых твоих собратьев, – продолжал Болванчик, глядя по-прежнему куда-то в сторону, – разум, как у грудного младенца.
Алиса растерялась, не зная, что на это сказать. Во-первых, их общение вовсе не походило на разговор: он ни разу не обратился к ней, а последнее замечание было и вовсе, очевидно, обращено к дереву. Алиса стояла и тихо повторяла про себя:
Болванчик на стене
день-деньской сидел.
Болванчик задремал
и со стены слетел.
Пусть Король коней приводит,
пусть зовет за ратью рать –
Никогда никто не сможет
посадить Болванчика на стену опять.
– Последняя строчка, пожалуй, длинновата, – вслух произнесла Алиса, забыв, что Болванчик может её услышать.
– Что ты всё бормочешь? – послышалось сверху. – Лучше бы сказала, как тебя зовут и что здесь делаешь?
– Меня зовут Алиса, и…
– Какое глупое имя! – прервал её Болванчик. – Что оно обозначает?
– А разве имя должно что-нибудь обозначать? – с сомнением спросила Алиса, хотя невоспитанность яйцеобразного её вовсе не удивила.
– Конечно! – сказал он с коротким смешком. – Любое имя должно отражать какое-то качество, а вот с таким именем, как у тебя, девочка, можно вообще не иметь никаких качеств.
"Вот уж действительно Болванчик, ни дать ни взять", – подумала Алиса, но, не желая вступать в препирательства, вдруг спросила:
– А почему вы один сидите там, наверху?
– Потому что со мной никого нет, вот и сижу один! Спроси что-нибудь другое.
– А вы не думаете, что безопаснее было бы сидеть внизу, на земле? – Алиса вовсе не собиралась играть с ним в "угадайку" – просто беспокоилась по доброте душевной, как бы он не свалился и не разбился: стена ведь такая узкая.
– Фу, какие нелепые вопросы, – проворчал Болванчик. – Разумеется, не думаю. Если бы даже я когда-нибудь и свалился – на что нет никаких шансов, – но если бы, допустим, это всё-таки случилось… – Он сложил губы бантиком, и выражение его лица стало таким торжественным и важным, что Алиса едва не покатилась со смеху. – Если бы я вдруг свалился, Король обещал мне… Можешь упасть в обморок, если угодно. Ты не ожидала, что я тебе это скажу? Правда не ожидала? Так вот: Король обещал мне – это были его собственные слова, – обещал мне, что, что…
– Пришлёт, чтоб вас поднять, всех своих лошадей и всех людей, – продолжила за него Алиса, что было очень неблагоразумно с её стороны.
– Ну, знаете, это уж чересчур! – выкрикнул Болванчик, вдруг рассвирепев. – Ты подслушивала за дверьми и за деревьями… И в камни забиралась подслушивать… Иначе ты не могла бы знать.
– Я не подслушивала, – кротко возразила Алиса. – Это есть в книге.
– Ах так! Значит, они позволяют себе писать про меня такие вещи в книгах, – уже спокойнее сказал Болванчик. – Ну-с, в таком случае прошу посмотреть на меня повнимательнее. Я сам, самолично, разговаривал с Королем. Я! Ты, может, другого такого больше в жизни не увидишь. И чтобы доказать, что я не гордый, могу позволить тебе поздороваться со мной за руку.
Он расплылся в широкой, почти от уха до уха, улыбке и, наклонившись так, что был прямо на волосок от падения, протянул руку. Алиса, протягивая ему свою, смотрела на него с некоторым беспокойством:
"Если бы он улыбнулся чуть шире, то углы его рта встретились бы на затылке. Что случилось бы тогда с его головой? Наверное, отвалилась бы!"
– Да, всех своих лошадей и всех людей, – продолжал между тем Болванчик. – Они бы подняли меня в одну секунду. Непременно, подняли бы! Однако мы далеко зашли. Давай вернёмся к твоему предпоследнему замечанию.
– Я что-то не припоминаю…
– Ну тогда всё сначала, – заявил Болванчик. – И теперь уж мой черёд выбирать, о чём мы будем разговаривать.
"Он выражается так, как будто мы с ним во что-то играем", – подумала Алиса, а Болванчик тем временем спросил:
– Так сколько тебе лет, ты сказала?
Алиса быстро подсчитала и ответила:
– Семь лет шесть месяцев.
– Неверно! – торжествующе воскликнул Болванчик. – Ты ничего подобного не говорила.
– Я думала, вы хотите знать, сколько мне лет, – растерялась Алиса.
– Если бы хотел, я так бы и спросил.
Алиса опять, не желая вступать в спор, промолчала.
– Семь лет шесть месяцев, – задумчиво повторил Болванчик. – Неудобный возраст. Если бы ты спросила моего совета, то я бы сказал: "Остановись на семи!" – но теперь слишком поздно!
– Я никогда не спрашиваю советов подобного рода! – возмутилась Алиса.
– Горда слишком?
Алиса ещё пуще вознегодовала:
– Я хотела сказать, что человек не может приказать себе расти или не расти.
– Один человек, пожалуй, не может, но люди могут. Один человек – человек, а два человека – люди. С помощью людей ты могла бы перестать расти в семь лет.
– Какой у вас красивый пояс! – произнесла вдруг Алиса, решив сменить тему: о возрасте поговорили, и если действительно предметы для разговора следовало предлагать по очереди, то сейчас очередь была её. – То есть я хотела сказать – галстук… Нет, всё-таки пояс… Впрочем, извините.
Вконец расстроившись, потому что на лице у Болванчика отразилась обида, Алиса хотела лишь одного – забыть, что коснулась этой темы.
"Если бы я могла понять, – подумалось ей, – где у него затылок, а где талия".
Болванчик, очевидно, очень рассердился, потому что некоторое время не произносил ни звука, но когда заговорил, это больше походило на хриплое ворчанье:
– Какая наглость – не уметь отличить галстук от пояса.
– Простите мне столь вопиющее невежество, – произнесла Алиса с такой кротостью и так сконфуженно, что сердце доброго Болванчика не могло не смягчиться.
– Это галстук, дитя, и красивый, как ты сама сказала. Мне подарили его Белые Король и Королева.
Алиса обрадовалась, что наконец-то нашлась хорошая тема.
– Да, подарили, – задумчиво продолжал между тем Болванчик, заложив ногу за ногу и обхватив руками колено. – Ко дню моего нерождения.
– Виновата… – Его слова озадачили Алису.
– Виноватых бьют!
– Виновата, я не поняла, что значит "ко дню нерождения".
– Подарок, который вам делают в обыкновенный день, не в день вашего рождения. Кажется, совершенно ясно.
Алиса, немного подумав, сказала:
– Мне больше нравятся подарки ко дню рождения.
– Ты сама не понимаешь, что говоришь! – воскликнул Болванчик. – Сколько всего дней в году?
– Триста шестьдесят пять.
– А сколько дней рождения у тебя в году?
– Один.
– А если вычесть один из трёхсот шестидесяти пяти, сколько останется?
– Триста шестьдесят четыре, конечно.
Болванчик с сомнением посмотрел на неё и сказал:
– Надо бы это проверить.
Алиса не могла скрыть улыбку, когда ей пришлось достать из кармана записную книжку и карандаш и произвести вычитание письменно:
"365
− 1
364".
Болванчик взял у неё книжку и, наморщив лоб, углубился в вычисления.
– По-видимому, всё правильно…
– Вы держите книжку вверх ногами, – заметила Алиса.
– А ведь ты права, – весело согласился Болванчик, когда она перевернула книжку в его руках как следует. – То-то я думал, что как-то странно немного выходит. Как я уже сказал, вычисление, по-видимому, произведено правильно, хотя у меня не было времени проверить хорошенько. И выходит, что в году триста шестьдесят четыре дня, когда ты можешь получить подарок ко дню нерождения.
– Совершенно верно! – согласилась Алиса.
– И только один день для подарков ко дню рождения, – продолжал между тем Болванчик. – Понимаешь? Вот и слава тебе!
– Я не понимаю, при чём здесь слава? – не поняла Алиса.