- Святой отец, и ты, канцлер Монивид, выслушайте меня внимательно и, если я не прав, осудите. Я настаиваю, чтобы сейм и рада через два дня начала свою работу. Для того есть существенные основания. Вы знаете, что по всей державе, и особенно в Литовском великом княжестве, над католичеством берет верх православие. Знаете, что борьбу схизматиков против католиков поддерживает и вдохновляет вместе с королевой сам король. Митрополит Иона посажен не кем‑нибудь, а самим королём. В восточных землях открыто притесняют католиков, их изгоняют из домов, отбирают земли, имения. Так происходит в Слониме, в Полоцке, в Смоленске, я уж не говорю о Могилёве. Больше трети земель Литовского княжества отошли при Александре к Москве. Это ли не преступления нашего короля? - Сигизмунд молча прошёлся по покою, подыскивая сильные слова, обличающие Радзивилла, и, остановившись против него, заявил: - Ты, святой отец, сие знаешь, сам гневаешься, но твоя любовь к Александру мешает тебе пресечь его еретические действия. - Сигизмунд вновь прошёлся по покою, встал перед Монивидом и, рубя воздух рукой, продолжал: - Вы уповаете на то, что Александр в новом супружестве обретёт наследника престола. Но тому не бывать. Он сам мне в том открылся. Чего же вы хотите? Вспомните, наконец, что ещё папа римский Александр VI требовал отлучения великого князя Литвы от трона. Чего же ждать? Потому заявляю: если вы откажетесь открывать сейм и раду, я позову народ, выйду на площадь и скажу всё, что вы услышали сейчас. Ещё напишу грамоту папе римскому о твоих еретических грехах, святой отец.
Сигизмунд не стал ждать, что ответят на его заявление архиепископ и канцлер, повернулся к двери и покинул палаты. Радзивилл и Монивид долго молчали. Наконец архиепископ собрался с духом и промолвил:
- А ведь он прав. И я его знаю: слова с делом у него не расходятся. Если он доведёт всё до сведения папы римского, нам с тобой несдобровать. Потому призываю тебя, сын мой, поддержать принца, и тогда мы сохраним своё достоинство.
- Увы, я не тешу себя надеждами на мирное содружество с Александром, - слукавил Монивид, - но мне надо подумать. Вечером я дам тебе, святейший, ответ.
Поклонившись, Монивид тоже покинул покои архиепископа.
Вернувшись к Вавелю, принц не вошёл во дворец, а отправился в казарму, где жила его сотня служилых шляхтичей. Он хорошо ладил с ними, и они были ему преданы. В минувший месяц, пока король отсутствовал, лишь они несли службу по охране внутренних покоев дворца и сейчас продолжали нести. Сигизмунд всё ещё не пришёл в себя от схватки с Радзивиллом и Монивидом. Голова лихорадочно работала. В запале он решил с помощью своих гвардейцев осуществить задуманное и расчистить путь к трону. Принц отважился сделать это в течение суток, иначе будет поздно, счёл он. Опять же в карауле в текущие сутки должны стоять его люди. А двое самых верных из них придут в покои короля, где он спрятал свою любовницу - так обозначил её Сигизмунд, - и унесут её из дворца. Принц надеялся, что она даст показания на сейме и обличит короля не только в грехопадении, но и в ереси, после чего исчезнет. Что с ней станется, Сигизмунд пока не знал, да это его и не волновало. Всё казалось Сигизмунду простым и доступным. Даже последний роковой час брата, который он перебрал по минутам, не смутил принца. Он лишь искал путь к "своей вершине".
Король Александр проснулся около полудня. Постельничий Мартын оказался рядом и позвал слугу, чтобы одеть короля.
- Ваше величество, вельможи ждут вас к трапезе, они жаждут увидеть своего короля, - произнёс Мартын.
- А я не хочу их видеть, - сухо ответил Александр. - Велю тебе накрыть стол на двоих в Голубой зале. И накажи стражам, чтобы никого ко мне не пускали. Никого! А всем, кто ждёт меня в трапезной, скажи, что король недомогает.
- Слушаюсь, ваше величество.
Пока Мартын выполнял повеление короля и заботился о его трапезе, Александр зашёл в спальню Кристины. Она встала чуть свет, в душе у неё царило смятение, и она не знала, куда себя деть. Когда появился король, она стояла у окна, смотрела на крышу палат князя Глинского, которая виднелась за площадью, и с горечью думала, что дядюшка вовлёк её в какую‑то опасную игру. Сердце вещало ей, что королевой она никогда не будет.
Александр подошёл к Кристине, обнял её и поцеловал.
- Здравствуй, мой свет, здравствуй, государыня моего сердца.
Кристина постаралась скрыть горестное состояние души.
- Я без тебя скучаю, мой государь. - Она с улыбкой ответила на поцелуй и попросила: - Пожалуйста, дорогой, освети наше будущее, наш завтрашний день, а то мне страшно.
- Мой светоч, отбрось сомнения и тревоги. У нас всё будет хорошо, как и минувший месяц. Я всё освещу тебе, как ты просишь. Пока же идём к трапезе, я голоден, как волк.
Они завтракали, пили вино. Кристина легко справилась со своим мрачным настроением, вновь стала оживлённой. Она восхищалась древними римскими статуями и греческими барельефами, хвалила покои короля, потом рассказывала о своих родителях, о забавах из отроческой жизни. Александр слушал её вполуха, и ему показалось, что однажды он всё это уже слышал, знал все те смешные истории, которые случались в жизни Кристины, и сейчас они проплывали перед ним в живых картинах, будто он сам участвовал в играх. Рассказывая, Кристина загадочно улыбалась. Она понимала, почему король задумчив и как будто ушёл в себя. Ей было дано знать, что с ним происходит. К нему возвращались волшебные сны, волшебная явь, а с ним и бодрость духа. Кристина исподволь помогала ему, вела по лабиринту сказочных странствий, кои они вместе пережили.
Уже близился вечер, когда Александр и Кристина закончили вспоминать всё, что случилось с ними в сандомирском замке князя Глинского, но они продолжали перебирать, казалось бы, мелочи быта. И это им было дорого, потому как дополняло высшее блаженство, счастье, какое они познали. Александр в эти часы отдыха и оживлённого общения с Кристиной подумал, что эта славная молодая женщина никогда не даст ему впасть в уныние.
Неожиданно идиллия их покоя была нарушена. Явился постельничий и доложил:
- Ваше величество, к вам пришёл его преосвященство архиепископ.
чао
Король задумался. Он решил, что блюстителя веры лучше принять в Красной зале, однако передумал и сказал Мартыну:
- Пригласи его, голубчик, сюда. - А едва Мартын ушёл, как король встал, подал Кристине руку и повёл её в тайный покой. - Идём, дорогая, от глаз подальше. Тебе пока лучше не встречаться с ретивым служителем веры.
- Спасибо. И мне так кажется, - ответила Кристина.
Спустя минуту–другую король вернулся в Голубую залу и тут же вошёл Радзивилл. Как всегда, он смотрел на Александра строго, взыскательно. Осенив его крестом, он потребовал:
- Покайся, сын мой, пока Всевышний ещё милостив к тебе. Ты грешен пред Богом чрез меру.
- Полно, святой отец, я чист перед милосердным Спасителем, как дитя. Ты должен это видеть по моим глазам. - Александр был слегка хмелен и пребывал в хорошем расположении духа, потому как у него не возникало больше мучительных вопросов о том, чем он занимался в замке Глинского. - Ты лучше расскажи, как без меня властвовали? Всё ли спокойно в державе? Нет ли у соседей к нам претензий?
Окинув взглядом накрытый стол, архиепископ догадался о благостном состоянии государя, и у него погасло желание огорчать его теми напастями, кои ждали короля на сейме. Однако Радзивилл вспомнил угрозу принца Сигизмунда, собрался с духом и высказал Александру всё без обиняков:
- Властвовали мы исправно. Соседи не докучают нам, и в державе всё спокойно. Речь пойдёт о тебе. Ты грешен, сын мой, ты вступил на стезю еретиков, потому тебя ждут суровые испытания на сейме, который откроется через два дня. Там ты будешь держать ответ в поколебании католической веры.
- Остановись, святой отец! - Протестуя, Александр вскинул руки, словно защищаясь от злой силы. - Мне достаточно того, что ты сказал. Но, прежде чем бросить тебе упрёк во многих грехах, дай мне ответ: по какому праву вы открываете сейм и раду? Кто дерзнул обойти меня?
- Созвали мы их по случаю твоего исчезновения. Прошёл месяц, как ты пропал из Кракова. Мы же в равной мере с тобой отвечаем за мир и покой в державе. А право у нас одно: защита Римской церкви от попрания.
- Никто не попирает нашу церковь и веру. Это ваши досужие выдумки, святой отец, это рьяность и фанатизм Сигизмунда. Ты хорошо знаешь его отношение ко мне, почему же не защищаешь короля от нападок, несправедливых к тому же?
- Не будем препираться, сын мой. На сейме огласят все обстоятельства, побудившие собрать депутатов. Многое тебе ляжет в вину. Даже ваши отношения с братом откроются и будут осуждены.
- Помолчи, святой отец. На Руси ты сам впал в ересь. Господь запрещает притеснять иноверцев, а ты… Что ты на это скажешь?
Ссора короля и архиепископа разгоралась, упрёки сыпались с той и другой стороны. Неизвестно, сколько бы времени они поедали друг друга, если бы в покой неожиданно и смело не вошла Кристина.
- Добрый вечер, святой отец. Благослови свою дочь.
Подойдя к Радзивиллу, Кристина опустилась на колени. Архиепископ обомлел. Ничего подобного он прежде не видел. Пред ним стоял на коленях ангел во плоти. На него с мольбой смотрели огромные бирюзовые глаза, на устах затаилась улыбка, над пышными золотистыми волосами его преосвященство узрел нимб. Ему захотелось прикоснуться к Кристине, убедиться, что это не бесплотный ангел, а прекрасная дева во плоти. И он дерзнул, склонился к Кристине и помог ей встать, взяв за талию. Радзивилл ощутил, как в нём вспыхнул некий огонь. Почувствовав, что она земная, он загорелся жаждой овладеть ею и молиться на неё. Он готов был отказаться от святительских одежд и сана, только бы всю оставшуюся жизнь любить это земное чудо, возникшее перед ним. Очарованный Кристиной, архиепископ забыл всё на свете и как будто онемел, словно вновь родился Николаем Радзивиллом, чувствительным к женской красоте.
Его пробудил к действительности голос Александра:
- Кристина, свет мой, зачем ты нарушила нашу беседу?
- Я ухожу, мой государь. И прости за дерзкое вторжение. Да царит между вами мир.
Так и случилось. Ни у архиепископа, ни у короля уже не было желания ссориться. Подспудно Радзивилл дал себе слово лишь тайно пылать любовью к этому ангелу.
Поклонившись архиепископу, Кристина ушла так же, как появилась: величественно, легко и бесшумно скрылась за дверью. Радзивилл ещё постоял в оцепенении, потом подошёл к столу, наполнил кубок вином и выпил одним духом. Посмотрев на Александра, он молча вышел из покоя. Король пожал плечами, недоумевая, прошёлся трижды из угла в угол и, задумчивый, отправился в покой Кристины. Он обнял её, поцеловал и упрекнул:
- Зачем ты смутила душевный покой моего духовного отца?
- Не печалься, мой государь, это ему во благо, - ответила с улыбкой Кристина. - А я поделюсь с тобой радостью.
- Говори же, мой свет, не томи. Я чувствую, ты хочешь сказать нечто важное. Я слушаю тебя…
- Очень, очень важное. Но время уже позднее, и нам пора лечь в постель. Я прошепчу тебе на ушко то, что порадует тебя.
Кристина помогла королю раздеться, сама скинула свои одежды, и они скрылись под одеялом.
- Теперь ты скажешь?
- Да, мой государь, да, и, надеюсь, ты возрадуешься.
- Твоя радость - моя радость, - отозвался Александр.
Она же, как обещала, прошептала ему на ухо:
- Мой дорогой государь, я понесла от тебя. Это случилось в первые же дни нашей любви.
Король встал на колени, воздел руки и страстно воскликнул:
- Господи милосердный, ты внял моему молению, ты спас меня от бесчестья!
Кристина тоже встала на колени и вместе с королём молилась Деве Марии. Потом они легли, возбуждённые, пылающие огнём страсти, наконец, сморённые усталостью, уснули.
Наступила полночь. Во дворце царила тишина. Ни шорохов, ни шагов - всюду безмолвие. И нигде не стояли стражи, они куда‑то исчезли. Но вот в покои короля вошли две тени и скрылись в спальне Кристины, где ныне спал и счастливый король. Одна из теней вышла обратно в Голубую залу, подошла к столу, взяла кубок, высыпала в него из перстня щепотку порошка, наполнила кубок вином и понесла его в спальню Кристины: одна, что несла кубок, опустилась на колени возле спящего короля, другая затаилась близ Кристины. Долго не было ни шороха, ни движения.
Среди приближенных короля кое‑кто знал его слабость пить вино во время сна. Тот, кто подносил королю кубок - а это был постельничий Мартын - вставал на колени и терпеливо ждал, когда король со стоном произнесёт: "Пить, пить". Он протягивал руку, Мартын вкладывал в неё кубок, король чуть поднимал голову, выпивал вино и продолжал спать.
Так происходило и на сей раз, но был ли около короля постельничий Мартын, неизвестно. Тень дождалась, когда король прошептал дважды: "Пить, пить". Кубок был вложен в руку, Александр приподнял её и, не открывая глаз, опорожнил его. Рука ослабла, кубок выпал из неё на ложе, голова Александра опустилась на изголовье - он продолжал спать.
Той порой тени склонились над Кристиной, вмиг запеленали её с головой в чёрное покрывало и унесли из спальни к лестнице, ведущей к чёрному выходу из дворца.
Покой в Вавеле не был нарушен, он царил до рассвета.
Глава тридцать первая. РОЗЫ ДЛЯ КОРОЛЕВЫ
Было 24 августа 1506 года. Над Краковом светило яркое полуденное солнце. В синем безоблачном небе - ни облачка, лишь шпили многих костёлов и печальные колокольные звоны возносились в чистую небесную высь. В колокола били во всех храмах Кракова, на всех монастырских звонницах. Вокруг города в небе вились стаи ворон и галок, испуганных непривычными для них звуками.
Королева Елена всё это увидела и услышала более чем в трёх вёрстах от города. Она велела остановить карету, вышла из неё, застыла, вслушиваясь в колокольные звоны, и поняла, что они проводные–похоронные. Так издревле в православии и в католичестве звонили в дни смерти и похорон государей. Только им священнослужители отдавали подобные почести, да ещё первосвятителям веры. Но Елена не приняла во внимание архиепископа Радзивилла, который удостоился бы чести проводных звонов. Сердце подсказывало ей, что звонят по поводу кончины короля Польши и великого князя Литвы Александра Казимировича. В первые мгновения Елена ещё отрицала вещее предсказание, но, по мере того, как звоны достигали самых глубоких тайников её сознания, она осмыслила, что причина одна: смерть короля. Когда сомнения исчезли, Елена забыла про карету и пошла к городу, всё убыстряя шаг. Следом за нею поспешили Анна и Пелагея. В голове у Елены билась одна короткая фраза: "Как же так? Как же так?" Королева не спускала глаз с Кракова, стены и здания которого поднимались всё выше, возносясь к ясному небу, а колокола звучали всё мощнее. У Елены не было в душе в этот час никаких обид на Александра, лишь горе заполнило всё её существо, лишь боль сжимала сердце да слёзы застилали глаза. Смерть супруга, с которым было прожито более десяти лет и к которому в последние годы она испытывала уважение и что‑то родственное, тяготела над ней, и она спешила, торопилась добраться до Кракова, до собора, где отпевали покойного, чтобы прижаться к его челу, излить страдания.
Все, кто сопровождал Елену, тоже поняли значение боя колоколов и следом за королевой покинули кареты и возки, воины спешились и вели коней под уздцы. Спутникам Елены передалась её тревога, её боль, лица у всех были скорбными. Только на лице князя Ильи Ромодановского ничто не изменилось. Оно, как и во все дни путешествия, оставалось спокойным, непроницаемым Жизнь бушевала у него лишь в груди, он радовался тому, что свершилось в Кракове. Он торжествовал и, зная, что Елена обретала свободу, видел, какой будет её жизнь. Была в происходящем некая кощунственность, но он молил Бога простить ему этот порочный всплеск. Ведь он был счастлив, потому как судьба награждала его за долгие годы терпения и страданий свободой любить прекрасную женщину открыто, ни от кого не таясь, никого не страшась. Все, кто мешал его открытой любви к Елене, ушли в Лету. Уже не было матушки Софьи Фоминишны, не было батюшки Ивана Васильевича. Они бы всё равно восстали против Ильи, если бы он проявил желание заполучить руку Елены, может быть, побудили бы её к новому монархическому супружеству. Их нет. Как не торжествовать, не выражать своих чувств самым бурным образом! Ан нет, князь Илья дал в эти минуты на пути к Кракову обет оставаться прежним: спокойным, надёжным и твёрдым телохранителем королевы. Ему оставалось пока одно: как и прежде, быть терпеливым и замкнутым.
Процессия государыни вошла в Краков в полном молчании. Кони, кареты, возки - всё осталось за стенами города под охраной воинов. В своём дорожном платье королева ничем не отличалась от именитых горожанок, она шла без помех, влившись в толпу молчаливых жителей. Все шли к кафедральному собору, который стоял неподалёку от дворца Вавель. По мере приближения к нему на улицах становилось всё теснее. Елена уже слышала разговоры словоохотливых краковянок. Вскоре она знала, что король Александр скоропостижно скончался. "И как это он враз отдал Богу душу? " - спрашивала молодая женщина у пожилой, и та отвечала ей: "Сама в толк не возьму. Ведь три дня назад он прискакал в Краков на коне". "Что ни говори, тут не обошлось без нечистой силы", - услышала Елена в другом месте. "Ты хочешь сказать, что его отравили или удушили?" - заметила бойкая молодайка. "Всё это выдумки, а правда одна, - басом заговорил крепкий бородатый горожанин, - та вурдалачка, которую король привёз в Вавель, выпила из него кровь, а сама провалилась в тартарары". "Батя, откуда ты знаешь, что она вурдалачка? - живо спросил бородатый молодой и очень бойкий парень. - Сказывают, что она венгерская принцесса и очень красивая".
К собору Елена пришла, когда многие краковяне уже покидали храм после панихиды. Близ паперти две молодые женщины частили, перебивая друг дружку: "Он преставился от счастья и любви", "Верно, говорят, что так в Венеции умирают", "Он и умер‑то счастливым, словно блаженный лежит", "Ой, голубка, и впрямь у него на лике блаженство светится".
Елена появилась на паперти в сопровождении Анны и Пелагеи, и здесь её узнали именитые горожане, которые бывали во дворце. Пронёсся говор: "Королева идёт! Королева!" Он достиг врат храма, и из него вышли придворные Вавеля. Послышались крики: "Дорогу королеве! Дорогу королеве!"