Близился день решающего нападения. Было решено вломиться через городские ворота. Нацелились на северные и восточные. Из леса привезли два ствола могучих грабов, уложили их на колеса–роспуски. Свинцовой тяжести тараны подкатили на двадцать сажен к воротам под прикрытием щитов, и в рассветной дымке воины Ильи и Василия по одной команде двинулись на штурм ворот. Полусотня воинов, ухватившись за поперечные жерди и суки, за верёвки, стремительно покатили орудия к воротам. Удары были так сильны, что не только не выдержали дубовые ворота, но и рухнули поставы и балки. Штурмующие ворвались в город. Силы были неравными, и литовцы не устояли под мощным натиском русских.
Однако в этот рассветный час к городу подошло двухтысячное королевское войско, и, когда Илья и Василий узнали об этом, было уже невозможно вырваться из города без боя. Встретившись с Василием, Илья сказал:
Надо, не мешкая, пробиваться клином. Мы покатим тараны на врага и пробьём их строй. А в городе нам не устоять.
- Придётся идти с одним тараном. Мой застрял в воротах: колеса поломались, - признался Василий.
- Ладно, пробьёмся с одним. - Илья подскакал к сотскому и приказал: - Матвей, разворачивай таран и кати на врага, что в воротах и за ними.
Сотский Матвей понял, что от него требует тысяцкий. Вмиг воины по его команде развернули таран на городской площади, конные воины встали рядом и клином пошли в пролом за ворота на королевских воинов. Нападение на них было столь неожиданным, что никто не мог устоять на пути русских. Князь Илья вместе с Глебом и Карпом рубились впереди, разили тех, кто успел отскочить от тарана. Воины, идущие за князем, расширяли, прорубали коридор, уже близко было свободное неширокое поле, за которым высился спасительный лес, но прискакала королевская сотня гвардейцев, и сеча завязалась с новой силой. Князь Илья врезался в самую гущу врагов. Глеб и Карп рубились бок о бок с ним. Подтянулись сотни Василия. Гвардейцы короля попятились. Но среди них нашёлся отменный рубака, он подскакал к Илье и скрестил с ним оружие. Они обменялись многими мощными ударами, и всё-таки один ловкий удар достиг цели. Гвардеец пронзил Илье бок выше бедра. Князь Илья чудом не свалился с коня и упал ему на шею. Карп подхватил повод коня князя, а Глеб достал отважного шляхтича саблей. В те же минуты таран пробил последний ряд гвардейцев, и сотский Матвей со своими воинами прикрыл князя Илью, удаляясь к лесу. Прорыв удался, все сотни Ильи и Василия вырвались из "хомута" и ушли в лес. Королевское войско не преследовало отступающих: Сигизмунду нужен был Слуцк, а не уничтожение своих подданных.
Оставшиеся воины Ильи и Василия - всего лишь около тысячи добрались до своего лагеря, укрытого в лесу. Князя Илью уложили на повозку, взялись спешно перевязывать рану. Нашёлся пожилой ратник Пимен, который умел лечить раны. Когда его привели к повозке, он остановил воинов, перевязывавших князя.
- Так нельзя. Вы ему не поможете, а погубите. - Пимен сказал Карпу: - Положись на меня, сотский, я подниму князя на ноги.
- Хорошо. Будешь ходить за князем, пока он не сядет в седло.
Илья потерял много крови и сильно ослаб, но говорить был в состоянии. Он подозвал Карпа:
- Карпуша, бери полусотню и пробирайся в Бельск. Узнай, как там матушка–государыня. В случае чего веди её в Бреславль, в наш город, и меня в нём ждите.
- Исполню, князь, как велено, - ответил Карп.
- Иди с Богом.
Князь перекрестил верного соратника. Как только Карп с полусотней уехал в глубь леса, к Илье подошёл князь Василий Глинский.
- Вижу, тебе худо, князь Илья, но надо убираться отсюда, пока не нагрянули королевские людишки, - сказал он.
- Нужно уходить, - согласился Илья. - Куда двинемся?
- К Минску мой путь, к братьям. И мне должно опередить Сигизмунда.
- Уходим вместе, ежели не буду обузой.
- Как можешь такое говорить! Сей миг люльку спроворим, покатишь, как у Христа за пазухой.
Воины собрались быстро. Илье сделали из холстины люльку, подвесили её между двух коней, и ещё до полудня остатки войска двух князей двинулись лесными дорогами на север от Слуцка. Князь Илья переносил путь с большим трудом. Два раза он терял сознание. Под Минском он вынужден был расстаться с князем Василием.
- Ты меня прости. Что ни говори, обуза я тебе, княже Василий.
- И то, - согласился Василий. - Лежать тебе надо под оком лекарей.
- Воинов я тебе оставляю, себе лишь полусотню возьму.
А через сутки, как простились с князем Василием, Глеб понял, что князя Илью надо спасать от смерти. Рана начала гноиться. Мази Пимена не помогали, не заживляли рану. Встретив на пути лесную деревушку у истоков реки Вилии, Глеб решил остановиться в ней. Это была русская деревня Песьяны, и староста оказался дельным мужиком. Он держал пасеку и пользовал сельчан мёдом и разными снадобьями, приготовленными из пчелиного молочка и из пчелиного клея–узы. Это тёмно–зелёное клейкое вещество староста Кирилл ценил дороже золота, потому как знал его чудотворную силу.
Едва Илья попал под опеку старосты, уложенный в его просторной хате на топчан с соломенным тюфяком, как Кирилл попросил всех уйти из хаты и вместе с женой Дарьей взялся "вытягивать князя из лап косой", как он выразился. Он снял с Ильи окровавленные одежды. Дарья обмыла князя, и Кирилл деловито, словно всю жизнь спасал ратников от смерти, принялся за лечение раны. Он промыл её крепкой хлебной водкой, сделал помазок из липовой мочалки, пропитал его узой и прочистил рану на всю глубину. После той же узой обмазал края раны, наложил сверху холстину, смоченную пчелиным молочком, и велел Дарье: Упеленай сердешного. Даст Бог, оклемается.
Дарья запеленала Илью по пояс чистым льняным полотенцем. Семь дней и ночей Кирилл и Дарья по очереди коротали время близ ложа Ильи, раз в сутки смазывая рану и меняя примочки. С каждым днём силы Ильи прирастали, он уже был в ясной памяти и умолял Кирилла разрешить ему встать. На восьмой день кудесник Кирилл, улыбаясь в сивую бороду, сказал:
- Теперь, княже, косая тебя не достанет, ушёл ты от неё. Вставай.
Он похлопал Илью ладонью–лопатой по плечу. Илья поднимался с топчана осторожно, Кирилл поддерживал его. Встав на ноги, князь почувствовал в них дрожь, к столу шёл, держась за старосту. Он улыбался, но улыбка была по–детски виноватая: дескать, простите меня, никудышного.
- Добро, добро, княже, - подбадривал Илью Глеб. - Через недельку и в седло поднимешься.
- Поднимусь, - уверенно отвечал Илья, - всё идёт на поправку.
Если у князя Ильи всё шло, как должно, то у его верного соратника Карпа одна неудача сменялась другой. В Бельск Карпу не удалось пробраться: русских близ города хватали без разбора. Ворота города были закрыты днём и ночью и охранялись королевскими стражами, а среди них могли быть и те, кто знал Карпа по Кракову.
Оставив полусотню в лесу, Карп два дня пропадал в посаде, пытаясь хоть что‑то узнать о судьбе великой княгини. У северных ворот ему, наконец, кое‑что прояснили, и он проведал, что, когда в Бельск вошло королевское войско, через день из города уехали четыре кареты, много возков и повозок и их погоняли не меньше сотни воинов. Куда они уезжали, никто не знал, только указывали на север. Вернувшись в лес, Карп сообщил воинам: Узнал я мало. Город занят королевскими войсками, а государыню, сказывают, изгнали из Вельска, куда неведомо. Теперь нам в монастырь путь. Он тут неподалёку.
Конная полусотня двинулась лесными тропами в сторону монастыря Святого Серафима. Карп ехал грустный. После неудачи под Вельском он не питал надежд на то, что чего‑нибудь добьётся в монастыре. Добравшись до обители и дождавшись вечера, Карп вновь оставил ратников в лесу, а сам, накинув поверх кафтана и брони свитку из веретья, отправился пешим к монастырю. Подойдя к воротам, он постучал в оконце. За воротами не было слышно признаков жизни. Карп постучал сильнее. Вскоре за калиткой раздались шаги и голос: "Кто на ночь глядя смущает покой Божьего дома?"
- Отвори, брат, двери, - попросил Карп, - я паломник, и мне надо к отцу Нифонту на исповедь.
Открылось оконце, и показалось круглое, без усов и бороды лицо монаха, похоже, скопца.
- Э–э, брат, опоздал ты. Нет ноне Нифонта в обители, проговорил он мягким женским голосом.
- Кто же теперь за игумена?
- А никто, - и, перейдя на шёпот, привратник рассказал Карпу: - Ноне здесь, брат, литовцы поселились. А отца Нифонта и братию угнали один Бог знает куда. Только меня и оставили, русичей заманивать. Ждут они кого‑то. Вот и тебя впустить мог, да не выйдешь вспять, хоть и паломник.
- Спасибо, брат. А государыни не было в те дни, как изгоняли?
- Она до литвинов приезжала, венчалась. А вот товарка её, Пелагея, являлась, и бабу–кормилицу с двумя чадами привезла.
- А где теперь сии чада?
- Во благо унесли их служители Нифонта тайным ходом и кормилицу увели. Ноне лишь Господу ведомо, где они. - Монах перекрестился. - Господи Боже, спаси их души невинные. - Привратник вдруг встрепенулся. Уходи скорее, ксёндз с приживалом идут.
Монах закрыл оконце. Карп пожалел, что не узнал его имени, но спрятаться за башней успел и побежал к лесу. Ещё до того, как прийти к воинам, Карп решил, что нужно пробираться в Бреславль. "Иного пути у меня и нет. Поди, и королеву туда изгнали, и князя туда привезли", - мелькнуло у воина.
Князь Ромодановский ещё долго добирался до Бреславля. Песьянский пасечник Кирилл, хотя и был чародеем, но за отсутствием времени у Ильи, не долечил его. Что‑то затаилось в правом боку князя и ждало своего часа, дабы свершить чёрное дело. Вскоре, как покинули Песьяны, Илья поднялся в седло, а вёрст через сто от Песьян тёмной вечерней порой, когда полусотня шла рысью, конь князя сильно тряхнул его на рытвине. В сей же миг острая боль в правом боку пронзила князя, он потерял сознание и упал с коня.
Глеб увидел, как упал князь, спрыгнул с седла, метнулся к Илье, положил его на спину и растерянно посмотрел на собравшихся воинов.
- Что делать‑то, браты? - спроси он.
Появился Пимен с кожаной сумой, в которой хранились снадобья, коими наделил пасечник. Знал Пимен, чем напоить князя, чтобы очнулся. Но снадобье подействовало не сразу. Вновь подвесили холсты меж коней, уложили князя в люльку и медленно продолжали путь на север. В первом же большом селении Глеб остановился на постоялом дворе и попытался найти учёного лекаря. Однако попытки его были тщетны. Оставалось поверить в силу снадобья пасечника Кирилла и стараниям Пимена.
Только в октябре, на Покров день, когда выпал первый снег, Илья смог встать с постели, но был он слаб до того, что его шатало, словно от ветра. В путь тем не менее тронулись. Князь Илья ехал в возке, на мягком сене, много спал, угревшись под овчинной полостью. Двигались тихо. До Бреславля осталось меньше ста вёрст, и в этот день воины Глеба, что ехали впереди подводы, заметили на окоёме отряд всадников. Один из воинов рысью вернулся к полусотне и доложил Глебу:
- Сотский–батюшка, идёт встречь нас конная ватажка.
- Сколько их? - спросил Глеб.
- Да столько же, сколько нас, поди…
- Скачи к дозору, узнайте, кто такие. Мы в роще вас ждём.
- Как велено, так и исполню, - ответил ратник и ускакал к сотоварищам.
Прошло совсем немного времени, и два отряда встретились. Первым в лесок примчал дозорный.
- Это Карп с полусотней! - закричал он.
Вот уже сам Карп появился в лесочке и подскакал к князю Илье.
- Батюшка–князь, здоров будь! - крикнул он и соскочил с коня. - Матушка–государыня ждёт тебя не дождётся.
- Как она?
- Да мается за тебя, за сынка.
У князя перехватило дыхание, слёзы на глаза навернулись.
- Сынок?! Да что с ним? Да где он? - выдохнул Илья.
- Он у наших, у серафимовских монахов! Искать будем, искать! - частил Карп. - И мы найдём его! А ныне нам в путь пора. Государыня истомилась. Да завтра и дома будем!
Князь Илья, испытывая горькие отцовские чувства и боль за потерянного сына, ощутил в груди волнение и приток сил и воскликнул в душе: "Да что это я медлю! Мне же сына искать надо!>> Окрепшим голосом он приказал:
- Вперёд, други! В Бреславль!
Искрился на полях под осенним солнцем первый снег. Долинами, перелесками мчались без устали воины–русичи. Взбодрившись, князь Илья чувствовал себя в седле уверенно. Он знал, что теперь у него много сил и он найдёт сына во что бы то ни стало.
Глава тридцать седьмая. СВЕТЛАЯ ДУША
Уже в ноябре под дождём вперемежку с хлопьями снега князь Илья и его сотня воинов въехали в замок Миндовга. Княгиня Елена сердцем почуяла час приближения дружины. Накинув шубку, надев кунью шапку, она вышла из замка к мосту и долго смотрела с возвышенности на пустынную дорогу, пока, наконец, из‑за поворота на грани соснового леса не показались всадники. Она сразу узнала и князя Илью, и его верных побратимов Глеба и Карпа. Ехали они в линию, как сказочные три богатыря. Для неё они и были богатырями. Елена побежала им навстречу. Илья тоже увидел супругу–семеюшку. Он ударил коня и рысью полетел вперёд, а когда приблизился, спрыгнул с коня и прижал к груди свою ненаглядную государыню.
- Лебёдушка! Господи, как долго мы были в разлуке!
Он жадно целовал её в губы, в щёки, в глаза. Елена
не уступала ему в ласке, потом уткнулась в грудь и заплакала.
- Сокол мой ненаглядный, сыночком‑то порадовать не могу. Потеряла я его, - поделилась материнским горем Елена.
- Слышал я о нашем горюшке. Да мы найдём сынка, найдём княжича Иванушку! Вот обсушусь и пойду искать!
Так они и шли впереди сотни воинов, страдая от горя и млея от нежности.
- Ничего не пожалеем, сокол мой, пока не найдём Иванушку, - вторила Елена.
По случаю возвращения Ильи в замке была устроена торжественная трапеза. Вместе с вельможами сидели за столом и воины князя Ильи. Пили меды, крепкое вино и благодарили Бога, что отвёл от князя смерть. Веселья за столом не было. Княгиня и князь, а вместе с ними и все приближенные, переживали потерю княжича. Наконец Илья сказал то, что неизбежно родилось в отцовском сердце:
- Будем крепиться, моя государыня. А как день-другой минует, как малость отойду с дороги, так и отправимся искать сынка Иванушку.
Елена согласилась и была благодарна мужу за то, что его желание найти сына совпадало с её жаждой самой пойти на поиски.
Однако княгиня не отпустила мужа в опасный вояж в те дни, потому как почувствовала, что Илья только виду не подаёт, что мучается внутренними болями. Спустя неделю, когда Илья сказал, что пора отправляться на поиски сына, Елена остановила его:
- Подожди немного, мой любый. Пострадаем ещё малую толику, пока не схлынут рождественские да крещенские морозы.
- Как можно ждать, славная? - возразил Илья.
- Нужно, дорогой. Тебе ещё следует окрепнуть, лекарю показаться. Я учёного лекаря от магистра фон Плеттенберга жду. Как усмирит твои боли немец, так с Богом в путь…
Лекарь оказался не немцем, а итальянцем. Звали его Аксельмо из Флоренции. Ему было лет пятьдесят, живой, весёлый, с чёрными, словно маслины, глазами. Осмотрев, ощупав и расспросив Илью, как его лечили, он заметил:
- О, лекарство из пчелиного прополиса - это хорошо. Тот знахарь тебя спас. Плыть бы тебе в ладье Харона. Мне же тебя долечить нужно.
Врач Аксельмо, время и могучий организм Ильи сделали к весне своё дело. Вновь, как и прежде, князь лихо скакал на коне, упражнялся на мечах или саблях то с Карпом, то с Глебом. А по ночам он и Елена услаждали себя любовью. Они были жадны до утешений, до близости, изголодавшись за месяцы разлуки и терпения. Они блаженствовали каждую ночь. В эти часы Елена шептала с жаром:
- Любый, я понесла новую нашу кровинушку.
- Так и должно быть, моя ненаглядная лебёдушка, - отвечал Илья.
В начале марта, когда зима обмякла и на полях появились проталины, Илья собрался в путь. Взял с собой неизменных Карпа и Глеба, отобрал полсотни крепких воинов, а когда все сборы завершились, прижал на прощание Елену к груди и сказал:
- Береги себя, желанная. Принеси Софьюшку, а я постараюсь найти сынка Иванушку.
- У нас будут и доченька и сынок, родимый. Береги себя, - ответила Елена.
Странствия князя Ильи и его полусотни длились долго, им пришлось одолеть многие опасности. У них случались стычки с летучими королевскими отрядами. Леса для них были родным пристанищем. Под Вельском князь и его люди обошли все селения, монастыри и храмы, всюду спрашивали о судьбе серафимовских монахов, о приёмных младенцах. Но никто не видел исхода монахов из обители Святого Серафима, никто не знал, у кого появились в семьях приёмыши. Были и такие, кто давал кое–какие пояснения: "Да и как монахам было показаться на людях, ежели королевские воины проводили и лето и зиму в округе".
Поставив себя на место игумена Нифонта, Илья пришёл к выводу, что изгнанные монахи ушли лесами на восток, может быть, пробрались на Русь. Разделив под Вельском полусотню на два отряда, он отправил один отряд во главе с Глебом в сторону Слуцка, а сам с другим отрядом пошёл на Могилёв. Но и на этих путях ни князь Илья, ни сотский Глеб не нашли никаких следов монахов и младенца. Они заходили во все православные монастыри, но и там никто не слышал об изгнанниках из обители Святого Серафима. Прошли месяцы, а поиски ни к чему не привели. Илья уже потратил все деньги на корм и питание, взятые в Бреславле, и теперь надеялся пополнить кошель только в Могилёве - городе, принадлежащем Елене, если там не случилось перемен. К счастью, перемен не произошло, город оставался за вдовствующей королевой, и в нём стоял наместником Прокофий Татищев. Встретившись, князь и боярин порадовались, что живы и здоровы, а других радостей у них не оказалось. Когда Глеб с отрядом, как договаривались, добрался до Могилёва, Илья горестно отметил:
- Тщетны наши поиски, мой друг. Поди, Сигизмунд не изгнал монахов, а угнал их в Краков и там закабалил. Печально, но пора уходить в Бреславль.
Князь Илья и воины вернулись в замок Миндовга на исходе августа, проведя в поисках почти полгода. Елена встретила мужа радостно и спокойно, потому как боль по утраченному сыну сменилась ожиданием нового дитя.
- Может, опять сынок народится, так Иванушкой и назовём, - утешала Елена всё ещё пребывающего в горе Илью.
- Государыня–лебёдушка, роди мне девочку. Сердце просит, - гладя полный живот супруги, признался Илья.