- Да, я поблагодарила его и стала на колени на постели, к которой я прикована; я сложила руки и просила его предстательствовать за меня перед Господом: да вразумит меня и наставит, как отвечать на суде.
- Что сказал на это Голос?
- Он велел мне отвечать без боязни, и Господь мне поможет. - Тут она повернулась к Кошону и сказала: - Вы взялись судить меня, а я опять говорю вам: берегитесь! Воистину я послана Богом, и вы подвергаете себя большой опасности.
Бопэр спросил, не случается ли Голосу впадать в противоречия?
- Нет, он никогда не противоречит себе. Вот и сегодня он снова велел мне отвечать смело.
- Это он запретил тебе отвечать на некоторые вопросы?
- Об этом я вам ничего не скажу. Мне бывают откровения, касающиеся короля, моего повелителя, и об этом я вам не скажу. - Она пришла в сильное волнение, на глазах ее выступили слезы, и она сказала горячо: - Я верю, так же крепко, как верю в христианское вероучение и в то, что Спаситель искупил нас, грешников, - что этим Голосом мне вещает Господь!
На дальнейшие вопросы относительно Голоса она сказала, что ей не дозволено всего говорить.
- Ты думаешь, что прогневишь Бога, если откроешь нам всю правду?
- Голос повелевает мне хранить иные из откровений для одного только короля, а не для вас; еще вчера он вещал мне нечто такое, что королю надо бы знать, - у него будет спокойнее на душе.
- Почему же Голос не обратится к самому королю как это было при вашей встрече? Если ты попросишь об этом - станет он вещать королю?
- Я не знаю, есть ли на то воля Божья.
Она задумалась и, казалось, унеслась мыслями куда-то далеко, а потом произнесла слова, в которых Бопэр, все время подстерегавший ее, усмотрел возможность ее поймать. Вы думаете, он обнаружил свою радость, как поступил бы менее опытный ловец людей? О нет, он точно и не заметил ее слов. Он с безразличным видом заговорил о другом и начал задавать пустяковые вопросы, собираясь, так сказать, обойти ее и напасть с тыла. Он спросил, не обещал ли ей Голос освобождение из тюрьмы, не научил ли, как отвечать на сегодняшнем допросе, и был ли он окружен сиянием, и были ли у него глаза и т. п.
Какие же неосторожные слова вырвались у Жанны? А вот какие: "Я ничего не могла бы без Божией благодати".
Судьи увидели, чего добивается от нее Бопэр, и следили за его игрой с жестоким любопытством. Бедная Жанна стала рассеянна и задумчива - должно быть, она утомилась. Жизнь ее была в опасности, а она этого не подозревала. Настала удобная минута, и Бопэр осторожно захлопнул западню:
- Почиет ли на тебе Божия благодать?
Даже среди этой своры нашлось два-три порядочных человека. Одним из них был Жан Лефевр. Он вскочил и крикнул:
- Это - страшный вопрос! Обвиняемая не обязана отвечать на него!
Кошон потемнел от злобы, увидев, что гибнущей девочке брошена доска, и закричал:
- Молчать! Сядь на место! Обвиняемая ответит на этот вопрос!
Казалось невозможным, чтобы Жанна вышла из этого затруднения. Скажет ли она "нет", или "да" - все равно она себя погубит, ибо в писании сказано, что это никому не дано знать. Жестокое надо иметь сердце, чтобы расставить такую ловушку несведущей девочке, да еще гордиться этим и радоваться. Минута ожидания была для меня страшной, она показалась мне годом. Все были возбуждены, и большинство - радостно возбуждено. Жанна ясными, невинными глазами оглядела все эти хищные лица и кротко произнесла бессмертные слова, которыми смахнула страшную западню, точно паутину:
- Если на мне нет благодати, молю Господа даровать ее мне; если да молю, чтобы не лишал ее.
Действие этих слов вы не можете себе представить. Сперва воцарилось гробовое молчание. Люди изумленно переглядывались; иные, устрашившись, осеняли себя крестным знамением. Я услышал шепот Лефевра:
- Людская мудрость не в силах была бы придумать такой ответ. Кто же вразумляет этого младенца?
Бопэр снова взялся за дело, но он был так унижен своим поражением, что спрашивал вяло и бестолково, без всякого воодушевления. Он задал Жанне бесчисленное множество вопросов о ее детстве, о дубовой роще, о лесовичках, о детских играх и забавах под нашим милым Волшебным Буком; заставив ее вспомнить все это, он вызвал у нее слезы, но она крепилась и на все отвечала.
В заключение священник снова вернулся к ее одежде - этот вопрос на протяжении всей коварной травли невинной жертвы постоянно висел над ней зловещей угрозой.
- Ты не хотела бы переодеться в женское платье?
- Да, если выйду из тюрьмы, а здесь - нет.
Глава VIII
ЖАННА РАССКАЗЫВАЕТ О СВОИХ ВИДЕНИЯХ
В следующий раз суд собрался в понедельник, двадцать седьмого. Поверите ли, епископ словно забыл, что уговорился спрашивать только о том, что значится в обвинительном акте, и снова приказал Жанне дать присягу без оговорок. Она сказала:
- Неужели я не довольно присягала?
Она так и не сдалась, и Кошону пришлось отступить.
Жанну снова стали спрашивать о Голосах:
- Ты говоришь, что признала в них святых, когда услыхала их в третий раз. Какие же это были святые?
- Святая Екатерина и святая Маргарита.
- Откуда ты знала, что это они? Как ты отличала их друг от друга?
- Я знала, что это они, и я их различаю.
- Но как?
- По тому, как они ко мне обращаются. Они наставляют меня уже семь лет, а кто они - об этом они сказали мне сами.
- А чей был первый Голос, который ты услышала тринадцати лет от роду?
- Это был голос святого Михаила. Он сам предстал мне, и не один, а в сонме ангелов.
- Ты видела архангела и его служителей телесными очами или духовными?
- Телесными - вот как я вижу вас; а когда они скрылись, я заплакала, зачем они не взяли меня с собой.
Мне вспомнилось ослепительно сияющее видение, явившееся ей в тот день под Волшебным Буком, и я содрогнулся, хотя это было так давно. Впрочем, не очень давно, - но так казалось, потому что слишком много событий произошло с тех пор.
- В каком же виде предстал тебе святой Михаил?
- Это мне открыть не дозволено.
- Что он сказал тебе в тот первый раз?
- На это я сегодня отвечать не стану.
Это значило, должно быть, что ей надо прежде испросить разрешения у Голосов.
После многочисленных вопросов об откровениях, которые получил через нее король, она пожаловалась, что ее мучат без нужды.
- Я повторяю, как делала уже много раз в этом суде, что на все эти вопросы я отвечала в Пуатье. Нельзя ли доставить сюда протоколы и прочесть? Прошу вас, пошлите за ними.
Никто ей не ответил. Этой темы старались не касаться. Протоколы первого суда были благоразумно упрятаны подальше - в них содержались вещи, которые были сейчас весьма нежелательны, в том числе признание, что Жанна послана небом. А этот, низший суд стремился доказать, что она послана дьяволом. Там было также решение о том, что Жанне можно носить мужскую одежду. А теперь и это хотели обернуть против нее.
- Что побудило тебя явиться во Францию? Собственное твое желание?
- Да, и веление Бога. Не будь на то его воли, я бы не поехала. Я лучше бы дала привязать себя к лошадям и растерзать.
Бопэр еще раз вернулся к вопросу о мужской одежде и произнес на эту тему торжественную речь. Жанна потеряла терпение и прервала его:
- Это пустяк, не стоящий внимания. Но и тут я поступила не по советам людей, а по велению Бога.
- Значит, это не Робер де Бодрикур велел тебе так одеться?
- Нет.
- И ты не считала за грех одеться мужчиной?
- Раз я повиновалась Богу, значит поступала хорошо.
- И в этом случае ты тоже считаешь, что поступала правильно?
- Я ничего не делала помимо веления Бога.
Бопэр сделал множество попыток заставить ее противоречить себе или найти в ее словах противоречие с писанием. Но он лишь даром потерял время. Он ничего не добился. Тогда он вернулся к ее видениям, сиянию, которое ей являлось, к ее встречам с королем и так далее.
- Когда ты впервые увидела короля, над ним витал ангел?
- О пресвятая Дева!.. - Она поборола вспышку нетерпения и закончила спокойно: - Если так и было, то я его не видела.
- А сияние было?
- Там было более трехсот солдат и пятьсот факелов, не считая света небесного.
- Что заставило короля поверить твоим словам?
- Ему были знаки; кроме того, он совещался с духовными лицами.
- Какие же откровения получил через тебя король?
- В этом году я вам этого не скажу. Потом она добавила: - Священники в Шиноне и в Пуатье опрашивали меня три недели. Королю было знамение, и он только после этого поверил, а священники все признали, что в моих делах добро, а не зло.
Пришлось на время оставить и эту тему, и Бопэр заговорил о чудесном мече из Фьербуа: он надеялся обвинить Жанну в колдовстве.
- Откуда ты узнала, что во Фьербуа под алтарем церкви святой Екатерины зарыт древний меч?
Здесь Жанне нечего было скрывать:
- Что меч там - мне открыли Голоса; и я послала за ним, чтобы вооружиться им в битву. Мне казалось, что он зарыт неглубоко. Священники вырыли его и отчистили, и ржавчина сошла очень легко.
- Он был при тебе, когда тебя взяли в плен в Компьене?
- Нет; но он был при мне постоянно, пока я не уехала из Сен-Дени, после штурма Парижа.
Этот меч, так таинственно найденный и одержавший столько побед представлялся им заколдованным.
- А был этот меч освящен? Кто освятил его?
- Никто. Я любила его потому, что он был найден в церкви святой Екатерины, а эту церковь я очень чту.
Она чтила ее потому, что церковь была сооружена в честь одной из являвшихся ей святых.
- Ты не возлагала его на алтарь, чтобы он приносил тебе победу? (Бопэр имел в виду алтарь в Сен-Дени).
- Нет.
- Ты молилась, чтобы он приносил победу?
- А разве грешно призывать Божье благословение на свое оружие?
- Значит, в Компьене с тобой был другой меч? Какой?
- Это был меч бургундца Франке из Арраса, которого я взяла в плен при Ланьи. Я оставила его себе, потому что это добрый боевой меч - им очень ловко рубить.
Она сказала это очень просто; и разительный контраст между ее хрупкой фигуркой и суровыми солдатскими словами, которые так легко слетели с ее уст, заставил многих улыбнуться.
- А что сталось с тем, другим мечом? Где он теперь?
- А это есть в обвинительном акте?
Бопэр не ответил.
- Что тебе дороже - знамя или меч?
Глаза ее радостно блеснули при упоминании о знамени, и она вскричала:
- О, знамя мне дороже во сто крат! Иной раз я сама держала его, когда шла на врага, чтобы никого не убить. - И она наивно добавила (нас снова поразило несоответствие между предметом разговора и ее нежной девической прелестью): - Я никого сама не убила.
Многие улыбнулись, и не удивительно - она выглядела такой нежной и кроткой. Не верилось, что она была в боях, где убивают людей; она казалась созданной совсем не для этого.
- А при штурме Орлеана говорила ты солдатам, что вражеские стрелы и ядра из их катапульт и пушек поразят только тебя?
- Нет, не говорила. И вот доказательство: более сотни солдат были ранены. Я говорила солдатам, чтобы они не робели и не сомневались, что они снимут осаду. Когда мы штурмовали предмостное укрепление, я была ранена стрелой в шею; но святая Екатерина пособила мне, и я выздоровела за две недели; не понадобилось даже слезать с седла и бросать мое дело.
- А ты знала, что будешь ранена?
- Да, и я заранее сказала об этом королю. Это открыли мне Голоса.
- Когда ты взяла Жаржо, почему ты не потребовала выкуп с начальника гарнизона?
- Я предложила ему беспрепятственно уйти со всем гарнизоном, а если он не согласится, сказала, что возьму крепость приступом.
- Ты так и сделала?
- Да.
- Это Голоса посоветовали тебе брать ее приступом?
- Не помню.
Так и окончилось ничем это томительно долгое заседание. Были испробованы все средства уличить Жанну в дурных мыслях, дурных поступках, нарушении церковных установлений, в каких-либо прегрешениях в детстве или позже, - но все оказалось напрасно. Она с честью вышла из испытания.
Вы думаете, судьи пали духом? Нет. Они были, конечно, крайне удивлены тем, что задача, которая казалась такой простой и легкой, доставила им столько хлопот и трудов. Но у них были мощные союзники: голод, холод, утомление, преследования, обман и предательство, а в качестве противника всего только беззащитная и неопытная девушка, которая должна же рано или поздно обессилеть телом и душою или попасться в одну из тысячи ловушек, которые ей расставляли.
И разве эти по видимости бесплодные заседания не дали совсем уж никаких результатов? Этого нельзя сказать. Трибунал все-таки нащупал почву и отыскал кое-какие, еле заметные, следы, которые могли привести их к желаемому результату. Например, мужская одежда или видения и Голоса. Никто не сомневался в том, что она видела неземных существ, что они говорили с ней и наставляли ее. Никто не сомневался, что с их помощью Жанна творила чудеса, - с их помощью она узнала в толпе короля, которого никогда раньше не видела, и нашла волшебный меч, зарытый под алтарем. Сомневаться в этом было бы нелепо, - всем известно, что вокруг нас роятся демоны и ангелы, и что они видимы либо колдунам, либо безгрешным праведникам. Но многие пожалуй, большинство - сомневались в том, что видения, и Голоса Жанны, и свершенные ею чудеса исходили от Бога. Надеялись со временем доказать, что они исходят от дьявола.
Вы видите теперь, что суд упорно возвращался к этим предметам и разбирал их снова и снова не ради препровождения времени - тут была вполне определенная цель.
Глава IX
ЖАННЕ ПРЕДСКАЗАНО ИЗБАВЛЕНИЕ
Следующее заседание состоялось в четверг, 1 марта. Присутствовало пятьдесят восемь судей, остальные отдыхали от трудов.
Как всегда, от Жанны потребовали присяги без оговорок. На этот раз она не выказала раздражения. Она крепко надеялась на уговор не выходить за пределы обвинительного акта - уговор, который Кошон всячески силился обойти; поэтому она просто-напросто отказалась присягать - решительно и твердо, но тут же честно пообещала:
- Зато обо всем, что упомянуто в обвинительном акте, я скажу всю правду, как сказала бы самому папе.
Вот еще удобный повод для судей! У нас в то время было два или три папы, но, конечно, только один из них мог быть настоящим. Каждый благоразумно обходил вопрос о том, который из них настоящий, и избегал называть папу по имени: входить в такие подробности было опасно. А тут представлялся случай поймать несведущую девушку в западню, и неправедный судья не преминул им воспользоваться. Он спросил рассеянно и небрежно.
- Кого ты считаешь истинным папой?
Зал насторожился и ждал ее ответа с глубоким вниманием; все ждали, что жертва сейчас попадется в капкан. Но ответ был таков, что посрамленным оказался судья, а многие из присутствующих исподтишка засмеялись. Жанна спросила таким невинным тоном, что даже я был введен в заблуждение:
- А разве их два?
Один из преподобных судей, известный своей ученостью, а также пристрастием к божбе, произнес почти на весь зал:
- Клянусь Богом, мастерский удар!
Оправившись от смущения, судья снова пошел на приступ, но благоразумно оставил вопрос Жанны без ответа:
- Верно ли, что ты получила письмо от графа Арманьяка, где он спрашивал, которого из трех пап надо признавать?
- Да, получила; и ответила ему.
Копии письма и ответа были тут же прочитаны. Жанна сказала, что копия ее ответа не вполне верна. Она сказала, что письмо графа пришло, когда она садилась на коня, и добавила:
- Я продиктовала несколько слов в ответ и сказала, что постараюсь ответить ему подробно из Парижа или откуда-нибудь еще, как только выдастся свободный час.
Ее снова спросили, которого из пап она признает за истинного.
- Я так и не написала графу Арманьяку, которого из них надлежит слушаться. - И она добавила с бесстрашной прямотой, которую так приятно, так отрадно было услышать в этом вертепе лжи и лукавства: - Но мне думается, следует признавать того, который в Риме.
Этот вопрос пришлось оставить. Затем огласили копию первого письма, продиктованного Жанной, - ее обращение к англичанам, где она предлагала им снять осаду Орлеана и уйти из Франции, - поистине прекрасное и мудрое послание, удивительное для неопытной семнадцатилетней девушки.
- Ты признаешь, что сочинила послание, которое было только что прочитано?
- Да, но в нем есть ошибки: получается, что я всюду ставлю себя на первое место. - Я понял, в чем дело, и смутился. - Вот, например, я не говорила: "Сдавайтесь Деве" (rendez a la Pucelle), я говорила: "Сдавайтесь королю" (rendez au Roi). И я не именовала себя главнокомандующим (chef de guerre). Эти изменения сделал, наверное, мой секретарь, а может быть, он меня не расслышал или не все запомнил.
Говоря это, она не смотрела на меня, не желая меня смущать. А я тогда все отлично расслышал и ничего не забыл. Я намеренно сделал некоторые изменения: она ведь действительно была главнокомандующим и имела право так себя называть; значит, так было правильнее; а сдаваться королю уж никто не стал бы - он тогда ничего не значил. Если бы стали сдаваться, так только Вокулёрской Деве, - о ней уже шла громкая молва, хотя она еще не нанесла врагу ни одного удара.
Плохо мне пришлось бы, если бы беспощадный трибунал узнал, что тот самый писец, которому она все диктовала, - секретарь Жанны д'Арк, находится среди них и даже участвует в составлении протокола; больше того что ему суждено в будущем свидетельствовать против лжи и искажений, внесенных туда Кошоном, и предать действия суда вечному позору!
- Итак, ты признаешь, что продиктовала это послание?
- Да, признаю.
- И ты не раскаиваешься в этом? Не отказываешься от него?
Это привело ее в негодование.
- Нет! Даже этими оковами… - и она потрясла своими цепями, - …даже этими оковами вам не удастся сковать надежды, которые там выражены. И вот еще что… - Она встала, и лицо ее дивно озарилось, а слова полились потоком: - Говорю вам, что не пройдет и семи лет, как на англичан обрушится бедствие, во много раз худшее, чем падение Орлеана, а…
- Молчать! Сядь на место!
- …а вскоре они потеряют и всю Францию!
Вспомним, как обстояло тогда дело. Французского войска не существовало. Всё бездействовало; бездействовал и король. Откуда нам было знать, что скоро коннетабль Ришмон продолжит великое дело Жанны д'Арк и завершит его? И в такое время Жанна уверенно предсказала будущее, и предсказание ее сбылось.