Стайн присылал нам письма и фотографии из Северной Африки. Во время операции "Боевой топор" он получил ранение. Его повысили в звании до старшего лейтенанта и отметили благодарностью в штабных документах. Он показал себя героем. Джок находился на континенте и почти не выезжал из Дюнкерка. Я жутко завидовал им - как, впрочем, и каждому мужчине, который мог стоять, ходить и делать что угодно. На ферме все работы крутились вокруг поставок войсковым отрядам. Собранный ячмень, который до начала войны шел на завод в соседней Гленморангии, где делали шотландское виски, теперь скупался по контрактам Отделом фронтового обеспечения - зерно требовалось для фронтовых каш, супов и фуража. В Нейрне находился учебный аэродром, где пилоты обучались полетам на "Спитфайрах". Мы видели, как они отрабатывали "касание и взлет" на фарватерах и на гребном канале Королевского Дорноча. Береговой дозор патрулировал окрестности днем и ночью. Вдоль дороги на Джон О'Гроутс через каждые двадцать миль стояли зенитные батареи. Их цепь тянулась до самого Брора.
Месяц спустя Роуз отвезла меня для очередного медицинского осмотра в Инвернесс в госпиталь Рейгмора - к недавно призванному на военную службу местному врачу по фамилии Маклеод, который оказался кузеном моей жены.
- Вы уже стали наполовину шотландцем, - пошутил он, заметив, что я называю десерт "пудингом", детей - "крохами", а свою медлительность при ходьбе объясняю природной склонностью к "продаже баранов" (в смысле овец).
К середине лета я доходил уже до тридцать шестой лунки. Королевский танковый корпус не принимал меня обратно, пока я не прошел ФТВ (физкультурный тест на выносливость). Мне пришлось преодолевать полосу препятствий, которую курсанты офицерского училища проходили на время. К счастью, результаты в моей группе фиксировал старшина Стритер - тот самый танкист, рекрутировавший меня на призывном пункте в Кенсингтоне. Я получил 47 баллов из 50 возможных и сдал норматив. После войны мы со Стритером случайно встретились на станции Виктория, и он признался мне, что мой реальный результат составлял 27 баллов (полнейший провал).
- Наверное, карандаш немного дрогнул, - сказал он.
В конце концов мой диагноз подтвердили как "ложный полиомиелит". Болезнь уходила в обратной последовательности, в какой появилась, - от торса к бедрам, затем к икрам и, наконец, исчезла окончательно.
Когда я вернулся в строй, Франция пала, битва за Британию была в самом разгаре, а Гитлер готовился к вторжению в Россию. Весной 1941 года, пока я заканчивал офицерское училище, Роммель прибыл в Тунис с Африканским корпусом. Его первая атака застала наши войска в западной пустыне врасплох и отшвырнула их назад почти до Александрии. Чуть позже, после нескольких танковых сражений и ужасных потерь с обеих сторон, войска Роммеля отступили под натиском Ошинлека, командовавшего операцией "Крестоносец". (Именно тогда войсковая группировка Западной пустыни стала называться Восьмой армией.) Когда на изломе года я прибыл в Палестину, чтобы присоединиться к новому танковому полку и начать обучение на линии фронта, Роммель нанес контрудар из своего бастиона в Эль-Агейле и перешел в грандиозное наступление.
Полк, в который я попал, создали из подразделения йоменов - обычную кавалерию сначала механизировали, а затем превратили в танковую часть. Я, молодой лейтенант, был снова здоров и рвался в бой. Однако наш "отряд" (так называли себя почти все воинские формирования) не торопился на фронт. Офицерский состав делился на два эшелона: "стариков", которые служили тут еще в дни кавалерии (или чьи отцы и деды проходили здесь службу), и "сосунков", подобных мне, пропускавших мимо ушей всю чепуху о славной истории отважных йоменов. Когда стало ясно, что никаких боевых действий не планируется, по крайней мере на следующее полугодие, я попросил перевести меня в 11-й отряд шотландских коммандос, поскольку знал там пару-тройку офицеров по Голспи и Дорночу. Я думал, что полковое начальство не откажет лейтенанту, который жаждет попасть на фронт. Но вышло немного иначе. Когда наш командир, полковник Л., узнал о моей просьбе, он вызвал меня на разнос. Прокричав, что такое отступничество плохо отразится на морали солдат, он велел мне отозвать прошение. Я выразил свое несогласие. С тех пор Л. считал меня смутьяном и чуть ли не большевиком-бомбистом.
Я ненавидел Палестину. Мы все время чему-то учились, а война проходила без нас. Из хваленых достопримечательностей этой страны мне понравился только Иерусалим. Каждые выходные, когда нам разрешали покидать военную часть, я садился в автобус номер 11, расписанный яркими красками и украшенный кисточками "Ситроен", который местные называли "квама". Салон всегда был переполнен курицами и ноющими арабскими детьми. Я так любил их, что часто путешествовал на крыше или цеплялся снаружи за задние поручни автобуса. Большую часть своих увольнительных я проводил в еврейской книжной лавке напротив гостиницы "Царь Давид". Мне было интересно прогуливаться по мощеным улочкам, по чьим камням когда-то ходили Иисус и апостолы. Иногда я начинал ощущать себя евреем - вечным изгнанником, который нигде не находит приют. Эти экскурсии еще больше отдаляли меня от собратьев-офицеров, видевших во мне недружелюбного мрачного человека. Тут, в частности, была вина полковника Л., который считал меня бунтарем и, хуже того, интеллигентом. Его фраза "Тот, кто читает книги" оказалась самой ужасной характеристикой, которую мог получить молодой лейтенант.
Тем временем Роуз последовала за мной на Ближний Восток. Она приплыла в Египет на конвойном корабле, перевозившем боевые отряды и амуницию. Этот корабль пересек Атлантику от Глазго до Рио-де-Жанейро, затем направился к Африке, обогнул мыс Доброй Надежды и поднялся вверх вдоль восточного побережья, одолев за шесть недель двенадцать тысяч миль. Роуз сошла на берег в Тефике (порт Суэца) и оттуда проехала вниз до Каира ("вниз" на местном лексиконе означало северное направление вдоль Нила) в кузове почтового грузовика вместе с шестью другими девушками, которые приплыли в Африку по той же причине, что и она. Когда я думаю сейчас об этом, ее отвага кажется мне почти невероятной. Но молодежь недаром славится своим безумием. И, как я уже говорил, Роуз была не одна. Десятки других молодых жен и подруг совершали подобные путешествия. В случае необходимости они пошли бы и на больший риск.
Как Роуз удалось попасть на военный корабль? Ее сестра Джемма была знакома с Рэндольфом Черчиллем - сыном премьер-министра. Через него Роуз добилась собеседования с генералом Королевской шифровальной службы.
- Моя девочка, - с доброй улыбкой сказал тот офицер, - мне легче запустить ракету на луну, чем отправить вас, гражданское лицо, в Египет.
Однако, прощаясь с ней, он упомянул о нехватке телеграфисток на военном флоте. Роуз тут же отправилась в Адмиралтейство. За пять недель она освоила гражданские и военные коды, а затем сдала экзамен по специальности. Через девятнадцать недель она прибыла в Александрию, где начала работать по 60 часов в неделю на флотскую разведку в Раз-эль-Тине, получая командировочные надбавки и доплаты за опасную работу.
В то время я по-прежнему находился в Палестине и не имел возможности увидеться с ней. Затем наступил февраль 1942 года. Зимние наводнения приостановили военные действия в пустыне, но все знали, что скоро бои возобновятся - либо Роммель атакует нас, либо мы перейдем в наступление. Соседние подразделения призывались на фронт, а о нас как будто забыли. В канцелярии полка вывесили ведомость, прозванную "сахарным списком". Она предназначалась для тех офицеров, которые пытались перевестись в другие части. Хотя список обновлялся каждую неделю, моя фамилия неизменно находилась в самом верху. Однако вызова не поступало. Тем не менее я продолжал проситься на фронт. Мне хотелось перейти на службу в наступательные силы или в отряды SOE. Я даже выхлопотал разрешение на тренировочные прыжки с парашютом вместе с подразделением специальной авиадесантной службы, но записка из дивизии обнулила все мои усилия, указав, что офицеры-танкисты были слишком ценными, чтобы разбрасываться ими. Несмотря на запрет, я напросился на собеседование с Джейком Исонсмитом, тогда еще простым капитаном из пустынной группы дальнего действия. Вылетев из Лидды в каирский Гелиополис, куда меня подбросил бомбейский бомбардировщик, я узнал, что служебная командировка капитана Исонсмита отложена. Мне пришлось оставить ему письмо - на самом деле жалобную просьбу. Не найдя попутного рейса, я два дня добирался до части на автобусах, в результате чего пропустил построение на плацу и получил официальный выговор. В качестве наказания меня и еще одного невезучего лейтенанта откомандировали в группу киношников. Мы крутили по вечерам американские вестерны и довоенные фильмы про гангстеров. Парни называли нас братьями Уорнер.
Наконец, в апреле наш полк направили в Египет: сначала в Кабрит, затем в Аббассинские бараки - базовый лагерь Королевского танкового корпуса неподалеку от Каира. Мы стали частью 22-й танковой бригады Седьмой бронетанковой дивизии. Этих "пустынных крыс", ветеранов героических боев при операции "Крестоносец", отозвали к дельте на отдых и для ремонта машин. Нам дали танки: модифицированные американские "Стюарты", а также "Крусейдеры" А-13 и А-15, с более мощными орудиями, и новые тяжелые "Гранты". Но и тогда нас не отправили на фронт. Мы продолжали обучаться и нести караульную службу.
Наш блокпост назывался "коробкой". Он располагался в пустынной восточной части Мерса-Матрух и представлял собой крепость, которую окружали минные поля и колючая проволока. Вместе с другими "коробками" блокпост формировал оборонительную линию, защищавшую тыловую полосу противотанковых рвов и минных полей. Узкие дороги между ними прикрывались зенитками, пехотными отрядами и противотанковыми батареями, установленными на стратегических высотах, а также мобильными колоннами резервной бронетехники. Под моей командой находился отряд из четырех "Крусейдеров" А-15, усиленный одной из рот, составлявших разведывательный полк. Бронетанковая бригада имела три полка по 52 танка в каждом плюс полк моторизированной пехоты. Взбивая траками пыль, мы проводили дни в бесконечных учениях (совсем как в Палестине). Наш отряд метался из одного сектора "коробки" в другой, оттачивая действия мобильного резерва. Но это было лучше жалкой доли пехоты, которая все дни копала узкие траншеи в опаленной солнцем и твердой, как камень, земле.
К боевым действиям можно было отнести только редкие "демонстрации силы" или "разведку боем", с продвижением в глубь пустыни. Между западными аванпостами Восьмой армии и восточными силами Роммеля сохранялась свободная зона протяженностью около пятидесяти миль. На этой безлюдной территории обе стороны проверяли обстановку, перемещаясь на бронеавтомобилях и быстрых легких танках.
Хотя эти вылазки не имели тактического значения, они давали неоценимый опыт для необстрелянных экипажей. После некоторых переделок парни буквально мочились в штаны. Мы проезжали мимо Бук-Бука, поднимались на плато через проход Халфайя и мчались в глубь пустыни до Форта Маддалены и Бир-эль-Губи. Иногда мы оказывались в тылу у немцев. Наши отряды нападали на случайные автоколонны с припасами и привыкали к вкусу первых трофеев: к немецкому шоколаду, бутылкам с "Либфраумилх" и пачкам македонских сигарет. Кроме того, мы приобретали важные навыки: учились готовить чай в полевых условиях, используя керосинку или жар раскаленного двигателя; брали пленных, что было не таким простым делом, как это может показаться. Третьим умением стало определение различных пушек и минометов Оси по звукам выстрелов - хлыстовой треск 88-мм пушек; осиное жужжание противотанковых "Пак-38"; хлопок и протяжное гудение итальянской 20-мм "Бреды". Мы научились узнавать кашель 75-мм пушки "Т-IV", ангельский хор крупнокалиберной артиллерии из стопяток и резкие выстрелы фугасных орудий.
Эти мародерские набеги оставили мне много впечатлений, но самыми сильными были два следующих: во-первых, монументальный уровень мобилизации Оси и союзников, ошеломляющее количество техники, прибывшей по рельсам, на транспортерах и на собственной тяге, ее массивные скопления, предназначенные для грядущего удара; во-вторых, колоссальные размеры потерь от прошлого лета и осени - в частности, к югу от Форта Капуццо и вдоль трассы Триг - Эль-Абд, где миля за милей виднелись остовы сгоревших и брошенных машин, ставших могилами для несчастных молодых парней, которым не удалось вернуться с поля боя.
26 мая Роммель атаковал оборонительную линию Газалы. Наконец-то наш полк получил боевую задачу. Три эскадрона, включая и тот, в котором служил я, отозвали временно к мобильной ремонтной части в Фуке для установки новых траков. Остальная группировка осталась на передовой в Мерса-Матрух. Другими словами, нас разделили на части.
Линия Газалы состояла из нескольких оборонительных "коробок", расположенных в ста милях от Мерса-Матрух и в двухстах милях от Александрии. Линия шла от побережья на юг через опорный пункт с названием Рыцарский мост и оттуда загибалась к Бир-Хачейму, где находилась последняя крепость. Нам говорили, что эта позиция являлась критически важной и что Роммель неизбежно попытается ударить по ней "правым хуком". Если немцы возьмут ее, рассуждали ветераны, вся оборона рухнет. Но Бир-Хачейм защищали французские и иностранные легионеры. Нас заверяли, что они будут держаться до последнего солдата, стараясь восстановить честь Франции в глазах всего мира.
Возвращаясь в Фуку, наши эскадроны передвигались по холмистой местности - от земли к небу и обратно вниз по склонам. Когда мы прибыли на место, оказалось, что в ремонтной части траков не было. Затем их подвезли, но они не имели цапф. А ВВС каждый вечер сообщало о яростных столкновениях вдоль линии Газалы. "Панцеры" Роммеля прорывались через нее несколько раз. Наши парни отбрасывали их назад. В какой-то момент Африканский корпус попал в ловушку среди огромных минных полей. К сожалению, ничего толкового не получилось - им удалось вырваться оттуда.
Час за часом я и мои товарищи по эскадрону, сходили с ума от бессильной злобы. Нас неделями обучали загрузке танков на транспорты, и вот теперь, когда траки были наконец обновлены, за нами пришла только половина этих "коротконожек". Вторую половину отослали к другим полкам, затыкая какие-то непредвиденные "дыры". В результате наш отряд из 16 танков и часть других эскадронов направили в Газалу сначала на поездах, а затем на собственной тяге. Грузовая железнодорожная станция располагалась в Мерса-Матрух в 100 милях от фронта. Там мы узнали, что несколько дней назад наш полк отвели в тыл для передислокации. Мы оказались в затруднительном положении. Нам потребовалось трое суток, чтобы покинуть Мерса-Матрух. Когда обещанные транспорты так и не появились, мы еще три дня добирались до Соллума, перемещаясь через минные поля в бесконечной дымящейся очереди машин - благо порядок на узких дорогах обеспечивали офицеры военной полиции и солдаты инженерной службы. К тому времени, когда наш полк снова направили на фронт, эскадроны растянулись по всей трассе. Мы были отделены друг от друга и от штабных командиров. Мой отряд из четырех танков уменьшился до трех, а вскоре и до двух, когда у первой машины отказала подвеска, а затем у второй полетел дифференциальный подшипник. Не важно! Мы забрали с собой два "безлошадных" экипажа и попытались нагнать основную колонну.
Тактической единицей британского бронетанкового полка является эскадрон. Эскадрон в полной силе состоит из трех отрядов по четыре танка в каждом и штабного отряда из четырех-пяти танков. Командир эскадрона обычно капитан. Каждый отряд возглавляет лейтенант. У него под началом находится свой танк и два-три других, которыми командуют сержант и один-два капрала. Над эскадроном стоит батальон (в британских вооруженных силах его называют полком). Он включает в себя три эскадрона и штабную группу - в целом 52 танка. К каждому полку прикреплены эшелоны "А" и "Б". Это снабженческие подразделения, автомобили и грузовики, которые перемещаются взад и вперед между тыловыми частями и фронтовыми подразделениями. Они доставляют горючее и амуницию, смазку, продовольствие и воду.
Когда мой отряд достиг Соллума - города на прибрежной равнине у подножия низкогорий, - мы потеряли контакт с батальоном, бригадой и дивизией. Из-за малой мощности наших раций и перегруженного эфира, с его постоянно меняющимися частотами и протоколами, связь стала практически невозможной. Трасса у Соллума поднималась на высоту шестисот футов. Это был избитый транспортом серпантин, ведущий к пустыне на вздыбившейся материковой плите. Здесь нам подфартило - мы погрузили два танка на транспортеры, а две другие машины взяли на прицеп тягачи. Подъем на откос выматывал нервы. На милю уходил галлон соляры. Внезапно в толчее машин мелькнул знакомый вымпел. Через пару минут я уже стоял на подножке "Гранта", принадлежавшего майору Майку Меллори - нашему заместителю командира полка. На этом марше у него остались только два штабных танка, грузовик ремонтников и больше ничего.
- Чэпмен, черт тебя дери! Ты первый знакомый парень, которого я увидел за последние сорок восемь часов!
Меллори взял мою карту и в качестве целей обвел цветными карандашами Шефрзен и Бир-эль-Губи. Красным цветом он отметил наши позиции, а желтым - вражеские.
- Не забывай, что сведения были верными на вчерашний день, - напомнил он. - Сегодня все могло поменяться.
Меллори сказал, что "приграничную проволоку", к которой мы двигались, от фронта отделяло восемьдесят миль. Бои сейчас шли вокруг Бир-Хачейма - южного опорного пункта оборонительной линии Газалы, который защищали французские и иностранные легионеры. Они сражались героически, но Роммель направил 21-ю и 15-ю танковые дивизии еще южнее - в широкий обходной маневр. К ним присоединилась итальянская бронетанковая дивизия "Ариета" ("Таран"). Если бы немцам удалось обойти опорный пункт, у французов не осталось бы другого выбора, как только отступить. И тогда линия Газалы утратила бы стратегическую ценность для обороны. Это была вся информация, которой владел Меллори. Он лишь добавил, что нам приказано находить и оттягивать на себя "панцеры" Роммеля, даже если для такой задачи придется пожертвовать каждым танком и грузовиком, которые мы имели.