Наконец шум утих, наступило выжидательное молчание. Судье пришлось уступить: он раздраженным тоном велел ей присягать по-своему. Жанна тотчас опустилась на колени; когда она возложила руки на Евангелие, тот же английский солдат не удержался и воскликнул:
- Клянусь Богом, будь она англичанкой, мы бы мигом вызволили ее отсюда!
Он отдавал ей должное, как один воин - другому. Но какой укор французам и их королю! Как жаль, что Орлеан не слыхал этих слов! Я уверен, что благодарный город, который обожал ее, поднялся бы и все жители до единого пошли на Руан. Есть слова, которые обжигают человека нестерпимым стыдом и так и остаются выжженными в его памяти. Так выжжены у меня в памяти слова английского солдата.
Когда Жанна дала присягу, Кошон спросил, как ее имя, где она родилась, в какой семье и сколько ей лет. На все это она ответила. Потом он спросил, чему она училась.
- Мать научила меня молитвам: "Отче наш", "Богородица" и "Верую". Всему, что я знаю, меня выучила мать.
Эта ненужные вопросы длились еще довольно долго. Все устали, кроме Жанны. Судьи приготовились расходиться. Кошон пригрозил Жанне, что попытки к бегству будут считаться за доказательства ее виновности. Странная логика!
Она ответила просто:
- Я не считаю себя связанной этим запрещением. Я убежала бы, если бы могла, - тут я не давала никаких обещаний и не дам.
Потом она пожаловалась на тяжесть оков и просила снять их, потому что ее неусыпно стерегли, и оковы были не нужны. Епископ отказал, напомнив, что она уже дважды пыталась бежать. Жанна д'Арк была слишком гордой, чтобы настаивать. Готовясь выйти вместе со стражей, она сказала только:
- Это правда, что я хотела бежать, и теперь хочу. - И добавила так жалобно, что тронула бы любого: - Ведь это право каждого узника.
И она ушла из зала среди общего безмолвия, в котором слышнее звенели ее ужасные цепи, надрывая мне сердце.
Какое необычайное присутствие духа! Ее невозможно было застать врасплох. Она увидела Ноэля и меня сразу, как только села на скамью, и мы вспыхнули от волнения, но ее лицо ничего не выразило и ничего не выдало. Десятки раз за этот день глаза ее останавливались на нас, но она ничем не показала, что узнает нас. Другая вздрогнула бы при виде нас - и тогда нам пришлось бы плохо.
Мы медленно возвращались домой, погруженные в свою печаль и не обменявшись ни словом.
Глава VI
ДЕВА СТАВИТ В ТУПИК СВОИХ ПРОТИВНИКОВ
Вечером Маншон сообщил мне, что Кошон спрятал в амбразуре окна писцов, которые должны были извращать ответы Жанны. Неслыханная жестокость и неслыханное бесстыдство! Однако замысел не удался. У писцов была совесть: гнусное поручение возмутило их, и они честно записали все, как было. За это Кошон осыпал их проклятиями, прогнал и пригрозил утопить - его любимая, часто повторяемая угроза. Слух об этом разнесся, вызвал много нежелательных толков, и теперь Кошон вряд ли отважится на новую попытку. Я услышал это с удовольствием.
Придя в крепость на следующее утро, мы застали там перемены. Часовня не могла вместить всех. Заседания суда перенесли в просторное помещение, смежное с большим залом замка. Число судей увеличили до шестидесяти двух и всё против одной неграмотной девушки, которой неоткуда было ждать помощи.
Привели обвиняемую. Она была все так же бледна, но так же бодра, как и в первый день. Не удивительно ли? Накануне она пять часов просидела с цепями на коленях, на неудобной скамье, затравленная, запугиваемая всем этим зловещим синклитом, - и ни разу не освежилась даже глотком воды; никто ей этого не предложил. И если я сумел обрисовать ее вам, то вы догадаетесь, что сама она ничего не попросила. Ночь она провела в холодной клетке, обремененная цепями, но была по-прежнему спокойна, тверда и готова к борьбе; единственная среди собравшихся, она не выказывала после вчерашнего никаких признаков утомления.
А ее глаза - ах, если б вы видели их, ваше сердце разорвалось бы! Видали ли вы когда-нибудь, сколько затаенного огня, раненой гордости, непобежденной и непобедимой отваги в глазах пойманного орла, - не правда ли, вам становилось нестерпимо стыдно от его немого упрека? Таковы были ее глаза. Как много умели сказать эти чудесные глаза! Всегда и при любых обстоятельствах они красноречиво выражали все ее чувства со всеми их бесконечными оттенками. В них таились и щедрые лучи солнца, и задумчивые мирные сумерки, и опустошительные грозы. Не было в мире очей, подобных этим. Так кажется мне; и все, кто имел счастье их видеть, скажут то же самое.
Судебное заседание началось. С чего же оно началось - как вы думаете? С того же, что и первое: с тех же споров, которые уже были улажены накануне после стольких препирательств. Епископ начал так:
- Теперь ты должна дать присягу, без всяких оговорок, что ответишь правдиво на все вопросы.
Жанна сказала спокойно:
- Я уже давала присягу вчера, монсеньёр; этого достаточно.
Епископ; стал настаивать, все больше раздражаясь. Жанна качала головой и молчала. Наконец она сказала:
- Я вчера присягала - этого довольно. - И добавила со вздохом: - Право же, вы чересчур притесняете меня.
Епископ продолжал настаивать, но ничего не мог поделать. Наконец он вынужден был отступиться и поручил допрос старому мастеру на всякие коварные ловушки - доктору богословия Бопэру. Заметьте, как искусно этот хитрец задал свой первый вопрос - небрежно и словно между прочим; это хороший способ застать человека врасплох.
- Дело обстоит очень просто, Жанна: ты должна откровенно отвечать на мои вопросы, ведь ты в этом клялась.
Но он потерпел неудачу. Жанна не дремала. Она разгадала его хитрость и сказала:
- Нет. Ты можешь спросить такое, на что я отвечать не могу и не стану. - Потом ей, должно быть, подумалось, как непристойны для служителей церкви эти попытки проникнуть в то, что сам Господь запечатлел печатью тайны, и она добавила предостерегающе: - Если вы все обо мне знаете, вам бы лучше не трогать меня. Все, что я делала, я делала по велению Господа.
Бопэр переменил тактику и начал с другого конца. Он попробовал подкрасться к ней под прикрытием невинных и незначащих вопросов:
- Обучалась ли ты дома какому-нибудь ремеслу?
- Да, я умею шить и прясть. - И тут непобедимый воин, победительница при Патэ, та, что укротила льва Тальбота, освободила Орлеан, вернула королю корону и командовала армиями целой страны, гордо выпрямилась, тряхнула головой и сказала с наивным самодовольством: - В этом я могу поспорить с любой женщиной Руана.
Раздались шумные одобрения, - это понравилось Жанне, - и многие приветливо заулыбались ей. Но Кошон гневно приказал соблюдать тишину.
Бопэр задал еще несколько вопросов. А потом:
- Чем еще ты занималась дома?
- Я помогала матери по хозяйству и пасла коров и овец.
Голос ее слегка дрогнул, но это не было замечено. А я вспомнил минувшие счастливые дни и некоторое время не видел, что я пишу.
Бопэр продолжал осторожно подбираться к запретной теме и наконец повторил вопрос, на который она уже однажды отказалась отвечать, а именно: причащалась ли она в какие-либо праздники, кроме пасхи.
Жанна сказала только:
- Passez outre, - то есть "спрашивайте лучше о том, во что вам дозволено совать нос".
Я услышал, как один из судей сказал своему соседу:
- Допрашиваемые обычно тупеют, и их легко сбить с толку, запутать и запугать, но эту девочку не запугаешь и не застигнешь врасплох.
Но вот зал насторожился и стал слушать особенно жадно: Бопэр опрашивал о Голосах, возбуждавших общее любопытство. Он хотел вызвать Жанну на неосторожные ответы, которые показали бы, что Голоса иной раз давали ей дурные советы, - а следовательно, исходили от дьявола, но не от Бога. Если она имела дело с дьяволом - ей была прямая дорога на костер, а это и было нужно суду.
- Когда ты впервые услышала эти Голоса?
- Мне было тринадцать лет, когда я впервые услыхала Голос. Он наставлял меня к праведной жизни. Я испугалась. Это было в полдень, летом, у нас в саду.
- Ты в тот день постилась?
- Да.
- А накануне?
- Нет.
- Откуда слышался Голос?
- Справа, со стороны церкви.
- А сияние при этом было?
- О да! Яркое сияние. И с тех пор как я приехала во Францию, мне тоже очень явственно слышались Голоса.
- Какой же это был Голос?
- Очень благозвучный, и я сразу подумала, что он от Бога. Когда я услыхала его в третий раз, я поняла, что это ангел.
- И ты понимала его?
- Без труда. Он всегда говорил внятно.
- Что же он советовал тебе для спасения души?
- Он велел мне жить праведно и не пропускать церковных служб. И еще говорил, что мне надо идти во Францию.
- А когда тебе являлось видение, какой оно принимало облик?
Жанна подозрительно взглянула на священника и ответила:
- Этого я не скажу.
- И часто ты слышала Голос?
- Да. Дважды, а то и трижды в неделю. Он повторял мне: "Покинь свой дом и ступай во Францию".
- А отцу известно было твое намерение?
- Нет. Голос говорил: "Ступай во Францию", и я не могла дольше оставаться дома.
- А что еще он тебе говорил?
- Что мне суждено снять осаду Орлеана.
- И это все?
- Нет. Он повелевал мне идти в Вокулёр, и там Робер де Бодрикур даст мне солдат, чтобы отправиться во Францию; а я отвечала, что я бедная девушка, и не умею ни сидеть на коне, ни воевать.
Она рассказала, сколько препятствий встретила в Вокулёре и как наконец получила солдат и отправилась в путь.
- Как ты оделась в поход?
Суд в Пуатье особо разъяснил, что если Бог поручил ей мужское дело, то и одежда ей подобала мужская, и никакого греха в том не было; но Руанский суд готов был пустить в ход против Жанны любое оружие, даже брошенное и признанное негодным. К вопросу об одежде он возвращался еще не раз.
- Я оделась в мужскую одежду и опоясалась мечом, который мне дал Робер де Бодрикур, другого оружия у меня не было.
- Кто же посоветовал тебе надеть мужскую одежду?
Жанна опять почуяла недоброе. Она отказалась отвечать.
Вопрос повторили.
Она снова отказалась.
- Отвечай. Суд тебе приказывает.
- Passez outre, - вот все, что она сказала.
Бопэру пришлось временно отступить.
- Что говорил тебе Бодрикур, когда провожал тебя?
- Он взял с солдат обещание охранять меня, а мне сказал: "Поезжай, и будь что будет!" ("Advienne que pourra!").
После множества других вопросов ее снова спросили про ее одежду. Она сказала, что носить мужскую одежду ей было необходимо.
- Так советовали тебе Голоса?
На это Жанна сказала спокойно:
- Голоса всегда давали мне хорошие советы.
Больше от нее ничего не сумели добиться; стали спрашивать о другом, в том числе о первой встрече с королем в Шиноне. Она сказала, что узнала короля, которого никогда прежде не видела, благодаря указанию Голосов. Ее расспрашивали о всех подробностях этой встречи. И наконец:
- А теперь ты слышишь эти Голоса?
- Да, ежедневно.
- Чего ты просишь у них?
- Я никогда ничего не просила у них для себя, кроме спасения души.
- Итак, значит, Голос неизменно приказывал тебе быть при войске?
Это он опять подкрадывался к ней. Она отвечала:
- Он велел мне оставаться в Сен-Дени. Я повиновалась бы, если бы могла, но я была ранена, и рыцари увезли меня силой.
- Когда ты была ранена?
- Во рву перед Парижем, во время штурма.
Следующий вопрос показывает, куда клонил Бопэр:
- А это было не в праздник?
Понимаете? Они считали, что если Голос исходил с небес, то он едва ли посоветовал бы осквернить праздник кровопролитием.
Жанна на мгновение смутилась, потом ответила:
- Да, это было в праздник.
- Тогда отвечай: разве не грех, по-твоему, сражаться в такой день?
Этот выстрел мог бы пробить первую брешь в стене, которая до сих пор стояла несокрушимо. В зале наступила тишина, и видно было, что все напряженно ждут. Но Жанна разочаровала судей. Она сделала легкое движение рукой, точно отгоняла муху, и сказала пренебрежительно:
- Passez outre.
На многих суровых лицах заиграли улыбки, а некоторые даже откровенно рассмеялись. Западню готовили так долго и так старательно, и вот она захлопнулась, но - оказалась пуста!
На этом суд прервал заседание. Оно длилось много часов, и все крайне устали. Большую часть времени отняли, казалось бы, ненужные и бесцельные вопросы: о Шиноне, об изгнанном герцоге Орлеанском, о первом послании Жанны к англичанам и тому подобном, но все эти по видимости случайные вопросы изобиловали скрытыми ловушками. Жанна благополучно избегала их все: одни благодаря той особой удаче, которая сопутствует невинности и неведению; иные - по счастливой случайности, а иные с помощью лучшего своего советчика: необыкновенно ясного и быстрого ума.
Эта ежедневная злобная травля одинокой, беззащитной девушки, закованной в цепи, длилась очень долго - свора догов и ищеек нашла себе достойную забаву: травить котенка. Я могу привести показания, данные под присягой, что именно так оно и было с первого дня до последнего. Спустя четверть века после гибели бедной Жанны папа римский созвал особый суд для пересмотра ее дела; справедливое решение этого суда очистило ее славное имя от всякого пятна и навеки заклеймило позором Руанский трибунал. Маншон и некоторые другие его участники были вызваны на Оправдательный Процесс в качестве свидетелей. Вспоминая гнусные ухищрения, о которых я вам рассказываю, Маншон показал следующее (и это стало теперь официальным историческим документом):
"Когда Жанна говорила о своих видениях, ее прерывали почти на каждом слове. Ее мучили бесконечными допросами о всевозможных вещах. Утренний допрос почти каждый день длился часа три-четыре; из него отбиралось все наиболее трудное, и это служило материалом для вечерних допросов; они тоже продолжались часа два-три. Допрашивающий поминутно перескакивал с одного предмета на другой; несмотря на это, она всегда отвечала удивительно мудро и обнаруживала необыкновенную память. Часто она поправляла судей, говоря: "На это я уже отвечала, справьтесь у протоколиста", то есть у меня".
А вот что показал один из судей Жанны. И не забудьте, что эти свидетели описывают не каких-нибудь два-три дня, а томительно долгую вереницу дней:
"Ей задавали мудреные вопросы, но она отлично с ними справлялась. Иногда допрашивающий внезапно менял тему, чтобы проверить, не станет ли она противоречить себе. Ее томили двух - и трехчасовыми допросами, после которых сами судьи крайне уставали. Ей ставили такие ловушки, из которых самый опытный человек мог бы выпутаться лишь с величайшим трудом. Она отвечала столь разумно, что все три недели я думал, что она отвечает по внушению свыше".
Теперь вы видите, что я правильно изобразил ее вам. Ведь это показали под присягой те самые священники, которые нарочно были отобраны в этот страшный трибунал за ученость, за опытность, за остроту ума и за сильное предубеждение против обвиняемой. Даже по их словам выходит, что бедная деревенская девушка более чем успешно состязалась с шестьюдесятью двумя учеными мужами. Вот оно как! Они пришли туда из Парижского университета, а она - из овечьего загона и коровника! Да, она поистине велика и достойна изумления! Потребовалось шесть тысяч лет, чтобы на земле появилось это чудо; а другой, подобной ей, не будет и через пятьдесят тысяч лет. Я убежден в этом.
Глава VII
ТЩЕТНЫЕ ХИТРОСТИ
Третье заседание суда состоялось на следующий день, 24 февраля, в той же просторной зале. С чего оно началось? Да опять с того же. Когда были закончены все приготовления и шестьдесят два судьи в мантиях расселись по креслам, а стража стала по местам, Кошон с высоты своего трена приказал Жанне положить руки на евангелие и поклясться, что она будет отвечать без утайки обо всем, о чем бы ее ни спросили.
Глаза Жанны сверкнули, и она встала; выпрямившись с благородной гордостью и обратись к епископу, она сказала:
- Остерегитесь, монсеньёр! Вы злоупотребляете своей властью и берете на себя слишком уж тяжкую ответственность.
Это вызвало большое волнение, а Кошон пригрозил немедленно произнести приговор, если она не повинуется. Я весь похолодел, да и многие вокруг заметно побледнели - это ведь означало костер! Но Жанна все еще стоя, ответила гордо и спокойно:
- Осудить меня, не имея на то права, не может даже все духовенство Руана и Парижа.
Это снова вызвало шум, выражавший главным образом одобрение. Жанна седа. Епископ все еще настаивал. Она сказала:
- Я уже присягала. Этого довольно.
Епископ закричал:
- Отказываясь присягнуть, ты навлекаешь на себя подозрения!
- Пусть будет так. Я присягала. Довольно.
Епископ не отступался. Жанна сказала, что будет говорить, что знает, но не все, что знает. Епископ продолжал грозить, пока она не сказала устало:
- Я была послана Богом. Больше мне здесь делать нечего. Отпустите меня к Господу, пославшему меня.
Больно было слушать ее. Ведь это значило: вам нужна моя жизнь, так возьмите же ее и оставьте меня в покое.
Епископ все еще бушевал:
- Еще раз приказываю тебе!..
Жанна прервала его небрежным "Passez outre!" - и Кошон прекратил борьбу, но на этот раз предложил некий компромисс. Жанна своим ясным умом тотчас поняла, что это сулит ей некоторое облегчение, и охотно согласилась. Теперь ей предстояло меньше неожиданностей: в безбрежном океане вопросов был все же проложен какой-то курс, которого им придется держаться. Она присягнула, "что будет говорить правду обо всем, что значится в обвинительном акте". Епископу пришлось обещать больше, чем он хотел и чем намерен был выполнить.
По его приказанию Бопэр возобновил допрос. Дело было великим постом, и они надеялись уличить Жанну в каком-нибудь упущении по части религиозных обрядов. Я мог бы сказать им, что они надеялись напрасно. Ее вера была для нее самой жизнью!
- Когда ты в последний раз пила или ела?
Если бы она проглотила хоть крошку, ничто не было бы ей оправданием ни молодость, ни скудость тюремной пищи: ей предъявили бы опасное обвинение в пренебрежении к церковным обрядам.
- Я не пила и не ела со вчерашнего полудня.
Священник вновь начал спрашивать о Голосах:
- Когда ты слышала Голос?
- Вчера и сегодня.
- В какое время?
- Вчера это было утром.
- Что ты делала в это время?
- Я спала - это меня пробудило.
- Он до тебя дотронулся?
- Нет, он разбудил меня, не дотрагиваясь.
- И что же, ты поблагодарила его? Ты стала на колени?
Он имел в виду дьявола и надеялся доказать, что она преклоняла колени перед врагом Бога и людей.