28
Полковский снял прежний восемнадцатый номер и поселился в нем, терпеливо ожидая нового назначения. Он не проявлял ни малейшего интереса к предстоящему событию - вручению орденов.
Днем Андрей пытался читать, но не мог сосредоточиться и откладывал книгу. Тогда он часами ходил по комнате или сидел в засаленном кресле. Ночью долго не мог заснуть и лежал с открытыми глазами. Как только он закрывал их, появлялись Вера, дети, Володя, даже Барс. После гибели "Аджарии" он часто во сне видел Афанасьева, иногда Птаху. Мертвые его охотно навещали. Часа два в день он проводил в пароходстве, потом шел в порт и сидел у моря, кутаясь от ветра в плащ.
Через два дня после гибели "Аджарии" из штаба прислали машину и предложили немедленно приехать. Полковский воспрянул, за десять минут собрал свои вещи, рассчитывая прямо из штаба перебраться на новое судно.
В штабе Полковского провели в приемную командующего, где уже ожидало несколько знакомых капитанов, штурманов торговых судов и военных моряков. И тут он узнал, что его вовсе никуда не назначают.
Через десять минут открылась дверь кабинета Тихонова, приглашенные вошли и выстроились напротив письменного стола, покрытого красным сукном. На столе были разложены красные коробки.
Полковский догадался, что это ордена; ему сделалось скучно и потянуло к морю.
Вице-адмирал обвел всех взглядом, встал и начал говорить о доблести моряков в борьбе с фашистами. Полковский сначала слушал внимательно, потом потерял нить, вспомнил "Аджарию", вообразил себя на мостике и уже ничего не слышал.
Вдруг кто-то легонько толкнул его локтем. Он оглянулся. Блинов, стоявший рядом, показал ему глазами на командующего.
Полковский подошел к столу, адъютант подал командующему две коробки и тот вручил их Полковскому, улыбаясь и говоря:
- Желаю дальнейших успехов.
Андрей принял коробки и пожал протянутую руку. Он чувствовал, что надо улыбнуться, что-то сказать, но не мог разжать рта, не мог ничего придумать и, выдавив "спасибо", отошел в сторону.
После вручения орденов должен был состояться банкет, и награжденных просили не расходиться. В столовой штаба поставили столы в два ряда вдоль всего зала, накрыли их и хорошо сервировали. Откуда-то пригласили официанток, и теперь они пробегали мимо в белых наколках и со страшно озабоченными лицами.
Награжденные разбрелись по коридору. Кое-кто уже нацепил ордена.
Полковский положил коробки в карман и прислонился к стене в темном углу, раздумывая, что делать. На банкет он не хотел идти, но и в гостиницу возвращаться было тягостно. Оставалось одно: посидеть у моря. Полковский вышел из своего угла и почувствовал, как кто-то сзади тронул его за руку. Он оглянулся.
- Вы разве не остаетесь? - спросил Блинов, весело улыбаясь.
- Нет.
- Жаль, А почему бы вам не остаться?
Полковский пожал плечами и заторопился к выходу. Блинов проводил его до вестибюля и, прощаясь, неожиданно пригласил вечером к себе на квартиру.
- Нет, спасибо, - отказался Полковский.
- Надо же обмыть ордена, - настаивал Блинов. - Кроме того, вы обещали.
Полковский вспомнил, что вечером все же придется пойти в гостиницу, и подумал: почему бы не побывать у Блинова?
- А, собственно, что у вас сегодня?
- Ничего особенного. Будет сестра, несколько знакомых врачей, ну, моряки в общем. Не больше двадцати человек.
29
Поднявшись по лестнице и уже нажав кнопку звонка, Полковский вдруг подумал, что он сделал ошибку, придя сюда. Но отступать было поздно: дверь открылась и домработница пропустила его в полутемную прихожую.
Тотчас же открылась другая дверь, в прихожую ворвался яркий свет.
- Кто там, Соня? - услышал Полковский голос Блинова, потом в полосе света показалась его высокая фигура.
- А, это вы! - обрадовался Блинов, увидел Полковского, и, обняв, его, повел в комнату.
В большой комнате за длинным столом, покрытым белой скатертью, сидело человек восемнадцать или двадцать.
- Рекомендую вам, - обратился Блинов ко всем, подталкивая к столу Полковского, - настоящего русского морехода.
Гости на минуту утихли. Мужчины встали и начали знакомиться. Молодой капитан-лейтенант налил из графина стопку водки и, подняв ее к глазам, сказал:
- За отважного капитана.
Снова зашумели, зазвенели стаканы, засмеялись женщины. Одна из них, тряхнув головой и зажмурив глаза, сказала:
- О боже, я не могу больше.
У Полковского возникла неприязнь ко всем этим смеющимся, веселым женщинам; и он снова пожалел, что пришел.
Гости потеснились и усадили Полковского. Ему налили вина и заставили выпить. Потом налили еще. Андрей отказался. Тогда капитан-лейтенант воскликнул:
- Пейте, ведь завтра в поход! Бездельник, кто с нами не пьет! - и рассмеялся.
Кто-то завел патефон, полилось танго, мигом сдвинули столы, стали кружиться.
К Полковскому подошла молодая женщина с миловидным, нежным лицом и, скромно улыбнувшись, пригласила танцевать.
Полковский нелюбезно отказался. Женщина стала серьезней и поглядела на него большими глазами.
- В этом ничего предосудительного, нет. Все они случайно здесь: либо с фронта, либо на фронт. Капитан-лейтенант утром выписался из госпиталя. У него было два серьезных ранения. Завтра в часть.
Подошел Блинов, нежно обнял женщину за плечи и сказал:
- Виноват, не представил. Моя сестра Ольга, военврач третьего ранга. Три месяца назад кончила Одесский институт, - и, обратившись к Ольге, добавил: - Поручаю тебе нашего затворника.
Уверенный в том, что общество сестры будет приятно Полковскому, что ее обаяние неотразимо, он оставил их.
А Полковскому было тягостно и в то же время хотелось говорить с ней. Что-то в ней напоминало Веру: не то цвет волос, не то трогательная серьезность.
- Ничего, конечно, - ответил он уже мягче, идя с ней рядом и сторонясь танцующих.
- Месяц назад мне бы это казалось кощунством, - призналась она, кивая на проплывающую мимо пару. - Я была растеряна, и хотелось носить только траурное. Смерть казалась неизбежной. А теперь я верю в жизнь и пью за победу.
Она робко улыбнулась. А Полковский искоса поглядел на нее и подумал, что она, наверное, лет на шесть моложе Веры. И вдруг в нем проснулась тоска, защемило сердце; и, очевидно, на лице его отразилась душевная боль, так как Ольга испуганно спросила:
- Что с вами?
Этот испуганный возглас, который звучал так же, как у Веры, еще больше увеличил сходство.
- Ничего, - ответил Полковский, сдерживая волнение и не в силах оторваться от больших черных глаз, беспокойно блестевших перед ним. - В ваши годы думать о смерти…
- Я, наверное, не то сказала, - ответила девушка. - Знаете, я месяц была на фронте и думала только о жизни. Ночью я засыпала с головокружением от усталости, но была рада, что шесть операций, проделанных днем, удались, и бойцы будут жить. А утром вставала с мыслью, что огнестрельную рану надо лечить так-то и так-то и тогда бойцы будут жить. Я не замечала смерти, видела только жизнь в открывающихся глазах раненого…
От волнения, вина и нахлынувших мыслей Ольга раскраснелась; и Полковский невольно заметил, что она очень красива, обаятельна и у нее, должно быть, доброе сердце. Они присели за ломберный столик. Ольга сочувственно наблюдала за Полковским и думала: "Бедный, как он страдает!" Ей не нравилась бледность его лица; и она подумала, что ему нужно отдыхать.
- Вы сейчас в госпитале? - спросила она, но, вспомнив, что накануне говорил о нем брат, умолкла и покраснела.
К ним подошел пожилой врач в пенсне.
- Не помешал? - спросил он, и, получив приглашение, сел рядом с Ольгой.
В дальнем углу все еще танцевали. Соня накрывала стол для чая. На тахте уселись две женщины и капитан-лейтенант, закурили, и изредка в музыку врывался их смех.
К ломберному столику подошли еще два командира, главный врач госпиталя - седой сморщенный старик в форме, неуклюже висящей на нем, потом приплыла актриса в черном платье, волочащемся по полу, и, показывая белые зубки, сказала:
- Ах, Ольга, вы совсем забыли нас!
Моряк в чине капитана второго ранга услужливо подставил ей стул.
Полковский незаметно встал и подошел к этажерке с книгами. Он рассеянно стал перелистывать страницы книги, невольно прислушиваясь к завязавшейся общей беседе. Говорили о войне, фашистах, их бесчеловечности, вспоминали ужасные случаи, очевидцами которых был каждый из рассказчиков.
Полковский снова подошел к столу. Врач в пенсне говорил тоном лектора о том, что нельзя ответственность за преступления взваливать на всех немцев.
Полковский не вытерпел и гневно вмешался в разговор:
- Все это никому не нужная сейчас философия! Нужно бить фашистов, бить…
Он умолк и взглянул на врача с такой ненавистью, как будто видел перед собой фашиста. Врач съежился под взглядом Андрея. Полковский опомнился, опустил веки, чтобы скрыть свои чувства. Но они были замечены и поняты всеми.
С опущенными глазами Полковский вышел в смежную комнату, сел на стул, вытер пот и, опираясь локтями о стол, сжал голову руками. Ему было безразлично, что подумают о его вспышке.
В комнату неслышно вошла Ольга и дотронулась до его руки. Он поднял голову и увидел большие глаза девушки с блестевшими на ресницах слезами.
- Я вас понимаю, - помолчав, сказала она.
Еще с порога Блинов громко крикнул:
- Молодец, молодец! Дай руку!
30
Немцы и румыны заняли Беляевку и лишили одесситов воды. Большой фонтан тоже был в их руках. На лиманах уже были установлены их орудия и обстреливали город. Защитникам Одессы не хватало снарядов, они задыхались из-за отсутствия боеприпасов. А с суши все дороги были уже перерезаны. Оставалось море. Но и здесь путь был страшно затруднен тем, что в море оперировали подводные лодки, а подходы к городу были минированы. Морские ворота Одессы - вход в порт - обстреливались из дальнобойных орудий. Уже два транспорта с боеприпасами, в том числе и "Аджария", посланные в Одессу, погибли у берегов. Об этом хорошо знали все присутствовавшие на совещании у командующего.
- Я собрал вас не для того чтобы решать вопрос, послать или не послать третий транспорт, - говорил вице-адмирал Тихонов. - Этот вопрос решен. Но кому поручить транспорт? Здесь успех операции решит капитан. Учтите: транспорт старый, немореходный - "Серов". Прошу называть кандидатуры.
В кабинете вокруг стола сидели четыре капитана первого ранга (среди них и Блинов) и Мезенцев.
С минуту все молчали, погруженные в раздумье. Одесса, всеми любимая Одесса, держалась стойко. Она не жаловалась и не стонала.
- Полковский, - неуверенно прозвучал голос Мезенцева.
На бритом черепе вице-адмирала играл солнечный блик. Вице-адмирал откинулся на спинку кресла - и блик исчез. Его бесстрастное длинное лицо стало центром внимания. Но командующий молчал, и Мезенцев усердно разглаживал складку скатерти.
Капитан первого ранга Алексеев презрительно сморщился, встал и сказал:
- Он не отступит, он не сдастся, но охотно погибнет и транспорт не приведет.
Поднялся другой командир.
- Полковский будет искать встречи с врагом и нанесет жестокий удар, но может погибнуть.
- Там, где пахнет смертью, Полковский тут как тут, - поддержал его третий.
- Почему вы его рекомендуете? - спросил командующий.
Мезенцев пожевал губами и не сразу ответил:
- "Серова" мы еще до войны хотели сдать на слом. Пятнадцать лет не было капитального ремонта. Разве это судно? Это же галоша на десять тысяч тонн. Ни остойчивости, ни мореходности. А скорость? Шесть миль в час! Один смех….
- Не об этом речь, - перебил командующий.
- Я к тому говорю, - продолжал Мезенцев, - что только Полковский может вести такое судно. На сегодняшний день он у меня самый опытный судоводитель.
- Вы не согласны с мнением капитана первого ранга Алексеева?
Мезенцев промолчал.
- Полковский отпадает, - сказал командующий и ударил ладонью по столу, как бы подводя итог. - Следующая кандидатура?
Блинов, склонив голову, с чрезмерным интересом рассматривал пуговицу на кителе и не слушал обсуждения новой кандидатуры. В ушах у него отчетливо звенел страстный голос Полковского, он видел его искаженное ненавистью лицо. Блинов решился и гневно перебил Алексеева, расписывающего достоинства нового кандидата.
- Позвольте!
Командующий взглянул на Блинова. Тот сел и нетерпеливо ерзал, ожидая, когда умолкнет Алексеев. И вот, наконец, вице-адмирал кивнул; Блинов встал и, волнуясь, произнес первые слова:
- Полковский мстит. Полковский ненавидит. Он не ищет смерти. Это глупая клевета!
На Блинова с удивлением смотрели все присутствующие. Даже командующий обычно слушающий всех с опущенными веками, не сводил с него глаз. Блинов страстно продолжал, и все чувствовали внутреннюю убежденность и силу его слов.
- Мы осуждаем человека за подвиги, которыми гордились бы Нахимов и Корнилов! Из беспримерной храбрости мы делаем оскорбительный вывод. Он русский моряк! И всем своим существом оправдывает великолепную гордость этого имени. Полковскому, и только Полковскому поручить эту экспедицию!
- Хорошо, - перебил командующий, - я верю вам.
Когда через час после совещания командующий пожимал руку Полковскому и бесстрастно рассматривал его лицо, ему пришло на память все, что говорили о Полковском, как о рыцаре смерти. Но командующий не упрекнул Андрея. Он сказал:
- От успеха этой экспедиции зависит продолжительность обороны Одессы.
31
Полковский снова в море, снова на мостике.
Уже два часа, как "Серов" покинул порт и медленно идет вперед, содрогаясь от работы машин. Все меры предосторожности приняты. Но пока они даже излишни: густой туман не выдаст старый транспорт.
Полковский стоит у переговорной трубы и смотрит, как клочья тумана ползут по палубе.
Он с грустью думает о том, что в жизни много странного, непонятного, и вспоминает отход "Серова".
Сначала пришел какой-то мальчик со свертком и заплакал у трапа, прося, чтобы его пустили к капитану. А когда его не пустили, он бросился бежать по палубе; и боцман его ловил. Мальчишка не давался в руки и все кричал:
- Мне к капитану!
В каюте Полковского мальчик, которому было лет двенадцать, насупился, всхлипывая и размазывая слезы кулаками…
Полковский спросил мальчика, что ему нужно.
- Тетя прислала, - всхлипывая, сказал он и протянул сверток.
Полковский развернул его и увидел свою забытую в гостинице белую верхнюю рубаху. Она была выстирана и выглажена. Полковский отвернулся, посмотрел в иллюминатор - и перед ним возникло рябое лицо горничной. Он взволнованно прошелся по каюте и вспомнил билеты в душ, еду, белье на подушке.
Полковский посмотрел на мальчика, поднял его на руки, потом прижал к груди и поцеловал.
Блинов пришел за час до отхода и рассказывал о какой-то своей предстоящей боевой работе. Полковского он уже называл "Андрей" и говорил "ты".
- Андрей, когда ты вернешься из этой экспедиции, то меня уже не застанешь. Но Ольга тебя встретит. Она тебе хороший друг.
Андрей спокойно слушал, внимательно рассматривая лицо Блинова, и думал, что он хороший человек, не такой, каким казался в первый день знакомства.
Перед самым отходом Блинов стал беспокоиться и посматривать через иллюминатор на причал. Вдруг он радостно улыбнулся и обернулся к Полковскому:
- Идет.
Через несколько минут в каюту, запыхавшись, вошла Ольга в форме военного врача.
- Я уже боялась, что опоздаю, - сказала она, протянув Полковскому руку.
Снова Полковский с трудом отвел взгляд от больших лучистых глаз девушки, и вдруг сердце его защемило. Вера, как живая, всплыла в памяти, потом дети, няня, Володя, Барс, гостиная на Преображенской…
Ольга, точно догадываясь, о чем думает Полковский, потупила глаза и молчала.
А Полковскому было грустно.
Потом приходил прощаться Мезенцев, еще кто-то из штаба.
Полковскому казалось странным, что Ольга принимает в нем такое участие. Но ему еще раз хотелось увидеть ее. Потом Андрей поймал себя на мысли об этой девушке, и вспомнил, что прошло лишь полтора месяца со дня смерти жены. И он содрогнулся от стыда и горести. Нет, думал он, Веру он никогда не забудет; она всегда будет его женой, его единственной возлюбленной. А Иринка, Витя… Их никто не заменит. Но эти мысли уже не вызывали в нем смятения. На душе - печальный покой.
На мостике первая вахта. Как и на "Аджарии", здесь тихо: сутулая спина капитана, его замкнутость не располагают к разговорам, шуткам, до которых моряки большие охотники.
Полковский постоял у компаса, искоса наблюдая за незнакомыми старшим штурманом и рулевым, и вспомнил Афанасьева, последний миг прощания с ним, неизгладимо врезавшийся в память. Что из себя представляет этот штурман, эта новая команда? Ему хотелось познакомиться с ней.
- После вахты проверим в трюмах крепления грузов, - сказал он.
Штурман сухо и официально ответил:
- Есть.
Полковский и штурман спустились в трюм и зажгли свет. Андрей вслед за штурманом шел между штабелями снарядных ящиков. Их здесь были тысячи. Тщательно осмотрев крепления, Андрей сказал:
- Надо поставить клинья, дополнительное крепление. Даже слабая зыбь все растрясет на этой тарелке.
- Жесткое крепление?
- Именно.
Закончив осмотр, они вымыли руки и вместе пошли в кают-компанию.
Полковскому хотелось быть вместе с моряками, слушать их голоса, даже смех; он уже не чуждался их и не искал скорбного одиночества. К нему возвращалось ощущение жизни.
В кают-компании Полковский первый занял свое капитанское место и, когда старший штурман попросил разрешения сесть, он почувствовал, как в груди шевельнулось что-то приятное, давно забытое. Полковский наблюдал за моряками, которые молчали из уважения к капитану. Андрей попробовал пошутить, чтобы вызвать их на откровенность, разговор, но шутка получилась вялая.
- У нас хорошая маскировка: туман, - сказал он, но не улыбнулся. Он не мог.
- Этот шип имеет нежный характер, - охотно подхватил второй штурман, одессит с типичным одесским акцентом.
Мало-помалу в разговор втянулись все обедающие и весело высмеивали пароход, на котором они совершали едва ли не самый ответственный рейс в своей жизни.
Полковский изредка вставлял слово и думал, что эти молодые и пожилые моряки незыблемо верят в жизнь, что их не пугают ни опасности, ни трудности.