Александр долго не мог прийти в себя от посещения Мстиславля и особенно Смоленска. Поначалу в древнем Смоленске всё шло, как и в Могилёве и Мстиславле. Горожане усердно чествовали великую княгиню, а не его, великого князя Литвы. Самолюбие Александра было уязвлено безмерно. Ещё задолго до подъезда к городу дорогу заполонили селяне окрестных деревень. Подобного Александр ещё не видел. При въезде в город нельзя было ни пройти, ни проехать. Горожане сидели на заборах, на крышах домов. Как и в Могилёве, не переставая трезвонили колокола. Священники устроили крестный ход и, как только тапкана въехала в город, её встретили с чудотворными иконами и хоругвями. Крестный ход сопровождал Елену до главной площади города. Над площадью неумолкаемо возносились здравицы великой княгине, женщины подносили к тапкане детей для благословения. У Александра иссякло терпение. Он спрятался в своём экипаже и не выглядывал из него. Наконец поезд добрался до палат смоленского воеводы Адама Хотетовича. Он прежде всего подошёл к карете великого князя.
- Ваше величество, Смоленск от души приветствует своего государя, - с жаром произнёс воевода Адам.
- Спасибо за тёплый приём, только это не в мою честь гудят колокола, а в честь россиянки Елены, - съязвил Александр.
В тот же вечер, за трапезой у воеводы Хотетовича, Александр сказал Елене:
- Я устал от поездки. Дальше ты поедешь одна, а у меня прямой путь в Вильно.
Елена не хотела окончательно испортить отношения с Александром.
- Мой государь, не сердись на меня и на русский народ. В кои‑то веки горожане и селяне этих земель увидели русскую княгиню. Честь тебе за то, что позволил мне посетить Смоленск. Прости меня и смолян со мною.
Великий князь не молвил ни слова, но за трапезой пил много хмельного. Адам Хотетович, как умел, отвлекал его от лишних чар, но ему это не удалось: великого князя, беспомощного, увели спать. Утром Елена уговорила‑таки Александра осмотреть древний Смоленск. Она сыграла на его самолюбии:
- Мой государь, в Смоленске самые мощные крепостные стены, и возводили их виленские мастера. Смоляне это помнят. Ты сядешь на коня, мы проедем до крепостных стен, и тебя будут встречать горожане. Ты их государь.
Сама великая княгиня не верила в то, чтобы смоляне воздали честь Александру, но он, поборов похмелье крепкой медовухой, согласился совершить поездку по городу, но в экипаже, и вместе с Еленой. Он решил, что его встретят торжественно, и даже отказался от мысли покинуть Елену и уехать в Вильно.
К вечеру того же дня Александр клял в душе себя за то, что легкомысленно поверил в доброжелательную встречу со смолянами. Её не было, и "виноваты" в том оказались молодые вельможи Мстиславля, которых побудил ехать следом за княгиней Илья Ромодановский. Более тридцати Мстиславских горожан на конях последовали за государевым поездом. Но в пути они вырвались вперёд, появились в Смоленске значительно раньше его и там близ храма Христа Спасителя рассказали прихожанам и всем прочим горожанам о приезде в их город великой княгини Елены. Весть об этом разлетелась по всему Смоленску, и нашлись буйные головы, которые жаждали не только устроить княгине Елене торжественную встречу, но и заявить свои протесты великому князю. Быть бы там бунту смолян, если бы не "прозорливая" рада.
После событий в Могилёве рада поставила гетмана Константина Острожского во главе тысячного войска и послала его в Смоленск, дабы удержать в руках порядок в городе. Канцлер Монивид наказал гетману Острожскому:
- Ты, Константин, не церемонься со смолянами. Все они смутьяны, и воевода Хотетович на них управы не находит.
- Не беспокойся, ясновельможный пан, мои шляхтичи найдут на них управу, - заверил гетман канцлера.
Беспокойство панов рады было не случайным. Слухи о событиях в Могилёве, о бурной встрече государыни облетели почти все земли восточной Литвы, и в Смоленск, на встречу с великой княгиней потянулись многие русские вельможи из своих удельных земель. Прибыли князья–удельщики витебские, полоцкие, минские и другие. Они встречали в Смоленске Елену не как великую княгиню Литвы, а как свою русскую государыню. Они открыто говорили, что пришло время отходить от Литвы с землями и городами, воссоединяться с Русью. Подобные разговоры велись всюду: на торжищах, в православных храмах, на званых обедах в палатах. В среде именитых россиян уже появился воевода, готовый возглавить рать. Это был князь Василий Шемяка из Стародуба. В то время, когда на Соборной площади митрополит Иосиф Болгаринович отказался благословить Елену и назвать её русской государыней, Василий Шемяка потребовал:
- Владыко Иосиф, не упорствуй и благослови на царствование земли нашей Северской матушку Елену. Не сделаешь того ты, исполнят другие архиереи. Всё равно мы с матушкой Еленой вкупе отойдём под длань Иоаннову.
Страсти в Смоленске накалялись с каждым часом. Василий Шемяка взялся сбивать под свою руку воинов-доброхотов, готовых защищать город от литвинов. К нему в дружину шли охотно как горожане, так и селяне. Вскоре рядом с князем встали около четырёхсот человек. Но назвать их ратниками было пока невозможно: не обученные ратному делу, безоружные, они походили на толпу.
А к Смоленску уже приближался тысячный отряд бывалых воинов, которых вёл гетман Константин Острожский. Когда это стало известно княгине Елене, она послала Дмитрия Сабурова к Василию Шемяке с предупреждением не предпринимать никаких действий против воинов Острожского, ибо это чревато гибелью доброхотов. Она так и сказала:
- Передай Василию Шемяке, что ещё не настал час открытой сечи. Надо собрать силы, и нам нужна помощь моего батюшки.
В тот же день, вечером, на званой трапезе в честь великого князя в палатах митрополита Иосифа, Александр, изрядно выпив хмельного, истерически кричал в лицо Елене:
- Ты меня позоришь! Я уже не государь на своей земле! Потому требую: идти тебе в мою веру, а с женой-схизматичкой у меня не будет ладу! Вот отец Иосиф и примет тебя в католичество!
- Не смей на меня кричать, государь, не давай воли хмельному. И помни, что я дочь государя всея Руси, который наказал мне стоять за веру отцов до конца.
В душе Елене было радостно от истерического крика Александра: он боялся её, потому как она со своим народом была сильнее его. Но прихлынула и грусть: рушился брачный союз. Свидетелями брани государя были многие вельможи, и один из них, князь Илья Ромодановский, в тот же вечер отправил в Москву гонцом своего Карпа.
- Передай государю всея Руси, - наказывал Илья, - что великий князь Александр и митрополит–отметник Иосиф восстали на православную веру и нудят–неволят великую княгиню Елену принять латинство.
- Исполню, как велено, княже, - ответил Карп. - Дай только в подорожники воина Степана.
- Без сомнений даю. Он тебе потребуется.
Проводив Карпа и Степана, Илья попытался встретиться с княгиней Еленой. Ему удалось это лишь на другой день, на утреннем богослужении в храме Рождества Богородицы. Елена стояла у самого амвона с Анной Русалкой, в окружении смоленских боярынь. Подойдя к ней, Илья сказал:
- Матушка–государыня, я своей волей послал гонцов к твоему батюшке в Москву.
- В чём такая нужда возникла? - повернувшись на миг, спросила Елена. - Или вчерашнее тебя надоумило?
- Так и есть. К тому же рада и канцлер не зря прислали гетмана Острожского в Смоленск. Как бы не учинил расправу над смолянами и всеми, кто приехал в город. Острожскому даны большие полномочия. И о тебе он проявит заботу: волей рады и епископа будет нудить перейти в католичество. Если же ты станешь сопротивляться, за то накажут смолян, якобы затеявших бунт против великого князя и державы.
- Господи, Илья, сколько страстей ты мне наговорил. Не будет бунта. Сказано о том воеводе князю Василию Шемяке. Завтра, да и сегодня всё в городе будет благочинно, и никто не посмеет принуждать меня к латинству.
- Но гонцы уже в пути, - заметил Илья.
- Ладно уж, не возвращать же их с пути. Спасибо, что стоишь рядом. Мне с тобою ничего не страшно. С сегодняшнего дня мы будем в Смоленске только молиться и отдыхать. - И Елена мимолётно улыбнулась.
Верный побратим Ильи, Карп, немного дней провёл в пути до Москвы и обратно. Он догнал государей в поезде где‑то под Витебском и передал через Илью великой княгине послание отца. Иван Васильевич писал:
"Дошёл до нас слух, что муж твой Александр нудит тебя и иных людей отступить от своего греческого закона к римскому. Ты в этом мужа своего не слушай; пострадай до крови и до смерти, но к римскому закону не приступай, чтобы от Бога душою не погибнуть, а от нас и всего православного христианства не быть в проклятии, и сраму от иных вер православию не делай. Извести нас обо всём этом, правда ли то, и мы тогда пришлём к твоему мужу, зачем он делает против своего слова и обещания".
Елена читала послание отца со слезами на глазах. В те дни жажда жизни торжествовала в ней до такой степени, что она готова была преступить супружество и законы чести и отдать себя в объятия любимого князя Ильи. Но ей суждено было держать свои чувства в хомуте и избегать встреч с князем, дабы он не увидел её сердечного страдания. Читая письмо отца, Елена чувствовала, в какую пропасть её толкают. Но слёзы, хлынувшие от сознания самопожертвования ради веры, высохли. Елена уже не держала обиды на отца за прямодушное повеление идти к терновому венцу, она утвердилась в том, что отеческая вера для неё превыше всего. В тот же день через Карпа Елена получила грамотку и от матушки, Софьи Фоминишны. Она не расходилась во мнении с супругом и призывала встать духом над латинянами. Но в её послании были и отрадные сердцу Елены слова. Матушка донесла ей весть, что батюшка лишь в писании строг не в меру, на самом деле он страдает за её безрадостную жизнь, желает ей отрады и готов наказать своего зятя за жестокое обращение, за принуждение предать веру отцов. Карпу Елена сказала:
- Спасибо тебе, верный воин, за службу. Я воспрянула духом от послания матушки.
Карп только поклонился государыне, да глянул на князя Илью, который стоял сбоку. Знал князь, через какие трудности–препоны пришлось Карпу со Степаном пройти, пока добрались до Москвы.
Чуть позже с гонцом от великого князя всея Руси Ивана Васильевича пришло послание и самому великому князю Александру. Отец Елены не пощадил самолюбия зятя и разбранил его, как пропойцу.
Едва вернувшись в Вильно, великий князь Александр отправил в Москву своих послов, которые оправдали бы его перед Иваном Васильевичем. Уехали послами маршалок Станислав Глебович и разжалованный из канцлеров великой княгини Иван Сапега. Во время переговоров с послами Иван Васильевич сказал им через князя Семёня Ряполовского:
- Александр теперь дочь нашу нудит к римскому закону и тем ясно показывает, что он доброго житья с нами не хочет.
Провожал Иван Васильевич послов сам и внушал им строго:
- Тебе, Сапега–отметник, и тебе, маршалок Станислав, скажу: не следовало вам являться ко мне и обеливать моего зятя. Мне ведомо, чего он стоит. И передайте, чтобы Александр больше не упоминал о войске против крымского хана - не дам. И пусть помнит: не исправится - добьётся он нежитья с нами.
Встречи княгини Елены в Смоленске и других городах с русскими князьями, угрозы Ивана Васильевича в адрес Александра были восприняты в Вильно с великим гневом всех панов рады, князей, гетманов и шляхтичей. Была созвана рада. На ней выступил канцлер Монивид. Он призвал депутатов рады обязать великого князя Александра немедленно готовиться к войне против Руси, собирать войско и двигать его к восточным рубежам государства и за них.
- Нам должно смыть позор, нанесённый русским царём великому князю, а в его лице и нам. До начала зимы нам надо вторгнуться в пределы Руси и отрезать земли по село Кунцево. Оттуда, с Поклонной горы мы погрозим стольному граду русских.
Следом за графом Монивидом выступил епископ Войтех. Он поблагодарил сына великой Литвы Монивида за достойную речь и добавил:
- Пусть великий князь Александр ведёт войско в Московию и заставит уважать себя, нашу раду и церковь.
Вельможи сошлись во мнении с канцлером Монивидом и с епископом Войтехом и во главе с ними пришли в Нижний замок требовать от Александра незамедлительных военных действий.
- Запомни, сын мой, воины великой Литвы смоют позор оскорблений, нанесённых тебе и княжеству тестем, погрязшим в схизме, - заявил епископ Войтех.
У Александра воинский дух был настолько слабый, что он никогда не помышлял встать во главе войска. Да и тестя ему вовсе не хотелось наказывать. Но канцлер и епископ давили на него с такой яростью, что он задыхался от бессилия. И великий князь дал слово выполнить волю рады о военном походе на Русь. Однако не совсем так складывались его размышления, как это навязывали паны рады и все вельможи его окружения. Вначале великий князь решил совершить малый набег на Русь, как это делали ордынцы. Лишь в первых числах августа девяносто седьмого года он проводил гетманов Радзивилла и Острожского в набег против Рязанского княжества. Был в том решении великого князя хитрый ход.
В ту пору Рязанское княжество не имело никакого отношения к Москве и являлось самостоятельным уделом. Смысл набега тем не менее был резонным: смотри, государь всея Руси, как бы говорил Александр, я на тебя не нападаю только потому, что уважаю; но придёт сему уважению конец, если не дашь Елене волю перейти в мою веру и не вернёшь Литве перебежавших к тебе князей.
Иван Васильевич так и понял вторжение воинов Александра в Рязанское княжество и послал в Вильно боярского сына Дмитрия Загряжского передать великому князю слово: "В докончальных грамотах записано, чтобы нам князей служебных с отчинами не принимать на обе стороны, но когда всем православным в Литве пришла такая нужда в греческом законе, которой наперёд от твоего отца и предков не бывало, то мы ради той нужды приняли князя Семёна Вельского в службу с отчиной - то бы тебе было ведомо, и ты бы в отчину нашего слуги и людям его обид и силы не делал". По поводу вторжения литовских воинов в Рязанское княжество государь всея Руси и словом не обмолвился.
События в Вильно закружились лихо. Александр явился с письмом Ивана Васильевича к княгине Елене. Как и всё последнее время, он был изрядно хмелен и совал послание государя всея Руси прямо под нос супруге.
- Грех на душу взял твой батюшка, виня нас в том, что мы нудили Вельского к римской вере. Ни тебя, ни его я не притеснял.
- Пусть будет так, но что ты хочешь от меня? - спросила Елена.
- Ничего! Лишь устрашаю, дабы чтила супруга, данного Всевышним.
Александр тут же вызвал в покои государыни Ивана Сапегу и велел при ней писать грамоту отцу.
- Пиши! "Государю всея Руси и тестю моему Ивану Васильевичу. - Александр ходил по покою и, размахивая руками, громко бросал Сапеге слова послания: - Вельский тебе не умел правды поведать; он лихой человек и наш изменник. Мы его три года в глаза не видели. У нас, по милости Божьей, в Литовском княжестве много князей и панов греческого закона получше того изменника, а никого и никогда силой и нуждой ни предки наши, ни отец, ни мы к римскому закону не приводили и не приводим. Так ты бы, брат наш, держал крестное целование, данное нам, а Вельского и других наших изменников нам выдал".
Елена слушала Александра и негодовала. В том послании великий князь путал правду с ложью. Елена сама была свидетельницей тому, как паны рады запретили Вельскому крестить внука в православном храме. Александр вместе с Войтехом стыдили его: ты, дескать, живёшь в лоне материнской земли, но не уважаешь ни её закон, ни государя, ни раду. Елена хотела о том напомнить, но знала, что Александр останется глух к её словам. К тому же Елена недомогала, почему и не ввязалась в перепалку с хмельным государем. Она верила, что отец даст на это послание достойный великого государя ответ.
Но дело до письменного ответа Ивана Васильевича не дошло. Когда литовские послы привезли послание в Москву и его лично прочитал государь, он вышел к литовцам в Посольский покой и с гневом высказал им всю накопившуюся боль:
- Как же мой зять не нудит к римскому закону, когда к нашей дочери, к князьям, панам русским, и ко всей Руси посылает, чтобы приступили к римскому закону? А ныне учинил ещё новое насилие Руси, какого прежде при его отце и предках не бывало: сколько повелел он поставить божниц римского закона в русских городах - Полоцке, Изборске и других! Да жён от мужей отнимают, детей от родителей и силою крестят в римский закон. Так‑то ли он не нудит к римскому закону? Про Вельского же ведомо дополна про то дело, что он, не желая быть отступником от греческого закона и потерять свою голову, перешёл служить со своей отчиной. В чём же тут его измена? Запомните там, в Вильно: никому из россиян, жаждущих вернуться под мою руку, отказано не будет. Уже поставлены на ваших границах заставы князьями Можайскими и Шемячичем. Вот дьяк Иван Телешов пойдёт с вами и о том уведомит моего зятя.
Однако послы Александра, исполняя волю рады, Виленского епископа и многих гетманов, повели речь вызывающе:
- Ты, государь всея Руси Иван Васильевич, ничем нас не согрел, не порадовал, - начал посол Ян Заберезинский. - Мы просим вернуть наших князей, но слышим отказ, ты грозишь ставить новые заставы на наших землях, но это близко к разбою. Ты врываешься в наш дом. Наконец, ты разлучил нашу государыню с супругом, потому как не даёшь ей ходу в истинную христианскую веру. Я был сватом твоей дочери, а ты разлучник её. По твоей воле и наследника до сей поры в Литовской державе нет.
Речь Яна Заберезинского привела Ивана Васильевича в страшный гнев, и он пригрозил посадить послов на цепь.
- Эко удумал! Я - разлучник! Я виновен в том, что мой зять во хмелю утонул! Да кто знал, что ваш князь скопцом оказался! Эвон сколько лет миновало с венчания, а моя доченька яловая ходит! - Он крикнул стражей: - Эй, рынды! Посадите охульников в ямы на цепи!
Но великая княгиня Софья Фоминишна, как всегда вовремя, удержала супруга от рокового шага.
- Не гневайся, батюшка, на безумных. Они отравлены жёлчью рады и епископа. Ты выпроводи их из державы, не мешкая. - И она крикнула послам: - Убирайтесь в Вильно, а иного слова и не будет!
Великая княгиня взяла государя под руку и увела из Посольской залы.