Алексеев, в силу своей природной сдержанности и некоторой молчаливости, сперва только слушал коллег по кафедре, обсуждавших недавнее событие, "прогремевшее" по всей Европе и её дальним окраинам. Суть состояла в том, что российский император выступил в 1899 году с инициативой созыва первой в мировой истории конференции по разоружению. Николай II предлагал провести её в голландской столице Гааге. По этому вопросу академическая кафедра разделилась на два лагеря:
- Мирная инициатива государя может изменить мир к лучшему, избавить его от большинства военных конфликтов. Прежде всего крупных, общеевропейских.
- Военных конфликтов избежать практически нельзя. Об этом свидетельствуют и мировая история и история России.
- Но ограничение вооружений и разоружение части военной силы государств сделает менее заманчивой её применение при решении конфликтов.
- Государь и его министры не учли, что экономика Германии, Англии да и наша, российская, во многом преуспевает благодаря военным заказам. Это же известный факт.
- Военные заказы можно планомерно сокращать, доведя их до разумных пределов.
- Тогда любая армия, любое правительство лишается возможности должным образом подготовиться к вероятной или ожидаемой войне.
- Но и эти вопросы в сторону мира можно решить положительно на предлагаемой государем конференции в Гааге.
- Такой конференции однозначно не будет.
- Почему же не будет? Предложение сейчас изучается во всех европейских столицах. С ними знакомятся в Вашингтоне, Токио, даже в Стамбуле.
- Знакомство ещё не означает приветствие. Пока только в шведской печати появились публикации, одобряющие инициативу нашего царя. Газеты остального мира, кроме социалистических антиправительственных изданий, про разоружение пока помалкивают.
- Время на осмысление предложения ещё не прошло. Предложить Европе разоружиться - такого ещё не было.
- Значит, есть поле для размышлений, для политического волеизъявления монархов и республиканских правительств.
- Но ни те, ни другие разоружаться не посмеют.
Полковник Алексеев, к числу старожилов кафедры не относившийся, до того молчавший, позволил себе высказаться:
- Чтобы пойти на созыв конференции по разоружению, правителям надо иметь политические способности военных вождей.
- Вы хотите сказать, Михаил Васильевич, что наш государь таких способностей не имеет?
- Нет. Такой мысли я не утверждаю. Но каждый монарх во многом подвластен своему окружению. Вот о его политических способностях я и хочу сказать.
- Тогда ваше мнение: состоится ли в голландской Гааге конференция по разоружению или нет?
- Могу убеждённо сказать, что такой конференции на уровне глав правительств в обозримом будущем не предвидится.
- Обоснуйте ваше утверждение.
- Разоружение возможно только при добровольном обоюдном согласии. Но пойдёт ли на такой шаг османская Турция, которая цепляется за Балканы, Прусское королевство, превратившееся в Германскую империю, или Япония, которая размещает военные заказы где только можно? Вот в чём вопрос.
- Здесь спорить не приходится. В Стамбуле, Берлине и Токио никому из власть держащих разоружение даже не приснится.
- Тогда реальность созыва Гаагской конференции сводится практически к нулю. Значит, спорной проблемы простонет.
- А как же тогда понимать инициативу России, которая разошлась по европейским столицам?
- Думаю, что она останется для истории только инициативой российской дипломатии.
- И это всё?
- Конечно. Наши дипломаты, как порой кажется, лишены чувства реальности и потому демонстрируют европейским столицам отсутствие политических способностей.
- Резковато сказано, Михаил Васильевич. Но таковы наши сегодняшние реалии.
- Дай Бог, чтобы ими не обладали военные вожди России, за идеей разоружения не просмотрели вооружение соседей на континенте...
Алексеев до и после революционного потрясения 1917 года считал, что император Николай II обладал немалыми политическими способностями. Здесь он был противником тех, кто утверждал, что у последнего Романова "отсутствуют политические способности" управления Российским государством.
По умозаключениям Алексеева, государь свои политические решения принимал вовсе не под чьим-то влиянием. Николай II был человеком на российском престоле откровенно мягким, но не слабым. Непоколебимым он становился там, где ему не позволяли поступать иначе жизненные принципы. Хорошо известно, что в политике, при решении военных вопросов, как и в личной жизни, Николай II руководствовался "чистой совестью". Но при управлении государством такой метод далеко не всегда приносил ожидаемые плоды.
Поэтому инициатива российского императора о созыве В1899 году первой в мировой истории конференции по разоружению в Гааге, конечно же, была обречена на неуспех. Инициатива оказалась "гласом вопиющего в пустыне", под которой подразумевался мир на рубеже XX столетия. Мир, в котором назревала схватка за его передел.
Ещё при службе в Генеральном штабе, при преподавании в Николаевской академии за Алексеевым сослуживцы заметили нерасположенность к Германии, к её военной машине. Как-то раз Михаила Васильевича спросили:
- Почему у вас такая предвзятость в суждениях относительно Германии?
- Потому что она наиболее вероятный противник России в Европе.
- Но ведь при определённой раскладке сил Берлин может стать военным союзником России.
- Вполне возможно. Но прочного российско-германского союза не случится.
- Наши дипломаты, вернее, часть их, считают такой союз вполне вероятным.
- Союзу России и Германии не бывать. Париж не позволит. И Лондон, хотя с Британией мы почти всегда были и есть в натянутых отношениях.
- Вы имеете в виду французские вклады в наши банки?
- Конечно, их. И то, что мы с Францией не имеем общей государственной границы.
- Но ведь Германия может пойти, как уже не раз было, на Запад. Под Парижем же пруссаки стояли.
- Верно, стояли. Только почему-то на французских и бельгийских землях в Берлине свободного жизненного пространства никто не видит. Эльзас и Лотарингия - это не степи Малороссии.
- Вы не германофил.
- Решительно нет. Да и к тому же в Европе никто так не готовится к войне, как германский кайзер...
Показательно, что когда полковник Алексеев читал академические лекции по истории русского искусства, то он особо упоминал отдельные страницы ратной летописи России. Это были Ледовое побоище - победное творение князя Александра Невского, Ливонские походы царя Ивана Грозного, Семилетняя война, в ходе которой русские войска овладели прусской столицей - городом Берлином. При этом Алексеев всегда напоминал слушателям:
- Победы в войнах - лучшая традиция Русской армии. Она будет продолжена и в наши с вами годы...
Служба шла привычным чередом, без каких-то всплесков в карьере офицера-генштабиста, осевшего на много лет в столице. В 1904 году последовало присвоение "по высочайшему соизволению" долгожданного чина генерал-майора.
Так будущий полководец императора Николая II, Временного правительства и Белого движения в 47 лет вошёл в состав российского генералитета.
Вполне возможно, что на преподавательской работе профессор-генштабист мог достичь больших высот. По крайней мере, он имел немало задумок на новые военно-исторические труды. Михаил Васильевич даже заручился поддержкой на скорое будущее ряда издателей. Книги по истории Русской армии, особенно по Кавказской войне, пользовались спросом у читательской аудитории.
Но началась неожиданная для большинства сограждан война России с "неизвестной" Японией, и Алексеев, как когда-то в Русско-турецкую войну, отправляется на Дальний Восток по личному ходатайству.
30 октября его назначают генерал-квартирмейстером недавно сформированной 3-й Маньчжурской армии. Во главе её встал командующий Одесским военным округом генерал Каульбарс, отправивший на Дальний Восток окружной VIII армейский корпус генерала Мылова.
Алексеев отправлялся на Дальний Восток среди тысяч и тысяч добровольцев из числа нижних чинов, офицеров и генералов, медицинских сестёр и врачей. В 1904 году волна добровольческого порыва отправила на поля Маньчжурии лучшую часть патриотически настроенных россиян, прежде всего военной молодёжи.
Офицеры, и не только молодые, вольноопределяющиеся, другие военные, служители медицины писали в своих рапортах по команде такие слова:
"К чести Российского Отечества считаю, что моё армейское место сегодня на Дальнем Востоке...".
Глава вторая
НА ПОЛЯХ МАНЬЧЖУРИИ
Михаил Васильевич Алексеев, попрощавшись с семьёй, которая оставалась в столице, сел в поезд, следовавший до китайского Мукдена. Попутчиками были офицеры, почти все они были охотниками - то есть добровольцами.
Начиная от Омска вся железная дорога в восточном направлении была забита воинскими эшелонами. В Маньчжурию побатальонно перебрасывались полки и дивизии, батареи, различные воинские припасы, тылы. Навстречу двигались порожние железнодорожные составы и санитарные поезда с большими надписями и красными крестами на вагонах.
Алексеев по прибытии в действующую армию в числе большой группы офицеров Генерального штаба представился главнокомандующему, недавнему военному министру России. Настроение генерала от инфантерии А.Н. Куропаткина было приподнятое, даже торжественное. На немой вопрос новоприбывших штабной офицер ответил:
- Его превосходительство только что вернулся со станции, вручал Георгиевские кресты тяжело раненным бойцам за бой под Сандепу. Он сильно растрогался, видя нерастраченную бодрость духа русских солдат...
Куропаткин, одетый строго по форме, без "фронтовой вольности", с орденом Святого Георгия 4-й степени на груди, сразу узнал Алексеева, хорошо знакомого ему по войне на болгарской земле.
- Что, Алексеев, опять будем вместе? Как тогда в скобелевском отряде под Пленной?
- Опять, Алексей Николаевич. На новой войне.
- В Маньчжурию, ты, генштабист, наверно сам напросился?
- Рапортом по команде. Начальник Генерального штаба не отказал с первой просьбы.
- Молодец! Очень рад тебя видеть вновь рядом. Дай я тебя поцелую. Ведь мы же с тобой скобелевцы.
Главнокомандующий на глазах у всех обнял прибывшего генерал-майора.
- Как время-то летит. С тобой я познакомился, когда ты был пехотным прапорщиком Казанского полка. А теперь ты уже в генеральском звании, да ещё корпуса Генерального штаба.
- Но и вы на той войне у "белого генерала" штабом правили в чине полковника, ваше превосходительство.
- То была для России священная война. За веру православную, за свободу болгар. А здесь Восток. И подход к войне иной.
Куропаткин помолчал, потом принял представления других штаб-офицеров, прибывших из Санкт-Петербурга. На прощание сказал Михаилу Васильевичу:
- От нового генерал-квартирмейстера командующий 3-й Маньчжурской армией ждёт многого. Барон Каульбарс прежде всего хочет видеть в вас надёжного помощника. Толкового, тактически грамотного человека.
- Я постараюсь оправдать его надежды, ваше превосходительство.
- Что ж, такое заверение похвально. Телеграмма о вашем прибытии в штаб 3-й армии уже отправлена. Вопросы, просьбы ко мне есть?
- Никак нет. Вопросы могут быть только по службе.
- Хорошо. Тогда отправляйтесь на место. Заботьтесь прежде всего о духе солдата. Это определяет ход войны. И берегите людей, офицеров - с каждым боем потерь становится всё больше.
С таким напутствием генерал-майор Алексеев прибыл в армейский штаб генерала Каульбарса, где ему пришлось пробыть до самого окончания войны Российской империи со Страной восходящего солнца. Войны тактически и технически современной и поучительной.
Всю войну Михаил Васильевич прошёл в должности генерал-квартирмейстера штаба 3-й Маньчжурской армян. Интересно то, что армейцы называли генералов из столицы "калошными". Но применительно к генштабисту Алексееву такое прозвище как-то не пристало.
Армией командовал генерал от кавалерии барон А. В. Каульбарс, до Маньчжурии успешно командовавший Одесским военным округом.
- Рад вас видеть, Михаил Васильевич. С прибытием на войну. Телеграмма о вашем назначении за подписью Алексея Николаевича Куропаткина мною получена сегодня утром. Как добрались?
- Вполне сносно. Если не считать того, что за Иркутском пришлось поезду катить по льду Байкала.
- Издержки Транссибирской железной дороги. Так и не построили обходную ветку южнее озера. Зато какое зрелище, этот Байкал! И зимой, и летом.
- Я обратил внимание, ваше превосходительство, как медленно поступают в Маньчжурию подкрепления. Не более полубатальона в сутки, по моим расчётам.
- Это действительно так. Японцам намного проще - войска на континент они перебрасывают морем. Без помех, заметьте.
- А что наша броненосная эскадра в Порт-Артуре? Ей же воевать в море.
- Артур в осаде. После гибели вице-адмирала Степана Осиповича Макарова и броненосца "Петропавловск" наши моряки словно забыли о войне в море. Там теперь ходят только броненосцы адмирала Того.
- А как дела в 3-й Маньчжурской армии? Вернее, в нашей 3-й армии?
- Как и в других. Стоим в бою стойко, но каждый раз главнокомандующий Куропаткин приказывает армиям отходить на новые позиции.
- Но ведь в России от армии ждут только победы. Настрой общества и государя однозначен.
- Такие ожидания приходят в Маньчжурские армии с каждым письмом из дома. А успехов больших всё нет и нет. Впрочем, вы, Михаил Алексеевич, с этим скоро столкнётесь.
- С чего мне будет приказано начать исполнение обязанностей по службе, Александр Васильевич?
- Вам придётся завтра с утра отправиться на станцию Суятунь и провести там рекогносцировку японской позиции. Есть надежда, что Куропаткин даст приказ её атаковать.
- Приказание понятно. Какие будут к нему дополнения?
- Возьмите с собой двух-трёх штабных офицеров. И обязательно десяток казаков из забайкальцев, на всякий случай...
Профессор Николаевской академии Генерального штаба сразу заставил говорить о себе в 3-й Маньчжурской армии, так как лично отправлялся на самые опасные рекогносцировки. Часто он проводил их, как это было у Суятуня, под пушечным и ружейным огнём японцев. Те сразу усматривали в небольшой кучке неприятельских конников важные персоны, поэтому не жалели снарядов и патронов.
Был случай, когда разорвавшийся неподалёку японский снаряд, начиненный "шимозой", поразил осколками коня генерала, а его самого взрывной волной выбросило из седла. Алексеев отделался тогда сильными ушибами или, как говорили, "малой контузией". Сознание от удара о землю он всё же на минуту-другую потерял.
Соскочивший на землю конвойный казак-забайкалец растормошил контуженного:
- Ваш бродь, вставай. Слышишь, третий снаряд япошки в нас посылают. Пристреливаются, значит.
- Слышу. Как мой конь?
- Наповал. Все осколки бедолага принял на себя.
- Ещё кто-нибудь пострадал из людей?
- Нет, ваш бродь. Шимоза рванула перед вами. А вы были всех впереди. Только коней распугала по полю. Поди-ка сдержи испугавшегося коня. Не удержишь.
- Ты какого полка будешь, казак?
- Четвёртой сотни первого Аргунского полка Забайкальского войска. Приказной Христофор Алексеев.
- Тёзка значит. Помоги-ка встать.
Казак помог генералу встать на ноги. Подвёл ему своего Коня и подсадил в седло. К этому времени стали собираться другие участники рекогносцировки, испуганные взрывом снаряда кони которых понесли.
Оставшийся без лошади казак устроился за спиной одного из однополчан. Японская батарея послала удалявшимся русским ещё не один снаряд, но они падали то с недолётом, то с перелётом. Конники скакали молча. Только раз, повернувшись в седле, генерал-майор сказал приказному Алексееву:
- Что, тёзка! Вижу, не страшна тебе японская шимоза.
- Пообвык, ваш бродь. На войне с первых дён.
- Награды есть?
- Нет ещё.
- Значит, будет. За рекогносцировку и бесстрашие представлю тебя к медали "За храбрость". Георгиевский же крест заслужи в бою.
- Рад стараться.
- Смотри. В станицу с войны вернись кавалером Георгия. По виду ты из молодцов-забайкальцев...
Довольно скоро Михаил Васильевич понял, что многие неудачи русских войск в Маньчжурии напрямую связаны с личностью главнокомандующего. Куропаткин, боевой скобелевский начальник штаба, явно не годился для должности, которая требовала от него прежде всего самостоятельных, волевых решений. О наступательных действиях недавний военный министр России, похоже, даже и не помышлял.
Больше всего Алексеева коробило в личности главнокомандующего то, что он "собственноручно" отдавал инициативу на войне противной стороне. Японцы умудрялись браво наступать даже при меньших силах, постоянно грозя неприятелю обходными манёврами. Куропаткин же, обладая более многочисленной силой, даже не пытался охватить японские фланги. Речь шла о его тактической неподготовленности, он проигрывал маршалу Ивао Ояме во многом, и прежде всего в активности действий.
В "Аргентинском архиве" генерала Алексеева, который увидел свет в российском Отечестве в начале 90-х годов прошлого столетия благодаря заслугам его младшей дочери Веры Михайловны Алексеевой-Борель, хранится немало писем, которые Михаил Васильевич отправлял из Маньчжурии жене. В одном из них он пишет о том, как провёл декабрьский день Рождественского сочельника:
"...За столом сказали, что 25-го к 10 часам утра начальник штаба Главнокомандующего приглашает в Чансамутунь на совещание. Изображая из себя начальника штаба 3-й армии (Алексеев в то время исполнял его обязанности. – А. Ш.), я ранее 9 часов вверзился на обозную телегу и отправился за 8 вёрст. В вагоне церкви звонили к обедне; не попасть туда!
Один из приглашённых опоздал, а с его прибытием сели за стол. В половине разговоров зашёл сам Главнокомандующий, и дальнейшее совещание велось им, т.е. говорил, высказывая свои пожелания, неустановившиеся, без широты замысла, в которых за мелочами исчезла та общая идея, которая должна проникать всюду, не давая этим мелочам затемнять важное.
Пришли священники славословить, потом завтрак, но без участия самого Куропаткина.
Затем выяснение у генерала Сахарова (генерал от кавалерии, начальник полевого штаба главнокомандующего. - А Ш.) второстепенных вопросов, и около 4 часов я снова на своей телеге затрясся по... пути в Ваньшитунь.
Порт-Артур... Это совещание. Нет, не весело, не бодро возвращался я домой. Если теплится вера, то в массу, а не в личность, которая руководит и правит... нашей армией".
Алексею не мог забыть, каким был храбрецом Куропаткин под знамёнами прославленного Скобелева, который однажды сказал начальнику штаба своего отряда:
- Алексей Николаевич. Ты хорош на штабных должностях. На них тебе цены нет. Но не дай Бог тебе оказаться на Высокой самостоятельной должности…