- Мы ехали близ рубежа со свеями и ждали схватки с ними. Они любят тревожить россиян.
Надменное лицо кардинала продолжало быть жёстким. Он сказал, как отрубил:
- Так сегодня же и отправьте их в Московию. Здесь невесте великого князя ничто не угрожает.
На этот раз князь Василий не остался в долгу, ответил, как и положено послу сильной державы:
- Мы выполняем волю государя всея Руси. Воины вернутся в назначенное им время.
Кардинал лишь прикусил тонкие губы и ничего не возразил, но его глаза не предвещали ничего доброго.
Поезд россиян продолжал путь. Но не успел он скатиться с возвышенности, как навстречу появился отряд всадников. Впереди на красивом вороном скакуне, как догадалась Елена, ехал её жених. На нём была кунья шапка с малиновым, шитым золотом, бархатным верхом, украшенная дорогим пером и аграфом. Позади, сажен за десять, следовала свита. Поравнявшись с тапканой и увидев Елену, князь Александр поклонился ей, поднял руку, громко сказал: "Я приветствую вас на литовской земле", - развернул коня и далее следовал рядом с экипажем. Княжна тоже подняла руку и помахала ею. Поведение жениха показалось ей странным: похоже, он был равнодушен ко всему происходящему. "Как складно всё получается!" - с усмешкой подумала Елена, продолжая наблюдать за Александром.
Переехав через Вилейку, Елена очутилась в той части города, где общиной жили русские торговые люди и ремесленники. Миновав Спасские ворота, она почувствовала себя как бы в родной Москве. Её окружили россияне всех сословий. Они несли русские святыни и заполонили всю Покровскую улицу. Тапкана вскоре остановилась близ Пречистенского собора. Тотчас слуги раскинули от тапканы до паперти светлую бурскую кошму для невесты и алое сукно для жениха.
Елена вышла из тапканы. Она была одета по русскому свадебному чину. Поверх платья, украшенного жемчугом и золотым шитьём, была накинута беличья шубка. Грудь невесты украшало монисто. Красные сафьяновые сапожки сверкали под солнцем золотом, бриллиантами и изумрудами.
Александр шёл навстречу Елене медленно, и у неё хватило времени рассмотреть жениха. В эту пору ему миновало тридцать четыре года. Он был высокий, стройный, широкоплечий и, кажется, сильный. Волосы на голове были тёмно–русые и более светлые на бороде и усах, глаза глубокие, тёмно–серые. Лицо казалось пасмурным. Позже Елена узнала, что в роду Ягеллонов никогда не было улыбчивых, наполненных живостью и весельем лиц. Сойдясь с Еленой, Александр почтительно сказал по–русски:
- Слава Господу Богу, что ты наконец приехала, что Господь даровал дочь великого князя Руси нам в государыни. Литовский народ приветствует тебя. Ты ему любезна.
- Спасибо, великий князь, за тёплые слова, - ответила Елена.
Слова Александра были услышаны многими горожанами, и они дружно поддержали князя:
- Слава государыне! Слава! Слава! - прозвучало на площади перед собором и покатилось в улицы, где жили россияне.
Елена вошла в храм. Её ждал убелённый сединами митрополит Макарий. Смоленский епископ Иосиф Болгаринович, хотя и обещал быть на венчании, но по каким‑то причинам не приехал. Макарий благословил княжну и повёл её на уготованное ей великокняжеское место. Его обиходил боярин Прокофий Скуратов по воле Ивана Васильевича и укрыл сорока серебристыми соболями. Лишь только Елена села в кресло, как вокруг неё засуетились боярыни, принялись наряжать. Ей расчесали косу и заплели золотыми нитями, надели кику, похожую на корону, украшенную лалами и опушённую жемчужными рясками.
Как только боярыни закончили наряжать невесту, митрополит Макарий начал молебен. Хоры запели величальные псалмы. Всё было так же торжественно, как на богослужении в кремлёвских соборах. Душа Елены ликовала, избавившись от беспокойства, прихлынувшего к ней в ту минуту, когда до неё дошёл слух, что глава виленской церкви епископ Адальберт Войтех Табор потребовал от князя Александра, чтобы он привёз невесту сразу в собор Святого Станислава, минуя Пречистенский храм.
Час спустя молебен в Пречистенском соборе был завершён, и духовный отец Елены, священник Фома, высокий, благородного вида старец, повёл её из собора на площадь, а с площади пешком к храму Святого Станислава. Елену провожали толпы россиян. В дверях собора Святого Станислава её встречали епископ Адальберт Войтех Табор и многие ксёндзы. Они приготовились благословить Елену по католическому обычаю, однако митрополит Макарий, священник Фома и боярин Прокофий Скуратов не допустили к ней виленских священнослужителей, сказав, что нет нужды благословлять Елену по этому обычаю. Княжна и сама была против того. Она не хотела давать литовским иереям никакого повода думать о том, что готова признать католичество.
Близ алтаря стоял великий князь Александр. Его держал за руку епископ Войтех. Елену взял за руку священник Фома. Они свели жениха и невесту к положенному месту, укрытому теми же соболями, на которых Елена сидела в православном храме, и усадили рядом. Перед тем как приступить к венчанию по православному чину, митрополит Макарий должен был получить на то согласие Александра, изложенное в договорной грамоте. Однако Александр заявил:
- Владыко, нет в том нужды - давать моё согласие, оно записано…
Митрополит замешкался, но отец Фома не дал избежать Александру положенного по чину действа.
- Сын мой, великий князь литовский, исполни свой долг, ибо твоего гласа ждёт Господь Бог.
Александр посмотрел на русских бояр и князей, понял по их решительному виду, что они ни в чём не отступят от оговорённого чина венчания, и согласился венчаться по православному обряду. Но тут вмешался епископ Войтех, который грозно заявил:
- Как можно в католическом храме исполнить православный обряд! Не допускаю!
К Войтеху подступил князь Василий Ряполовский. Он твёрдо сказал:
- Не мешай, святой отец. Воля государя всея Руси превыше всего, и ей торжествовать.
- Забываешь, князь, над нами нет власти русского князя, даже великого, - ответил Войтех.
- Пусть над тобой её нет, но над нами она властвует, и вам выполнять её ради нас и ради мира, - жёстко произнёс князь Василий.
Той порой княгиня Мария Ряполовская и дьяк Фёдор Кулешин уже приступили к исполнению обряда. Княгиня взяла венец и подняла его над головой невесты. Его принял митрополит Макарий. Недовольный епископ Войтех поднял венец над Александром, держал его со злостью в глазах. Дьяк Кулешин разлил в стеклянницы вино, чтобы причастить венчаемых.
И вот обручальные кольца надеты, вино выпито, стеклянницы разбиты, нужные слова сказаны. Внезапно в храме наступила тишина. Венчание завершилось. Тяжёлые для Елены минуты миновали. И хотя в католическом храме были соблюдены все венчальные обычаи московской старины, она не испытывала ни малейших чувств, кроме досады. Лицо её, как и у Александра, оставалось пасмурным. За весь обряд они перемолвились несколькими словами, когда Александр надевал ей обручальный перстень. "Спасибо, государь", - сказала Елена. "Да хранит тебя Всевышний", - ответил Александр.
За вратами собора Елене должно было расстаться с супругом. Это было уже по обычаю свадебных литовских обрядов. Александр уезжал со своими панами и дружками в Верхний замок, Елене надо было следовать в Нижний замок. Великая княгиня, ничего не ведая о литовских свадебных обрядах, была крайне удивлена, что от алтаря, где они были венчаны, супруг уедет неведомо куда. Молодожёнам не суждено было по русскому обычаю вместе сесть за свадебный стол, справить пир и провести первую брачную ночь. Может быть, это уединение супругов помогло бы их сближению и пришла бы душевная близость. Во всяком случае, Елена была готова к установлению добрых супружеских отношений. Но великий князь Александр без самых малых признаков теплоты на лице, перед тем как подняться в седло, сказал великой княгине:
- Моя государыня, мы встретимся завтра.
Елена даже вспыхнула от негодования и потеряла дар речи. Овладев собой, она сдержанно ответила:
- Хорошо, государь. Ты знаешь, где меня найти.
Елена поспешила к тапкане и вдруг увидела в толпе горожан страдальческое лицо князя Ильи Ромодановского - её спасителя, любого сердцу сокола. Она чуть было не вскрикнула от неожиданности. Её сердце радостно и тревожно забилось. И обида на судьбу обожгла её грудь. Вот он, милый, протяни руку и дотронься. Но нет, недосягаем он, потому как над ним возвышался всадник на вороном коне, у которого ныне все права на владение ею перед Господом Богом и людьми, кои заполонили соборную площадь. Великая княгиня наконец скрылась в экипаже и при виде своих боярынь облегчённо вздохнула. Тапкана тронулась, кони покатили её к Нижнему замку.
В этот день на исходе зимы, после венчания, у великой литовской и русской княгини Елены было достаточно времени подумать о будущей жизни, которая с первого часа складывалась не так, как ей хотелось бы. Всё было бы по чину и по чести, пригласи Александр своих приближенных в Нижний замок на свадебный обед. Но того не случилось, и в душе Елены начало прорастать чувство горечи и неприязни ко всему литовскому, что окружало её в замке. Собравшись с духом, она надумала осмотреть покои, какие отвели ей в замке, да и сам Нижний замок. Однако уже первое впечатление от зал, через которые проходила Елена, подействовали на неё угнетающе. Мрачные покои замка не шли ни в какое сравнение с московскими палатами, где выросла Елена. Там - свет, там - ласковые изразцовые–муравленые печи, простор в покоях и за окнами, привычное удобное убранство, здесь ничего этого нет. Всюду чёрные каменные стены, прокопчённые потолки, каменные полы. Лишь в опочивальне было немного отраднее, потому как стены и потолок удосужились обить яркими тканями, а полы застелили голубым сукном. Но и в этом покое Елене чего‑то не хватало, и вскоре она почувствовала, что ей недостаёт семейного тепла, которое не зародилось между нею и Александром в час венчания в храме перед Господом Богом. А ведь там, в миг венчания, считала Елена, должна была зародиться семья. Увы, того не случилось, и они с Александром остались чужды друг другу.
День был уже на исходе, когда новые обитатели Нижнего замка - россияне - собрались на трапезу. Казалось бы, эту трапезу можно было назвать свадебным пиром. Дворецкий Дмитрий Сабуров хорошо постарался, и столы были накрыты по русскому обычаю. Помнила Елена, как готовили столы для пирований, кои устраивал её батюшка. Столы ломились от яств. Чего только на них не было, какие перемены блюд не ожидали гостей! И жареные лебеди на серебряных блюдах, и поросята, запечённые в тесте, и разварные осётры, и дичь луговая и боровая, и птица домашняя, и зайчатина, и кулебяки–пироги разные, переславская ряпушка, горячий сбитень, сорочинская каша, пряники медовые, меды хмельные, сыты , вина фряжские… "Господи, всего‑то и не упомнишь", - подумала Елена. Но и в чужой земле Дмитрий Сабуров усладил домашним самых разборчивых бояр и князей, кои знали толк в еде и питье.
И вот уже россияне уселись за стол. Елена всматривалась в их лица и кого‑то искала, искала… Сердце вещало, что "он" должен быть на пиру. Ещё в тапкане, когда уезжали от костёла, Елена шепнула молодой боярыне Анне Русалке, дабы она нашла в толпе горожан князя Илью и передала её повеление–просьбу быть в замке на торжественном обеде.
Илья Ромодановский, вновь изменив свой облик, появился в трапезной зале, когда Елена уже перестала ждать. Застолье к тому времени бурно кипело, все были изрядно хмельны, и появление князя Ильи с дьяком Миколой Ангеловым ни у кого не вызвало удивления. Их, похоже, и не заметили. Дворецкий Дмитрий нашёл им место за столом поодаль от княгини Елены. Им наполнили кубки и они выпили за здравие великой княгини. Когда хмельное взяло власть над молодым князем, он окинул взором застолье, посмотрел на Елену ясным и обещающим взглядом: дескать, не страдай, любая, будет и на твоей улице праздник.
Елена тоже кидала взоры на Илью. Ей хотелось поговорить с ним, как когда‑то в отроческие годы, попечалиться на свою судьбу. Но она не отважилась вызвать пересуды и осуждение приближенных. Её вольность никто бы из них не одобрил, и Елене оставалось лишь взором согреть–приласкать своего желанного. Так они и расстались, не обмолвившись ни словом.
А на другой день к полудню в Вильно прибыли новые гонцы из Москвы, и они доподлинно осветили княгине незавидное положение князя Ильи. Она узнала, что он взбунтовался против воли отца оженить его. Теперь к воле князя Василия Ромодановского было добавлено повеление государя всея Руси вернуть в отчий дом "блудного сына" и тем защитить честь князей Шуйских. Только воля великой княгини могла спасти Илью от гнева родителя и повеления государя. Лишь она могла настоять на том, чтобы Илья по–прежнему оставался при ней. Она даже согласилась в душе, чтобы в Вильно приехала невеста. Не ведала она только одного: Илья и думать не хотел ни о каком супружестве, с Шуйскими он не желал родниться.
В день прибытия гонцов Елена опять устроила застолье. Так уж было положено. И в этот день Илья вместе с Миколой Ангеловым вновь был в трапезной, и Елена согревала своё иззябшее сердце теплом, исходившим от князя. А он, выпив вдосталь крепкой княжьей медовухи, смотрел на Елену отважно и нисколько не обращал внимания на то, каким мрачным взглядом взирал на него боярин, ревнитель строгих уставов Прокофий Скуратов. У него был особый повод для сурового осуждения князя Ильи. Он знал, что князь Василий Ромодановский дважды бывал у князя Ивана Шуйского и вёл с ним сговор, дабы взять в невестки дочь Ивана, Ксению. Знал Прокофий и то, что Ксения ликом не взяла, но богата душевным теплом и знатностью. А поскольку Шуйские и Скуратовы были в родстве, то Прокофию сам Бог велел порадеть за свояченицу. Теперь, когда пришло повеление государя вернуть Илью в Москву, Прокофий никого не думал уведомлять, решил тайно исполнить волю государя и к тому не видел препон. Всё уже было продумано, всё взвешено. К скорому действию побуждала сама простота замысла. Прокофий уже знал, где обитал Илья с холопом Карпом. Ведал Прокофий, что Карп не холоп, а боярский сын, да это не пугало боярина, чтобы захомутать и Карпа. Ему ничего не стоило взять десять своих молодцов, подобраться ночью к дому, ворваться, запеленать сонных беглецов и прямым ходом вывезти из Вильно в Москву. Счёл Прокофий, что Илье и сетовать не на кого будет, потому как тайное действо не враз станет явным. От предстоящего дела у Прокофия уже взыграла кровь. Он потирал руки, прежде чем взять кубок и опорожнить его. Прокофий предвкушал удачу. "Нет, не удастся тебе осрамить княжну Ксению. Не дам, не дам, шустрый тать, испоганить честь моих сродников", - шептал он.
Князь Илья сидел за трапезным столом тоже не праздно. Встретившись раз–другой с мрачным взглядом Скуратова, он догадался, что у боярина на душе нечисто. Замыслы прожжённого царедворца, как показалось Илье, он разгадал. Боярин оберегал честь великой княгини и теперь следил за Ильёй, дабы тот словом или делом не посягнул на её достояние. Помнил Илья, что ещё в Москве, в ту пору, когда он служил Елене, Скуратов предупреждал его, чтобы не пялил глаза на княжну, не смущал её душевный покой. Ныне же, по мнению Прокофия, счёл Илья, он может запятнать и её честь, лишь только литвины узнают, что он любит княгиню. Илья всё понимал и не желал незабвенной Алёнушке худа. Он даже в мыслях не держал того, чтобы хоть чем‑то огорчить великую княгиню. Ему хотелось лишь видеть её и быть рядом в час невзгоды. Он, раб её, готов служить своей лебёдушке, не щадя своей жизни". В чём же меня винить? За что преследовать? А уж ежели не судьба мне зреть её, так укроюсь в обители, потому как без лебёдушки белый свет мне не мил", - размышлял Илья, с грустью поглядывая на княгиню.
Той порой добрый человек Микола Ангелов куда‑то отлучился. Вернулся он вскоре чем‑то встревоженный. Присев рядом с Ильёй, он выждал время, когда Прокофий Скуратов поднялся и вышел из трапезной, и сказал Илье строго, дабы тот не возразил:
- Уходи в сей же миг да прячься. Хомут для тебя приготовлен.
Илья в ответ кивнул головой, но продолжал сидеть за столом, потому как в дверях, в кои должно было ему выйти, появился главный сват Ян Заберезинский. К нему поспешил Дмитрий Сабуров, спросил:
- Что угодно вельможному пану Юрьевичу? Ежели к столу желаешь, так я провожу и место дам.
- Подожди, боярин, с застольем. Мне нужен князь Василий Ряполовский.
- Здесь он где‑то. Сейчас позову.
Князь Ряполовский вошёл вместе со Скуратовым.
- С чем пришёл, пан гетман? - спросил Ряполовский.
- Передайте великой княгине, что сегодня государь Александр Казимирович не может почтить своим присутствием Нижний замок. Вам это покажется странным, но у нас такой обычай. Завтра же великий князь приглашает государыню Елену Ивановну со двором в Верхний замок на званый обед в честь венчания. Всё по нашему чину.
- Слава тебе, Господи, уважил, - с иронией ответил князь Василий и заметил: - А по христианскому- то обычаю из храма идут за столы и справляют свадебный пир в палатах жениха уже по–семейному. Тут же всё не по–людски устроено.
- Князь Василий, говорил же я тебе и ты должен помнить, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят.
- Заладил! Да не по–христиански сие! Обвенчались, а там и трава не расти, - горячился князь Василий. - Так не должно быть! Нам, сватам, и за ширинку должно заглянуть в полуночный час. Знать нужно, не с порчей ли жених или невеста. На то она и первая ночь!
К спорящим подошли другие вельможи, окружили их. Дьяк Микола подтолкнул Илью в бок, прошептал: "Пора тебе уходить" - и тоже подошёл к собравшимся в кучу. А Илья в сей же миг вышел из‑за стола и скрылся за дверью, никем не замеченный.
Княгиня Елена прислушивалась к перепалке. Догадывалась она, что Ряполовский защищал волю государя Ивана Васильевича, расписанную в подорожной грамоте до брачной ночи.
Ян Заберезинский оказался в трудном положении. Знал он, что великий князь Александр угрет панами хмельным до такой степени, что и лыка не вяжет. Как такое случилось, Ян не видел и только теперь понял, что на голову Александра может пасть позор: ведь это по воле панов рады он уехал в Верхний замок. И гетман ничего лучшего не придумал, как пустить ложь во спасение.