Алексеев был наслышан об этих скобелевских словах. В Маньчжурии он понял, насколько прозорливо они были сказаны четверть века назад. Поэтому он и писал:
"...Если теплится вера, то в массу, а не в личность, которая руководит и правит... нашей армией".
Под массой Михаил Васильевич понимал нижних чинов, офицерство Русской армии в Маньчжурии. Под личностью - генерал-адъютанта Куропаткина, с годами растратившего немало лучших своих качеств, которыми блистал на болгарской земле.
Генерал-квартирмейстеру 3-й Маньчжурской армии не раз приходилось сталкиваться с главнокомандующим и в боевой обстановке. Показателен такой эпизод сражения у Сандепу в январе 1905 года, после которого русские войска отступили на север.
Алексеев находился в штабе армии. Около 12 часов дня ему позвонил начальник артиллерии куропаткинского штаба:
- Говорит начальник артиллерии штаба главнокомандующего. Кто на проводе?
- Генерал-квартирмейстер Алексеев.
- Возле вашего правого фланга изготовился для атаки 10-й корпус 2-й армии. Из его штаба мне только что доложили, что ваша армейская артиллерия до сих пор не начала огневой поддержки атаки корпуса. В чём дело?
- В штабе третьей армии нет приказа главнокомандующего о проведении огневой поддержки 10-го корпуса.
- Как нет! Об этом же говорилось на совещании у его превосходительства. Разве вы не присутствовали со своим командующим армией?
- Присутствовал. Но письменного приказа наш штаб так и не получил.
- Вы можете отдать приказ обстрелять армейской артиллерией японские позиции перед вашим соседом слева?
- Нет, не могу. У генерал-квартирмейстера, как вам известно, таких полномочий нет.
- Надо искать выход из положения. Полки 10-го корпуса уже вышли на исходные позиции для атаки. Что можно сделать?
- Выход, думаю, есть.
- Какой?
- На станции Суятунь стоит поезд главнокомандующего. Я скачу туда с просьбой отдать приказ об огневой поддержке атаки 10-го корпуса артиллерией нашей армии.
- Прекрасно. Только спешите. О решении главнокомандующем проинформируйте меня немедленно.
Куропаткин принял генерал-квартирмейстера в штабном вагоне, сидя за картой Южной Маньчжурии. На столе лежали телефонограммы и несколько неподписанных приказов.
- Ваше превосходительство. Начальник вашей артиллерии просит через меня отдать приказ о проведении огневой поддержки атаки соседнего 10-го корпуса. Цели нам известны.
Ответ главнокомандующего поразил спокойствием и благодушием:
- Огневая поддержка корпуса из армии генерала Гриппенберга от вас не потребуется.
- Позвольте спросить, почему?
- Я только что отправил приказ командующему 2-й армией ничего не предпринимать против японцев. Кроме атаки самого города Сандепу.
- Но в таком случае 10-й корпус пойдёт без огневой поддержки.
- Корпус останется на позиции. Атаковать Сандепу будут полки другого армейского корпуса.
- ?!
- Я решил не рисковать под Сандепу. Лишние потери вдали от границ России не нужны.
- Но, ваше превосходительство, идёт война. Как быть на ней без разумного риска?
- Войска надо беречь для решающего сражения. Я за них ответственен перед государем.
Михаил Васильевич писал о том случае из истории Русско-японской войны следующее:
"...С минуту на минуту можно было ожидать атаки -10-го корпуса, изолированной, неподдержанной. Полетели телеграммы, телефонограммы, и притом помимо прямого начальства. Куропаткин развенчал сразу своё звание Главнокомандующего и стал всем, если бы можно, до ротного командира включительно.
Атаку успели приостановить. Разъяснение лежало на столе Куропаткина - позиция по 2-й армии. Когда она была получена и почему сразу не попала в руки по адресу - не знаю.
В ночь на 14-е получено категорическое сообщение Гриппенберга, что Сандепу взят, но с утра от многих офицеров, командированных в соседние корпуса, стали поступать сначала сбивчивые, а потом определённые сведения, что самая главная часть этого селения обращена в обширное укрепление, весьма сильное. Эта-то часть и не взята, а если не взята она - не сделано ничего.
И тут, по-видимому, сделано немало промахов в отношении подготовки артиллериею разведки раньше, чем лезть.
А в результате... и 15 января, когда я продолжаю, ещё не окончено дело под Сандепу и вообще в западном районе. По-видимому, там понесены уже значительные потери, и как хотелось бы, чтобы они сплочены были успехом.
Но и теперь уже можно сказать, что нам недостаёт очень многого, кроме мною ранее высказанного: необходимость давать всякому действовать в пределах его обязанностей, самостоятельно, но под ответственностью...".
Всё же начальный успех атаки японских позиций у Сандепу был несомненный. От главнокомандующего требовалось только наращивать усилия, оперировать огневыми налётами армейской артиллерии, приказывать распорядительно. Или иначе говоря - командовать атакующими войсками. В таких случаях генерал Алексеев говорил нижестоящим военачальникам:
- Мало у вас ещё уменья вести бой. Много тратилось труда в мирное время на показную сторону армейской жизни".
- На войне надо воевать. Инициативно, тактически грамотно, стратегически верно.
- Нельзя атаку прерывать на полпути. Завершать только в случае явной неудачи, при несоразмерных боевых потерях или когда войска растеряют наступательный дух...
- Против австро-венгров и германцев надо воевать с учётом опыта войны в Маньчжурии. Опыт боев под Сандепу показывает, как не должно готовить наступление...
- Атака японских позиций у Сандепу была проиграна не полками, а армейским начальством. Которое не хотело побеждать…
Действительно, сражение за хорошо укреплённое китайское селение показало генерал-квартирмейстеру 3-й Маньчжурской армии, как нельзя воевать. Чем он, профессионал-оперативник, только ни занимался в дни проигранного русской армией сражения. Дни "пролетали" между телефонными разговорами, столом для служебных совещаний и беготнёй по штабу. Пришлось заниматься даже погрузкой батареи полевых пушек в железнодорожные вагоны, подменяя нижестоящего начальника.
Об оперативном же руководстве армейскими дивизиями, изготовившимися для атак, которые так и не состоялись, не было и речи. А ведь это было прямой служебной обязанностью генерал-квартирмейстера полевой армии. И никого другого, кроме командующего 3-й Маньчжурской армией генерала от кавалерии Каульбарса. У Алексеева с ним состоялся непростой разговор:
- Александр Васильевич. Имею смелость заметить, что, в случае приказа главнокомандующего перейти в наступление, оперативное управление мы можем утратить.
- Откуда вы взяли, что Куропаткин прикажет нашей армии наступать?
- Соседняя армия, как явствует из полученных телефонограмм, уже имеет частные успехи.
- Ну и что из этого?
- В таком случае тактически верным будет приказ главнокомандующего о расширении фронта атаки за счёт войск нашей армии.
- Такого приказа, Михаил Васильевич, мы не получим.
- Почему?
- Главнокомандующему известны не только частные успехи соседей, но и их частные неудачи. К тому же армия уважаемого мною Оскара-Фердинанда Гриппенберга несёт большие потери. Даже при его шведской настойчивости успеха здесь не будет.
- Тогда как, по вашему мнению, поступит главнокомандующий? Будет он добиваться победы под Сандепу или прикажет атакующему корпусу вернуться на исходные позиции?
- Будьте уверены, Михаил Васильевич, в том, что войскам будет приказано отступить. Я жду телефонограммы с таким приказом с минуты на минуту.
- Но такое решение будет тактически неверно.
- Тактически неверно оно будет только в ваших устах. От своих штабистов Куропаткин таких слов не услышит. По крайней мере, пока он исполняет должность главнокомандующего.
- Но ведь должен же ему кто-то об этом сказать?
- Алексей Николаевич не любит, когда его поучает кто- то из подчинённых ему генералов. Пусть даже и тактически правильно. Учтите это на будущее. Вам, Алексеев, ещё служить и служить...
Действительно, в тот день, 16 января, главнокомандующий Куропаткин отказался от дальнейшего достижения задуманной им цели. Ему вновь изменили решительность и последовательность в выполнении принятых и утверждённых операционных планов.
Повторялась ситуация предыдущих сражений. В куропаткинском штабе был отдан приказ войскам 3-й Маньчжурской армии отойти на позиции, занимаемые до 11 января:
"Атаку Сандепу прекратить. Полкам занять исходные позиции. Командирам обратить внимание на инженерное оборудование позиций батальонов и рот. Куропаткин".
В полках 10-корпуса не только офицеры, но и рядовые солдаты после неудачного сражения говорили друг другу:
- Сандепу едва не взяли, а теперь отступили назад...
- А для чего тогда столько людей потеряли? Чтобы японцы победу праздновали и себя славили...
- Для чего, скажите, братцы, мы атаковали эту Сандепу? Кому она была нужна?
- Почему порт-артурские стрелки сражаются, а мы только валенки протираем по китайским огородам...
Такие разговоры слышали и штабисты Каульбарса, и он сам. Старших начальников откровенно тревожило то, что подобные "упаднические" разговоры велись открыто. Если полковые и батальонные командиры в силу своего служебного положения ещё "отмалчивались", то младшие офицеры, особенно те, кто прибыл в Маньчжурию добровольцами, не сдерживались.
Алексеев имел разговор с одним из таких "охотников". Поручика Евгения Ковалевского он знал по инспекции лейб-гвардии Финляндского полка. Тогда командир сумел представить инспектирующим генштабистам свою пехотную роту "сколоченным" боевым коллективом. Финляндцы радовали глаз выправкой, подтянутостью, знанием ружейных приёмов и "примерной" стрельбой по мишеням на полковом стрельбище.
Ковалевский прибыл на войну после ряда рапортов на имя командующего Гвардией. В конце концов настойчивого ротного отпустили, и он стал командиром стрелковой роты сибиряков-второочередников из Енисейского края. О том, как воевал лейб-гвардеец, говорил орден Святой Анны с мечами.
- За что орден с мечами?
- За разведку боем у деревни Ляомынь у реки Ялу. Полк состоял в Восточном отряде генерала Засулича на Тюренченском участке.
- Похвально. Начало войны и уже орденская награда. На роту сколько главнокомандующий дал Георгиев?
- Наградил щедро, грех жаловаться. Четыре креста на роту пожаловал.
- А ротным офицерам?
- Золотое оружие "За храбрость" получил прапорщик Павел Дмитриев. Родом из томских староверов. Храбрец выше всяких похвал.
- Продвижение по службе Дмитриеву дано было?
- Нет. Саблей с Георгиевским темляком его наградили за доблесть и за тяжёлое ранение. Когда брали японские окопы, первым ворвался. А в рукопашной попал под взрыв гранаты.
- И где он сейчас?
- Врачи-хирурги из полевого госпиталя вторую ногу ему спасли. Из армии отчислен по чистой инвалидности. Представление на чин подпоручика главнокомандующий подписал ему в день получения. Всё дано по справедливости.
- При Сандепу где ваша рота находилась?
- В первой атакующей линии полка. Мои сибирские стрелки целый день промаялись, а в атаку так и не сходили. Хотя потери понесли.
- Это когда японские батареи обстреляли на передовой наши окопы?
- Точно так. Четверых осколками легко задело. Они и роту не оставляли для перевязки. Одного наповал, полковой батюшка уже под ночь отпел. Хороший боец был, взводный унтер-офицер. Георгия четвёртой степени имел за Китайский поход.
- Настроение как у ваших солдат после отхода от Сандепу? Ропщут, как в других полках?
- Ропщут, но не столь слышно. Сибиряки - народ сдержанный от природы. Только приговаривают.
- Что приговаривают?
- Мол, на наш век в Маньчжурии боев хватит. Если не вчера, так завтра с японцами повоюем на штыках.
- А ты, поручик, что на сей счёт думаешь? Если, разумеется, это не секрет.
- Секрета нет. Я из лейб-гвардии Финляндского полка перевёлся в Сибирский стрелковый, чтобы повоевать за Отечество, а не в манёвры играть с ретирадой каждый раз только назад.
- Ничего, не отчаивайся. Война только зачинается. Будут у нас, поручик, ещё победные дела.
- Дай Бог, чтобы они случились уже завтра...
В 1914 году, в самом начале Первой мировой войны Алексееву, генерал-лейтенанту и начальнику штаба Юго-Западного фронта, довелось ещё раз услышать имя Павла Дмитриева, ротного командира лейб-гвардии Финляндского полка. Его пехотинцы штурмовали "пулемётную горку" германцев. Высоту взяли яростным приступом, но от роты осталось только две трети. Среди погибших оказался и Дмитриев.
Сведения о потерях финляндцев в тех атаках в штаб 1-й Гвардейской пехотной дивизии почему-то, поступили с большим опозданием. Но донесение о взятии "пулемётной горки" пришло без промедления. Капитана Дмитриева представили к награждению орденом Святого Георгия 4-й степени и внесли в списки на замещение освободившихся после первых боев должностей батальонных командиров.
Георгиевская дума Гвардейского корпуса, не откладывая дел на завтра, утвердила наградное представление. Оно было отправлено с фельдъегерем на высочайшее рассмотрение в Санкт-Петербург. Через день туда же поступили списки погибших в полках Гвардии в последних боях. В них значился и капитан Дмитриев. Поскольку в старой России тогда героев посмертно не награждали, то начальник императорской канцелярии собственноручно написал на представлении к ордену следующее:
"Представлено ошибочно по причине гибели отличившегося в боях капитана лейб-гвардии Финляндского полка Дмитриева. Сдать в архив".
Вспоминал офицера-финляндца Михаил Васильевич и тогда, когда ему пришлось, как начальнику штаба Киевского военного округа, знакомиться с материалами по истории Русско-японской войны 1904-1905 годов. Созданная при Генеральном штабе военно-историческая комиссия собрала обширнейшие материалы.
Среди прочего Алексеев особенно пристрастно изучал материалы первых боев, в том числе и на реке Ялу (по-китайски, Ялуцзян). Поражало то, что Восточному отряду под командованием генерала М. И. Засулича, состоявшему на речном рубеже из отборных воинских частей, командование Маньчжурской армии приказало отступить, а не удерживать позиции. А сил у русских имелось здесь вполне достаточно: 3-я и 6-я Восточно-Сибирские стрелковые дивизии с их штатными артиллерийскими бригадами (20 батальонов пехоты и 64 полевых орудия), отдельная Забайкальская казачья бригада, Аргунский и Уссурийский казачьи полки (всего 24 казачьи сотни).
Поражало и другое в начавшейся войне: полная инженерная неподготовленность войск. Не случайно один из иностранных военных наблюдателей, состоявших при штабе 1-й японской армии генерала Темасады Куроки, английский капитан Р. А. Винсент так отозвался о русских Нолевых укреплениях на реке Ялу:
"Русские укрепления были самые первобытные. Расположение орудий на горах севернее Тюренчена было, можно сказать, совсем не прикрыто. Немного земли было насыпано около орудий, но не орудийных окопов, закрытия для прислуги не было вовсе.
Пехотные окопы вдоль подошвы гор были просто брустверы из нарезанного здесь же дёрна. Они были одеты ветками без всякой попытки к маскировке, не имели никаких искусственных препятствий впереди, не давали укрытия для голов и мало защищали от шрапнельного огня".
Тогда же генерал-лейтенант Алексеев приказал подготовить за своей подписью шифрованную телеграмму в штабы окружных штабов:
"Провести в полках и артиллерийских бригадах показательные учения по отрытию окопов и сооружению батарейных позиций с учётом войны с Японией. Присутствие всех ротных и батарейных командиров на учениях обязательно. Об исполнении доложить в месячный срок. Начштаба округа генерал Алексеев".
Несколько позднее в штабе 3-й Маньчжурской армии стали известны все обстоятельства событий у Сандепу. Говорили, что Куропаткин в душе был против, но уступил требовательным телеграммам российской столицы.
Наступление на Сандепу, как задумывалось в штабе главнокомандующего, началось ночью. Его предворяла артиллерийская подготовка из лёгких, скорострельных полевых орудий. Поэтому вражеские окопы оказались неповреждёнными, а батареи японцев неподавленными. Две трети артиллерии наступавшей 2-й Маньчжурской армии (вновь!) оказались в резерве. 1-й Сибирский корпус генерала Г. К. Штакельберга быстрой атакой захватил всю линию реки Ханьхэ. Оборонявшиеся здесь японцы бежали.
К 22.00 следующего дня корпус выполнил поставленную перед ним задачу. Стрелки-сибиряки захватили укреплённые селения Сумапу и Хэгоутай, выбив из них японцев. Однако после ночного успеха наступление развивалось крайне медленно и застать в дальнейшем японское командование врасплох не удалось. Главнокомандующий Куропаткин даже не пытался ввести в дело готовые к атаке полки и дивизии 3-й Маньчжурской армии генерала Каульбарса.
Зато его соперник маршал Ивао Ояма немедленно стал усиливать свой левый фланг, подвергнувшийся сильной атаке. Чтобы парировать удар противника, он подтянул сюда значительную часть резервов. Значительно был усилен и без того немалый гарнизон большого китайского селения Сандепу, который с высоты господствовал над окружающей местностью. Его тактически выгодное положение стороны хорошо понимали.
Всё утро следующего дня русская артиллерия бомбардировала Сандепу и прилегающие к нему позиции японцев, но без видимого успеха. Ровная местность, убранные поля гаоляна перед Сандепу были покрыты тонкой коркой льда. Сильный туман затруднял движение наступающих войск. Командиры батальонов и рот теряли ориентировку.
Из-за стелющегося по земле тумана часть атакующих полков перемешалась и вместо восточного направления взяла юго-восточное. В 600-800 шагах от ближайших глинобитных домов Сандепу наступавшие стрелки залегли. В течение шести часов, до самого сигнала к атаке, люди находились под ружейным огнём японцев, стрелявших из-за укрытий.
Командир 14-й дивизии, непосредственно наступавшей на Сандепу, генерал С. И. Русанов тщетно искал корпусного начальника, чтобы доложить ему обстановку. Не получив подкреплений и артиллерийской поддержки, дивизионный командир не осмелился начать общую атаку. Однако ночью два полка его дивизии ворвались в какую-то большую китайскую деревню, из которой после рукопашного боя бежала японская пехота.
Ночной успех дал повод генералу Русанову под утро отправить в штаб корпуса следующее боевое донесение:
"Дивизия поставленную задачу выполнила. Сандепу, вся разрушенная артогнём, в наших руках".
Через час об этом ночном успехе стало известно главнокомандующему. Генерал от инфантерии Куропаткин отдал следующий приказ командующему 2-й Маньчжурской армией Гриппенбергу:
"Воздержитесь от дальнейшей атаки, ограничиваясь удержанием Сандепу".
Куропаткин почему-то посчитал это укреплённое китайское селение "ключом" ко всей японской оборонительной позиции. В действительности Сандепу был только одним из её узловых пунктов.