- Спасибо, славный брат, за вразумление, - ответил также тихо уже венчанный на королевство Польши потомок Ягеллонов.
Елены рядом с Александром не было. О том позаботились священнослужители. Но она в этот день побывала на богослужении в православном храме - небольшой каменной церкви - в квартале, где жила община русских. Причина и здесь оставалась одна: она не предала православие и не поддалась на увещевания архиепископа Фридриха принять католичество и быть коронованной. "Она упорно держалась веры греческой и не подавала никакой надежды на лучшее, а от уставов Римской церкви совершенно отвращалась", - уведомлял позже папу римского архиепископ Фридрих.
Вины в том россиянка не чувствовала. Великая княгиня Елена, пример которой в случае измены православию мог принести всем православным христианам объединённого королевства непоправимую беду, оставалась непоколебимой. В Кракове и самой Польше приняли это как должное, отнеслись к Елене милосерднее, чем в Вильно. Её не пытались удалить от мужа. И всё это вершилось вопреки повелению папы римского Александра VI. Стольный град Краков стал домом Елены более чем на пять лет. Поляки забыли, что она не коронована, и чтили её как королеву польскую и великую княгиню литовскую.
Глава двадцать шестая. ПЕЧАЛИ В ВАВЕЛЕ
Казалось бы, у великой княгини и королевы Елены после переезда из Вильно в Краков не было причин жаловаться на судьбу, сетовать на супруга. Александр, хотя и привёз из Вильно многих своих придворных и близких вельмож, однако уже не собирал их на попойки. Правда, иной раз у него прорывалась жажда пображничать в кругу своих "друзей", повеселиться с ними, но все эти попытки пресекал брат Фридрих. Властью главы польской церкви он запретил Александру пить хмельное. Александр принял этот запрет как должное и смирился с ролью трезвенника.
- Государь Польши и Литвы, сын мой, - строго начинал Фридрих, - отныне ты король великой державы. С тобою вновь пришло объединение наших народов. Мало других таких государств, кои могли бы сравняться с нами могуществом и единством веры. Потому тебе должно быть великим во всём, что служит чести короля. Помни: Господь Бог позволяет государям вкушать хмельное только в причастии.
Александр не возражал Фридриху, всегда слушал внимательно, и так получилось, что полностью попал под его влияние. Воля старшего брата была для него превыше всего. Он отвечал ему:
- Ты, святой отец, глава церкви, и твои поучения я принимаю, склонив голову.
- И мудро поступаешь, ибо моими устами глаголет Всевышний.
Елена, хотя и недолюбливала Фридриха с далёкой уже теперь первой встречи под Вильно, однако была благодарна ему за то, что держал её мужа в канонах королевского благонравия. Она заметила, что благодаря влиянию Фридриха Александр начал меняться характером и поведением. Он становился истинным монархом Литвы и Польши. Во дворце Вавель потекла жизнь, достойная любого королевского двора. Она была деловой и, когда надо, праздничной. Всё по воле того же Фридриха и богатого польского графа Гастольда Ольбрахта во дворце Вавель устраивались раз в месяц званые балы. Польские дамы и вельможи блистали нарядами, танцевали, веселились, затевали интриги. Этих балов не чуждалась и Елена. На первом балу она испытывала некоторое смущение, а на втором всё встало на свои места, и она выделялась среди самых утончённых модниц. Елена удивила до зависти польских дам, ею восхищались молодые вельможи, её красота покорила немало сердец. Её наряды тайно перенимались и ставили в тупик знатоков моды: откуда у Елены, россиянки, выросшей в державе, где "в стольном граде бродят медведи", столь изысканные одежды? Многие польские вельможи и дамы удивились бы, узнав, что Елена носила наряды, сохранившие моду вековой давности. Так одевались женщины императорского двора Византии в пору её расцвета, а Киевская Русь тогда успешно торговала с Византией и везла оттуда в свою державу всё лучшее, чем была богата империя Константина Багрянородного и других императоров времён Владимира Святого, Ярослава Мудрого, Владимира Мономаха. Двое из этих великих князей были женаты на византийских царевнах, да и мать Елены, Софья Фоминишна, была византийской царевной.
Елена не сразу завоевала уважение и восхищение придворных королевского дворца. Первое время дамы были сдержанны в выражениях своих чувств к некоронованной королеве. У многих на лицах проявлялась неприязнь: для поляков она была прежде всего дочерью русского народа, с которым Польша почему‑то годами и десятилетиями враждовала. Но шли недели, месяцы, и отношение к Елене изменялось, растаял лёд отчуждения. У дам и вельмож при встрече с королевой, словно первые весенние цветы, стали возникать улыбки. Елена никогда и никому не давала повода для злословия и сплетен. Наконец, когда двор узнал королеву поближе, у дам и панов появилось к "своей" королеве чувство уважения и даже преклонения. Она покорила своих придворных доброжелательностью, отзывчивостью и уважительным отношением к каждому из вельмож, к каждой даме, кто заслуживал к себе хорошего отношения.
И всё-таки среди окружения короля Александра нашлись люди, которые терпеть не могли россиянку–схизматичку. Это были всё те же паны, переехавшие в Краков из Вильно со двором Александра. Однако королева их терпела, и они постепенно смирились с нею. А вот к младшему брату Александра, принцу Сигизмунду, она была не в силах погасить свою неприязнь, и происходило это потому, что сам Сигизмунд ненавидел Елену без видимых на то причин. По нраву Сигизмунд был высокомерный, сухой и даже мрачный человек. На его худощавом лице никогда и ничто не вызывало улыбку. Казалось, он был неспособен на добрые деяния. С братом Александром, которого он считал тупым, Сигизмунд был в постоянной вражде. В немалой доле эту вражду между Александром и Сигизмундом посеял их старший брат, Ян Ольбрахт. Было в Сигизмунде и врождённое чувство ненависти. Он завидовал Александру с детских лет лишь потому, что тот был старше его. Движимый высокомерием, Сигизмунд верил, что ему должно быть королём Польши и великим князем Литвы. Он утверждал, что в оное время - до рождения Сигизмунда - Александр "перешёл ему дорогу". Теперь Сигизмунду оставалось только ждать, когда освободится трон. Надежд на скорую удачу Сигизмунд не питал, а жажда власти с годами становилась всё нестерпимее. У него в голове постоянно роились какие‑то крамольные мысли, которые, как он считал, открывали ему путь к трону.
Справедливости ради нужно сказать, что Сигизмунд во многом превосходил Александра. Это был волевой человек. Он блистал умом, знал три языка, хорошо разбирался в политике. При старшем брате Яне Ольбрахте Сигизмунд был гетманом и глубоко изучил военное дело, умел побеждать даже более сильного противника. Позже он подтвердил свою военную незаурядность в войне против Руси.
Сигизмунд был уверен, что может возвысить Польшу и Литву - объединённое королевство - до уровня сильнейших европейских держав - Англии, Германии, Франции. Он был убеждён, что сможет вернуть земли и княжества, которые за время великого княжения Александра были отторгнуты от великого Литовского княжества Русским государством.
Восшествие Александра на престол Литвы и Польши воспринял настолько болезненно, что мысленно слал на голову брата самые жестокие беды. Доставалось и Елене. Ненавидя великую княгиню, он проклинал её чрево, дабы она никогда не родила Александру престолонаследника. Этого он боялся больше всего, потому как, зная твёрдый характер Елены, считал, что она сумеет сохранить жизнь наследнику престола и воспитать достойного монарха. С течением лет Сигизмунд только радовался тому, что Александр и Елена бездетны. Сигизмунд предполагал, а потом и узнал причину бесчадия. Через год после восшествия на престол Александр в пылу братской откровенности как‑то признался Сигизмунду в чадородной немощи. Трапеза была праздничной, Александр сильно захмелел и со слезами на глазах прошептал брату исповедь:
- Винил я в том, что у нас нет дитяти, Елену, но это были напрасные доводы. Многие годы я ждал чуда. Позже узнал, что сам тому причиной. Блудничая, ублажал дворовых девок - всё пустоцвет. Как избавиться от бесплодия, где найти целителя, ума не приложу.
Сигизмунд знал выход из этого положения, из беды, казалось бы, неодолимой, и он воспользовался бы им, будь на месте брата. Всё так просто, считал он, пусть супруга понесёт дитя от кого‑либо. Ведь можно её на то и надоумить, и вот он, наследник. Но Сигизмунд лишь посочувствовал Александру, обнял его и ласково прошептал то, что должно было его вдохновить:
- Утешься, любезный брат. Ты, как батюшка, просидишь на престоле больше полувека. Тебе не только за детей твоих, но и за внуков отмерено время. Батюшка тебе пример, тем и живи.
- Полно, братец, я не тешу себя надеждами на долгую жизнь. Оно и во благо. Знаю, сгорит моя душа на костре винолюбия.
- А вот об этом ты напрасно говоришь. Да и наш брат Фридрих не позволит тебе сгореть в синем пламени. Так что живи и здравствуй многие лета на радость державе.
Однако, утешая Александра, принимая участие в его горестях, Сигизмунд отнюдь не огорчался. "Быть тебе без наследника - это ещё полбеды", - думал принц. А в чём вторая половина беды, Сигизмунд пока не хотел думать, но знал, что она придёт неизбежно и лишь время покажет её жестокую суть.
Александр и Елена в пору жизни в Кракове не сетовали на то, что они бездетны. Жили они напряжённо, и у них не было времени на долгие семейные беседы. К тому же вскоре подкатила череда тяжёлых переживаний.
В мае 1503 года прикатил из Москвы в Краков от государя Ивана Васильевича добрый человек Микола Ангелов. Елена обрадовалась ему, как родному, обняла и по русскому обычаю трижды поцеловала. Он уже совсем постарел и усох, но был бодр, и голубые глаза светились живо. Но таилась в них какая‑то боль, причины которой Елена в горячности не разгадала. Вскоре радостные минуты схлынули, и Елена попросила:
- Поведай же, добрый человек, какая неволя привела тебя на старости лет за тридевять земель.
У Миколы Ангелова язык не поворачивался выложить любезной государыне всё то, с чем приехал в Краков. Да делать нечего, надо выполнять волю государя и поведать обо всём том, что было наказано передать Елене. Привёз Микола Ангелов грустную весть об утрате, постигшей Елену: в апреле вешние воды смыли её матушку, великую княгиню Софью Фоминишну.
- От печалей сердечных перед самым светлым Христовым Воскресеньем преставилась твоя незабвенная матушка, дитятко моё, - проливая слёзы, изрёк Микола суть кончины Софьи Фоминишны.
Для Елены потеря матери оказалась очень тяжёлым ударом. Последние годы она любила её больше, чем отца, и любила не только за то, что Софья Фоминишна была её матерью, но подспудно и за то, что она проявила себя как деятельная государыня. Елена гордилась своей матерью. Софья Фоминишна принесла в московский Кремль обряды нового - императорского - быта, и они прижились в Кремле, укрепляя международное величие Руси. А византийский двуглавый орёл, принятый по её настоянию, стал государственным гербом державы. Матушка Елены была причастна ко всем крупным политическим событиям государства, её слово часто имело решающий вес. Это значимее всего проявилось в ту пору, когда в Кремле под руководством итальянских зодчих возводились дворцы и храмы.
Смерть Софьи Фоминишны ввергла Елену в глубокое горе. Ушёл из жизни бесконечно дорогой человек - мать, любимая матушка. Когда добрый человек Микола Ангелов изложил причины своего появления в Кракове, Елена сомлела. Перед глазами закружился покой, где она принимала Ангелова, и королева потеряла сознание. Позже, когда Елена пришла в себя и начала расспрашивать Ангелова о том, что послужило подоплёкой безвременной смерти Софьи Фоминишны, он поведал ей долгую историю опалы государыни и её сына Василия от государя Ивана Васильевича.
- Всё это было вызвано радением твоей матушки о том, чтобы венец и престол после батюшки достались твоему старшему брату Василию, а не твоему племяннику, княжичу Дмитрию. Ты знаешь, как батюшка тяготел к внуку. Иван Васильевич и венчал его на великое княжение прежде времени. Позже, когда матушка твоя была в опале, проявилась на свет Божий неправда бытия княжича Дмитрия. Жил он ложно, не хотел, чтобы русские князья отходили от Литовского княжества под крыло твоего батюшки. А дальше и руку занёс на деда, в заговор пошёл с Иваном Патрикеевым и Семёном Ряполовским. Тот заговор открыли. Патрикеевых постригом наказали, а Семён Ряполовский голову на плахе сложил.
- По чести ли они заслужили столь жестокую расправу, может, оговорили? - спросила Елена. - Патрикеевы и Ряполовские всегда были преданы государю.
- То одному Богу ведомо, - уклончиво ответил Ангелов. - А матушку твою после того Иван Васильевич простил, да уже подрубленную под корень, - она и зачахла.
Слёзы у Елены лились и лились, но она не впадала в рыдания, спрашивала, дабы услышать слово о судьбе племянника.
- А что же Дмитрий, всё вольничает? Господи, и как это батюшка прикипел к нему сердцем! За что? Ведь непутёвый же!
- Князь Дмитрий ноне в заточении. И мать его, княгиня Волошанка, в сидельнице: вместе с сыном она выступила против твоего батюшки.
- Надо же! И как это её угораздило идти встречь моему родимому? Он же всегда её жаловал.
Елена и о ней горевала. Но боль, рождённая утратой матери, вытеснила прочие печали, сердце её рвалось на родину, на могилу родимой, чтобы припасть к надгробной плите, изойти страданием. Только теперь она поняла, как дорога была ей мать, как много дала она дочери, чтобы мужественно пройти тернистый путь. Страдания по матери затенили образ отца. Елена как‑то совсем не думала о нём, а если и думала, то казнила родителя за укороченную жизнь Софьи Фоминишны, за нелюбовь к сыну Василию.
Мысли о московской жизни, о событиях в Кремле надолго овладели вниманием Елены. Она всё переворошила в памяти, начиная со дня смерти старшего брата по отцу, князя Ивана Молодого. Он умер в девяностом году минувшего столетия. Сказывали, что смерть его была насильственной по проискам папы римского Иннокентия VIII. Это он прислал из Рима лекаря Леона, который якобы по воле Софьи Фоминишны отравил Ивана Молодого. Тогда вина великой княгини была не доказана, а Леона тем не менее обвинили в злодеянии и по повелению государя ему отрубили голову.
У Ивана Молодого остался шестилетний сын Дмитрий. Он стал любимцем деда, и Иван Васильевич прочил его себе в наследники, хотя по закону трон должен был перейти к сыну Василию, в ту пору десятилетнему княжичу. Свара, затеянная по поводу престолонаследия, расколола государев двор на два враждующих стана. Силы, конечно, были неравными. Софья Фоминишна стояла за сына Василия почти одна. Князья Патрикеевы, Ряполовские и Ромодановский лишь сочувствовали великой княгине, а в заговоре не участвовали. Противостояние длилось годами, и только в 1498 году Иван Васильевич одолел Софью Фоминишну окончательно. 4 февраля в Успенском соборе при огромном стечении именитых вельмож, торговых людей и горожан государь всея Руси благословил четырнадцатилетнего внука на великое княжение. "Митрополит усадил Дмитрия на престол и передал "бармы Мономаховы и шапку" Ивану III, который собственноручно возложил их на внука. Коронованного соправителя Ивана III "воздравиша" дети государя (Василий и Софья на коронации не присутствовали), а также "боляре вси и вси люди".
Государь Иван Васильевич вскоре понял, какую неисправимую ошибку и недальновидность он допустил при скоропостижном короновании внука. Дмитрий и всё его окружение во главе с матерью Еленой Стефановной Волошанкой пошли в заговор. Намерения заговорщиков были серьёзны. Елена Волошанка, обретя поддержку наибольшего воеводы, наместника Москвы, князя Ивана Патрикеева, его сыновей Василия и Ивана, зятя Семёна Ряполовского, убедила их пойти на переговоры с великим князем Литвы Александром и вкупе с ним добиться отхода от Москвы в Литовское княжество князей Дмитрия Шемяки и Ивана Можайского, впавших к этому времени в опалу от Ивана Васильевича. Чуть меньше года после коронации князя Дмитрия тайная грамота была перехвачена. Сгоряча государь всея Руси хотел предать казни всех заговорщиков и вместе с ними своего любимого внука. Но вина Дмитрия, как оказалось, была косвенной. Он знал о заговоре, сам же не принимал в нём участия. Спустя некоторое время после следствия к смертной казни был приговорён лишь князь Семён Ряполовский.
Отношение Ивана Васильевича к внуку круто изменилось. "Эко, чуть змеёныша не пригрел у сердца", - досадуя, думал он иной раз. Дед счёл, что внук никогда не оправдает его надежд, что и впредь будет не укреплять державу, а способствовать её развалу. Чуть позже это предчувствие Ивана Васильевича оправдалось. Дмитрий оказался человеком, вовсе не питающим какого‑либо интереса к государственным делам и заботам. Лопнули надежды Ивана Васильевича и на то, чтобы упрочить дружественные связи с могущественным дедом Дмитрия по матери, господарем Молдавии Стефаном Великим.
Иван Васильевич вновь воспылал горячими чувствами и добротой к Софье Фоминишне, приласкал наконец‑то сына Василия. Опалу её и сына Василия Иван III признал "наваждением по лихих людей совету". В последний год уходящего пятнадцатого столетия князь Василий был назначен великим князем Новгорода и Пскова. Ко всему прочему, батюшка собирался оженить его на датской принцессе Елизавете. Но желанию Ивана Васильевича не дано было осуществиться.
Всё это королеве Елене поведал добрый человек Микола. Закончил он одну из долгих бесед с государыней коротко, словно завершал своё повествование:
- А весной прошлого года, кажется, в апреле, твой батюшка отправил Дмитрия вместе с матушкой Волошанкой в заточение. Тогда же Иван Васильевич вознёс слова с амвона Успенского собора о том, что отныне наследником государя, великого князя всея Руси, является его сын, князь Василий.
Слушая Миколу Ангелова в те дни лета 1503 года, Елена ещё не предполагала, что всего через два года её брат Василий поднимется на престол Русского государства и судьбы их сплетутся теснее. У Василия возникнет предлог претендовать на польско–литовский престол. Но всё это будет чуть позже, а пока Елена переживала утрату матери и исподволь возвращалась в русло жизни дворца Вавель.
Однако роскошный краковский дворец Вавель, лелеемый многими королями Польши, украшенный руками лучших мастеров Италии и Франции, не стал местом отдохновения для россиянки. Ещё не схлынула боль утраты матери, как по истечении двух лет после её кончины примчали в Краков гонцы во главе с дьяком Третьяком Долматовым, и их чёрная весть вновь повергла Елену в страдания, скорбь и горе. В октябре 1505 года скончался великий князь, государь всея Руси Иван Васильевич. Волей народа он носил имя Грозный. Он завоевал себе право быть государем всея Руси, а благодаря браку с византийской царевной, но не самозванно получил титул царя - первого царя на Руси.