* * *
Немного успокоившись, Сусла отошел на несколько шагов и стал разглядывать Мешковского.
- Возмужали. Да, очень возмужали, Но абсолютно не изменились. Остались таким же, как тогда, в августе, когда пришли в наш полк. Хорошо помню, как будто это было вчера…
Мешковский хорошо знал старого подофицера. В полку, куда он, желторотый курсант, был направлен в августе 1939 года, Сусла служил уже не первый год. Потом, в жаркие сентябрьские дни, их полк в первом же бою понес большие потери. Вскоре стало не хватать орудий, брошенных в ходе панического отступления, сбежали командиры, и тогда командование над группой пеших артиллеристов принял на себя старший по званию - недавно произведенный в подпоручники Мешковский. В это время и завязалась его дружба с подофицером Суслой.
Сусла всегда должен был во что-то или в кого-то верить. Не умея мыслить самостоятельно, он свято верил во все, во что ему велели верить: что Пилсудский - чуть ли не бог, что Рыдз-Смиглы - это его преемник, что война с Германией продлится с полгода и закончится взятием Берлина. Верил, что, если понадобится, каждый польский офицер, выполняя свой долг, отдаст не раздумывая свою жизнь за Родину. Верил, что командир полка - это опытный военачальник, а командиры дивизионов - герои. Верил, наконец, что Польша является такой, какой должна быть.
Сентябрь тридцать девятого градом бомб разрушал города, через которые они отступали, а вместе с ними и мировоззрение Суслы. Полетели ко всем чертям его представления о том, что было для него свято и неприкосновенно. Герои удрали, как только представился случай. Сусла смотрел на все это широко открытыми от удивления глазами. Он видел факты, которые никак не соответствовали внушенным ему догмам. Наследником славы героев, всех добродетелей и достоинств, которыми наделил их Сусла, стал в его глазах Мешковский, единственный офицер, который остался до конца с остатками разгромленного немцами полка. Сусла, преклонялся перед ним. Он выплакал на груди Мешковского накопившуюся в нем горечь своих утрат - ему трудно было расстаться с кумирами, в которых верил. И не во что теперь было верить…
Они вместе пробирались на восток, через Келецкое и Люблинское воеводства, обходя стороной дороги и населенные пункты, ускользая от наступающего противника.
Расстались, переодевшись в штатские. Обнимаясь на прощание, Сусла исколол своего подпоручника усами, как и теперь при встрече.
- Когда я увидел солдат в польской форме, во мне что-то шевельнулось, я не выдержал и сразу же вступил добровольцем в Войско Польское, - ответил он на вопрос, как попал в училище. - А до освобождения воеводства Красной Армией всю войну просидел у зятя в деревне.
- Ну и как вам здесь живется?
- Хорошо. Не могу жаловаться. И чтобы вы знали, товарищ подпоручник, я во время оккупации многое понял, глаза на все открылись. Люди объяснили. И прежде всего зять. Может, слышали о нем? Его фамилия Блыск…
Поняв, что Мешковскому это ничего не говорит, добавил:
- Аловец, партизан. Боевой парень.
- А вам нравится наше войско?
- Нравится, еще бы. Оружие отличное… Такого у нас никогда не было. Знаете, товарищ подпоручник, вот выхожу каждый день после работы из училища, смотрю на артиллерийскую технику и только теперь понимаю, как плохо мы были тогда вооружены. Да у нас практически ничего не было, кроме устаревших французских полевых орудий. А нам говорили…
Сусла вошел в раж и целых полчаса горячо рассуждал о политике. Одновременно "одевал" Мешковского. Давал все, как сам признался, из загашника. Когда капрал приносил какую-нибудь вещь похуже, он набрасывался на него, обзывал олухом и болваном и многозначительно заканчивал:
- Ты что, не знаешь, кто этот подпоручник? Да это золото, не офицер! Такого днем с огнем не сыщешь. А ты даешь ему хлопчатобумажный свитер…
Мешковский здесь же и переоделся. Так распорядился Сусла, который решил сменить ему и нижнее белье.
- У меня осталось немного хорошего, шерстяного, надо пользоваться случаем.
Офицер вышел со склада переодетый буквально с ног до головы. Прощаясь, подофицер добился от него клятвенного обещания, что тот в ближайшие дни снова навестит его.
- Не забывайте старого друга! - крикнул он вдогонку.
В общем отделе Мешковского ждало направление - во второй взвод шестой учебной батареи. Начальник отдела рассказал ему в нескольких словах, что батарея считается трудной - почему, так и не объяснил, - что на легкую жизнь пусть не рассчитывает. Сегодняшний день он может посвятить личным делам, а завтра, сразу же после подъема, должен явиться к командиру батареи.
"Начинается", - с грустью подумал Мешковский.
Он собрал свои скудные пожитки и собрался было выйти в город - поискать квартиру, но передумал. Ему захотелось поскорее увидеть батарею и новых товарищей.
"Забегу на полчасика. Познакомлюсь с офицерами. Завтра легче будет приступать к обязанностям…" - решил он.
XI
Батарея размещалась на четвертом этаже в одном из флигелей главного корпуса. Над входом висел красивый плафон с разноцветными аппликациями из бумаги с изображением перекрещенных орудийных стволов, сабель и знамен. В центре виднелась большая цифра "6".
Стеклянные двери, ведущие в помещения батареи, украшали яркие, искусно сделанные витражи, представляющие различные батальные сцены. Мешковский, присмотревшись поближе к этим маленьким шедеврам, с удивлением обнаружил, что они нарисованы на восковой бумаге и наклеены на стекло.
Офицер вошел в одну из комнат, спросил у дневального, где найти командира. Тот объяснил, что поручник Казуба в штабе.
Мешковский заметил, что курсант изучающе разглядывает его. Это рассмешило Мешковского.
- Чего вы на меня так уставились?
Дневальный смутился и ответил вопросом на вопрос:
- А вы, товарищ подпоручник, будете служить в нашей батарее?
- Откуда вам это известно?
- Слышали, что сегодня к нам прибыли два новых офицера: командир второго взвода и замполит. Вы, наверное, один из них?
- Да вы настоящий Шерлок Холмс! Сразу догадались… Тогда попробуйте угадать, кто я - замполит ила командир взвода?
Дневальный, долго не раздумывая, сказал:
- Это не так уж трудно. Замполит.
Ответ поразил Мешковского. Он удивленно поднял брови и, сдерживая улыбку, спросил:
- А почему вы так решили?
- Потому что командир взвода должен быть боевым офицером, а вам, судя по всему, только недавно присвоили офицерское звание.
- С чего вы взяли?
- По мундиру вижу… И ремень новый, еще не потемнел.
Мешковский не стал разубеждать его. Подумал только про себя, что Сусла, сам того не желая, лишил его фронтового вида. Ему не хотелось в третий раз за этот день сообщать, что прибыл сюда прямо с фронта. Оп усмехнулся и двинулся в указанном дневальным направлении - в преподавательскую.
- Сейчас там никого нет. Но через пятнадцать минут будет перерыв в занятиях, и офицеры придут сюда, - объяснил дневальный, проводив его до самой двери.
Комната была небольшой. На стене висел огромный, вырезанный из бумаги орел.
Мешковский снял шинель и положил свои пожитки под стол.
В помещениях батареи царила тишина. Через открытую форточку с учебного плаца долетали команды. Время от времени он слышал гул моторов проезжавших мимо мотоциклов и автомашин.
Вдруг тишину нарушили нестройные голоса. Это вернулись с занятий курсанты. Застучали тяжелые солдатские сапоги, было слышно бряцание оружия и снаряжения, потом прозвучала короткая команда… И курсанты разбежались по комнатам.
В ту же минуту дверь резко распахнулась, и в преподавательскую вошел молодой офицер. Мешковскому невольно пришло в голову определение "писаный красавец". Высокий, стройный брюнет с узкой талией, одетый с иголочки. Было видно, что его мундир и бриджи сшиты у хорошего портного. Правда, они были более темного цвета, что выдавало их довоенное происхождение. А сапоги выделялись особым фасоном и блеском.
Вошедший подошел к Мешковскому и представился:
- Подпоручник Чарковский, командир первого взвода. - Фамилию он произнес отчетливо, чуть ли не по слогам. - Вы, наверное, наш новый замполит? - Вопрос был задан равнодушно, как бы из вежливости.
- Я? Ну что вы! Буду командовать вторым взводом… - возразил Мешковский.
- А этот болван дневальный сказал, что прибыл новый заместитель командира батареи но политико-воспитательной работе, - оживился Чарковский.
- Это я ввел его в заблуждение. Не стал возражать, когда он принял меня за замполита.
Лицо Чарковского просветлело. Он явно обрадовался.
- Приятный сюрприз! Откровенно говоря, политруков я немного побаиваюсь… А вы, наверное, недавно получили офицерское звание?
- Да нет, уже несколько лет… Еще в тридцать девятом году во Владимире-Волынском.
- Ах так? Прекрасно! Значит, вы "наш". Тогда разрешите пожать вам руку. Нас будет уже двое. Нам надо держаться вместе. По этому поводу угощаю вас сегодня. Я действительно очень рад…
Мешковский молча наблюдал за проявлениями его радости. Чарковский продолжал, не умолкая, говорить:
- Дневальный мне сказал, что вы ждете командира батареи. Жаль терять время, я только что видел, как он с каким-то офицером шел в город. Придется прийти попозже. А пока нечего здесь торчать. Квартиру вы уже нашли?
- Нет.
- Теперь это для вас один из главных вопросов. Надо же иметь крышу над головой. Кстати, у меня есть на примете прекрасная квартира. Собирайте, коллега, свои манатки - и пошли!
Мешковского это вполне устраивало. Перспектива искать жилье в чужом городе не очень-то его радовала. Он быстро надел шинель, собрал свои вещи. Тем временем Чарковский куда-то удалился и, когда вернулся, скомандовал по-дружески:
- Ну, вперед!..
Заговорили, когда вышли на улицу. Чарковский объяснил:
- Там, куда мы идем, жил один мой приятель. Квартира отличная, уверяю вас. И хозяйка - очаровательная женщина. Вам придется держать ухо востро, чтобы она не окрутила вас.
- А куда делся мой предшественник? - спросил Мешковский.
Чарковский помрачнел.
- Политруки его доконали! А жаль! Мировой был парень! Вместе служили с первых дней мобилизации…
- Вы начали службу еще до войны?
- Да. Но теперь не имею особого желания продолжать ее. Как только закончится война, сразу же демобилизуюсь…
Они шли по круто поднимающейся вверх улочке. С песней прошло подразделение курсантов. Мешковский внимательно разглядывал их молодые веселые лица.
- А что за ребята в нашей батарее? - спросил он у Чарковского.
Тот удовлетворенно усмехнулся.
- Что надо. Лучшие в училище. Во всех отношениях!
Сказав это, он многозначительно посмотрел на Мешковского. Тот молчал, ожидая дальнейших разъяснений.
- Парни с головой и душа у них нараспашку. Заниматься с ними одно удовольствие. И вообще, на службу можно было бы не жаловаться…
В его голосе прозвучала нотка, которая подтолкнула Мешковского как бы продолжить:
- Если бы…
- Если бы не политическая атмосфера в училище, - многозначительно сказал Чарковский.
- Неужели такая плохая?
- То-то и оно. К нам, довоенным, офицерам, всячески цепляются, иногда даже в открытую…
- Вот как…
Мешковский хотел было спросить Чарковского еще о чем-то, но тот остановился:
- Вот и прибыли. Это здесь, на третьем этаже. Они стояли перед большим особняком.
Чарковский попытался было открыть входную дверь, но та оказалась закрытой. Тогда он нажал одну из многочисленных кнопок звонков, расположенных на доске рядом с фамилиями жильцов. Мешковский прочитал: Беата Стружевская.
- Беата. Необычное имя. Наверное, какая-нибудь уродина?
- Да ты что! - В голосе Чарковского прозвучало искреннее восхищение. - Беата - очаровательная женщина. Могу на что угодно поспорить, что влюбишься в нее с первого взгляда…
Послышался негромкий щелчок. Дверь скрипнула и открылась. Чарковский подтолкнул Мешковского в подъезд, затем вошел сам. Он вел себя уверенно, чувствовалось, что бывал здесь часто. Поднявшись на третий этаж, остановился и снова позвонил. Дверь приоткрылась. Кто-то выглянул в щель, и удивленный женский голос воскликнул:
- Дада! Что привело тебя ко мне в такое время? Подожди минутку - я не одета. Проходи в гостиную, а я тем временем наброшу что-нибудь на себя…
Шаги удалились в глубь квартиры. Чарковский минуту подождал и открыл дверь. Они прошли по коридорчику и очутились в небольшой комнате. Мешковский с любопытством осмотрелся. Современная мягкая мебель, несколько дорогих картин, пианино, пушистый ковер - все свидетельствовало о том, что здесь живут богатые хозяева.
Спустя некоторое время появилась хозяйка, интересная, сильно накрашенная блондинка с живым лицом. Красота ее показалась Мешковскому вызывающей, даже несколько вульгарной. Это еще больше подчеркивал яркий шелковый халат. Увидев незнакомого мужчину, она смутилась и вопросительно взглянула на Чарковского. Тот фамильярным тоном объяснил:
- Я привел, Беатка, нового квартиранта. Разреши представить - подпоручник Мешковский, офицер запаса, свой человек…
Протягивая Мешковскому руку, хозяйка продолжала отчитывать Чарковского:
- Эх, Дада, ты все-таки неисправим! Мог бы заранее предупредить меня. А то как-то неудобно принимать гостя неодетой…
Чарковский уже опустился в глубокое кресло и, беззаботно улыбаясь, шутливо отпарировал:
- Можно подумать, что ты действительно недовольна! Ты же сама знаешь, что в этом халатике ты выглядишь как богиня… - Он коснулся губами ее холеной, ароматно пахнущей руки. Когда поднял голову, взгляды их встретились. Женщина смотрела на него смело, с любопытством, вызывающе…
Усадив гостя на диван, она уселась рядом с ним. С интересом расспрашивала его, когда он прибыл в Хелм, как ему понравился городок… Тем временем Чарковский со скучающим выражением лица листал какой-то альбом. Вдруг он перебил ее:
- Подожди, светские беседы будем вести потом. А теперь лучше скажи, берешь ты его к себе?
- Дада, ты, как всегда, невыносим, - рассмеялась Беата. - Ну что поделаешь! Видимо, мне уже на роду написано мучиться всю жизнь с военными. Идемте, покажу вам вашу комнату…
- Муж Беаты - летчик английских ВВС, - объяснил Чарковский, следуя за ними.
Осмотр занял немного времени. Комната была небольшой, но уютной. О лучшей Мешковский не мог даже мечтать. Решение проблемы с жильем, перспектива соседства с интересной хозяйкой и общество Дады, который показался ему симпатичным парнем, - все это способствовало тому, что от дурного настроения Мешковского не осталось и следа.
Несмотря на первоначальные опасения, он был теперь почти уверен, что жить здесь можно.
Когда выходили из комнаты, Мешковский пропустил в дверях Беату. Та взглянула прямо ему в глаза. Лицо ее было серьезным и изучающим. Но тут же снова появилась кокетливая улыбка.
- Ну, я вам уже не нужен, - начал вдруг прощаться Дада. - А вы, Мешковский, не будьте дураком и не приходите сегодня в училище. Воспользуйтесь тем, что у вас выдался свободный день. Следующий будет не скоро. Надо же вам устроиться…
Уже в дверях Чарковский остановился, будто бы что-то вспомнив:
- Черт побери! Не обсудили самого главного! Надо же обмыть наше знакомство… Ну и вашу квартиру. Приду часиков в семь с бутылкой. А ты, Беата, приготовь закуску…
Когда дверь за ним захлопнулась, женщина, смеясь, сказала:
- Шалопай! Но идея неплохая, верно, подпоручник?
XII
Выйдя от капитана, Брыла отправился на поиски поручника Казубы. Дневальный шестой батареи доложил, что сейчас тот должен быть этажом выше - в аудитории для тактических занятий.
Хорунжий только теперь понял, сколь велико здание училища. Он шел по коридорам мимо многочисленных аудиторий и других учебных помещений, пока не увидел дверь аудитории под указанным номером. За дверью было тихо. Вошел без стука.
Посреди комнаты высокий офицер стоял склонившись над макетом полигона. Больше в аудитории никого не было.
"Это, наверное, Казуба", - подумал хорунжий.
Офицер держал в руке толстую тетрадь. Видимо, готовился к занятиям. Услышав скрип двери, он, правда, оглянулся, но не обратил внимания на вошедшего. То, как был одет офицер, свидетельствовало о его полном пренебрежении к своему внешнему виду. Мундир был велик и сидел мешковато. Да и сапоги были, вероятно, на несколько размеров больше. Зато лицо его показалось Брыле симпатичным. Из-за внушительного носа он был похож на какую-то болотную птицу - цаплю или аиста.
- Вы командир шестой батареи? - спросил Брыла.
Офицер снова обернулся. Он был явно недоволен, что ему помешали. Заложил страницу в тетради, которую читал, подошел к Брыле.
- Да. А в чем дело?
- Я назначен в вашу батарею заместителем командира по политико-воспитательной работе.
Поручник высоко поднял брови и растерянно посмотрел на Брылу. Потом, протянув руку, поздоровался.
Хорунжий почувствовал крепкое рукопожатие. Это явилось полной неожиданностью для Брылы, не подозревавшего такой силы в этом худом, словно изможденном человеке. Тот окинул своего будущего заместителя изучающим доброжелательным взглядом и заключил:
- Наконец-то! Трудно было без замполита. Орликовский давно обещал.
Голос у него был слегка охрипший, глубокий. Мягкий говор выдавал выходца из восточных районов Польши.
- А вы, хорунжий, из каких краев? Случайно не из-за Буга? Сам я из Новогрудка. Здесь, в Хелме, меня все принимают за русского. Из-за моего акцента… Впрочем, я действительно жил в России несколько лет… С тридцать девятого. Завербовался на работу… Работал вначале в Смоленске, а потом объехал почти весь Советский Союз…
Взглянув на часы, поручник быстро собрал свои вещи а обратился к Брыле:
- А знаете что, пойдемте-ка в офицерский клуб пообедаем, заодно и поговорим. Вы уже были в общем отделе и интендантстве?
- Нет еще…
- Ничего, у вас будет время после обеда. Ну, пошли!
Офицерский клуб помещался в подвале главного корпуса. В это время там почти никого не было, лишь несколько офицеров различных званий.
Казуба козырнул одному из них.
- Полковник Воронцов, - объяснил он, - преподаватель тактики.
Они заняли столик у окна. Из него был виден плац, на котором занималась небольшая группа солдат.
Занятия напомнили Брыле фильм в замедленном темпе, который он когда-то видел. Курсанты, построившись в ряд, на расстоянии нескольких метров друг от друга, проделывали одни и те же упражнения по команде командира. Они резким движением высоко поднимали ногу и застывали так, похожие на оловянных солдатиков. Через несколько секунд звучала следующая команда, и курсанты опускали ногу и снова застывали. Спустя некоторое время раздавалась новая команда, и они выполняли очередное упражнение, напоминавшее замедленный ритмический танец.
Командир батареи, увидев, что Брыла наблюдает за занятиями, сказал:
- Это одна из самых молодых батарей. Она проходит строевую подготовку. Наша уже прошла.
К их столику подошла официантка. Казуба с улыбкой, которую дарят только хорошим знакомым, спросил: