Но всего этого Елена Ивановна не помнила, и обиды на царя прошли. В равной мере, как и по кончине матушки, боль утраты отца надломила её мужество и стойкость. С первого часа постигшего её нового горя лишь два слова, словно гром, перекатывались в голове: "Умер батюшка! Умер батюшка!" Елена пришла в такое состояние, что приближенные боялись за её разум. Она не спала по ночам, чуть не падала, всё ходила и ходила по покоям. Палаша, вернувшаяся с дьяком Долматовым из Москвы и теперь уже овдовевшая боярыня Пелагея, ни на минуту не оставляла Елену одну. Наконец, изойдя рыданиями, Елена нашла в себе силы отправиться в церковь и отслужить панихиду по усопшему отцу. Ещё она повелела Илье Ромодановскому проводить себя вместе с воинами в храм. Отважился сопровождать Елену в православный храм и Александр. Он вместе с Еленой выстоял всю службу, на которой возносились почести усопшему рабу Божьему государю Ивану Великому, пробывшему на престоле Руси сорок три года. Историки той поры сказали об Иване Васильевиче значительно и весомо: "Ушёл в царство теней один из выдающихся государей России. При нём окончательно пало татаро–монгольское иго. За годы его царствования Русь приросла землями более чем в шесть раз".
Возвратясь из храма во дворец Вавель, Елена попросила Александра:
- Мой государь, я надеюсь на твою благосклонность, потому прошу: повели собрать мой поезд. Господь призывает меня припасть к праху родимых матушки и батюшки.
Она глядела на супруга с мольбой, удерживая себя на грани отчаяния. Александр смотрел на её скорбное лицо с печалью. За минувшие годы он многажды сетовал на своего тестя, потому как, казалось ему, немало претерпел обид от него. Теперь всё нужно было предать забвению, очиститься от неприязни и постараться наладить с престолонаследником, великим князем Василием Ивановичем, добрые взаимоотношения. Поэтому он сказал:
- Я отправлю тебя в Москву, моя государыня, но не в зиму же ехать. Да и ордынцы Менгли–Гирея сейчас рыщут по степям и лесам, словно волки. Могу ли я рисковать твоей жизнью? Кроме того, тебе надо прийти в себя, духом окрепнуть. Добавлю к тому: смириться с неизбежной кончиной батюшки. Он прожил славную жизнь, ушёл из мира в маститой старости.
Елена молча качала головой, не соглашаясь с Александром, ответила ему кратко:
- Изойду я тоской, мой государь.
- Говорю же, голубушка, соберись с духом, и всё будет хорошо. Ты мужественная и стойкая, веришь в молитвы, вот и помолись во благо укреплению духа своего. И помни, что я с тобой, любовь моя, королева души моей.
Александр не лицемерил. С переездом в Краков, за минувшие четыре года ему никто не мешал по–новому смотреть на свою супругу, и он каждый день находил в ней неведомые ему ранее достоинства. Постепенно он убедился в том, что Бог послал ему в жены сокровище, которое надо беречь. Став самостоятельным государем, он подумал, что пора и супруге иметь в Польше и Литве свои владения: города, селения, земли. Однажды, когда Александр и Елена сидели вечером в прекрасной небольшой зале дворца Вавель и следили, как рубиново пылают в камине поленья граба, Александр спросил:
- Моя государыня, что бы ты хотела получить от меня в подарок к твоему дню ангела?
- Право, не знаю, мой государь, какой подарок я хотела бы получить от тебя.
Она подумала, что он не в состоянии сделать то, что она желала бы взять от жизни. В её голосе прозвучала печаль, которая родилась под давлением тоски о том, что в свои двадцать девять лет она всё ещё бездетна.
Александр, однако, был в благостном состоянии духа и не уловил сокровенной печали в голосе супруги. Он с жаром сказал:
- Я всё могу ныне. Хочешь, я подарю тебе в вечное пользование тот город, где горожане встречали тебя с восторгом?
В этот миг у Елены в душе вспыхнула маленькая звёздочка и стала разгораться в радость. "Получить в подарок Могилёв! Это же мне и россиянам во благо", - подумала она.
- А знаешь, мой государь, - окрепшим, почти весёлым голосом заговорила Елена, - я бы с благодарностью приняла в дар славный город Могилёв. Я до сих пор помню тот день…
- Считай, моя королева, что ты его владелица, - с готовностью приносить жертвы ответил Александр. - К двадцать шестому марта, дню твоего ангела, ты въедешь в него государыней.
Александр сдержал слово. Он подарил Елене в вечное пользование город Могилёв с прекрасным замком в нём, со всей "областью и крестьянами".
В эту же пору Александр отважился на другой благородный шаг. Как только на престол Римской церкви взошёл новый папа, итальянец Юлий II, Александр написал ему прошение не принуждать Елену к римскому закону, не удалять её от супруга за непреклонность в греческом законе. Папа римский молчал больше года. Но Александр был терпелив и ждал с надеждой, потому и не хотел отпускать Елену в Московию, лелея мечту о скором исполнении его супружеских желаний.
Однако доводы Александра так и не убедили Елену ждать отъезда на родину до весны. Сжигала её тоска и жажда прикоснуться к могильным камням батюшки и матушки. Она забыла о том, что совсем недавно благодарила Александра за дар ей в вечное пользование города Могилёва, вынашивала мысль уйти самовольно, полагаясь лишь на своих семерых воинов, на князя Илью. С ним её не страшили ни дальний путь в морозную пору, ни ордынцы. Но, чтобы успокоить Александра, она говорила ему в часы вечерних бесед:
- Хорошо, мой государь, я как‑нибудь потерплю до весны.
- Спасибо тебе, моя королева. У тебя отзывчивое сердце, - отвечал Александр и, пользуясь благорасположением Елены, гладил её руку, лежащую на подлокотнике кресла.
Вскоре же пришёл от папы римского Юлия II ответ на прошение Александра. Он удовлетворял просьбу короля и великого князя. Но в послании папы была оговорка: "Если только Елена будет содержать декреты Флорентийского собора , не будет презирать обрядов латинских и никого не станет приводить к своей русской секте".
Эта оговорка в послании папы Юлия II ущемляла деяния Елены в пользу православия, и она пренебрегла ею. Собираясь тайно покинуть Краков и вопреки воле супруга уйти на Русь, Елена показала стойкость в православии, мудрость и силу королевской власти. Ей было ведомо, что в Польше и Литве в последние годы упал авторитет иерархов русской церкви. Она решила посильными мерами укрепить его. Её стараниями был избран и утверждён королём Александром новый митрополит русской православной церкви Литвы и Польши, россиянин Иона, который по архиерейскому чину вставал вровень с митрополитом киевским Иосифом Солтане. Елена встречалась в Кракове с митрополитом Ионой и прониклась к нему душевностью. Она увидела, что Иона благочестивый и радеющий за Русь и православие россиянин, и родом он был из Москвы, где напитался крепкой силой и преданностью вере отцов. Расставаясь с Ионой, королева попросила его благословить её на деяния во благо своей державе и наказала митрополиту:
- Ты уж, святой отец, постой за православие на отторгнутых от матушки Руси землях. Худо здесь всё без отцовской власти.
- Верно говоришь, дочь моя. Вижу всё неустроение церковной жизни. Напрягусь и не пожалею сил для исправления её, - ответил Иона, не спуская с лица Елены отеческого взгляда.
За то, что Александр не отказал Елене в избрании Ионы митрополитом, она была благодарна ему и в минуты душевного общения признавалась:
- Мой государь, я довольна твоим благородством и возношу молитву Богу за то, что побудил в тебе милость к россиянам.
- Ия благодарен тебе за то, что ты рядом со мной, любовь моя. Скажи, чем тебя ещё порадовать? Я выполню всё, что пожелаешь.
- Я верю, мой государь, и с нетерпением жду того часа, когда исполнишь мою единственную просьбу - позволишь побывать в Москве и почтить прах родителей.
Была уже весна 1506 года. Королевство Польское и Литовское жило без потрясений, но поговаривали, что вступивший на трон Руси великий князь Василий собирает рать, дабы вернуть Смоленск. Вскоре эти слухи подтвердил приехавший в Краков князь Михаил Глинский. Бывший шесть лет назад гетманом придворной гвардии при короле Ольбрахте, а ныне - бельский наместник, Михаил Глинский по воле не ведомых никому сил владел умами и сердцами как поляков, так и литовцев. Где бы он ни появлялся, простолюдины всюду встречали его с почестями. Может быть, ему воздавали хвалу за героизм. Он сражался в армии саксонского курфюрста, исходил Францию, путешествовал по Испании, воевал за свободу Сицилии. Он прибыл в Краков с двумя братьями: киевским воеводой Иваном Глинским и Василием Глинским, который ныне держал в руках Берестейское староство.
Появление Михаила Глинского в Кракове не вызвало радости лишь у короля Александра. Он даже не хотел принимать Глинского при дворе, но вмешался принц Сигизмунд и настоял на приёме.
- Ты, брат–государь, не веришь мне, что московиты готовятся штурмовать Смоленск, но Михаил Львович всё обскажет с фактами. Он даже знает причины, почему это вдруг надумали отторгнуть Смоленск. Они били челом великому князю, чтобы он, наконец, взял город под своё крыло.
- Что же мне слушать Глинского, когда ты всё прояснил, - отозвался Александр. - Прими его сам, а меня освободи от забот.
- Добавлю, однако, брат–государь, что Глинскому ведом с десяток имён купцов Смоленска, которые дали деньги Василию на наем войска.
Слово о купцах зацепило Александра за живое, и он скрепя сердце принял князя Михаила Глинского. Принц Сигизмунд был прав: Глинский довольно подробно рассказал о побуждениях смоленских купцов, но их имён не назвал, как ни побуждал Сигизмунд князя к тому.
- Нет нужды будоражить смолян, ваше высочество, - уклонился от ответа Глинский. - Государь Василий и без купцов с первого дня, как встал на престол, собирал силы для возвращения Смоленска. Он считает Смоленск ключевым городом, играющим важную роль в сношениях с западными странами и с южными землями, принадлежавшими Руси с простирающимися по берегам Днепра безбрежно.
Михаил Глинский приехал во дворец Вавель с богатыми дарами. Он преподнёс Александру византийский кафтан, украшенный драгоценными камнями. Король, к своему удовольствию, отметил, что кафтан стоит целого состояния, но зная, что Глинский может позволить себе делать такие подарки, позавидовал ему: ведь он был одним из богатейших вельмож Польши и Литвы. За вечерней трапезой князь Глинский преподнёс Александру ещё один подарок - хрустальный сосуд с древней египетской камеей на боку. Камея изображала богиню Исиду, супругу бога Солнца, олицетворявшую собой земное плодородие. Она несла в руках дитя. Сосуд был наполнен жидкостью цвета расплавленного золота, играющего бликами.
- Мой государь, я подношу тебе сосуд с целебным бальзамом. - Склонившись к самому уху Александра, Глинский прошептал: - Ему три тысячи лет, он добыт в пирамидах египетских фараонов.
Михаил поставил прекрасный сосуд перед королём, сам почтительно встал рядом, наблюдая за Александром, за тем, какое впечатление произвёл на него подарок. Глинский знал, что легенда о бальзаме египетских фараонов выдумана ловкими купцами Востока, но истина в вымысле таки была: бальзам и впрямь обладал огромной целительной силой.
- И ты знаешь, что он безопасен для жизни? - спросил король.
- Мне это ведомо лучше, чем всем живущим на земле, - ответил Глинский.
Он взял кубок, наполнил его вином, открыл сосуд и опрокинул его над кубком. Из сосуда со звоном стали падать в кубок крупные капли: одна, две, десять, двадцать.
- Стоп! - сказал Глинский и закрыл сосуд.
В этот миг Александр, сидящая близ него Елена, Сигизмунд и вельможи почувствовали, как от кубка разливается неведомый и ни с чем не сравнимый аромат. Он был сильный, казалось, заблагоухал сад с волшебными цветами. Глинский поднял кубок.
- Я пью напиток фараонов, государь, за твоё здоровье, за здоровье королевы, всех присутствующих и в великое благо себе.
Глинский медленно, смакуя, выпил вино с бальзамом.
- А если и я попробую? - протянул руку к сосуду принц Сигизмунд. - Ведь я тоже жажду приумножения сил.
-- Если его величество позволит, - ответил князь Глинский и придержал сосуд.
- Я желаю брату долголетия, и мы выпьем с ним вместе, - отозвался Александр. - Налей‑ка нам, ясновельможный князь, вина с бальзамом фараонов.
Глинский исполнил волю короля, налил в кубки вина и бальзама и спросил Елену:
- Матушка–королева, пригубите и вы. Вам откроется волшебный мир, и вы почувствуете блаженство и жажду жизни.
- Спасибо, князь, мой мир и без бальзама волшебен, - ответила Елена.
Она не хотела, чтобы его пил и Александр, но повлиять на короля в присутствии придворных не осмелилась. А король смаковал с наслаждением, и у него не было слов рассказать о полученном удовольствии. Уже через каких‑то несколько мгновений Александр ощутил воздействие бальзама. В теле появилась лёгкость, жажда движения. Голова стала светлой, прорезалась острота мысли, душа наполнилась весельем, хотелось смеяться, разговаривать, спорить. Король, однако, сдержал свои порывы, лишь блеск глаз и улыбка не сходили с его обычно пасмурного лица. Он был благодарен князю Глинскому и выразил свою благодарность просто и значительно: обнял его и поцеловал, сказав с жаром:
- Я готов взлететь, как птица, и дай Бог, чтобы это было всегда так. Говори же, князь, какой милости ты от нас ждёшь? Ведь такие подарки не делаются без ожидания взаимности.
- Полно, ваше величество, вы уже проявили милость тем, что приняли от меня дар, - ответил Михаил Глинский.
Его тёмно–серые глаза смотрели на короля пристально, он искал на его лице и в глазах то, что жаждал увидеть, и не обманулся в своих ожиданиях. Теперь ему оставалось набраться терпения, а "бальзам фараонов" сделает своё дело. И никому не было ведомо, какие тайные замыслы роились в голове у князя Глинского, дружелюбно, с преданностью взиравшего на короля. Беззаботность, жизнерадостность не покидали до поздней ночи всех, кто попробовал "бальзам фараонов". О готовящемся русскими штурме Смоленска все в этот вечер забыли.
Князь Михаил Глинский уезжал из королевского дворца Вавель в прекрасном настроении. Его пылкое воображение уже видело, как исполняется его желание. Этот волевой, честолюбивый вельможа умел добиваться своей цели. Оставляя дворец, он был намерен вернуться в него в самом ближайшем будущем, но уже не как гость, а как его хозяин. Однако судьбе было угодно распорядиться жизнью князя Михаила Львовича Глинского по–иному, и предусмотреть грозные перемены в ней у Глинского не хватило даже его ума и прозорливости.
Глава двадцать седьмая. ЛОВУШКА
Князь Михаил Глинский имел в Кракове роскошный дом на центральной площади города. Он купил особняк у вдовы богатого купца ещё в те дни, когда был жив король Ольбрахт, а Глинский стоял во главе королевских гвардейцев. Позже, во время путешествий, когда Глинский возвращался в столицу, в его просторном особняке устраивались званые обеды, а то и шумные пиры. Гости, коих Глинский обычно приглашал, были его единомышленниками, а кое‑кто и соратниками на пути движения к той цели, которую князь высветил только избранным.
Не изменил своему обычаю Глинский и на сей раз. Вскоре же после трапезы у короля он разослал своих слуг по городу, отправил гонцов в имения близких вельмож с просьбой посетить его в день ангела. В особняке принялись готовиться к приёму гостей. Сам князь в вечерние часы выходил на просторный балкон и подолгу любовался освещёнными окнами Вавеля, который поднимался над площадью. Михаил думал, примерялся, как заманить на званый обед короля Александра, но без королевы. Интерес к Александру у Глинского был особый. Князь знал от близких людей, что король не встречается с супругой в опочивальне. О причине того он догадывался: вина тому - прежняя невоздержанность Александра в хмельном, породившая мужское бессилие.
Подарив королю "бальзам фараонов", Михаил надеялся, что у Александра не обнаружится вновь тяга к вину: кубок за два дня - это не питие. Но у короля возникнет тяга к женщинам, и он будет в состоянии проявлять мужское достоинство. Теперь князю хотелось увидеть короля в своих хоромах и показать ему наедине юное и прекрасное создание - свою дальнюю родственницу баронессу Клецкую. Он привёз её из Вельска, где она жила с батюшкой и матушкой, и держал в своём доме почти затворницей. Восемнадцатилетняя Кристина была весёлого нрава, умная и к тому же блистала красотой богини. Белокурая, голубоглазая, с атласной кожей, со статью нимфы, она была способна покорить любого мужчину. Кроме того, она имела склонность к рискованной игре, её влекло к интригам, к участию в тайных действиях. Она забавлялась опасностями, как дитя игрушками. Михаил Глинский приготовил ей в наследство бельский замок, и по этой причине она была ему во всём послушна. Иной раз он считал, что владеет юной баронессой беспредельно. Он был даже уверен, что её воля, разум, душа - вся она находится под влиянием его магнетической силы. Нет, она не была его любовницей, но без сомнения могла отдаться тому, на кого указал бы ей дядюшка. Глинский берег её для исполнения основной цели своей жизни. Он чувствовал, что этот день и час приближаются. Но, для того, чтобы всё задуманное исполнилось, князю Михаилу нужно было показать баронессу королю Александру, познакомить их. А там, он надеялся, Кристина влюбит в себя Александра, там наступит самое главное, что крылось в сложном замысле князя.
Размышляя таким образом, Глинский подумал, что он не должен лично извещать короля о своей племяннице, которая гостит у него. Нужно, чтобы кто‑то посторонний сказал о том Александру. Выбор князя пал на графа Гастольда Ольбрахта, который и сам был бы не прочь поухаживать за прекрасной баронессой. Глинский рассчитывал, что Ольбрахт, по его просьбе, не будет покушаться на юное создание. Он загодя пригласил графа полюбоваться его "трофеями", привезёнными из последнего странствия по загадочному Востоку, подарил маленький хрустальный сосуд с бальзамом. Когда сорокалетний красавец осмотрел диковинки, Глинский попросил его:
- Любезный друг Гастольд, в моём доме гостит моя племянница, баронесса Кристина Клецкая. Я хочу, чтобы её увидел король. Удружи, пожалуйста, пригласи его приватно на осмотр восточных диковинок, а потом, как Бог повелит, и для знакомства с польской диковинкой. Надеюсь, король не откажет тебе и навестит меня.
- Любезный друг Михаил, я с удовольствием исполнил бы твою просьбу, но вряд ли король согласится один побывать в твоих палатах.
- А ты постарайся. Твоё красноречие мне ведомо.
- Но я тоже желаю увидеть прекрасную Кристину.
- Хорошо, хорошо, - отозвался князь и милостиво добавил: - Милый друг, ты её увидишь, но не больше.
После небольшой дружеской перепалки граф Ольбрахт дал согласие завлечь короля в дом князя. Он поверил Глинскому, что его гостья прекрасна, и тайно сам загорелся желанием заполучить сей "изумруд". Однако в графе проснулось и любопытство: зачем понадобилось князю ловить короля в силок? Он сказал:
- Я исполню твою просьбу, славный князь. При том питаю надежду, что ты откроешь тайну силка.
- Всё так просто, любезный граф. Но потерпи, пожалуйста, и я посвящу тебя в затеянную мною игру. Да–да, всего лишь весёлую игру. Я ведь игрок и шутник по природе.
- Это как раз мне ведомо, милый друг.