– Не знаю. В следующий раз я захвачу спички, – сказала Нэн, очень недовольная, что ей не придется стряпать на костре.
– А нельзя зажечь светлячками? – спросил Роб, глядя, как они, сверкая, как искорки, быстро перелетали с места на место.
– Давай попробуем.
В течение нескольких минут дети ловили светлячков и старались поджечь ими ветки. Потом Нэн это надоело, и она презрительно отбросила несчастного светлячка, который блестел изо всех сил, стараясь, должно быть, доставить удовольствие маленьким натуралистам.
– Теперь мама уж скоро придет, – сказал Роб после очередной молчаливой паузы, во время которой они смотрели на звезды, вдыхали свежий запах папоротника и слушали стрекотание кузнечиков.
– Не понимаю, зачем Бог сделал ночь, – днем гораздо лучше, – задумчиво произнесла Нэн.
– Чтобы спать, – ответил Роб и зевнул.
– Так спи! – мрачно сказала Нэн.
– Мне нужна моя постелька… И как мне хочется увидеть Тедди! – воскликнул Роб, вспомнив о доме.
– Не может быть, чтобы твоя мама нас нашла, – пробурчала Нэн, которая терпеть не могла ждать чего-либо и была не в духе. – Сейчас уже так темно, что она нас не увидит.
– В погребе было еще темнее, и я так перепугался, что даже не мог позвать маму, а она все равно меня нашла, – уверенно возразил Роб, а потом вдруг вскочил и стал вглядываться в темноту.
– Вот она, я вижу ее! – воскликнул он и побежал так быстро, как только позволяли ему его усталые ножки, к медленно приближавшейся к ним темной фигуре. Внезапно малыш остановился, повернулся и в ужасе побежал назад с криком:
– Это медведь! Огромный, черный!
На минуту Нэн пала духом, даже ее мужество дрогнуло при мысли о настоящем, живом медведе. Она уже собралась бежать со всех ног, когда страшный медведь вдруг тихонько замычал, и страх Нэн сменился радостью:
– Это корова, Робби! Черная корова, которую мы здесь видели днем.
Корова удивилась, увидев на пастбище маленьких детей в такое неподходящее время, и остановилась; ей, должно быть, хотелось узнать, в чем тут дело. Она позволила погладить себя и смотрела своими кроткими глазами так ласково, что Нэн, не боявшаяся никаких животных, кроме медведей, решила ее подоить.
– Сайлес научил меня доить, а ягоды с молоком будут очень вкусными, – сказала она и, высыпав свою чернику в шляпу, смело принялась за дело. А в это время Роб по ее приказанию повторял стишок:
Моя милая коровка,
Угости нас молочком,
Подарю тебе я платье
С золотистым кушачком.
Но это бессмертное произведение не оказало на корову желаемого действия: ее недавно подоили, и она смогла дать детям лишь очень немного молока.
– Пошла прочь, гадкая, упрямая корова! – крикнула неблагодарная Нэн, убедившись, что молока больше не будет.
И бедная корова, тихонько замычав, ушла.
– Выпьем по глоточку и пойдем, – сказала Нэн. – Мы заснем, если будем сидеть на месте. А те, кто заблудился, не должны спать. Я однажды читала историю про одну девочку, которая заснула на снегу и умерла.
– Но ведь сейчас лето, снега нет и тепло, – возразил Роб, не одаренный столь пылким воображением, как Нэн.
– Все равно, мы лучше пройдем еще немножко и покричим. А если никто не придет, то спрячемся в кустах.
Но идти им пришлось очень недалеко: Робу так захотелось спать, что он спотыкался на каждом шагу и несколько раз падал. Наконец Нэн потеряла терпение.
– Если ты упадешь еще раз, я тебя отшлепаю! – прикрикнула она, но очень нежно подняла бедного мальчика: Нэн была гораздо грубее на словах, чем на деле.
– Нет, пожалуйста, не шлепай! Это всё мои башмаки, они ужасно скользят, – сказал Роб, мужественно подавив рыдание, и прибавил так жалобно, что Нэн растрогалась:
– Если бы москиты не кусали меня, я, пожалуй, поспал бы до мамы.
– Положи голову ко мне на колени, а я накрою тебя фартуком. Я не боюсь ночи, – сказала Нэн и села на траву, стараясь убедить себя, что не стоит обращать внимания на сгущающуюся темноту и какой-то таинственный шорох в кустах.
– Разбуди меня, когда придет мама, – сказал Роб и через минуту уже крепко заснул.
С четверть часа Нэн сидела, тревожно осматриваясь по сторонам, и каждая секунда казалась ей часом. Потом бледный свет показался над холмом, и она подумала:
"Должно быть, ночь уж прошла и наступает утро. Я не буду спать и посмотрю, как восходит солнце. Когда оно взойдет, мы сможем найти дорогу домой".
Но прежде чем месяц поднялся над холмом, чтобы расстроить Нэн, показав ей, что это вовсе не солнце, она уже заснула, положив голову на высокий куст папоротника, и видела во сне светлячков, голубые фартуки, горы черники, черную корову, которая кричала: "Я хочу домой! Я хочу домой!" – и Робби, вытиравшего ей слезы.
А в то время как измученные дети крепко спали, дом Бэров охватила тревога.
Телега приехала к изгороди в пять часов. Все, кроме Джека, Эмиля, Нэн и Роба, были в сборе и поджидали. Кучером на этот раз был не Сайлес, а Франц, и когда мальчики сказали ему, что остальные пошли домой лесом, он недовольно заметил:
– Зачем же они взяли с собой Роба? Ему следовало бы ехать, а не идти пешком. Он устанет от такой долгой прогулки.
– Дорога лесом короче, и они понесут его, – сказал Фаршированный Кочан, которому хотелось поскорее попасть домой на ужин.
– Вы точно знаете, что Нэн и Роб пошли с ними?
– Конечно, пошли, – сказал Томми. – Я видел, как они перелезли через изгородь, и закричал во все горло, что скоро уже пять часов, а Джек крикнул мне, что они пойдут другой дорогой.
– Ну тогда ладно, едем!
И телега с усталыми детьми и полными кружечками черники с грохотом покатилась к дому.
Миссис Джо встревожилась, узнав, что вернулись не все, и тотчас же попросила Франца съездить еще раз и привезти остальных.
Все уже поужинали, когда вернулся Франц, запыленный, раскрасневшийся и встревоженный.
– Вернулись они? – крикнул он еще с аллеи.
– Нет!
Миссис Джо вскочила с места с такой тревогой, что все последовали за ней и окружили Франца.
– Я нигде не мог их найти, – начал он, но тут из-за угла дома показались Джек и Эмиль.
– А где же Нэн и Роб? – крикнула миссис Джо, так крепко схватив за руку Эмиля, что тот не на шутку испугался.
– Не знаю, – торопливо ответил он. – Они вроде бы пошли домой вместе со всеми. Разве они не вернулись?
– Нет. Джордж и Томми говорят, что они пошли с вами.
– С нами их не было. Мы их даже не видели. Мы переплыли пруд и пошли лесом, – сказал Джек.
– Позовите мистера Бэра, принесите фонари и пришлите сюда Сайлеса!
Миссис Бэр ничего больше не прибавила, но все поняли, что́ она задумала, и бросились исполнять ее приказания. Через десять минут мистер Бэр и Сайлес уже пошли в лес, а Франц поехал на старушке Энди осматривать пастбище. Миссис Джо взяла немного еды со стола, бутылочку водки из шкафа с лекарствами и фонарь. Потом она попросила Джека и Эмиля пойти с ней и поехала верхом на Тоби, даже не надев ни шляпы, ни шали. Она слышала, что кто-то бежит за ней, но какое-то время молчала и не оборачивалась. Она была уверена, что это Джек и Эмиль, но когда остановилась и окликнула мальчиков, свет фонаря упал на лицо ее спутника, и она увидела, что это Дэн.
– Зачем ты здесь? Ведь я позвала с собой Джека и Эмиля, – сказала она, тут же решив отослать его домой, несмотря на то что нуждалась в помощи.
– Я пришел вместо них. Джек и Эмиль еще не ужинали, и мне хотелось пойти с вами больше, чем им, – ответил Дэн.
Взяв у миссис Бэр фонарь, он с улыбкой взглянул на нее. В его взгляде светились такие твердость и энергия, что она подумала: "На этого мальчика можно положиться!"
Она соскочила с Тоби и, несмотря на отговорки Дэна, заставила его сесть на ослика. Они двигались по пустынной пыльной дороге, время от времени останавливаясь, чтобы крикнуть и прислушаться, не ответят ли им детские голоса.
Когда они добрались до пастбища, там, как блуждающие огоньки, уже мелькали другие фонари, и было слышно, как мистер Бэр, переходя с места на место, звал детей:
– Нэн!.. Роб!.. Роб!.. Нэн!..
Сайлес свистел и кричал, а Дэн ездил по окрестностям на Тоби, который, казалось, понимал, в чем дело, и безропотно пробирался по самым непроходимым местам.
Иногда миссис Джо просила всех замолчать и говорила, сдерживая рыдания:
– Шум может испугать детей. Лучше я позову их. Мой голос Роб узнает, – и она начинала нежно звать своего мальчика; ветер далеко разносил ее зов, но только эхо откликалось на него.
Между тем небо начало хмуриться. Луна только изредка проглядывала из-за облаков; время от времени сверкала молния и слышались отдаленные раскаты грома.
– О, Робби! Мой Робби! – шептала бедная миссис Джо и бродила, как бледный призрак, в сопровождении Дэна с фонарем. – Что скажу я отцу Нэн, если с ней случится какая-нибудь беда? И как это я отпустила моего крошку так далеко! Слышишь что-нибудь, Дэн? – и когда тот грустно ответил: "Нет", она с таким отчаянием заломила руки, что Дэн спрыгнул с Тоби и, привязав его к изгороди, твердо сказал:
– Они, возможно, пошли к ручью. Я сейчас посмотрю. – Он перелез через изгородь и пошел так быстро, что миссис Джо с трудом за ним поспевала. А когда она догнала его, он опустил фонарь и с радостью показал ей следы маленьких ножек на сырой земле около ручья.
– Да, это след моего Робби! Идем в эту сторону.
Поиски были долгими и утомительными. Но, казалось, какой-то необъяснимый инстинкт вел встревоженную мать по следу ее маленького сына. Через некоторое время Дэн вскрикнул и поднял с тропинки что-то блестящее – это была крышка от новой кружечки, выпавшая из рук Роба в ту ужасную минуту, когда он понял, что заблудился. Миссис Джо схватила крышку и поцеловала ее, как будто она была живая, а когда Дэн хотел крикнуть, чтобы позвать сюда остальных, она остановила его:
– Нет-нет, дай мне самой найти его. Я отпустила Роба и хочу сама вернуть его отцу.
Немного подальше они нашли шляпу Нэн и, внимательно осмотрев окрестности, наконец увидели крепко спавших на траве детей. Дэн никогда не забудет картинку, на которую упал в эту ночь свет его фонаря.
Он думал, что миссис Джо позовет Роба, но она шепнула:
– Тс-с, – и, осторожно подняв фартук Нэн, устремила взгляд на милое, разрумянившееся во сне личико. Губы малыша были полуоткрыты, светлые волосы спадали на лоб, а обе пухленькие ручонки крепко держали кружечку, полную ягод.
Вид этих ягод, которые ребенок сохранил для нее, несмотря на все волнения этого вечера, тронул миссис Джо до слез, и она, тихонько подняв Роба, позвала его. Он проснулся и сначала как будто удивился, а потом вспомнил все и, крепко обняв мать, засмеялся и сказал с торжеством в голосе:
– Я знал, что ты придешь! Ах, мамочка, как мне хотелось тебя увидеть!
Обнимая и целуя друг друга, они на минуту забыли обо всем на свете. Дэн в это время разбудил Нэн и с нежностью, с какой до сих пор обращался только с Тедди, стал успокаивать перепуганную девочку, которую так внезапно разбудили. Опомнившись, Нэн заплакала от радости. Так приятно было увидеть знакомое лицо и услышать ласковые слова после одиночества и страха, которые, казалось, продолжались целую вечность.
– Не плачь, моя девочка! – сказала миссис Джо, обнимая Нэн и прижимая к себе обоих детей. – Все хорошо, не бойся, сегодня никто не будет тебя упрекать.
– Это я виновата, и мне очень жаль. Я старалась заботиться о Робе. Я накрыла его фартуком от москитов и уложила его спать, и не тронула его ягод, хотя была ужасно голодна. И я никогда, никогда больше не буду так делать! – всхлипывая, ответила Нэн.
– Ну а теперь, Дэн, зови всех, и пойдем домой! – скомандовала миссис Джо.
Взобравшись на изгородь, Дэн весело крикнул: "Нашли!", и его крик разнесся далеко по округе. Огоньки тотчас же начали сбегаться и вскоре окружили маленькую группу около зарослей папоротника. Начались объятия, поцелуи, расспросы. Поднялся такой шум, что светлячки, наверное, ужасно удивились, москиты обрадованно зажужжали, ночные бабочки слетелись на свет фонарей, а лягушки заквакали еще громче, выражая, по-видимому, свое одобрение.
Потом все общество двинулось домой. Франц отправился вперед на Энди, чтобы сообщить радостную весть домашним; Дэн ехал во главе процессии на Тоби; за ним следовала Нэн на руках Сайлеса, который уверял, что ему ни разу в жизни не приходилось носить такую беспокойную поклажу, и всю дорогу подсмеивался над проделками девочки. Мистер Бэр не захотел уступить никому права нести Роба, а тот, уже немного выспавшись, без умолку болтал, чувствуя себя героем. Мать шла около своего дорогого мальчика и радовалась, когда он повторял: "Я знал, что мама придет!" или наклонялся поцеловать ее, или клал ей в рот крупную ягоду со словами: "Я их все собрал для тебя".
Когда они шли по аллее, луна выглянула из-за облаков. Все дети выбежали им навстречу, и маленьких "заблудших овечек" торжественно внесли в столовую, где те, не довольствуясь ласками и поцелуями, попросили чего-нибудь поесть. Им дали хлеба и молока, и пока они ужинали, все стояли вокруг и с умилением смотрели на них. Нэн быстро воспрянула духом и с удовольствием принялась рассказывать об опасностях, которым они подвергались, благо они уже были позади.
Роб был увлечен едой, но вдруг отложил ложку и жалобно захныкал.
– О чем ты плачешь, мой дорогой? – спросила миссис Джо, не отходившая от него ни на шаг.
– О том, что заблудился, – ответил Роб, стараясь выдавить хоть одну слезинку, но безуспешно.
– Так ведь тебя уже нашли. Нэн говорит, что ты там не плакал, и я обрадовалась, что ты такой смелый мальчик.
– Тогда я очень испугался, и мне некогда было плакать. Вот я и хочу поплакать теперь, – объяснил Роб, который в то же время никак не мог решить, чего ему больше хочется – спать, плакать или съесть еще кусочек хлеба с молоком.
Дети расхохотались, услышав про подобный способ наверстывать потерянное время. Общий смех был так заразителен, что Роб перестал хныкать, тоже захохотал и принялся в восторге бить ложкой по столу.
– Ну, дети, десять часов. Всем пора спать, – сказал мистер Бэр, взглянув на часы.
– И слава Богу, что у нас в эту ночь не будет пустых постелей! – прибавила миссис Бэр, глядя, как ее муж понес Роба, а Нэн ушла в сопровождении Дэйзи и Деми, которые восторженно смотрели на нее, как на настоящую героиню.
– Бедная тетя Джо так устала, что и ее следовало бы отнести наверх, – сказал Франц, поддерживая миссис Бэр, которая казалась слабой и измученной после пережитых волнений и долгой ходьбы.
– Сделаем кресло из рук и отнесем маму Бэр, – предложил Томми.
– Нет, спасибо, но, может быть, кто-нибудь из вас позволит мне опереться на свое плечо?
– Я! Я! Я! – наперебой закричали ребята, бросившись к ней: каждому хотелось, чтобы она выбрала его.
Видя, что они считают это большой честью, миссис Джо оказала ее тому, кто больше всех ее заслужил. И никто не заворчал, когда она положила руку на широкое плечо Дэна и, бросив на него такой взгляд, что он вспыхнул от радости и гордости, сказала:
– Так как Дэн нашел детей, то он и поможет мне подняться наверх.
Дэн был вполне вознагражден за свои труды: миссис Бэр не только выбрала его из всех остальных, но еще, прощаясь с ним, ласково сказала:
– Спокойной ночи! Да благословит тебя Бог, мой мальчик!
– Как я хотел бы быть вашим мальчиком! – сказал Дэн, чувствуя, что после всех сегодняшних тревог и опасностей миссис Джо стала ему гораздо ближе.
Ты и будешь моим мальчиком, моим старшим сыном, – ответила миссис Бэр и поцеловала Дэна, чем окончательно покорила его сердце.
На другой день маленький Роб был вполне здоров, но у Нэн болела голова, и она лежала на диване у мамы Бэр, а ее исцарапанное лицо было намазано кольдкремом Она уже не чувствовала ни малейших угрызений совести и считала свое вчерашнее приключение очень забавным.
Это встревожило миссис Бэр, которая не желала, чтобы ее воспитанники собирали ягоды по ночам и спали на пастбище, и она заговорила с Нэн серьезно, стараясь объяснить ей разницу между свободой и своеволием и приводя в доказательство множество примеров. Миссис Бэр еще не придумала наказания для Нэн, но один случай из собственной жизни надоумил ее.
– Все дети убегают, – сказала Нэн, как будто это было чем-то вроде обычной детской болезни – кори или скарлатины.
– Положим, не все, – возразила миссис Джо, – а из тех, кто убегает, некоторые не находятся.
– А вы сами бегали из дома? – спросила Нэн, чьи острые глазки заметили кое-какие родственные черты между ней самой и этой серьезной леди, которая так прилежно шила, сидя возле нее.
Миссис Джо засмеялась и призналась, что с ней такое тоже случалось.
– Расскажите мне, пожалуйста, – попросила Нэн.
– Я делала это несколько раз, – с серьезным видом начала миссис Джо, как бы с раскаянием покачав головой, – и мучила своими проказами мою бедную маму, пока она меня не исправила.
– А как? – с любопытством спросила Нэн.
– Однажды мне купили новые башмачки, и мне ужасно захотелось всем их показать. И хотя мама и говорила мне, чтобы я не уходила из сада, я убежала и целый день гуляла по городу. Удивительно, как меня не задавили лошади и как я вообще осталась целой и невредимой. Я бегала по парку с собаками, пускала лодочки по воде с какими-то мальчишками и обедала с некоей маленькой ирландкой соленой рыбой с картофелем. Меня разыскали только поздно вечером; я лежала на крыльце какого-то дома и спала, обняв большую собаку. Я была грязной, как поросенок, и ходила так много, что новенькие башмаки совершенно истрепались.
– Как хорошо! – воскликнула Нэн, похоже, готовая при первой возможности проделать то же самое.
– На следующий день всё было уже не так хорошо, – сказала миссис Бэр, стараясь не улыбнуться при воспоминании о своих детских проказах.
– Мама вас высекла? – с любопытством спросила Нэн.
– Нет, она только один раз попробовала высечь меня, а потом сама же попросила у меня прощения.
– Почему же? Мой папа никогда не просит прощения.
– Потому что когда она наказала меня, я обернулась к ней и сказала: "Ты высекла меня за то, что я ужасно сердилась, а теперь ты и сама так же рассердилась, и тебя тоже следовало бы высечь!" Она посмотрела на меня с минуту, гнев ее прошел, и она, смутившись, сказала: "Ты права, Джо, я действительно очень рассердилась. Как же я могу тебя наказывать, если сама подаю тебе дурной пример? Прости меня, моя девочка, и будем впредь помогать друг другу исправиться". Я никогда не забывала этих маминых слов, и они принесли мне больше пользы, чем могли бы принести розги.
Нэн несколько минут сидела молча, задумчиво вертя в руках баночку с кремом; миссис Джо тоже молчала, давая ей время подумать над этим рассказом.