- Я считаю, что в доме должен быть порядок, - говорила Дезире, родители которой работали в гостинице. Сибилле оставалось только гадать, отчего Дезире решила, что все домашние дела она должна вести лично, начиная с самого утра. Быть может, в ее генетической памяти застряло воспоминание о молитвах, на которые собирались все домашние, либо гостиничные порядки навели ее на мысль о необходимости "собирать слуг" и гонять их в хвост и в гриву. Курчавые, босоногие, эти наполовину одомашненные крестьяне и вчерашние мелкие фермеры стояли в неловких позах на ковре гостиной Дезире. Говоря на креольском, которого слуги почти не понимали, она разъясняла каждому, что надо сделать за день. Только Сибилла и Дэвид Картер знали, что на язык аборигенов имя Дезире переводится как "Скверная Курица". Дезире постоянно жаловалась на их непонятливость, и все же эти ежеутренние летучки она любила не меньше, чем Барри - свои стихи.
- Картер тоже пишет стихи, - однажды со смехом объявил Барри.
- Стихи! - взвизгнула Дезире. - Как ты можешь называть эту муру стихами, Барри?
- Да, нечто страшное, - согласился Барри, - но бедняга об этом даже не подозревает.
- Я бы взглянула на эти стихи, - заметила Сибилла.
- Ты, часом, не заинтересовалась Картером, Сиб? - спросила Дезире.
- В каком плане?
- В личном.
- А что, нормальный парень, по-моему.
- Ну же, Сибилла, давай по-честному, - сказал Барри.
Сибилла по-настоящему обозлилась. Он постоянно призывает других к откровенности, словно имеет на это право; а сам с собой то и дело лукавит.
- Честно, ты положила глаз на Дэвида?
- Он симпатичный, - сказала Сибилла.
- Тут тебе рассчитывать не на что, - сказал Барри. - Он без ума от Дезире. К тому же зачем тебе новичок?
- Да, тебе нужен зрелый мужчина, с положением, - подхватила Дезире. - Жизнь, которую ты ведешь, совершенно неестественна для девушки. Я замечаю, вы с Картером похаживаете на ферму.
Под конец пребывания Сибиллы у Уэстонов Дэвид Картер показал ей свои стихи. Она нашла их занятными, но неотделанными, о чем и сказала ему, и была разочарована тем, что он не воспринял ее слова как здравую критику, а, напротив, сильно разозлился. "Конечно, - добавила она, - пишете вы гораздо лучше, чем Барри". Дэвида это не успокоило. Некоторое время спустя, когда они начали встречаться в городе, где она жила, Сибилла принялась расхваливать его стихи, убеждая себя, что он наделен изрядным талантом.
Она встречалась с ним в любое время, когда ему удавалось выбраться. Придумывала всяческие предлоги, чтобы отклонить настойчивые приглашения Дезире. И Сибилла, и Дэвид, хоть и по разным причинам, держали свои отношения в тайне от Уэстонов. Сибилле не хотелось сплетен и слухов, а Дэвид, он дорожил работой на процветающем предприятии. Как-то он поделился с Сибиллой своими надеждами полностью взять дело под свой контроль. Может, даже выкупить долю Барри. "Я куда лучше Барри разбираюсь в этом деле. Он-то чем дальше, тем больше зацикливается на своих стихах и работе почти не уделяет внимания. Так что пока я выжидаю".
"Да, - подумала Сибилла, выслушав это признание, - настоящий поэт, ничего не скажешь".
Дэвид сообщал, что скандалы между Дезире и Барри становятся все более шумными, что Дезире преследует мысль, будто Барри может окончательно отойти отдел ради стихов. "Что же ты не приезжаешь, - писала она, - почему не поговоришь с Барри о его стихах? Почему бы тебе не приехать прямо сейчас? Что мы тебе сделали? Бедняжка Сиб, совсем одна в целом мире, тебе надо бы замуж. Дэвид Картер буквально прохода мне не дает, прямо не знаю, что делать. Барри, сама понимаешь, в ярости. Что ж, наверное, такова плата за преданного мужа".
"Может, она догадывается, что мы с Дэвидом любовники", - подумала Сибилла.
Как-то она простудилась. Неожиданно явился Дэвид и сделал ей предложение. Он схватил ее своими большими сильными руками. Она единственная, говорил он, кто понимает его устремления, его искусство, его самого. Через год-другой они вместе станут владельцами плантации страстоцветов.
- Ш-ш, Адриана услышит. - На самом деле Адрианы не было дома. Дэвид смотрел на нее полубезумным взглядом.
- Мы должны пожениться, - сказал он.
Роман Сибиллы с Дэвидом Картером, с ее точки зрения, кончился, не успев толком и начаться. Она и затеяла его вроде как по необходимости, против воли, и на какое-то время он избавил ее от упреков в равнодушии к сексу.
- Я жду ответа, - сказал Дэвид. Судя по тону, он подозревал, каков будет этот ответ.
- Знаешь, Дэвид, я как раз собиралась написать тебе. Надо бы нам положить конец этой истории. Что же касается брака, то я и вовсе для него не создана.
Он наклонился над кроватью и приник к Сибилле.
- Ты можешь заразиться, - предупредила она. - Хорошо, подумаю, - добавила она, лишь бы избавиться от него.
Едва он ушел, Сибилла принялась за письмо к нему, отхлебывая по глотку лимонный сок, чтобы смягчить боль в горле. Она заметила, что Дэвид принес и оставил на веранде шесть бутылок сока из страстоцвета. Скоро он обо всем забудет, подумала она, ведь он так поглощен своим страстоцветовым делом.
Но, получив письмо, Дэвид помчался в город и ворвался к ней в дом. Сибилла испугалась. Прежде никто из ее любовников не проявлял такой настойчивости.
- Ты обязана выйти за меня.
- Да ну? И что же дальше?
- Это твой долг передо мной, как перед мужчиной и поэтом.
Ей не понравилось выражение его глаз.
- Как поэт, - сказала она, - ты, с моей точки зрения, ничто. - Услышав собственный голос, произносящий эти слова, она испытала облегчение.
Он застыл, как актер в дурной мелодраме; в своем тропическом костюме, с золотистыми волосами он выглядел типичным колонистом.
"Дэвид Картер, - писала Дезире, - запил. По-моему, он слегка чокнулся. Наверняка из-за того, что я не подпускаю его к себе. Ну не бред ли? Поместью конец, если Барри не избавится от него. Барри отправил его в отпуск на месяц, но если по возвращении он не исправится, придется брать кого-то другого. Когда же ты приедешь? Барри нужно с тобой поговорить".
На следующей неделе, влекомая старыми комплексами, Сибилла отправилась в дорогу. Она ехала вроде бы против желания, повинуясь стремлению искупить грехи своего вывихнутого естества в общении с Уэстонами, этими любителями любовных игр, хотя и знала, что, так или иначе, они скоро ей наскучат.
Не прошло и часа после ее приезда, как они принялись за свое.
- Ну что, так никого и не нашла? - спросил Барри.
- Тебе надо завести роман, - подхватила Дезире. - Мы все время об этом говорим - правда, Барри? Так будет лучше. А твой нынешний образ жизни, он ведь такой нездоровый. Оттого-то ты так часто и простужаешься. Тут все дело в психологии.
- Пошли на лужайку, - предложил Барри, едва завидев Сибиллу. - У нас там камера. Пошли, поснимаемся.
- Картер вернулся нынче утром, - заметила Дезире.
- Да ну, выходит, он здесь? А мне казалось, он на месяц уехал.
- Мы тоже так думали. А он возьми и появись сегодня утром.
- Это все из-за Дезире, - сказал Барри. - Он, как собачка, за ней бегает, а она только отмахивается.
- Это все психология, - сказала Дезире.
- Чудный навес, вон тот, полосатый, - сказала хозяйка. - Он придает завершенность всей картине. Какие вы тут все беззаботные - верно, Тед?
- Да нет, один малый выглядит совершенно подавленным, - возразил Тед. Перед камерой как раз мелькнул уныло бредущий Дэвид Картер.
Все засмеялись, потому что вид у Дэвида был скорее зловещий.
- Ну его просто в неудачный момент камера поймала, - сказала хозяйка. - А вот и Сибилла. Что-то вроде вы немного погрустнели, или мне показалось? Смотрите, опять эта девушка, та, другая, и с ней славный песик.
- Это был типичный полдень в колонии? - поинтересовался молодой человек.
- И да, и нет, - сказала Сибилла.
Стоило установить снаружи камеру, как жизнь у Уэстонов сразу менялась. Все, включая детей, должны были светиться радостью. Слугам из местных предписывалось одеваться в их лучшие белые одежды и создавать фон. Время от времени Барри собирал всех, опять-таки с детьми, в круг для танцев, а аборигены отбивали такт.
А в последний раз Барри поставил мизансцену безмятежной жизни. Поваренок, знавший толк в фотографии, стал на свое место.
- Приготовиться, - кивнул ему Барри, - начали.
Из дома вышла Дезире, за ней бежала собака.
- Веселее, Баркер, веселее, - скомандовал Барри. Овчарка весело ощерилась.
Одной рукой Барри обвил талию Дезире, другой взял за локоть Сибиллу и медленно повел обеих перед камерой. По-театральному вскинув голову, он добродушно болтал о чем-то. Время от времени Барри громко смеялся, откидывая голову назад. Правда, на звуковой дорожке сохранились такие слова: "Улыбайся, Сибилла. Иди медленно. Ты должна выглядеть совершенно довольной. Потом, через много лет, тебе самой покажется, что это были самые счастливые моменты твоей жизни".
Сибилла усмехнулась.
Как раз в этот момент в кадре мелькнул Дэвид: он привязывал к стволу дерева маленькую лодку.
- Наверное, через озеро переплыл, - сказал Барри. - Неужели снова пьет?
Но походка у Дэвида была совершенно ровной. Он пересекал широкую лужайку, не подозревая, что идет съемка. На мгновение он остановился и пристально посмотрел на Сибиллу.
- А, это ты, Дэвид, привет, - кивнула она.
Он повернулся и бесцельно двинулся в сторону камеры.
- Снимай, - велел Барри поваренку.
Малый повиновался, и как раз в этот момент Дэвид заметил камеру.
- Отлично, - крикнул Барри, когда Дэвид скрылся в доме. - Продолжай.
Тогда-то он и спросил Сибиллу: "Ну что, так никого и не нашла?", Дезире подхватила: "Тебе надо завести роман…"
- Мы расстроили Сибиллу, - сказала Дезире.
- Да нет, у меня отличное настроение.
- В таком случае улыбайся на камеру, - сказал Барри.
Солнце быстро садилось за горизонт, камеру зачехлили, и все пошли переодеться. Сибилла спустилась и села на веранде перед окном, занимавшим всю стену столовой. Дезире в это время была внутри, она поправляла масляные лампы, которые кто-то из слуг поставил слишком высоко. Дезире повернулась к окну и окликнула Сибиллу:
- Олух этот Бенджамен, придется поговорить с ним завтра утром. Он просто не знает, как обращаться с этими лампами. В один прекрасный день мы все здесь задохнемся от чада.
- Так все, наверное, давно к электричеству привыкли, - сказала Сибилла.
- В том-то и беда. - Дезире отвернулась.
В присутствии Дэвида Сибилла ощущала какую-то неловкость. Интересно, думала она, а за ужином он появится? Вспоминая его мрачный взгляд, она забеспокоилась, как бы он не устроил сцену. Из столовой донесся сдавленный крик.
Она обернулась, но все кончилось в считанные секунды. Раздался оглушительный треск, и, согнувшись пополам, Дезире рухнула на пол. Шаг к двери, ведущей в коридор, и Дэвид приставил пистолет к виску. Сибилла закричала и, едва отдавая себе в том отчет, бросилась наверх по лестнице. Еще один выстрел, и Дэвид завалился набок.
Она вошла в столовую вместе с Барри и слугами. Дезире была мертва. Дэвид протянул еще несколько секунд, которых хватило на то, чтобы посмотреть закатывающимися глазами на Сибиллу в тот момент, когда она разгибалась над телом Дезире. Он видит, отчетливо подумалось Сибилле, что застрелил не ту, кого хотел.
- Чего я не могу понять, - сказал Барри, навестив Сибиллу несколько недель спустя, - так это зачем он сделал это.
- Он был безумен, - сказала Сибилла.
- Не так уж и безумен, - возразил Барри. - Все, разумеется, думают, что у них был роман. Вот чего я не могу вынести.
- Это-то понятно. Ну да, конечно, он был сильно увлечен Дезире. Ты сам всегда говорил это. А эти ваши скандалы… Ты всячески показывал, что ревнуешь ее к Дэвиду.
- А знаешь, на самом деле ничего подобного. Это было… это было нечто вроде…
- Спектакля, - подсказала Сибилла.
- Ну да, похоже. Видишь ли, между ними ничего не было. И честно говоря, Картер был совершенно равнодушен к Дезире. Тогда вопрос: зачем он все-таки сделал это? Не могу примириться с тем, что люди думают, будто…
Удар по самолюбию, поняла Сибилла, сильнее горя. Солнце садилось, и она встала зажечь свет на веранде.
- Стой! - сказал он. - Повернись. О Господи, на какой-то миг мне показалось, что ты и впрямь - копия Дезире.
- Это все нервы. - Сибилла включила свет.
- Да нет, ты действительно немного смахиваешь на Дезире. При определенном освещении, - задумчиво добавил он.
Надо что-то сказать, подумала Сибилла, что-то такое, что заставит его выбросить эту мысль из головы. Надо стереть этот эпизод из его памяти, сделать так, чтобы ему было неприятно о нем вспоминать.
- В любом случае, - сказала она, - при тебе остаются твои стихи.
- Да, это великое дело, - согласился он. - И оно у меня есть. Это для меня все, огромное утешение. Я продаю поместье и записываюсь на военную службу. Девочки поступают в монастырь, а я отправляюсь на север. У нас нет военной поэзии.
- Солдатом ты будешь лучшим, чем поэтом, - сказала она.
- Что-что?
Она повторила сказанное, раздельно, медленно, с чувством облегчения, едва ли не освобождения. За время лжи наросла короста, и скоро она отпадет. "Мне только одно вернет здоровье, - подумала она, - честность".
- Ты ведь всегда говорила, что у меня прекрасные стихи, - заметил он.
- Говорила, но это тоже было что-то вроде спектакля. Конечно, это всего лишь мое личное мнение, но как поэт - ты ничто.
- Ты просто не в себе, дорогая моя, - сказал он.
За месяц до того, как он был убит в бою, Барри прислал ей четыре бобины. "Когда-нибудь, - писал он, - ты с удовольствием вспомнишь те славные дни, что мы провели вместе".
- Замечательно, - сказала хозяйка. - Вы нисколько не изменились. А чувствуете вы себя иначе?
- Ну да, конечно, теперь я, в общем, по-другому на все смотрю. С годами учишься мириться с собой.
- Полчаса из собственного прошлого! - воскликнул молодой человек. - Если бы это была моя жизнь, уверен, я бы не выдержал. Кричал бы: "Света! Света!" - как дядя Гамлета.
Сибилла улыбнулась ему. Он посмотрел в сторону с видом неожиданно торжественным и трезвым.
- Какая трагедия, эти люди погибли под пулями, - сказала престарелая дама.
- Последняя бобина - лучшая, - сказала хозяйка. - Сад просто волшебный, я бы не прочь еще раз посмотреть, а ты, Тед?
- Да, мне тоже понравились эти этюды на природе. Чего мне, чувствую, не хватает, так это природы, - откликнулся ее муж.
- Нет, вы только послушайте его - этюды на природе!
- Ну ладно, пусть будут тропические растения крупным планом.
Всем захотелось еще раз посмотреть последнюю бобину.
- А вы как, Сибилла?
"Кто я, женщина, - спокойно думала она, - или интеллектуальный монстр?" Она так привыкла задавать себе этот вопрос, что на него даже не требовалось ответа.
- Да, и я бы тоже с удовольствием посмотрела. Занятно.
ЗАНАВЕСКА, КОЛЕБЛЕМАЯ ВЕТРОМ
© Перевод. Н. Анастасьев, 2011.
Когда на открытом окне при легком дуновении ветра вздрагивает занавеска, я всегда вспоминаю тонкие белые занавески из превосходной кисеи в спальне миссис Ван дер Мерве. Те занавески, что висели там изначально и были натянуты так небрежно, что как-то вечером, три года назад, двенадцатилетний негритенок смог подсмотреть в просвет, как миссис Ван дер Мерве кормит грудью младенца, и, будучи пойман на месте преступления, был застрелен ее мужем Дженни, те занавески я не застала. Потом их заменили новыми, более тонкой выделки; к этому времени мужу Ван дер Мерве еще оставалось сидеть пять лет, а сама она сильно переменилась.
Она перестала сутулиться и уже ничем не напоминала себя прежнюю - долговязую, вечно чем-то недовольную жену мелкого собственника; очистила двор от старых канистр из-под бензина, и это было только начало; она превратилась в большой маяк, рассеивающий лучи доброго света, которые иным казались не знаком, предупреждающим о том, что на пути рифы, но приглашением в дом. Она накупила посуду из лучшего фарфора, перестала запихивать в чулок фунтовые купюры, изменила имя с Сонджи на Соню и вообще всячески наслаждалась жизнью.
Это была территория, где нельзя искупаться без риска подхватить какой-нибудь микроб, который отравит твой организм на всю оставшуюся жизнь; где до шести вечера нельзя выйти на улицу, не получив солнечного удара; еще в этих отдаленных местах, где белых совсем немного, да и те в основном бедняки, молодой незамужней даме лучше не держать дома кошку, потому что однажды эту кошку поймают и аккуратно обреют местные холостяки из белых - просто для того, чтобы позабавиться; высокие травы здесь опасны своими змеями, а полы в домах - скорпионами. Белые цепляются за любое слово; Природа с фанатической серьезностью ловит едва слышные шаги. Медсестры-англичанки, попадая сюда, с удивлением узнают, что, стоит оказаться за ужином рядом с мужчиной и затеять с ним светский разговор - например, попросить рассказать о себе, - как он воспримет это за откровенное заигрывание и уже на следующий день после завтрака заявится, чтобы заняться любовью; это было место, где ветерок поднимается только в сезон дождей, а занавески на окне не пошевелятся, если вскоре не поднимется буря.
Медсестрам-англичанкам часто советовали перевестись в другое место.
- На севере гораздо лучше. Города, жизнь. Цивилизация, магазины. Гораздо прохладнее - недаром на севере большие люди живут. Бега.
- Вам понравится на востоке - там апельсиновые рощи. Много зелени, огромные долины. Охота.
- Ну зачем посылать медсестер в это гнилое место? Вам бы лучше найти здоровое место.
Кое-кто из медсестер уезжал из Форт-Бейта. Но тем из нас, кто имел дело с тропическими болезнями, приходилось оставаться, потому что наша клиника, крупнейшая во всей колонии, была одновременно научным центром по исследованию тропических болезней. Те из нас, кто был вынужден остаться, бывало, говорили друг другу: "Разве здесь не славно? Куча слуг. Дешевая выпивка. Птицы, звери, цветы".
Кое-какие дивные дива в этом краю действительно имелись. Я так и не свыклась с местными красками - яркими, как в фильмах о путешествиях, но, конечно, не в засушливый сезон, когда пыль делает все окружающее на редкость реальным. Пыль толстым слоем лежит на большом дворе позади клиники, где аборигены стоят у забора или сидят на корточках, перекрикиваются или смеются - а впрочем, разницы нет, - готовят и едят, в ожидании процедур, или результатов рентгеновских анализов, или рентгеновского анализа какого-нибудь дальнего родственника. От них исходит едкий запах, и они поднимают клубы пыли. Воспаленные чеки малышей всегда усижены мухами, но, несмотря на это, привязанные к спинам матерей, они спят, а когда просыпаются и начинают плакать, женщины кормят их грудью.
Для белых бедняков Форт-Бейта и его окрестностей в клинике имеется отдельная приемная, где они едят принесенную с собой пищу или сидят в долгом молчании, прерывающемся порой перебранкой где-нибудь в углу. Оставшаяся часть форт-бейтского общества клинику не посещает.