Доклад заместителя командира можно было бы назвать хорошим, потому что в нем о значении бдительности было сказано все, что следует говорить. Но докладчик не указал, что следует делать сейчас на корабле, чтобы за словами о бдительности пошли дела. Чувствовалось, что заместитель поверхностно знает корабль и специальные службы. Не может примерами иллюстрировать общие положения. Собрание заскучало.
Николай Ильич пожалел, что сел далеко от руководителей собрания. Доклад явно не давал материала для обсуждения. Как только докладчик закончит, все будут ждать предложений и объявления, что собрание закончено. И верно, едва докладчик уселся, а Бекренев предложил записываться для участия в прениях, раздалось несколько голосов:
- Все ясно…
- Прочитать постановление надо.
- Есть проект решения? - спросил Бекренев и вдруг спохватился. - Однако ж обсудить надо, товарищи, мы по конкретному случаю собрались.
Николай Ильич видел, что началось движение между старшинами, заступающими на следующую вахту, и одним из первых стал протискиваться к выходу Ковалев, у которого на форменке ярко выделялся недавно полученный орден Красного Знамени.
- И все, Ковалев? - с упреком остановил его Николай Ильич.
Ковалев угрюмо ответил:
- Здесь не о том, товарищ капитан второго ранга, толкуют…
- Именно не о том, а вы скажите, о чем надо, - перебил Долганов и громко обратился к Бекреневу: - Алексей Иванович, дай слово Ковалеву.
- Ковалев хочет? - подхватил Бекренев. - Пожалуйста, Ковалев.
Командир орудия не спеша приблизился к столу.
- О том, что у нас случилось, здесь капитан-лейтенант объяснил. Что же тут еще сказать? Конечно, у нас много людей. И каждый старшина может сказать: это не из моего отделения. А ежели из моего? А ну-ка, много у нас таких командиров отделений, что за каждого бойца, как за себя, поручатся? В прошлом году один торпедный катер с боевого задания не вернулся. Слыхали? Перед выходом несчастье у них случилось: катер в готовности, и ему обязательно надо идти, а командир больной. Его, значит, подменили другим лейтенантом. Ну, не в этом дело. Оба, сказать правду, друг другу в смелости не уступали. Оба рискованные, дерзкие и дело свое знали - в этом разницы не было. Я об этом говорю потому, что судьба вышла страшная - командиру без своего экипажа остаться в живых. Он три дня не в себе был, все поджидал дружков. На скалу поднимется и на море смотрит. "Это ничего, - говорит, - они проскочат. Это ж орлята, а Митяй орел!" Митяем он своего сменщика называл. Но вот все-таки стало ясно, что не придут. И тогда, товарищи, лейтенант обстоятельно доложил, как могли себя вести и его друг Митяй, и боцман, и радист, и моторист. Он их поведению дал полное объяснение на основании близкой с ними жизни и заключил: ни в коем разе никто из них перед врагом флага не спустил. Если без рук и ног остались, то зубами, понимаете, зубами они подрывной патрон открыли бы… "Можете, - сказал лейтенант, - помянуть всех погибших героями". И все это было не голословно, товарищи, а весьма убедительно… Раз сам командующий поверил, значит, убедительно… Так я рассказал, товарищ старший лейтенант Игнатов?
- Так, - глухо сказал Игнатов, и многие поняли, что Ковалев рассказал о нем и что у веселого помощника было свое горе.
- А теперь я о себе скажу, - перевел дух Ковалев. - В последний раз, когда я командовал стрельбой по самолетам, показалось мне, что подносчик снарядов дрожит. Обязан я был в этом разобраться? Обязан. Но как все обошлось благополучно, я на это подозрение махнул рукой, и человека не проверил. До сих пор не знаю, как в самом деле он поведет себя в бою. А ему, может, раненному, ползком придется снаряды на орудие подавать! Вчера, значит, спохватился, иду к старшине Балыкину, у которого мой подносчик служит. А хотите знать наш разговор? "Ну, как он?" - спрашиваю я. - "А так", - отвечает Балыкин. - "Как так?" - "Да как все". И из "как таков" мы с Балыкиным не вышли.
- Я тебе сказал, что он партизан! - сердито крикнул из угла Балыкин, стараясь перекрыть побежавший по кают-компании смех.
Ковалев резко повернулся к смеющимся.
- Не смешно, товарищи. Может, он и был в партизанах, но проверять людей в деле надо. Этот Бушуев меня просил письмо отправить с ответом до востребования, и, когда я ему сказал, что лишнее это, не легко с корабля вырваться на почту, - удивился: "Я ж хорошо служу". Высокое мнение имеет о себе. А вообще - гладкий какой-то или, лучше сказать, скользкий…
- Наверно, девица, которая до востребования пишет, разобралась, - пошутил кто-то.
- Точить лясы давайте в другой раз. Тут не до шуток… Случай тяжелый на корабле. Теперь говори о корабельной дружбе на "Упорном" с оглядкой, пока не вышвырнем врага!
Собрание оживилось после речи Ковалева, и Николай Ильич убедился, что главная цель достигнута. Теперь каждый пытается разобраться в новых людях с такой основательностью, с какой моряки привыкли изучать вверенные им механизмы.
Николай Ильич ушел с корабля удовлетворенным. Но уже на следующий день на него обрушились новые неприятности.
Из политотдела с таинственным видом прибыл на "Упорный" инструктор для расследования. Прогулялся к местам аварии, покритиковал протокол и в особенности короткое постановление партийного собрания. Инструктор написал докладную на семи страницах с резкими выводами, и она попала к начальнику политотдела в неблагоприятную минуту: он только что прочитал политдонесение об ослаблении дисциплины на "Умном", неумении Неделяева укреплять ее и безобразном поведении этого командира.
Девятая глава
Перед тем как "Упорный" поставили на ремонт, корабли дивизиона Долганова участвовали вместе с отрядом английских кораблей в обстреле укрепленного островка
Вадсе у входа в Варангер-фиорд. Эта короткая операция скорее имела значение демонстрации боевого сотрудничества союзников. Она не внесла никаких изменений в оперативную обстановку; и раньше в этом районе советские легкие силы с успехом атаковывали немецкие конвои, направлявшиеся в Киркенес и Петсамо.
На период операции капитан второго ранга Долганов, естественно, вступил в подчинение старшему в звании офицеру, каким был британский контр-адмирал. Отличная сплаванность кораблей в десятках походов позволила Долганову с ценимой моряками изящной точностью выполнить все сигналы контр-адмирала и в походном ордере, и при ведении артиллерийского огня. Контр-адмирал отметил это в приказе об итогах операции. Он посетовал, что командиры британских эсминцев не держали строя и производили перестроения не с такой точностью, какая наблюдалась в движениях русских. Англичанин также отметил, что русские артиллеристы открыли огонь раньше и полностью уложились в назначенное время, а стрельба их была весьма эффективна. Копия приказа была доставлена офицером связи вместе с приглашением на завтрак. Долганову и командирам кораблей пришлось сменить повседневную одежду на парадную форму с орденами и наносить визит.
Конечно, при этом пили, но пили умеренно. Николай Ильич скромно отвел новые комплименты и выражения признательности, пригласил англичан в гости на соединение и поднялся, ссылаясь на то, что корабли к ночи должны быть готовы к походу. По правде сказать, он беспокоился, что Неделяев выпьет лишнее, но этого не случилось. Неделяев даже имел светский успех, сколотив ко времени несколько английских фраз, в которых упомянул о содружестве британских и русских моряков в Наварринском сражении.
- Спасибо, Сенечка, не подвел, - сказал Долганов на катере. Очень довольный, что сковывавшая его процедура встречи закончилась, Николай Ильич в неслужебной обстановке позволил себе вернуться к старым дружеским отношениям.
И напрасно. Неделяев немедленно ухватился за возможность обрести на целый день свободу.
- Пустяки, Николай. Но после бренди неплохо выпить русской. Отпусти меня в Мурманск.
- Как же я тебя отпущу, несуразный человек? В ноль часов уходим в море.
Оказалось все же, что Неделяев успел выпить лишнее. Он стал в позу рапортующего, взял под козырек и нарочито низким баском официально повторил:
- Вновь прошу разрешения, товарищ командир дивизиона, на поездку в Мурманск.
- Разрешения дать не могу, - ответил Долганов, досадуя на комедианство Неделяева в присутствии других командиров.
- В таком случае разрешите отлучиться до полуночи в Главную базу.
Николай Ильич промолчал. Больше всего ему хотелось доставить Неделяева на борт "Умного". Два часа отдыха в каюте - и Неделяев будет в рабочей форме. Долганов заметил, что Бекренев и командир "Уверенного" перестали обмениваться впечатлениями и с недоброжелательным любопытством рассматривали напыжившегося Неделяева. Долганов решил, что новый отказ окончательно уронит Неделяева в глазах товарищей. Делать нечего - надо оказать доверие. Он отпустил Неделяева до двадцати двух.
Неделяеву, собственно, нечего было делать в Главной базе. Он ткнулся к одному - другому собутыльнику, но в середине рабочего дня, конечно, не застал их. Буфет в Доме офицеров тоже был закрыт. Однако "под ложечкой сосало", как любят жаловаться пьющие. И, недолго поразмыслив, Неделяев двинулся к знакомому связисту в Старую Гавань.
На солнце припекало и, поднимаясь на перевал по крутой дороге, Неделяев взмок. Сердито швырнув шинель на камень, он опустился и стал раскуривать трубку. Она оказалась забитой, не тянула, и Неделяев шилом своего универсального перочинного ножика заковырял в ней, сердито посапывая. За этим делом его увидела компания утренних знакомцев, направлявшихся в клуб военно-морской миссии. Они как будто чрезвычайно обрадовались Неделяеву. У одного офицера был с собой набор щеточек для чистки трубки, другой торжественно набил ее кэпстеном, третий поднес Неделяеву спичку. Все они не чинились, как давеча за завтраком, и явно было, что после ухода советских офицеров осушили до дна бутылки, выставленные гостям. Неделяеву еще больше захотелось выпить. И его легко уговорили снова стать гостем, он отправился, искренно считая, что обязан исправить ошибку Долганова, державшего себя слишком сухо с такими славными ребятами. Надо же, чтобы англичане увидели искреннее расположение советских людей к тем союзникам, которые действительно воюют.
Посмотрели в клубе фильм о боевом пути английского миноносца. Неделяеву пришелся по душе финальный эпизод гибели корабля. Он вспомнил крушение корабля, на котором служил помощником, и люди его профессии, сидевшие в маленьком зале, показались ему близкими и простыми. С таким чувством он чокнулся в первый, во второй раз, и скоро потерял счет выпитому. Компания увеличилась. В ней появился офицер-переводчик, о котором раньше Неделяев слышал, что он сын крупного белоэмигранта. Переводчик вместе с Неделяевым пел "Раскинулось море широко" и "Вечер на рейде". Потом Семен Семенович вздумал петь свою коронную "Едет, едет в лодочке", но язык ему плохо повиновался. Он понял, что его разбирает тяжелый хмель, и озлился. Причина была, конечно, в нелепом обычае иностранцев пить без основательной закуски. Он вышел и освободился от тяжести в желудке по испытанному восточному рецепту, и первой трезвой мыслью его было, что пора проститься. Но за ним уже явился обязательный переводчик и, взяв под руку, увлек к столу, на который стюард поставил горячий кофе.
Ах, если бы после кофе Неделяев отправился восвояси! Но разговор, до сих пор не касавшийся каких-либо общих тем, вдруг стал таким, что Неделяев ощетинился.
- По-видимому, - сказал один из офицеров, полистав пачку английских газет, - немцы оправились от сталинградского разгрома. В Средней России инициатива снова переходит в их руки, и на Украине тоже. Что вы думаете, мистер Неделяев?
В вопросе не было ничего оскорбительного по форме, но равнодушие, с которым спрашивавший допускал задержку оккупантов на советской земле, и особенно реплика офицера-переводчика, что перелом в войне обеспечат операции союзников в Европе, взорвали Неделяева. Он как-то сразу увидел хитрую лисью мордочку переводчика и респектабельно-безразличные холеные лица других офицеров. Только один коренастый полный офицер с обожженным и перерезанным шрамом лицом, недовольно глянувший на своих коллег, представился ему достойным ответа. И он задорно сказал:
- Господа, Советская Армия не прекратит наступления, пока не очистит от фашистов всю территорию нашей страны. Это вопрос не только стратегии. Народ наш не может допустить дальнейших страданий своих братьев и сестер под игом гитлеровцев. И смешно слышать уверения, что можно создать перелом в войне топтанием ваших и американских войск перед десятком дивизий врага. Этот перелом уже есть, наша армия сковывает четыре пятых всех сил Гитлера и создает ваше благополучие.
- О, так вы не думаете. Вы лишь повторяете пропаганду ваших коммунистов, - с усмешкой сказал офицер-переводчик.
Именно в эту минуту остатки хмеля вновь ударили в голову Семена Семеновича.
- А я кто ж, по-вашему? - крикнул он, нехорошо длинно выругался и, совсем забыв о дипломатическом такте, прибавил:
- Знаем планы некоторых влиятельных у вас лиц. Немцев победить, но так, чтобы настоящий победитель - СССР - оказался истощенным, лег на операционный стол. Не выйдет так, хоть совсем не откроете второго фронта…
За исключением офицера со шрамом, хозяева сочли себя оскорбленными, и этот единственный разумный человек тщетно пытался потушить скандал. Неделяев его не слышал. Он резко парировал реплики лисьей мордочки, который, вероятно для утверждения своих прав на британское подданство, что-то кричал о великих жертвах Англии, сражающейся в Азии и Африке, накопляющей силы под фаустснарядами; переводчик также утверждал, что без заморских транспортов, оружия и снаряжения советские войска давно вынуждены были бы сложить оружие.
- Как же, - послал последний залп Неделяев, надевая фуражку и козыряя с порога, - очень обязаны вам за "Харрикейны", но наши летчики с этих ваших гробов, слава богу, пересели на свои "илы". И всего хорошего; не забудьте, пока вы в нашей стране, присмотреться к жизни без черных стекол.
Инцидент стал известен на дивизионе, потому что Неделяев откровенно рассказал о случившемся Николаю Ильичу. Но корабли проводили очередной конвой, а когда вернулись, командование уже должно было считаться с жалобой, принесенной англичанами. Начальник политотдела получил приказание вразумить Неделяева. Это означало, что Неделяев должен принести извинение иностранцам. И тут Ручьев, информированный начальником политотдела, увидел случай для удара по Долганову.
Он не выдвигал Долганова в командиры дивизиона. Он считал, что Долганов, хотя в отчете о потоплении немецкой лодки и не упомянул о приказании Ручьева прекратить преследование, сделал так с целью какого-то сложного подвоха, резервировал оружие против него. И наконец он просто боялся, что Долганов является в глазах командующего кандидатом на его, Ручьева, место. Уж слишком часто при его докладах начальство спрашивало, как думает Долганов, не выполнит ли задачу Долганов.
- Ну вот, - сказал он начальнику политотдела, - плоды работы Долганова. Неделяев - его рупор. Он поощряет все выходки Неделяева. Вообще в дивизионе развал. Уж не говорю о потере бдительности… о диверсии… Концов Долганов не нашел. У меня еще куча замечаний флагманских специалистов. Дивизион отстает по боевой подготовке, хоть садись на корабли со всем штабом и нянчи.
"Куча замечаний" относилась в основном к тому времени, когда Долганов еще не принял дивизиона, и отвечать за эти неполадки следовало самому Ручьеву, но Ручьев вовсе не хотел считаться с датами.
Начальник политотдела сказал, перелистывая свою записную книжку:
- Есть грешки за Долгановым. Он на "Уверенном" все темы политзанятий недавно переделал и тоже не представил. А впрочем, может, по неопытности. Молод и горячится. Я пойду на корабли дивизиона, укажу.
- Нет, погоди, - перебил Ручьев, - мы разве няньки? Я лучше вызову его и проберу, а ты поглубже копни по своему хозяйству.
Получив срочный вызов, Николай Ильич сразу отправился на флагманский корабль.
- Ужинали, командир? Отлично, прошу садиться. Вы давно не были, - быстро говорил Ручьев, с преувеличенной любезностью предлагая кресло, а глаза его упорно смотрели в сторону, и он озабоченно листал папку с бумагами.
- Вчера докладывал начальнику штаба, товарищ капитан первого ранга, о готовности кораблей к походу, - сказал Долганов. - "Упорный" на мерной миле показал нормальную скорость. Занимался преимущественно "Умным", и дело там выправляется.
- Выправляется? С чего вы взяли, что выправляется? Дебош в военном порту, а вы говорите - выправляется.
- Старое дело, товарищ капитан первого ранга.
- Ничуть не старое. Может быть, и вредительское выступление на вашем "Упорном" тоже старое?
Николай Ильич понял, что вызван для "раздрая", и выжидательно промолчал.
- Вы там миноносцы проектируете, тактические принципы разрабатываете - все в масштабах!.. А мне работа ваша нужна по-все-днев-на-я, чтобы офицеры рядовыми занимались и старшинами. И чтобы вы ваших дружков-командиров не покрывали. Один пьянствует, позорит флот перед иностранцами, другой только на жену глядит, а корабли беспризорные, именно бес-при-зор-ные-е!
Долганов мог возразить на каждое обвинение, но знал, что его начальник взвинчивает себя: надо потерпеть, пока он выговорится.
А Ручьева еще больше раздражало сдержанное спокойствие Долганова.
- Вы планы политработы меняете! Что - командиром отдельного соединения себя вообразили? Неделяева списать за историю с англичанами надо, а вы его корреспонденту "Красного Флота" расхвалили.
Долганов перевел глаза на раскрасневшееся лицо Ручьева и сказал:
- Неделяева надо и бить и поощрять. В статье, по-моему, правильно отмечены слабые и сильные стороны Неделяева.
- В печати других офицеров надо показывать.
- Почему же, если пример Неделяева поучителен?
Ручьев движением руки остановил Долганова.
- Вам кажется, что вы все знаете, командир дивизиона. Вам кажется… О Неделяеве у меня составилось определенное мнение, и я доложу его командующему.
- Тогда прошу разрешения написать свои соображения о Неделяеве и доложить мое особое мнение командующему, - сквозь стиснутые зубы медленно проговорил Долганов.
Ручьев забарабанил по столу и выразительно хмыкнул:
- Пишите, но я не обещаю вам…
Николай Ильич поднялся и словно отрапортовал:
- Я официально прошу, товарищ капитан первого ранга, довести мое мнение до командующего флотом.
Ручьев помолчал, закуривая папиросу, бросил портсигар.
- Кстати, напишите ваши объяснения о вредительском выступлении на "Упорном".
Долганов вспыхнул.
- Такая формулировка марает честь корабля. О трусливой вылазке скрывающегося негодяя и об отношении к ней личного состава "Упорного" я напишу.
- Вы решительно ни с чем сегодня не хотите согласиться, товарищ Долганов?