Дорога становится гребнем замерзшей земли там, где поле вспахано до кромки леса. Дневной свет приобретает от холода голубую окраску, пока Мэйми старается справиться с поводками. Одна ее нога в резиновом сапоге глубоко погружается в образовавшийся желоб, другая - упирается в гребень, чтобы удержать равновесие. Собаки обнюхивают друг друга, выпуская пар. Они тянут в лес, и внезапно из-за деревьев появляется Гамильтон - егерь Элис Лонг - высокий и широкоплечий, с седыми усами и очень красным лицом. Он смотрит на Мэйми, как бы говоря: "Иди сюда". Собаки крутятся вокруг него, ремни врезаются в ее перчатки.
Мэйми говорит:
- Мне надо вон туда, - и указывает вниз, в сторону своего дома, что через поле.
- Увидимся в Доме, - говорит он и отступает в лес, оглядывая низкорастущие ветки.
Гамильтон ухаживает за старым сэром Мартином, когда у женщин не хватает сил с ним справиться.
"Боюсь, мой отец стал совсем плох".
"Право, не знаю, и как только вы с ним управляетесь, мисс Лонг".
Мать Мэйми говорит, что все, кроме Элис Лонг, отправили бы старика куда надо.
Гамильтон следит за котлами, обогревающими отапливаемое крыло. У него слишком много дел, чтобы еще регулярно выгуливать собак.
"Просто не знаю, что бы мы делали без Гамильтона. Было легче до того, как ваш муж оставил нас".
Мэйми свернула в сторону от леса. Она идет и от дорожки, ведущей к домам, все оглядывается - не следит ли за ней Гамильтон своими глазами, этими глазами, как два старых вареных яйца, которые он устремляет на нее всякий раз, как ее видит.
Она переходит на тропинку вдоль шоссе. Собаки теперь бегут. Мимо проезжают машина и автофургон из городского бакалейного магазина. Она крепче сжимает поводки.
"Смотри, чтоб ни одна из них не попала под машину. Элис Лонг будет вне себя".
Она прижимается к высокому белому наносу, который снова у самого леса, когда огромный грузовик с мешками угля осторожно выезжает из-за крутого поворота, точно боится собак.
Плюх об ее плечо, плюх о шапку - снежки. Мальчишки там, на берегу. Она поворачивается, бросает быстрый взгляд и видит, как детишки исчезают из виду, смеясь, вскрикивая. Там две девочки вместе с мальчишками: она увидела их волосы. На одной из девочек темно-синий монастырский плащ.
- Конни, спускайся!
- Это не Конни, - отвечает голос Гвен.
А ведь Гвен должна была быть в танцклассе. Она учится танцевать с Мэйми танец с саблями.
На дорогу падает снежный ком и разваливается. В нем не оказывается камня. Собаки залаяли, став целью снежных комьев.
Мэйми тащит их за угол и пускается наутек. Дети устремляются следом вниз по откосу и догоняют ее. Она всех их знает. Она пытается набрать снега, но сделать из него ком и бросить его не получается из-за того, что перчатки обмотаны поводками.
- Куда это ты направилась со всеми этими собаками? - спрашивает мальчик.
- В магазин, а потом в Дом.
- Вид у них грязный.
Гвен говорит:
- Тебе нравятся эти собаки?
- Не тогда, когда они все вместе.
- Отпусти их - пусть побегают, - говорит другая девочка. - Это хорошо для них.
- Нет.
- Иди к нам - поиграем.
Она взбирается по откосу, тогда как остальные стараются подтащить собак за поводки или подталкивают их сзади.
- Поднимите их. Вы их задушите!
- Отпусти поводки. Мы возьмем их - каждый по одному.
- Нет.
Взобравшись на откос, Мэйми говорит:
- Я привяжу их к этому дереву.
Она не желает выпускать из рук поводки, но разрешает двум мальчикам покрепче привязать поводки к веткам, они научились этому в "Юнцах-бойскаутах".
А потом мальчики сражаются с девочками, бросаясь снежками, так быстро швыряя их в мокрые лица и получая назад, так громко крича, что почти не слышно кашляющих и подвывающих собак. Но вот настало время уходить, и Мэйми пересчитывает собак. Затем начинает их отвязывать. Но узлы крепкие. Она зовет одного из мальчиков, чтобы он подошел и развязал узлы, но он даже не оглянулся. Возвращается Гвен: она стоит и смотрит. А Мэйми, став в мокром снегу на колени, старается развязать узлы.
- Как их развязывают, такие узлы? - А все узлы перепутались, свалялись в кучу.
- Не знаю. Как зовут собак?
- Митци, Фритци, Блитци, Ритци и Китци.
- Ты можешь отличить одну от другой?
- Нет.
Мэйми нагибается, впившись в кожу сильными зубами. Один узел она уже развязала. Все узлы развязаны. Она снова надевает свои шерстяные перчатки и начинает закручивать на руки поводки. Один из них выпадает из ее рук, и собачка устремляется в лес, усыпанный старыми мокрыми листьями, так что кажется, будто она ползет, как змея, на животе, а поводок, подпрыгивая, ползет за ней.
- Митци! Китци! Блитци!
Собачка исчезает, а четыре, которых она удерживает при себе, волнуются, жаждая освободиться и тоже согреться.
- Поймай его, Гвен! Ты его видишь? Митци-Митци! Блитци-Блитци!
- Мне надо домой, - говорит Гвен. - Не надо было тебе останавливаться и играть с нами.
Гвен - примерная ученица сестры Моники, славящаяся своей пунктуальностью, аккуратностью и верностью. Мэйми нечего ответить на упрек Гвен, и девочка начинает спускаться с откоса.
В лесу темно и никаких следов пребывания собаки. Мэйми с четырьмя собачками шлепает по листьям и комьям снега. "Фритци-Фритци-Фритци, Митци!" Лай, тявканье позади нее. Снова тяф-тяф. Она поворачивается и видит собачку, которая снова привязана к дереву. Гамильтон? Она озирается и не видит никого.
Ей следовало бы спешить к дороге, но она слишком устала, чтобы спешить. Ворота со сторожкой все еще открыты, хотя, судя по небу, уже поздно. В сторожке, сданной новым людям из Ливерпуля на выходные, горит свет. У них на этот раз длинные выходные. Когда Мэйми с пятью собачками входит в ворота, из дома выходит молодая женщина, направляясь к своей машине.
- Бог мой, да ты же насквозь промокла!
- Я попала в буран.
- В таком случае спеши, дорогая, домой и переодевайся.
А Мэйми не может спешить. Она уже не так хорошо себя чувствует - совсем как старый сэр Мартин. Она уже и не так хорошо все видит. Дневные цвета кажутся странными, и с неба свисает поземка. Она идет маленькими перебежками, лишь повинуясь тянущим ее собачкам. Но она сдерживает их, как только может, и продвигается в направлении Дома. Дойдя до широких ступеней и больших входных дверей, она поворачивает направо. Обходит дом справа и попадает во двор, где находится дверь Гамильтона. Девочка пытается открыть эту дверь. Она заперта. Чтоб позвонить, надо поднять руку, а она так устала. Она пытается постучать. Собаки поднимают шум и волнуются, царапают двери, чтобы войти. Она смотрит на них и с трудом переносит поводки с правой руки на левую, обвивая ими запястье, поскольку рука у нее и так полна. Стуча свободной рукой в дверь, она вдруг понимает, что заметила кое-что. У нее теперь всего четыре собачки. Она считает: одна, две, три, четыре. Считает поводки: один, два, три, четыре. Она снова отворачивается от них и стучит. Не получилось. Ничего не произошло. Этого не может быть. Она снова стучит. Появляется Гамильтон.
- Их еда там, - говорит Гамильтон, не глядя на собак и открывая дверь, что ведет из его комнаты в другую, более заставленную комнату.
Он пропускает собак, устремляющихся к пище, не считая их. Он не снимает с них поводков, а швыряет их на пол, и поводки тянутся за собаками. Наконец он закрывает за ними внутреннюю дверь. Садится в свое кресло и смотрит на Мэйми, как бы говоря: "Да входи же".
- Мне надо домой.
- Ты насквозь промокла. Посушись с минуту у огня. Я отвезу тебя домой.
- Нет, я уже опоздала.
Он похлопал себя по колену:
- Сядь сюда, дорогая девонька. - Рядом с ним стоят стакан и бутылка. - Я хочу дать тебе выпить. А ну иди сюда. Я вовсе не хочу секса.
Она присаживается к нему на колени. Он не перечитал собачек. Элис Лонг взбеленится, но виноватым теперь будет Гамильтон. Гамильтон ведь принял собак.
- А теперь глотни.
Она понимает, что речь идет о виски.
- Сделай большой глоток.
Он дает ей кусок лимона, чтоб от нее не пахло, а потом целует в губы, пока она сосет лимон.
- Теперь я пошла. Надеюсь, с собаками все в порядке.
- О-о, собаки, они в порядке.
Он берет ее за руку, и они отправляются на розыски одного из рабочих, чинящих Дом. Элис Лонг еще не вернулась со своего собрания, и она не заметит, что рабочий ушел на несколько минут.
Мэйми залезает в машину мастера рядом с рабочим. Сиденье покрыто белой пылью, но она не сметает ее, прежде чем сесть. Ее одежда будет испорчена. Она чувствует себя в безопасности рядом с шофером. Виски вернуло ее к реальности.
- Пожалуйста, сколько сейчас времени? - спрашивает она.
- Примерно без двадцати четыре.
Мужчина дает задний ход и поворачивает машину. Гамильтон ушел к себе. Машина объезжает Дом, объезжает большую новую поляну, куда летом подъезжают автобусы с туристами.
"Сюда, в Нортумберленд, много народу не заманишь. Все они валят на Юг, в старые дома. А мы тут в стороне…"
"Ну это целое открытие для тех, кто приезжает сюда, мисс Лонг. Особенно для католиков".
Одно время Дом был превращен в госпиталь для раненых английских солдат после битвы под Флодденом, в которой англичане победили.
Во времена преследования католиков в Доме проходили мессы. У оружейной стоит под стеклом потир Елизаветинских времен. Он был продан музею, но музей разрешил семье держать его в Доме, пока жив сэр Мартин. Мэйми ходила в убежище священников, где они скрывались, когда Дом обыскивали в поисках священников - они находились там по нескольку дней. Убежище - большое пространство за панелью, которая поднимается в стене вверх, на чердак. Ты можешь стоять в убежище священников и смотреть вверх, на брусья, на которых в те дни всегда висела на крайний случай еда.
Рабочие чинят крышу.
- А вы видели убежище священников? - Мэйми почувствовала желание поговорить.
- Это что такое?
- Место, где священники скрывались наверху, под крышей. Это историческое место. Вы его не видели?
- Нет, но я видел много высохших, проржавевших мест на этой крыше.
Ворота закрыты. Мужчина выходит из машины, чтобы их открыть, затем снова садится за руль.
"Неужели одна из собачек потерялась? - Мэйми смущена. - Ведь их должно быть пять. Я обнаружила потерянную собачку привязанной к дереву". Но тут она увидела себя: она их снова пересчитывала у двери Гамильтона. Одна, две, три, четыре. Только четыре. Нет, нет, нет, на самом деле все не так. Гамильтон же принял собак. Пересчитывать-то их должен он.
Рабочий говорит:
- Тебе нравятся "Битлы"?
- О да, они замечательны. А вам они нравятся?
- Так себе. Мне б хотелось хоть раз заработать столько, сколько они получают за один день. Имея такие деньги, я мог бы выйти на пенсию.
Сестра Моника сказала, что в "Битлз" нет ничего плохого, и это возмутило Мэйми, так как показывало, что сестра Моника не ценит их, как они того заслуживают. Она должна отбросить их вместе с виски, курением и сексом: "Битлз" следует забыть.
- Я люблю танцевать, - говорит Мэйми.
- Рок-н-ролл?
- Да, но в школе нас учат только народным танцам. Я учусь танцевать с саблями. Это исторический танец.
Всю оставшуюся неделю она спешит домой из школы, чтобы проверить, не приходила ли Элис Лонг к ее матери по поводу отсутствующей собачки.
"Я же считала. Раз, два, три, четыре. Но у меня же было их пятеро, когда я выходила из леса. Я вывела пять собачек из леса и провела вверх по холму. У меня было их пятеро возле сторожки. Должно быть, я…"
Элис Лонг скоро заметит пропажу. Она придет в дом Мэйми с расспросами.
"Гамильтон говорит, что она привела только четырех…"
"Гамильтон говорит, что он их не считал, а просто взял из ее руки поводки…"
"Гамильтон, должно быть, выпил и позволил одной из них выскочить за дверь…"
"Я их только что пересчитала. Одной, должно быть, не хватает с понедельника. Когда Мэйми…"
Наступила пятница, а Элис Лонг так и не приходила. Мать Мэйми сказала:
- Элис Лонг не заглядывала. Отнесу-ка я в понедельник пирог в Дом и посмотрю, что там происходит.
В воскресенье днем у двери останавливается машина Элис Лонг.
- Входите, мисс Лонг, входите. Никто из родственников не приехал к вам на уик-энд?
Отец Мэйми выключает телевизор, надевает куртку, говорит: "Добрый день" - и уходит наверх.
Элис Лонг сидела, дрожа, на диване рядом с Мэйми, а ее мать разливала чай.
Она говорит:
- Это Гамильтон.
- Опять?
- Нет, хуже. Это трагедия. - Элис Лонг крепко поджимает губы и гладит Мэйми по волосам. Рука у нее трясется.
- Мэйми, пойди поиграй, - говорит ее мать.
Когда машина Элис Лонг уехала, Мэйми вернулась - перчатки ее были обмотаны концами скакалки. Ее отец сходит вниз, снимает сюртук и открывает дверцы телевизора.
- Ох, не включай, - говорит в смятении ее мать.
Мэйми ест остатки пирога и бутерброды и слушает.
- Висели в убежище священников - все. А она искала их всю ночь. Гамильтон уехал - сбежал. Все дело в спиртном. Полиция выписала ордер на арест. Их обнаружили после мессы сегодня утром висящими на балках. Разве я не говорил, что бедняжка Элис Лонг плохо выглядела на мессе? Я подумал, может, снова что-то с ее отцом. А она всю ночь искала собачек и на мессе все еще не знала, где они. Нашли-то их после мессы - она и миссис Хаддстоун. Представь себе, какое это было зрелище! Пять собачек, висящих в ряд. Бедные малютки! А Гамильтон вчера исчез. Но подожди - они его все равно поймают.
- Он немного лунатик, - говорит отец Мэйми.
- Лунатик! Он жестокий. Его самого надо бы повесить. Собачки - ведь это все, что имела Элис Лонг. Но его поймают!
Ее отец говорит:
- Сомневаюсь. Только не Гамильтона. Даже самец косули звал его Человеком с кошачьей походкой. - Он смеется своей шутке.
Ее мать отворачивается.
Мэйми говорит:
- А сколько их висело в убежище священников?
- Все висели в ряд.
- Сколько всех?
- Пять. Ты же знаешь: у нее было их пятеро. Ты же выгуливала их, верно?
Мэйми говорит:
- Я только подумала, хватило ли для пятерых места в убежище священников. Она правда сказала, что там было пятеро? А не четверо?
- Она сказала: все пятеро. Что ты говоришь: в убежище священников нет места? Да там полно места! Он убил бы и шесть собачек, если б у нее было их шесть. Она была такая к нему добрая.
- Ужасная история, - говорит ее отец.
Мэйми чувствует себя такой же невесомой, как Дневной свет. Она размахивает руками, словно высвободив их из упряжи.
- Пятеро. Значит, я неверно посчитала. Я не потеряла собачки. Их было пятеро.
Она вскакивает, чтобы взять с каминной решетки блестящие медные кочерги и раскладывает их крест-накрест на линолеуме, решив попрактиковаться в танце с саблями. И начинает танцевать с пятки на носок, с пятки на носок, повернулась - и в сторону, раз-два-три, раз-два-три. Ее мать стоит в изумлении и уже собирается сказать: "Прекрати сейчас же, это не время для танца, какие же бессердечные эти дети. Элис Лонг платит за твое обучение в школе, и я считала, что ты любишь животных". А отец хлопает в ладоши в такт ее танцу - раз-два-три, с пятки на носок, руки на бедра, правая рука, левая рука, вперед и назад. Потом ее отец начинает и подпевать, громко так: тарарам-там-там, та-рарам-там-там - и бить в ладоши, когда она танцует джигу, и тут уж никто ничего не может поделать.
МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ПОЗНАЛ ТАЙНУ ЖИЗНИ
© Перевод. Т. Исерсон, 2011.
Дело было в том, что в его доме поселилось привидение высотой в пять футов, когда выпрямлялось во весь рост. И каждую ночь, а если не получалось раньше, то и под утро, выплывало оно из верхнего ящика шкафа, стоявшего в комнате молодого человека. Молодой человек был помощником скульптора, по крайней мере так он утверждал.
Однако я слышала от знающих людей, что на правду это не похоже. Не бывает так: скульпторы не берут себе помощников. Бен, а так звали молодого человека, был обескуражен, когда я указала ему на это в письме. Оказывается, с некоторых пор он намеренно предпочел переквалифицироваться в "помощники каменщика", а еще лучше в "помощники строителя дорог", несмотря на то что в таком случае он становился безработным, который понемногу занимается скульптурой, чтобы раз в неделю получать хоть какое-то жалованье.
О Бене я могу судить лишь по его корреспонденции, потому что он написал мне весьма необычное письмо на адрес моего издателя. В нем "помощник скульптора" рассказал о визитах привидения. В другой раз я бы разорвала письмо, но Бену решила ответить, поскольку в нем он, помимо всего прочего, выдвинул сомнительное утверждение, будто благодаря своему привидению познал или вот-вот познает "тайну жизни". В ответном письме я с осторожностью упоминала "видение", как молодой человек называл своего призрака, а особый упор делала на то, что "тайна", вероятно, относится к его личной жизни, а не к жизни вообще. В судьбах людей кроется множество тайн, подчеркнула я. Поэтому тайна одной жизни не может относиться ко всем. В заключение я тем не менее пожелала ему удачи и отправила письмо. До свидания.
Но нет, на этом мы не распрощались, как я ожидала. То есть я ему некоторое время не писала, однако он продолжал присылать письма из необъяснимой потребности поделиться своим странным опытом.
Из писем Бена следовало, что самыми большими проблемами, которые он терпел от привидения, были шантаж и ревность, потому что оно искренне ревновало Бена к его девушке.
- Я могу наведываться куда угодно и к кому угодно, - угрожало привидение. - Мне не составит труда сообщить всем твоим знакомым, что ты всего-навсего скульптор, у которого нет постоянной работы, и никакой ты не каменщик, и дороги не мостишь - все это ложь.
- Что ж, рассказывай что вздумается, - отвечал Бен. - Мне все равно. Но факт остается фактом: в душе я каменщик, в чем бы ни состояла суть работы скульптора и т. д. и т. п., которую я время от времени вынужден выполнять, будучи стесненным в средствах.
- Что значит "и т. д. и т. п."? - спросило привидение своим мерзким голосом. - Может, объяснишь?
- Сворачивайся и возвращайся в ящик, - махнул рукой Бен. - Только не помни мою пижаму.
- Не место твоей пижаме в моем ящике. Она не шелковая; она из "Маркс энд Спенсер".
Вообще-то Бен втайне боялся, как бы кто-нибудь не узнал, что он по большому счету вовсе не каменщик. Но он был смелый малый и стоял на своем:
- Убирайся.
Привидение опять свернулось, проворчав:
- По крайней мере ты признаешь за мной право находиться здесь. Кстати говоря, я знаю, на кого нужно ставить завтра на скачках в три тридцать. На Гордость Бармена.