- А что я сказал? Разве знаю?! Может быть, нравится! Может быть, ты дала повод надеяться. Ни с того ни с сего - кто решится приставать к женщине со своей любовью?!
- Я тоже думаю, что виновата, - вдруг отчетливо сказала Наташа и остановилась, будто запрещала ему идти с ней дальше. - Но… помимо своей воли, Коля. Пойми…
Николай Ильич смешался:
- Не надо, Наташа. Ну, забудь… Я не знаю, что на меня нашло… Ведь я в тебе никогда не сомневался. Светик, Наташенька, чем же я могу помочь тебе? Да, да, я гадостей наговорил. Прости.
- Что уж… Ты тоже устаешь… Я забуду. Забыла! Не волнуйся. Я со своим страхом справлюсь. - Наташа положила свою руку на его локоть. - Пойдем домой, Коля. Пойдем, - сказала она очень нежно, но как-то покровительственно, точно после его вспышки осознала, что незачем ей было искать поддержки и это она должна опекать большого, умного мужа.
- Нет, правда, ты простишь, забудешь? - повторил он упавшим голосом.
И, как ласковая старшая сестра, она ответила:
- Ну, конечно, простила. И забыла. Не думай об этом. Хочу быть с тобой, и все…
Восьмая глава
1
Утро на "Упорном" начиналось с проверки готовности к бою. Как всегда, Колтаков сверил хронометры, тщательно осмотрел барографы и компасы. Гремели элеваторы, поднимая боезапас. Проверялось состояние погребов и орудий. С низким гулом проворачивались машины. Все оказалось в порядке, и помощник командира Игнатов рапортовал Бекреневу, что происшествий на корабле нет и продолжается авральная работа по ремонту. Он уточнил с командиром распорядок дня и ушел в хлопотливые повседневные дела.
Веселая сила Игнатова не ослабела к полудню. Он подгонял группы бойцов, работавших на причале и на корабле, и, казалось, - день пройдет в спорой, дружной работе без особых происшествий.
Но как только Игнатов вбежал в пятый кубрик и повернул голову к дневальному, ожидая рапорта, он сразу нахмурился. Несмотря на рабочее время, два матроса лежали на койках и трое в замасленных робах о чем-то болтали за столом. Увидев помощника командира, вся компания засуетилась и за спиной Игнатова хотела ускользнуть на трап.
На корабле шла авральная покраска, в котельном заканчивалось щелочение, заново вооружались шлюпки. У Игнатова не хватало людей, а здесь в одном только кубрике пять пар рук отлынивали от дела. Игнатов записал фамилии и строго обратился к дневальному:
- Вы свои обязанности знаете? Почему позволили располагаться в кубрике?
У дневального забегали зрачки.
- Я - матрос из молодых, разве послушают? И зашли ненадолго. А на койках - которые вахту отстояли.
- Какую вахту?
- Первую.
- А сейчас стоит какая?
- Ну, третья.
Игнатов почувствовал в этом "ну" вызов. Он сухо сказал:
- Нарушаете инструкцию, дневальный, да еще оправдываете нарушение порядка. О нормальном отдыхе личного состава без вас есть кому побеспокоиться. Пошлите ко мне дежурного по низам.
В ожидании дежурного Игнатов осмотрел шкафчики, нашел мусор, мокрую тряпку, грязную бумагу. Столы тоже не были чистыми. Отвратительное несение службы и при этом дерзкий ответ, рассчитанный на то, чтобы вызвать сочувствие у свидетелей. Игнатов перебрал в памяти все, что знал о дневальном. Экзамен на специалиста-машиниста сдал неудовлетворительно. С берега вернулся пьяным. А по началу службы был исполнительным, скромным.
Он колебался: отправлять ли дневального на гауптвахту?
Игнатов редко прибегал к наказаниям. Поэтому, уходя, он еще раз подозвал дневального и доброжелательно спросил:
- Поняли свою ошибку?
Но молодой матрос буркнул в ответ: "понятно" - с таким явным вызовом, что Игнатов махнул рукой и торопливо поднялся наверх, отдав приказание дежурному по низам:
- Пять суток гауптвахты!
- Золотого человека обидел. Он же тебе простить хотел, - сказал дневальному один из матросов. - Эх, идиот!
- Чего ругаешь? - иронически поддержал другой. - Человек к образованию стремится, чувствует, что без гауптвахты не разберется в службе.
В соседнем кубрике дневалил другой молодой машинист, Бушуев. Он выглядел щеголем в аккуратно пригнанном обмундировании с медалью "За боевые заслуги". Игнатову образцовый вид кубрика и ловкий рапорт Бушуева должны были вернуть хорошее настроение. Он подумал, что не все молодые плохо усвоили дисциплину и требования службы, но почему-то от этого не стало легче. Чем-то ловкость Бушуева не понравилась ему еще больше, чем распущенность наказанного сейчас дневального. Он сам не мог понять, чем же именно. Следовало несколькими словами поощрить матроса, а Игнатов, скользнув взглядом по лицу Бушуева и молча кивнув головой, пошел к выходу.
На палубе Игнатову показалось, что он был слишком сух с Бушуевым. "Несправедливо! Тем более парень уже отличился в расчете Ковалева", - сказал он себе, повернулся было, чтобы позвать дневального, но не сделал этого и поспешно занялся другим делом.
Потом Игнатову пришлось мирить двух офицеров. Инженер-электрик хотел выключить линию боевого питания и заняться проверкой кабелей. А артиллерист решительно возражал, потому что торопился с тренировкой главного калибра для стрельбы в присутствии флагманского артиллериста. Игнатов знал, что, хотя оба офицера по-своему правы, надо найти решение, верное для корабля в целом. Он предложил выключить линию на несколько часов, чтобы с пятнадцати артиллерист мог начать свое учение. Но тогда оба офицера сказали, что на двух стульях нельзя сидеть разом и такое решение не позволит ни одному из них выполнить план дня.
Игнатов, у которого еще не улеглось раздражение, вспылил. Офицеры не хотели слушать доводов, важных для общего корабельного распорядка, и он резко повторил свое решение, как приказ, и тут же объявил его дежурному офицеру.
Наскакивавшие друг на друга артиллерист и электрик сошлись за его спиной на том, что парень самодурствует, и Игнатов это почувствовал. Настроение его окончательно испортилось за обедом, потому что артиллерист угрюмо катал хлебные шарики и намеренно громко говорил, что некоторые офицеры пренебрежительно относятся к артиллерии…
Игнатов делал вид, что это заявление не имеет к нему отношения, но не задержался в кают-компании, хотя одна партия в шахматы после обеда между ним и артиллеристом была традиционной и в это время все свободные члены кают-компании толпились вокруг, подсказывая ходы и обсуждая планы игроков. Игнатов любил этот час отдыха с шутками и веселым азартом. Так как в это время на корабле делать было нечего, Игнатов отправился к соседу на "Уверенный".
С помощником "Уверенного" они были сослуживцами на "охотниках" и торпедных катерах, а сейчас у них было много общих интересов - как получить в порту краски, ветошь и разное шкиперское имущество, как лучше выполнить планы штаба соединения. Когда Игнатов шел к товарищу, он рассчитывал договориться также об обмене двумя матросами, потому что "Упорному" нужен был портной, а у Игнатова был лишний хороший сапожник. Потом помощник "Уверенного" пошел провожать гостя. После двух рюмок у Игнатова было самое беззаботное настроение, и они еще поболтали на шкафуте "Уверенного". Но - странное дело! - как только Игнатов взбежал на палубу "Упорного", нахлынули все давешние заботы, и прежде всего мысль о том, чтобы артиллерист мог вовремя начать учение. Игнатов посмотрел на часы. До пятнадцати было еще сорок минут. Все же он направился разыскивать инженера, чтобы убедиться в исполнении своего распоряжения. Но рассыльный перехватил его. Помощника срочно вызывал командир.
У Бекренева сидели заместитель и командир пятой боевой части; по напряженным, сумрачным лицам и общему молчанию Игнатов догадался: случилось что-то неприятное.
- Где вы ходите, Игнатов? - раздраженно сказал Бекренев. - Служба у нас отвратительно налажена. Боевое питание выведено из строя.
- Какое питание? - переспросил Игнатов.
- Да какое же! Э-не-р-ги-ей.
- Мы же выключили питание до пятнадцати, - успокоился Игнатов.
Бекренев рассердился.
- Вы разучились понимать. Я вам говорю ясно - испорчено. Выключили, а этим воспользовался враг и в двух местах перерезал магистраль. В двух - обнаружили, а может быть, еще есть, черт бы его драл…
Небывалое происшествие окончательно испортило день. И Бекренев и Игнатов знали, что скоро все линии подачи энергии будут восстановлены и что во время ремонта попытка врага - мелкая и никчемная затея. Но они были угнетены, словно их заставили дышать отравленным воздухом. Нельзя было глядеть с прежним доверием в лицо каждого бойца и тех немногих рабочих ремонтного завода, к которым на корабле относились, как к своим людям.
Бекренев, отпустив офицеров, не мог приняться за очередную работу. Почему такого случая не было, когда командовал Долганов? Тогда каждого человека они знали и могли с уверенностью сказать, кто на что способен. Первая ошибка - пополнение не изучено… А пополнение, пришедшее из учебного отряда, набирали в освобожденных областях. Для большинства там была закалка. Но для отдельных субъектов, для скрытых врагов? Он вспомнил краснодарский процесс и русские имена среди фамилий фашистских палачей…
Тревога погнала его из каюты по кораблю. На полубаке под присмотром Кийко заканчивалась покраска палубы и стоек. Звенья якорь-цепи блестели, как черное дерево, палуба выглядела, как свежий зеленый линолеум.
Боцман доверительно сказал:
- Для Архангельска у меня запас есть, товарищ капитан-лейтенант. Как жених, будет наш "Упорный".
- О новеньких что скажете, боцман? Каковы в работе?
- Молодцы, хорошо работают. По две вахты кряду. Ничего, ребята справные, на фашиста растравленные.
- В самом деле?
- Крепко растравлены!
Бекренев спустился по трапу в ленинскую каюту. Она была открыта, и за столом сидели читающие. Он увидел несколько мало знакомых лиц, впрочем, совсем такие же, как и лица старослужащих, - только немножко более молодые, немножко менее определившиеся.
"Поди узнай его", - подумал Бекренев о затаившемся враге, рассматривая в каюте витрины с газетными вырезками.
- Колтаков, - позвал он старшину, уходя на шкафут. - Старые газетные вырезки у нас висят. Вы бы о действиях в море сделали подборку. С Кулешовым посоветуйтесь. Наблюдение, содержание машин, несение готовности… Понятно?
- Сделаем, товарищ командир. У нас толковый паренек есть для этого, из новеньких.
- Из новеньких? Ну, как они вообще, новенькие?
- Архангельские, конечно, лучше: на море не жалуются.
- Нет, насчет политики. Сознательный народ?
- А я ж говорю - одинаковые. Какая тут может быть разница?
- Ну, ну, присматриваться следует, - многозначительно сказал Бекренев, отпуская старшину.
Он прошел в пятую палубу к музыкантам. Но привлекавшие его звуки оборвались, внизу раздалась команда "Смирно", и Бекренев, поспешно сбежав по трапу, скомандовал "Вольно".
- Разрешите репетировать? - спросил радист и постучал палочкой, как заправский дирижер.
Музыканты подняли флейты, кларнеты и трубы. Радист взмахнул руками, нагнулся вперед и полуоткрыл рот. Всем кубриком подхватили:
Вот за валом седым, вот за валом крутым
Новый вал накатился на бак.
Говорит командир: "Там противника дым,
Враг не выдержит наших атак".
В музыку, только что спокойную и грустную, ворвался тревожный высокий голос саксофона, залязгали под глухую дробь барабана медные тарелки.
Бекренев сидел в затемненном углу кубрика, но невольно приосанился, будто и в самом деле он с мостика видел дымы противника, приказал играть тревогу и готовиться к атаке. Он тихонько притоптывал ногой в такт оркестру, а беспокойная мысль вызывала воспоминания о чужаках на флоте. Да, еще в начале войны экипаж одного линкора требовал расстрелять труса, который в продолжение сорока часов почти непрерывного боя с самолетами прятался в нижних помещениях корабля.
"В сорок первом один был против тысячи… А теперь народ еще более проверенный, еще более закаленный. Чего же я, в самом деле, расстроился?" - облегченно подумал Бекренев. И про себя, в ритм шагая по трапу, запел:
Вот за валом седым, вот за валом крутым Новый вал накатился на бак…
Песня взбодрила его, потянула к деятельности. Он по-хозяйски проверил артиллерийские погреба, котельное, послушал работу дизеля и всюду, встречаясь с работающими и отдыхающими матросами, решал: нет, никто из этих молодых людей не может быть скрытым врагом. Он был в это время наивно убежден, что враг должен выделяться поведением и каким-то особым обликом.
Группа матросов за пирсом играла в волейбол и весело перебрасывала мяч через сетку. Бекренев сбежал по сходням мимо лихо вытянувшегося дежурного и вмешался в группу болельщиков.
Он стоял и завидовал беззаботному веселью. А в другое время он сам пустил бы мяч свечой или дал бы такой удар, что пришлось бы бежать за ним на осушку.
А впрочем, скоро он и в самом деле увлекся, стал поощрять ослабевшую сторону, а когда мяч оказался поблизости, ловко подпрыгнул, словно повис в воздухе, и сильным ударом послал мяч за сетку. Его удару зааплодировали,
- А ну, Алексей Иваныч, давай сразимся, я таким ударам завидую, - услышал он за собой голос Долганова.
Николай Ильич перебежал на другую сторону, на ходу сбрасывая реглан.
- Два очка вперед даю, - прихвастнул Бекренев и повторил свой прыжок, будто в воздухе имел невидимую точку опоры.
Но длинноногий и длиннорукий Николай Ильич отбил удар, и Бекренев увидел мяч уже на своей стороне. Он летел по косой, и достать его мог только Ковалев.
- Спасай! - азартно закричал Бекренев.
Командор ударил по мячу, и раздался гул пушечного выстрела. Но опять руки Николая Ильича оказались на линии полета и отбили мяч с такой стремительностью, что два игрока, бросившиеся наперехват, столкнулись и шлепнулись на пыльную землю.
Не кончалась бы игра! Происшествие еще тяжелее было вспомнить, когда Бекренев пошел с Долгановым на корабль, и мимо них проскочили вперед оживленные участники игры.
- Полегче, полегче! - крикнул он сердито, потому что не знал, с чего начать, и отбросил уже десяток неудавшихся вступлений.
- Значит, завтра будете готовы выйти на мерную милю? - спросил Долганов и, не дожидаясь ответа, продолжал: - Это хорошо. Мы на днях всем дивизионом отработаем совместно артиллерийскую стрельбу. Вы людей держите на корабле, Алексей Иванович. Послезавтра с полуночи переходите на часовую готовность.
- С гауптвахты придется своих забрать, - сказал Бекренев, почти радуясь, что распоряжение командира дивизиона наводит на трудную тему и сейчас, конечно, комдив спросит, кто и за что на гауптвахте, а отсюда будет легко перейти к рассказу о случившемся.
Но Николай Ильич подтвердил только, что придется забрать наказанных, и начал объяснять, как задумал стрельбу. Бекренев так и не сумел по пути начать неприятный доклад.
2
Узнав подробности происшествия и принятый Бекреневым план, Николай Ильич решил, что нужно также собрать и коммунистов корабля.
- Для нас эта история - сигнал, что непосредственные начальники, младшие офицеры и старшины плохо знают свой личный состав. Надо предупредить коммунистов? Надо. О формах работы с молодыми надо говорить коммунистам? Надо.
В кают-компании "Упорного" было тесно, и многим пришлось стоять. Конечно, комдиву было приготовлено место рядом с председателем и докладчиком, но Николай Ильич предпочел поместиться на широком подлокотнике кресла у шахматного столика. Здесь он был в гуще рядовых участников собрания и мог свободнее наблюдать. Соседями его оказались лейтенант Кулешов, старшина первой статьи Колтаков, штурманские электрики и рулевые. В первой боевой части все были партийными, и "штурманские" держались с некоторым самодовольством, будто происшествие их не касалось.
Когда Кулешов, поддержанный своими подчиненными, что-то подобное высказал Долганову, он пригрозил:
- Вот я ваших людей возьму и распишу по другим кораблям, чтобы чванства не было. Хороши коммунисты, которые не работают с беспартийными потому только, что не имеют их в прямом подчинении! А честь корабля тоже вас не касается?
- Не надо, товарищ капитан второго ранга, - взмолился Кулешов. - Слово даю, сегодня же переговорю с парторгом о нагрузке.
В начале войны штурман перед практическими задачами терялся. Училище его вооружило знанием классических способов определения места корабля, а в войне этих знаний оказалось недостаточно. Теперь Кулешов стал дельным офицером, но сколько труда потребовалось, чтобы воспитать в нем навыки к самостоятельности, укрепить волю. Долганов заставлял штурмана работать с одографом. Кулешов утверждал, что прибор на циркуляции отстает от курса и вообще бесполезен, "снять его надо". А потом не только приучился, но и предложил такой способ, который сделал одограф отличным контролером при разборе боевых эволюции.
Да, на штурмана можно положиться. Можно положиться здесь на многих, потому что пережитое с ними говорит об их настойчивости и смелости. Вот мичман Кийко. Он скромно стоит в дверях, в привычной готовности выскочить первым, если на корабле что-нибудь случится. У Кийко курсант Долганов получал первые навыки моряка. На учебной шхуне во время шторма скис мотор, сорвало паруса, якорная цепь лопнула, и шхуну понесло на скалы. Кийко приказал надеть спасательные пояса и плыть к берегу. А Долганову было страшно расстаться с палубой - островком спасения - и броситься в бушующее море. И Кийко сказал, вероятно заметив его страх:
- Первый раз всегда страшно. Ничего - ветер попутный, волна поможет.
Сколько офицеров и матросов с благодарностью вспоминают морского учителя - боцмана Кийко!
А гордость артиллеристов - Ковалев? Кто поверит, что этот Ковалев раньше стеснялся приказывать, на приборке швабрил палубу, сам чистил замок орудия, в то время как его подчиненные стояли без дела. Быстро растут люди.
Рыженьким востроносым лейтенантом Сидориным не нахвалится сейчас Бекренев, а ведь он еще недавно на курсе к якорной стоянке, при встречном ветре, не знал, как брать пеленг, чтобы определить возможный снос корабля.
Собрание еще не начиналось, и Долганов продолжал здороваться со старыми сослуживцами.
- Привет изобретателю! Над чем работаете, Балыкин? - спросил он вошедшего командира отделения котельных машинистов.
Старшина Балыкин давно привлекал внимание Долганова. В одном из походов вышла из строя крылатка вентилятора, обслуживающего котел. А время было такое, что тыловой завод не мог скоро прислать новую крылатку. Тогда Балыкин дерзко решил сделать крылатку на корабле. Вместе с инженер-механиком Долганов с удивлением рассматривал чертеж и расчеты, принесенные Балыкиным. Им было предусмотрено все - придуман пресс для штамповки лопастей, разработан метод кузнечных работ в топке вспомогательного котла, рассчитано, как уравновесить лопасти. Крылатку Балыкина проверили в длительном шторме - она работала с полным напряжением и перекрыла заводские нормы.
Балыкин смущенно улыбнулся:
- Некогда изобретать. Водогрейные трубки текут. Их надо бы из металла другого качества ставить.
И начал высказывать Николаю Ильичу свои соображения, входя в технические детали и разбирая сорта стали с осведомленностью металлурга.
"Ну, разве таких людей можно смутить идиотской выходкой какого-то негодяя?" - думал Долганов, пока избирали руководителей собрания и оглашали повестку дня.