- Однако великому князю и почёт должен быть великий. Ан ведомо мне, что таким же холодом повеет и в Могилёве.
- Это по какой же причине? Правда, Товтовил там не слишком чтит государев двор. Но чтобы не встретить должно… Это почему же?
- О том лишь догадываюсь, государь. Чтобы умалить ваше величество.
- И кому сие нужно? - Александр приподнялся на локте.
- Человеческая зависть безмерна. - Сапега умышленно не добавлял ясности в выговоренное: дескать, ты, государь, сам догадывайся, что к чему. - Оно ведь как было: молчали православные храмы, когда приезжали государи, теперь же молчат и католические.
- Ты хочешь сказать, что государыня плохо влияет на священнослужителей? Смотри, канцлер, не забывайся!
- Полно, батюшка! Как я могу винить государыню? Это только вы можете спросить у неё, в чём суть.
- Так что тебе, наконец, надо? - возвысил голос Александр.
- Милость ваша нужна. Позвольте мчать в Могилёв и всё уладить вашим именем.
Канцлер надоел великому государю, и он от него отступился.
- Иди и улаживай, но государыню не задевай, - строго предупредил Александр и опустился на подушки.
У Сапеги полегчало на душе. "Ещё выкручусь! Выкручусь!" - прозвенело у него в груди, когда он покинул карету великого князя. Теперь ему был нужен быстрый конь, и он у него имелся. Ещё нужен был преданный воин. Он тоже имелся.
- Нам мчать с тобой в Могилёв. Ты ведаешь, что это значит. Возьми в моём возке саблю.
- Я готов хоть в преисподнюю, ясновельможный пан. Должно мне очиститься от греха.
Вскоре Сапега и Виттен скакали уже далеко впереди государева поезда и на рассвете в Духов день въехали в Могилёв. Город просыпался навстречу празднику. В Златоустовском монастыре раздались первые колокольные звоны, зовущие к богослужению. Сапега прямым ходом направил коня к дому наместника. Постучав в дубовые ворота, он разбудил стражей, а когда появился дворовый холоп, велел позвать пана Товтовила.
- Именем государя поднимай ясновельможного, - потребовал Сапега. На удивление канцлера, наместник явился скоро. Глаза ясны, словно он и не спал, но лохмат, будто метла на голове покружила.
- Пан канцлер! Вовремя пожаловал, - пробасил Товтовил. - А у меня волчонок в клетке сидит, вот и ломаю голову, что с ним делать.
- Кто он?
- Назвался именем Ромодановским, гонцом от государей. Да я ему не поверил: поди, лазутчик Ивана Московского.
- Вон оно что! - удивился Сапега. - Однако, пан Товтовил, он и впрямь князь Ромодановский. - Сапега сообразил, что князя Илью лучше и впрямь подержать взаперти до приезда Александра и Елены, и посоветовал: - Время раннее, он, наверное, спит, так ты уж его не буди, пока великие князь и княгиня не прибудут. - Сапега чертовски устал, был голоден и попросил Товтовила: - Ты уж лучше напои и накорми своих путников.
- Для тебя, вельможный пан, всегда стол накрыт.
А малиновые звоны в православных храмах уже разливались по всему городу. Русских церквей в Могилёве насчитывалось более десяти, и при каждой была колокольня или звонница. Подобного колокольного благовеста Могилёв десятилетия не знал, и причина тому была одна: запрещения наместников нарушать тишину богопротивным католикам звоном. Хотя католиков-литвинов в городе было в десять раз меньше, чем русских, православные священники и горожане безропотно сносили надругательства над их религиозными чувствами и верой.
Но терпение православных россиян лопнуло. Ещё накануне вечером, посоветовавшись с Глебом и Карпом, настоятель храма Богоматери Иннокентий задумал учинить действиям наместника протест. Он сам обошёл всех настоятелей церквей и убедил их в Духов день встретить государыню Елену великим колокольным звоном.
- Дочь Иоанна Васильевича, государя всея Руси, достойна такого почёта, - говорил Иннокентий могилёвским архиереям.
Они не сразу отозвались и отважились поддержать отца Иннокентия, но уж больно крепко досаждали им католические ксёндзы и приоры, принуждая творить церковные обряды по образу и подобию католических. Отец Иннокентий вернулся в храм близко к рассвету. Он устал, еле передвигал ноги, но глаза его светились от радости и довольства. Глебу, который ждал Иннокентия, он молвил:
- Сын мой, лиха беда начало. Сегодня утром русская православная церковь скажет своё слово в полный глас всех колоколов. Поблагодарим Всевышнего за милость к нам. Хватит жить в принуждении. Ждём рассвета!
- Будь я служителем церкви, сказал бы: благословляю тебя, святой отец, на подвиг, - с улыбкой произнёс Глеб.
И вот рассвет уже торжествовал под звоны всех колоколов Могилёва. Тысячи горожан проснулись, умылись, оделись, покинули дома, заполнили улицы. Благообразные старцы, мужи, жены, отроки и отроковицы - все потянулись к храмам. Всем сегодня важно было помолиться в церквях близ своих домов. Но те, кто помнил проповеди отца Иннокентия, шли в храм Пресвятой Богородицы. Знали прихожане, что святой отец прольёт на их души благодатный дождь надежды. Так и было, чаяния прихожан не были обмануты.
- Присмотритесь же хорошо, есть ли в вас дух благодати? - звучало под сводами храма Богоматери. - Не таите его в глубинах душ, поднимайте его в горние выси. Через покаяния Дух научит вас обращению к Господу Богу и исправлению жизни… Разве не к исправлению жизни пришли ныне тысячи могилёвцев в храмы?..
В это время под сводами зазвучали ангельские голоса певчих, разливался аромат благовоний. А слово пастыря продолжало звучать всё сильнее:
- Дух покаяния, совершив своё дело, передаст православному Духу святости и чистоты, коему преемствует Дух сынопоклонения. Идите не сумняшеся. Свойство первого - трудолюбивая ревность; второго - теплота и сладкое горение сердца; третьего - чувство сыновности, по которому исходит из сердца воздыхание к Богу.
Слова пастыря ещё отзывались в душах православных, а на площади близ храма перед взорами тысяч россиян появились тапкана государыни и карета государя. Великий князь, увидев торжество православной веры, смутился и не покинул карету. Наоборот, Елена степенно вышла из экипажа и в сопровождении отца Фомы, доброго человека Миколы Ангелова и всех спутниц направилась к храму Богоматери. Перед нею распахнулись врата, благочестивые прихожане пропустили свою государыню к алтарю. Она видела их радостные лица, слёзы и сама почувствовала, как защемило сердце. Елена приблизилась к амвону. Священник Иннокентий продолжал петь: "Аллилуйя! Аллилуйя! Слава Тебе, Господи!" Он благословил Елену, подал ей руку, ввёл на амвон и произнёс:
- Пресвятая Матерь Богородица уготовила нам радость зреть нашу славную матушку–государыню, великую княгиню литовскую и русскую, дщерь Иоаннову, свет–Елену!
- Слава государыне! - раздался возглас.
И началось ликование. Хор пел величальные псалмы, канон архангелу–хранителю Михаилу, акафист Пресвятой Богородице. Прихожане усердно молились. Божественный дух общности захватил Елену с такой силой, что она сошла с амвона, шагнула к прихожанам и пробиралась среди них, целуясь по русскому обычаю с каждой женщиной, каждым мужчиной, отроком или отроковицей. Вдруг в этой возбуждённой толпе прихожан Елена услышала отрезвляющий голос воина Глеба, который спешил ей навстречу.
- Дорогу! Дорогу! - кричал он.
- Что случилось, Глеб? - спросила Елена.
- Матушка–государыня, порадейте за князя Илью! Ему угрожают смертью!
У княгини перехватило горло, она не могла произнести ни слова. На голову будто вылили ушат ледяной воды. Она принялась тормошить Глеба, наконец выдохнула:
- Где князь Илья?
- Он на подворье наместника Товтовила. Там, сказывают, сидит в железной клетке.
- Чем он провинился? - Елена уже тянула Глеба за рукав к вратам.
- Ничем, поди, матушка. Он нёс твоё слово наместнику. Но вот уже сутки Товтовил держит его в клетке.
- Да идём же скорее к этому зверю! - в голос звала Глеба Елена, не замечая, что в храме возникла напряжённая тишина.
Глеб уже прокладывал дорогу среди прихожан. Он и Елена оказались на площади. Следом за Еленой поспешил отец Иннокентий. За ними потянулись многие горожане. Дорога от церкви к подворью Товтовила была прямой и открытой. Россияне расступались, ибо уже знали, куда идёт разгневанная государыня. Она же, заметив, что карета Александра стоит у дома наместника, прибавила шагу, чуть не пустилась в бег. "Хорошо, что он здесь. Пусть посмотрит на бесчинства своих служилых людей!" - билось в голове Елены.
Александр в эту пору сидел в трапезной и видел в раскрытые окна, как к дому катилась огромная толпа. Во рту у него стало сухо, и он пригубил вина.
- Пан Товтовил, зачем горожане ломятся к тебе? - спросил Александр. - Останови их!
- Но как, мой государь? Я ведь сказал тебе правду. Теперь ты сам видишь, что князь Ромодановский заведомо смутил горожан. Сейчас они потребуют от тебя отделить Могилёв к Руси. Да было бы тебе известно, что готовился бунт. Тому свидетелем преданный тебе пан Сапега. Он сей миг чинит допрос князю Илье.
- Что за допрос? В чём вина князя Ильи?
- Вот его вина - видишь за окном: бунт.
- Но почему этот бунт возник только у тебя? Где бы я ни проезжал, всюду спокойствие и тишина.
- О нет, государь, не только у меня, - Товтовил возвышался над сидящим князем, будто скала. - В Мстиславле, ежели туда поедете, бунтовщики тебя встретят камнями. В Смоленске - стрелы полетят. Там давно всё кипит, как в подземелье ада. А митрополита Иосифа за то, что он служит нам, русские, словно прокажённого, забрасывают тухлыми яйцами.
- Но почему ты не защитишь свой дом?
- Мой государь, ведь это твоё дело - защищать верноподданных от насилия толпы.
- Где мои воины? Распорядись ими, поставь у ворот. Своих холопов вооружи.
- Слушаю, мой государь, - ответил Товтовил и поспешил к двери.
В этот миг Александр увидел, что к воротам подошла великая княгиня, а воин, что шёл впереди неё, уже стучал в них. Александр остановил наместника:
- Стой, пан Товтовил!
- Слушаю, ваше величество, - повернувшись в дверях, ответил тот.
Там, у ворот, государыня. Впусти её ко мне. Но с нею никого не пускай! Моим словом и остановишь.
- Исполню, государь.
Товтовил ушёл. Великий князь остался один. Он размышлял вслух:
- Кто надоумил мою прекрасную Елену бунтовать против государя? Уж не князь ли Ромодановский? Ой, не нравится он мне. - Александр в окно видел, что горожане ведут себя мирно. - Нет, я не верю, что это бунт. Государыня свято верна договорной грамоте и не дерзнёт нарушить её. Выходит, что зачинщик князь.
А на подворье наместника творилось то, чего Александр никак не мог предположить. Пока Товтовил шёл к воротам, ведущим на площадь, на хозяйственной части подворья появились тридцать воинов из полусотни князя Ильи. Вёл их его верный Карп. Действовал он стремительно, в руках у них сверкали мечи и сабли. На них из загородок яростно лаяли свирепые псы. Когда воины добежали до палат, Карп сказал им:
- Ищите тайные каморы и клети, ищите везде: в подвалах, на чердаках, в сенях, в амбарах. Ломайте запоры, снимайте стражей, ежели встанут на вашем пути.
Сам Карп первым ворвался в палаты Товтовила через чёрный ход. Воины последовали за ним, разбегаясь по всем сеням, переходам, палатам. Слуги и холопы Товтовила убегали от воинов и прятались кто где мог. Вскоре воины облазили все службы, осмотрели каморы, клети, кладовые, амбары - всё впустую. Князь Илья словно в воду канул. Карп нашёл ту камору, в которой сидел Илья, но и там князя не было. Наконец Карп повёл воинов в трапезную. Там уже находились государь и государыня, канцлер и наместник. Товтовил негодовал, он без почтительности спросил Александра:
- Великий князь, зачем ты позволил этим скотам ворваться в мой дом? Это разбой, и я протестую!
Государь и слова не успел вымолвить, как вмешалась Елена:
- Вельможный пан, ты ведёшь себя недостойно. Это не скоты, а мои ратники, и моим повелением они вошли в твои палаты, в которых пропал князь Ромодановский. Он пришёл к тебе гонцом от нас с государем, а ты схватил его, будто татя.
-- Но он не пропадал, государыня. Он в уготованном ему месте, - горячо ответил Товтовил.
- Так приведи его немедленно сюда, и мы спросим, в чём он виновен перед нами, перед тобой.
"Медведь" ничего и никого не боялся, и строгий голос великой княгини его не смутил. Маленькие круглые глаза наместника нагло осматривали Елену, и в его тугих мозгах мелькнуло вожделение: "Ой, хороша королева! Ой, хороша!"
- Я хотел бы услышать повеление моего государя. Или у него нет желания увидеть смутьяна?
- Полно, пан Товтовил, зачем держать князя под стражей. Мы хотим видеть его, - ответил великий князь. - Веди его, не мешкая.
- Если вы повелеваете, я исполню вашу волю, государь. Но помните: паны рады вас упрекнут за мягкосердие к бунтовщику, - заметил Товтовил и вышел из залы.
Следом за ним ушли Карп и несколько воинов. Тут же заглянул в трапезную Иван Сапега, но, увидев рядом с великим князем Елену, скрылся за дверью. В трапезной воцарилась гнетущая тишина. Елена смотрела вслед скрывшемуся Сапеге с презрением. Теперь она знала, кто исполнял волю канцлера, епископа, панов рады и мешал её встречам с россиянами. Ей захотелось послать кого‑то вдогонку за Сапегой, всё гневно высказать ему и прогнать с глаз долой. Однако Елена не успела исполнить своё побуждение. В трапезную ввалился Товтовил, и следом в сопровождении Карпа и Глеба вошёл князь Ромодановский. Увидев великую княгиню и великого князя, он поклонился и молча уставился в окно в ожидании, чем обернётся исход его заточения. Тишину нарушила Елена:
- Князь Ромодановский, достойно ли с тобой обращались?
- Да, государыня. Обо мне заботились и даже охраняли два волкодава, - с горькой усмешкой ответил Илья.
Однако Елена поняла, что всё сказанное Ильёй неправда. Сам вид князя говорил о том, что минувшие сутки были для него кошмарными. Так оно и было. Спустя час после заточения в каморе в неё ворвались три дюжих холопа, накинули ему на голову мешок и куда‑то потащили. Как уразумел Илья, его привели в подвал и посадили в железную клетку, отняли у него саблю и сняли мешок. Он присмотрелся к темноте и увидел, что вновь оказался в глухой каморе, лишь больших размеров. Спустя несколько минут холопы запустили в неё двух свирепых псов и закрыли дверь. К утру псы почти перегрызли многие бруски: готовы были достать князя. Он вновь услышал голос Елены:
- Князь Ромодановский, зачем ты скрываешь правду? В чём тебя обвинил Товтовил? И что с тобой было, где ты провёл ночь?
- Он меня ни в чём не обвинял. Спросите его сами. И, слава Богу, я жив и здоров, вот только в сон клонит.
Неожиданно вмешался великий князь, и сказанное им прозвучало для Елены как гром в солнечный день:
- Мне ведома вина князя Ромодановского, государыня. Он и в Вильно остался для исполнения своего замысла. Его будет судить рада за подстрекательство моих подданных к бунту.
Проговорив это, Александр взял чару с вином и осушил её до дна. Княгиня Елена попыталась взять себя в руки и спокойно доказать Александру, что вокруг Ромодановского плетётся паутина.
- Но это ложь, мой государь. Князь Ромодановский и в глаза не видел горожан в Могилёве. Над ним совершено насилие. Да ты присмотрись, государь, на кого похож князь.
Слушая Елену, Александр продолжал пить вино, и было заметно, что он пьёт его жадно. Великий князь вновь забыл, что сие пагубно для него. Вино уже лишило его сдержанности, и он строптиво заявил:
- Моя государыня, напрасно вы заступаетесь за князя. И вид его убеждает меня, что он заслужил своё наказание. Однако я не буду возражать, если вы возьмётесь защищать князя на суде, хотя это и не делает вам чести.
Александр вновь наполнил кубок и с лёгкостью осушил его.
Елена поняла, что хрупкое согласие между нею и супругом вновь нарушилось, лопнули слабые узы зарождающихся добрых чувств, порвались надежды на терпимую супружескую жизнь. И тому виною не был Илья. Всё порушилось вторжением в их мир Товтовила и опять‑таки тех, кто стоял за ним в Вильно. Теперь ей будет стоить многих усилий, чтобы хоть как‑то обрести видимость хороших отношений. Елене было обидно за Александра. Позади уже половина пути по землям державы, а великий князь ни в чём и нигде не проявил себя как государь, как рачительный властитель своих подданных. Он не требовал даже простого уважения к себе со стороны наместников, державцев , тиунов , которые иной раз встречались на пути его следования. Чтобы сбросить накопившуюся досаду, Елена сухо сказала:
- Мой государь, я покидаю этот дом, иду в храм помолиться за спасение россиянина. - Она позвала Илью: - Князь Ромодановский, иди за мной.
- Я не возражаю, государыня, помолитесь, а мы тут пока отдохнём, - равнодушно ответил Александр.
- И вот ещё что, - уже в дверях произнесла Елена, - я не нуждаюсь больше в службе пана Сапеги. Распорядись им, государь, как тебе угодно.
С этими словами Елена покинула палаты Товтовила.
- Господи, как мне всё это надоело, - с досадой сказал вслед ей Александр и потянулся к кубку.
Появившись за воротами дома наместника, Елена, Илья и все ратники словно очутились в объятиях тысячной толпы горожан. Сотни молодых могилёвцев кричали: "Слава государыне! Слава!" Священнослужители шли впереди и открывали ей путь к храму. С каждым шагом Елены, казалось, звоны над городом усиливались, будто колокола становились мощнее и их прибывало. Истинно на всех православных христиан в сей час сошёл дух благодати. Елене хотелось верить, что и дальше - в Мстиславле, Смоленске, Витебске, Полоцке - её ждут такие же многотысячные встречи с россиянами. "Господи, помоги мне согреться их теплом, помоги вдохнуть в них веру в единение с Русью, с потерянной отчиной", - молилась Елена, входя в храм Богоматери.
Глава двадцать третья. ТРУДНЫЕ ГОДЫ
Поездка Елены и Александра по державе углубила вражду государыни с придворными вельможами, с панами рады, с епископом Войтехом. Даже великий князь Александр после посещения Могилёва понял тайный смысл поездки Елены по южным и восточным городам великого княжества. Он невольно воспылал к своей супруге сильной неприязнью и часто возмущался, как это Елена смела призывать россиян отходить от Литовского княжества, которое стало для них истинной отчизной: ведь шло второе столетие его царствования в нынешних рубежах и уже сменилось несколько поколений, не имевших и представления о Русском государстве.