- Убийствами не остановить хода истории. Как раньше, так и сейчас все попытки врагов обречены на провал. Что они собой представляют? Это же паразиты на теле народа! Придет им конец! Как говорил Маяковский: "…день твой последний приходит, буржуй!"
X
Курсанты были заняты тем, что обычно делали по субботам: ходили в баню, в парикмахерскую, убирали помещение батареи. Мешковский до позднего вечера просидел в зале артиллерийской техники, настойчиво проводя в жизнь свое решение - тщательно изучить матчасть пушки. Затем более двух часов у него ушло на поверку взвода. Домой вернулся лишь около девяти.
Дверь ему открыла Беата. На ней было то же платье, в котором она очаровала Мешковского в первый вечер. Она, по-видимому, ждала его. Но, к своему удивлению, увидев эту женщину, он не испытал, как прежде, волнующего чувства.
Поздоровался и, получив приглашение поужинать вместе, направился в свою комнату - привести себя в порядок. Долго искал свежий подворотничок, затерявшийся среди белья.
Стоя перед зеркалом, вдруг насторожился. Отложив подворотничок, еще раз осмотрел свои вещи. Подозрение перешло в уверенность. "Так и есть, - подумал с раздражением, - сперва предлагала купить пистолет, а теперь взяла и стащила. Но этот номер у нее не пройдет. Я заставлю ее вернуть, если даже придется применить силу. И за каким только чертом он ей нужен?"
Накинув мундир, подпоручник направился в гостиную. В коридоре второпях застегнул пуговицы.
- Наконец-то! - увидев его, обрадовалась Беата.
Он резко оборвал ее:
- Ты взяла пистолет?
- Какой еще пистолет? - удивленно спросила она.
Когда он подошел к ней вплотную, она увидела, как изменилось его лицо.
- Не притворяйся и не кривляйся, Отдай пистолет, - сказал он неестественно спокойным голосом. - Я знаю, это ты взяла его.
Беата быстро сменила тактику. Она стала веселой, в смеющихся глазах появилось озорство. Пренебрежительным тоном спросила:
- А если и я взяла, то что? Говорила же тебе, что он мне нужен.
- Отдай! - сухо потребовал он.
- Не можешь мне уступить?
- Отдай! - повторил Мешковский.
- Он мне нужен, понимаешь?
- Зачем? Чтобы стрелять в нас из-за угла? - бросил он с яростью.
От этих слов Беата сразу стала серьезной.
- Эх ты, дурачок! - прошипела она. - Тебя, вижу, там здорово обработали. А я-то думала, из тебя выйдет толк…
- Верни пистолет, и закончим эту комедию. - Усилием воли он старался сохранить спокойствие.
Однако Беата еще не поняла, что Мешковский еле сдерживает себя. Рассмеявшись, издевательским, пренебрежительным тоном она бросила:
- И не подумаю! А что ты можешь со мной сделать?
Он посмотрел на часы и сухо заявил:
- Даю тебе пять минут. После этого я уйду и вернусь уже не один, а с теми, кто сумеет найти и отобрать у тебя пистолет…
Мешковский обошел оторопевшую Беату и направился в свою комнату. Закрыв за собой дверь, брезгливо поморщился, подумав: "Как-то по-глупому все вышло. Что я могу с ней сделать, если она не вернет? Не найти мне на нее никакой управы…"
Мешковский и не собирался что-либо предпринимать. Не предполагал и того, что Беата воспримет его угрозу всерьез. В тот момент, когда он уже смирился с потерей пистолета, в комнату вошла Беата.
Подпоручник еще не видел такого выражения на ее лице. Она швырнула на стол пистолет и сказала:
- Будьте добры покинуть мой дом, причем немедленно. Я привыкла иметь дело с честными людьми, а не с доносчиками.
- Я как раз собирался это сделать, - ответил он. - Будьте добры, посчитайте, пожалуйста, сколько я вам должен за все услуги.
На лице Беаты вспыхнул яркий румянец. Она открыла рот, пытаясь что-то сказать, но резко повернулась и выбежала из комнаты. Уже за дверью крикнула со злостью:
- Хам! Невежа!
Мешковский облегченно вздохнул. Теперь эта сцена показалась ему смешной. К свому удивлению, он почувствовал, что разрыв с Беатой ничуть не огорчил его. Быстро собрал вещи и направился к выходу.
Проходя мимо гостиной, приоткрыл дверь и спросил:
- Я вам больше ничего не должен?
- Нет, - ответила Беата, сидевшая, как обычно, у печки в углу комнаты.
"Слава богу, - думал, шагая по улице, Мешковский. - Она и так уже действовала мне на нервы. Такие женщины не по мне, Брыла оказался прав. Он выиграл пари".
У самого училища он столкнулся с Романовым. Увидев Мешковского с чемоданом, тот спросил:
- Что, переезжаете?
- Да. Иду спать в батарею.
- Хозяйка, что ли, выгнала?
- Угадали, - улыбнулся Мешковский.
- Зачем ночевать в батарее, пойдемте-ка ко мне, - предложил Романов. - Я живу вместе с Виноградовым, он сегодня дежурит. Можете занять его кровать.
Мешковский охотно согласился. Романов жил неподалеку, и через несколько минут они были уже дома. Комната была обставлена по-спартански. Единственным ее украшением была фотография, прикрепленная над кроватью Романова. На ней была изображена улыбающаяся молодая женщина с безмятежным выражением лица. На руках она держала маленькую девочку.
Заметив, что Мешковский с интересом разглядывает фотографию, Романов сказал:
- Это мои жена и дочка.
- Как их зовут?
- Жену Ольгой, дочку Шурой, - ответил Романов. Затем склонился над лежавшей на столе тетрадью. И только спустя несколько минут поднял глаза и тихо добавил: - Погибли… в Краснодаре…
Мешковский растерянно поглядел на Романова, но тот торопливо встал и подошел к окну, затем тяжело вздохнул и, будто оправдываясь, сказал:
- Никак не могу прийти в себя. Узнал об этом несколько дней назад…
* * *
Наутро Мешковский проснулся раньше обычного. Сначала никак не мог сообразить, где находится. Комната с голыми стенами, скромная обстановка, все незнакомое, чужое… Вспомнил о Беате. Лежа на спине, уставился в потрескавшийся потолок. С некоторым сожалением подумал о вчерашней ссоре. "Ведь мне с ней было совсем неплохо. Надо было отобрать пистолет, а затем приголубить ее, - рассуждал он. - А может, не все еще кончено? Может, пойти и как-то все уладить, замять ссору?" Но тут перед ним, сменяя друг друга, возникли картины: похороны убитого парня, затем фото Беаты в окружении немецких офицеров… Он вспомнил слова Брылы: "Окрутят вас, втянут…" Потом вспомнил, как недавно опозорился во взводе.
"Э-э, пусть все катится к чертовой матери! Брыла выиграл пари. Недаром мне так не хотелось ехать в училище, - думал он с раздражением. - Ничего себе обстановочка. Друзья, товарищи, все близкие мне люди дерутся на фронте, будут освобождать Варшаву, пойдут на Берлин, а я отсиживаюсь в тылу, как за каменной стеной. На черта сдалось мне это училище?!"
Тем временем проснулся Романов. Вскочил с кровати, натянул брюки и сел за стол. Уложил стопкой книги, прислонил к ним небольшое выщербленное зеркальце и начал бриться.
Мешковский был уже почти одет. Встал у окна и начал завязывать галстук. Бросил через плечо насвистывавшему Романову:
- Знаешь что… Напишу-ка я, пожалуй, рапорт, чтобы отпустили на фронт.
Романов перестал свистеть. Мешковский почувствовал его взгляд, затем услышал:
- Брось ерунду молоть! А кто будет учить курсантов? Это твой долг и твоя обязанность…
* * *
Как обычно по воскресеньям, курсанты батареи читали, учили. Кто получил увольнительную, более тщательно, чем обычно, приводил себя в порядок. Мешковскому нечего было делать в училище, и он решил прогуляться по городу.
Не спеша шел по заполненным празднично одетой публикой улицам. Настроение было подавленным. Он задумался и ничего не замечал вокруг. Все сильнее охватывала тоска по тому времени, когда он был на фронте, по боевым друзьям.
Миновав центр городка, Мешковский услышал, как кто-то окликнул его. Он оглянулся и увидел ковылявшего в его сторону человека с забинтованной головой. С военной шинелью как-то не вязались серый госпитальный халат и войлочные домашние туфли на босу ногу.
Мешковский обрадовался, увидев раненого:
- Томицкий! Вот это да! А говорили, что ты дуба дал…
- Почти что, только со мной этот номер так легко не пройдет… Сейчас вот начал поправляться. Нахожусь на излечении.
- В госпитале здесь, в Хелме?
- Да, уже почти месяц.
- Осколок? - Мешковский с сочувствием глядел на товарища. - Серьезное ранение?
- Фриц промазал, немного не рассчитал, - улыбнулся Томицкий. - Врезал мне в лоб. Но это все ерунда. Хуже, что размозжило локоть. Наши эскулапы уже два раза копались в нем. Но я не очень-то и надеюсь, что помогут. Сустав, наверное, так и не будет сгибаться.
Оба не спеша направились к ближайшему парку. Янек поддерживал товарища за здоровую руку. Лицо у Томицкого было бледно-желтым, губы синие, бескровные. Раненый шел медленно, с трудом, повиснув всем телом на идущем рядом товарище.
- Выходить в город разрешают? - спросил. Мешковский, удивляясь, как это Томицкого выпускают в таком состоянии на прогулку.
- Э-э, где там! Но я вырываюсь регулярно, через день. Не могу лежать. Не хватает воздуха, давит какая-то тяжесть на грудь… Скорей бы поправиться.
Командиру взвода стало не по себе. Он был здоров, а этого человека война превратила в калеку. Томицкий, по-видимому, угадал его мысли. Внимательно поглядел на Мешковского и сказал:
- А тебе, судя по твоему виду, везет. Только вот одет неважнецки.
- Отдал мундир портному на переделку, - пояснил Мешковский и тут же пожалел, что сказал об этом.
Раненый язвительно заметил:
- Ну конечно… Надо следить за собой. Позавчера видел тебя с одной красавицей. Они на это падкие. Где сейчас служишь?
- В офицерском артиллерийском училище.
- В какой должности?
- Командир учебного взвода.
- Вот как! Ну это ты здорово устроился, ничего не скажешь! До конца войны здесь тебя ни одна пуля не достанет.
Минуту шли молча. У первой же скамейки Томицкий остановился и сел.
- Погрею немного кости, погляжу на мир и людей. Знаешь, иногда появляется такое ощущение, будто бы вылез из могилы… - Он помолчал, затем, подняв на Мешковского холодный, недружелюбный взгляд, добавил: - Будь я здоров, не отсиживался бы в тылу…
Мешковский воспринял эти слова как оскорбление. Оно было незаслуженным. Он не мог больше выдерживать неприязненный взгляд товарища и, быстро попрощавшись, направился в училище.
"Надо проситься на фронт", - окончательно решил подпоручник.
Это решение казалось Мешковскому разумным, только как обосновать свою просьбу в рапорте командованию? На лестнице он столкнулся с майором Роговым.
- Можно вас на минутку, подпоручник? - позвал его преподаватель. - Мне нужно вам кое-что сказать.
Взяв Мешковского под руку, он повел его через вестибюль в темный коридор.
- Хорошо, что встретил вас… У меня есть к вам одно предложение.
В зале, где размещалась техника, было совсем темно. Рогов зажег свет, подошел к большому, недавно смонтированному стенду, вынул из кармана какой-то металлический предмет и примерил его.
- Нормально… Подходит… - сказал он удовлетворенно. Затем подошел к заваленному схемами и чертежами столу и сел на стул. - Садитесь, подпоручник… - предложил майор. - Не догадываетесь, зачем я вас пригласил?
- Нет!
- Вы учились в политехническом? Любите технику?
Командир взвода кивнул.
- Та-а-к, - протянул Рогов, обдумывая, как лучше сказать командиру взвода о своем решении. - Та-а-к… Ну что же, хочу предложить вам совместную работу.
- Совместную работу? - удивился Мешковский.
- Ну да. Хочу, чтобы вы начали читать лекции по материальной части.
Увидев удивленное лицо подпоручника, майор быстро добавил:
- Ничего страшного! Подучитесь месяц-полтора и сможете вести занятия. Я помогу вам к ним подготовиться, а вы тем самым снимете с меня часть нагрузки… - Рогов внимательно поглядел на Мешковского: - Ну так как, договорились?
Мешковский молчал. Рогов воспринял это как знак согласия.
- Видите ли, мне как старшему преподавателю по артиллерийской технике положено иметь по штату еще трех преподавателей. Я едва справляюсь. Полковник Ольчик говорит: "Ищи среди офицеров, подучи их…" И он прав. Я вспомнил, что у вас техническое образование, и подумал, что вам будет нетрудно освоить материальную часть. А я всегда помогу…
Предложение Рогова застало Мешковского врасплох. Поначалу тот уже готов был согласиться. Предстоящая работа показалась ему интересной и заманчивой. Но, вспомнив о своем намерении подать рапорт, неуверенно ответил:
- Знаете, товарищ майор, я сегодня подам рапорт об отчислении меня из училища.
Рогов не понял:
- Какой рапорт?
- Хочу вернуться на фронт.
Наступило молчание. Майор снял фуражку и озабоченно почесал затылок. Он хотел было что-то сказать, но передумал, резко встал и начал ходить по залу.
- Причина? - спросил он.
Этого вопроса Мешковский боялся больше всего. Чувствуя, что говорит неубедительно, принялся объяснять, что хочет сражаться с гитлеровцами, что его место на фронте. Выслушав его, майор сказал:
- Я не хотел бы оказаться на вашем месте, когда явитесь со своим рапортом к Ольчику.
- Это почему же?
- Почему?.. Попомните мои слова. Уж Ольчик вам объяснит, что война - это не танцульки, где можно выбирать друзей и партнерш.
Мешковский смутился и невольно вспомнил свою первую встречу с полковником Ольчиком. Ему сразу стало жарко, отпало всякое желание писать рапорт об отчислении из училища.
А Рогов, словно угадав его мысли, остановился и, перейдя с официального "вы" на дружеское "ты", начал уговаривать:
- Советую тебе - брось ты все это… Подумай, какие могут быть последствия. Это несерьезный поступок. Только выставишь себя на посмешище. Скажи-ка лучше, что толкнуло тебя на этот шаг?
Мешковский вспомнил свои неудачи, потом разговор с Томицким. Как же обо всем этом рассказать майору? Но тут же в голову пришла спасительная мысль.
- Видите ли, товарищ майор, если остаться в училище, то, боюсь, придется распрощаться с мечтой о гражданке. И все пойдет насмарку!
Рогов поглядел на него. Мешковскому показалось, что в его взгляде он уловил понимание.
- Ах вот оно что…
- Военная служба меня не интересует.
- Даже во время войны?
- Ну нет… Во время войны - другое дело.
- Почему же? Не вижу никакой разницы.
- Во время войны это долг… Родина в опасности…
Рогов подошел к Мешковскому и положил руку на плечо.
- Неправильно рассуждаешь. По-твоему, после окончания войны родине уже ничто не будет угрожать?
Мешковский молчал.
- Ты забываешь, что существует капитализм, что на Западе наверняка найдутся последователи Гитлера. Нечего обольщаться! И после войны армия будет иметь важное значение. А знаешь почему? Потому что она будет защищать завоевания народа, завоевания, за которые было заплачено жизнью миллионов людей, морем крови и слез. Армия станет оборонительным щитом народа. Так что ты не прав.
Мешковский продолжал молчать.
- Вот такие-то, брат, дела! - говорил далее майор. - Вот об этом и надо думать. Учти еще одно - если тебя отзывают с фронта, значит, здесь, в училище, ты нужнее… Согласен?
- Да…
- А на фронте мог бы погибнуть. В любое время - сегодня, завтра, через неделю… Твой долг сражаться с врагом. Но разве ты не обязан подготовить новых защитников родины, отдать этому делу все свои знания и опыт?
Мешковский тяжело вздохнул.
- Сегодня утром я встретил фронтового товарища, и он мне сказал, что я отсиживаюсь в училище, избегаю опасности. А я хочу драться!
- Ах так! - понял майор. - Может, по-твоему, ты один такой в училище - кто рвется на фронт? А ты знаешь, что лейтенант Романов из вашей батареи несколько дней назад подавал рапорт с такой же просьбой? Я случайно оказался тогда у полковника Ольчика. У Романова был более веский довод, чем у тебя. Он получил известие, что гитлеровцы истребили всю его семью. И знаешь, что сказал на это Ольчик? "А кто будет обучать курсантов вашего взвода? Воюйте здесь, за улучшение качества подготовки офицеров". Лучше забудь о своем рапорте.
Рогов взял фуражку и собрался уходить. Мешковский еще колебался. Майор подошел к нему и протянул руку:
- Ну так как? Поможешь?
Мешковский уже принял решение. Он встал и пожал Рогову руку.
- Постараюсь.
- Вот это дело! - обрадовался Рогов. - Приходи после обеда, обговорим все подробно.
В офицерской комнате батареи Чарковский готовился к дежурству. Здороваясь с Мешковским, он спросил:
- Что, не живешь больше у Беаты?
- Нет, - лаконично ответил Мешковский. У него не было желания продолжать разговор на эту тему. Но Чарковский был явно заинтригован и не хотел отступать.