* * *
Свою последнюю ночь на плацдарме Кочергин провел в кабине "газика". Пристроиться на коротком сиденье было мудрено. Немного согревшись, одолеваемый дремотой лейтенант провалился в сон в самом неудобном из всех перепробованных положений. Но ненадолго…
Стреляли вокруг, совсем близко. Мучительно соображая в душной тесноте, где он находится, Кочергин, больно ударившись головой о ручку стеклоподъемника, сел и очнулся. "Газик" обегали солдаты и сразу же падали в снег, ведя огонь из винтовок и автоматов в сторону поляны, где внезапно оборвался долгий, непрерывный, настойчивый стук пулемета.
"Максим" из 2-й роты! Командир взвода сам с вечера на бровке оврага огневую выбирал!.. Перед рассветом, в 7.00, наша атака… Проспал! Контратакуют они или просто нас опередили?" - растерянно оглядывался Кочергин.
…Атаку предполагалось начать внезапно, без обычной артподготовки. 2-му стрелковому батальону предстояло развить успех 1-го и 3-го, или, если сопротивление гитлеровцев будет особенно упорным, поддержать огнем атаковавшие батальоны. Танки использовались в тесном взаимодействии с пехотой. Они повзводно следовали в ее боевых порядках и выборочно подавляли пушечно-пулеметным огнем сопротивление противника. Командирам машин предписывалось точно придерживаться маршрутов продвижения к цели. Проходы в полосах наступления батальонов с темнотой под наблюдением Кочергина были тщательно проверены саперами и разминированы. Вроде бы все было предусмотрено со скрупулезным учетом накопленного опыта лесных боев, но непредвиденное все-таки случилось. Казалось, что на атакуемом участке укреплений огонь своих огневых средств гитлеровцы сосредоточили только на одном - 3-м - батальоне, как только его цепи пошли в атаку. Сокрушаемый огненным штормом, жутко трещал и гудел лес. Ломались и разлетались в щепы стволы деревьев, рушились вниз тяжелые ветви, и солдаты, осыпаемые охапками древесного крошева, прочно залегли под визжащими и воющими настильными огненными трассами. В трепетном свете ракет метались тени командиров, снова и снова прилагавших отчаянные усилия поднять солдат к броску вперед. 1-й батальон, начав успешное продвижение, не почувствовал соседа справа и непроизвольно расширил полосу наступления. Внезапно и этот батальон оказался под жестоким перекрестным огнем. Колючие соцветья залпов виднелись не только впереди, там, куда, поднимаясь и падая, снова поднимаясь, мучительно медленно, как казалось командирам, продвигались солдаты, мало-помалу тесня противника, но и сбоку, с правого фланга, где должны были атаковать свои. Тогда перестали понимать, что происходит, и комбат-1 и комбат-2, ждавшие условного сигнала к активным действиям, время для подачи которого прошло. И тут активные действия против наших предпринял противник. В неприметно редеющем сумраке ночи только по обилию цветных трасс можно было угадать, где враг, смутно судить о его действиях и намерениях. Заросшие высоким кустарником овраги еще заполняла непроглядная ночная темень, сопротивлявшаяся свету ракет и внушавшая людям необоримый страх. В чудовищном хаосе звуков, казалось, повсюду ревели моторы то ли наших танков, то ли штурмовых орудий гитлеровцев. То ближе, то дальше чащобы обагрялись сполохами ревущего пламени гигантских костров. Иногда костры эти вдруг выбрасывали далеко вверх спирально вихрящиеся смерчи пронизанного рыжим пламенем аспидного дыма, и гулкий грохот, перекатываясь эхом, сотрясал лес.
Мысль отчаянно билась в поисках решения. Что предпринять? По опушке леса быстро приближались, тяжело ворочая корпусами и ведя беглый огонь, два штурмовых орудия. За ними показалось третье и еще одно. Яркая трасса самоходки уперлась в соседнюю автомашину. Она вспыхнула, затрещали ящики с патронами. Нашарив на полу шлем и полунатянув его, лейтенант вывалился из кабины. Следуя за орудиями, падая в снег, снова поднимаясь и рассыпая искорки огня, мелькали зеленовато-серые силуэты гренадеров. Треск их автоматов перешибали залпы штурмовых орудий.
"Немцы от живота на бегу бьют. А мой автомат в кузове полуторки! Даже по нужде надо с собой брать, чтоб тебя!" - ругнулся лейтенант, рывком перекидываясь в кузов через закрытый задний борт.
Откидная полость упала, и со света ничего не было видно. Спотыкаясь о патронные ящики, канистры, сваленные в кучу противогазы, которые солдатам надоело таскать, он пробирался в передний угол, где с вечера, пытаясь устроиться на груде пустых мешков, прислонил к борту свой автомат. Дырки от пуль в брезентовом верхе полуторки на глазах вязались в замысловатые узоры. От бортов внутрь летели щепки.
"Вроде расстрела под брезентом, как в фильме "Броненосец Потемкин"! - падая животом вниз, подумал Кочергин. - Нет, не зацепило! - шарил он по сторонам руками. - Где ж автомат? Ав-то-мат!!"
И вдруг нащупал диск магазина ППШ. Откинув полость, он хотел спрыгнуть вниз, но, выбрав позицию напротив, уже с места вела огонь самоходка. А мимо бежали немцы, бежали в каких-нибудь десяти метрах! Присев, он из-под полости в упор дал очередь и, видя, как двое гренадеров повалились в снег, снова полоснул по бегущим из автомата. Пронзительно завопил раненый. Увлеченные преследованием, гренадеры не замечали, откуда ведется огонь.
"Наши дрогнули! Танки, та-ан-ки!" - мысленно рыдал Кочергин, спрыгивая вниз и отползая за задние скаты "газика".
Другая самоходка, развернувшись, быстро приближалась. Автоматная очередь разбросала снег и землю перед самым лицом. Его наконец заметили. С шипением оседал скат. В незащищенные очками глаза что-то попало. Он наугад, на чикающий стук "шмайсера", дал ответную очередь, потом попытался протереть глаза. Больно бьющий в уши густой грохот немецких автоматических пушек, "шмайсеров" и ручных пулеметов внезапно сел. Близко рванул крупный снаряд. Под осколками зазвенели металлические части машины.
- Ага-а-а! Туда вас! Бей их, мерзавцев, дави, ребята, дави как крыс! - не слыша себя, кричал Кочергин: все заглушил вой мощных моторов и лязг гусениц.
Рядом развернулась одна, затем вторая, третья машина. Огибая поляну, они прошли по опушке леса, удаляясь в сторону оврага, куда, оставив густо чадившую пушку, скатывались и исчезали в кустарнике серо-зеленые шинели. Бежавшие за тридцатьчетверками автоматчики остановились у оврага и полоснули несколько раз по плотной стене орешника на той стороне. Немцы не отвечали. Все стихло. Только в кронах деревьев шумел утренний ветерок. Опустив автомат, Кочергин с тяжелым сердцем двинулся в сторону танков. Появившись из-за поднятой крышки люка, знакомо повис, зацепившись одной рукой за стол пушки, и ловко спрыгнул вниз какой-то танкист.
Но, еще не надев очки, он знал, что к нему направляется Мотаев. Подойдя, тот толкнул Кочергина в плечо. Усталым жестом сдвинул назад шлемофон, обнажив белую полосу лба. На закопченном лице вспыхивали в улыбке глаза и зубы. Кочергин его обнял, прижал.
- Ну что, пехота, сражаешься? - вырвался капитан. - Молчи уж! Видел, видел твои подвиги. Автоматом обзавелся. Однако плохо что-то с координацией-то получилось. В автобусе, на узле управления, тебе бы без смены сидеть. Оттуда ловчее все наладить…
Кочергин стоял переминаясь. Действительно, на узле связи, где он, будучи в Немках, однажды подменил отправленного зачем-то в бригаду командира роты управления лейтенанта Бубнова, ему удалось посредством собранной от командиров подразделений информации помочь им быстро найти в бою правильное решение. Это даже обратило внимание Карапетяна. Но то был лишь эпизод. Он не повторился.
- Ладно, не кисни, - снова осветил лицо улыбкой Мотаев. - Задание одно важнецкое надо выполнить. Поедешь сейчас в Немки, там комполка тебе все растолкует.
- Понятно! - протянул ничего не понявший Кочергин.
Они шли по бровке оврага и уже было повернули напрямик через полянку обратно к танкам, как их внимание привлек станковый пулемет.
"Максим"! Тот самый, - остановился Кочергин.
Возле, зажав рукоятки пулемета в будто выточенных из слоновой кости кулаках, с головой, развороченной разрывной пулей, лежал лейтенант. Вторым номером был солдат, державший в вытянутых руках ящик с пулеметной лентой. На спине, окольцованная почерневшей бахромой шинели, багровела воронка.
- В грудь угодила! - подумал вслух Мотаев.
Кочергин молчал. Дня два назад он и этот пехотный лейтенант сидели с группой солдат над Доном. Как бы преграждая путь уходящему дню, может, последнему для любого из них, под обрывом, опрокинувшись, глыбилась тяжелая гряда туч. Там от воды курился туман. Ледяной припай виднелся только у левого берега, за песчаной косой и в заводях.
- Ишь! Не торопится стынуть, - швырнул в воду немецкую каску кто-то из солдат. - Чтоб немцу не пособить. От своих его отрезает!
Описав дугу, каска шлепнулась в зеркало воды и завертелась. Дон ответил тихим всплеском. Кочергин вскинул автомат.
- Не трожь ее, пускай себе плывет! - опустил его руку командир пулеметного взвода, теперь недвижно лежащей у ног. - Нехай он оттуда полюбуется. Вооружаешься за счет пехоты, так не балуй оружием, на котором кровь товарищей! Воюй! Только не шуми зря, береги тишину!
Теперь, глядя на залитую красной слизью шинель лейтенанта, он думал: "Сколько шумим каждый день, а дело не двигается!"
- Подзастряли мы здесь, - как бы угадал его мысли капитан. - Уж весь корпус в лесу собрался, а никак немца с плацдарма не спихнем!
- И зачем здесь, в чащобе, наша механизация? В корпусе пять танковых полков, из них два отдельных. Сила! Но танки в лесу - легкая добыча врага! Не место нам здесь, не место!
- Где ж, по-твоему?
- Хотя бы там, повыше, - показал лейтенант в сторону правого берега Дона.
- Так там на Тормосинском направлении Юго-Западный фронт действует, его 5-я танковая армия. Наш сосед справа.
- Та-а-анковая армия? Ей что же, немцев сверху в Дон не легче спихнуть, чем корпусу из леса, снизу?
- Не горячись! Плацдарм все еще, как нож к сердцу, ближе всего к "котлу". Сталинградскому фронту его ликвиднуть поскорей надо. А у Юго-Западного свои серьезные дела, и плацдарм среди них, может, не главное. Задача корпуса вполне самостоятельна…
- Вот те на! Как у Остапа Бендера? - бледно улыбнулся Кочергин. - "Спасение утопающих - дело рук самих утопающих!" А ведь не будь немца на правом берегу, не было бы здесь…
- Ну довольно, Юра! - досадливо оборвал Мотаев. - Тебе только повод дай! Пойдем!
Они быстро шли через поляну, обходя убитых на рассвете. Наши и немцы, скошенные огнем, лежали вперемежку. Вот двое парней, похожие, как близнецы. У обоих в петлицах по три треугольника. Старшие сержанты, как Зенкевич. И ран не видно, будто спят… Неподалеку навзничь унтер-офицер. Каска за головой, показав кожаный подшлемник, открыла, как обесцвеченные перекисью, рассыпавшиеся длинные волосы. Правильные, слегка заострившиеся черты лица. Глазницы уже занесло снегом.
- Посмотри-ка, Женя, Зигфрид какой? - попытался разрядить напряженное молчание Кочергин. - По заказу Геббельса сработан. Табельный!
Но капитан, ускоряя шаги, шел впереди, смотрел прямо перед собой. У своей тридцатьчетверки он остановился, как бы в чем-то сомневаясь, потом поднялся на машину, быстро оглянулся и, не снимая перчатки, потряс Кочергину руку.
- Бывай, Юра! Ни пуха тебе! Поторопись, а я еще разок проведаю немцев в зарослях. Поутюжу-ка их немного! - крикнул он, скрываясь в башне. За танком Мотаева последовали остальные.
Обдав Кочергина выхлопами, машины круто развернулись и, набирая скорость, нырнули в овраг, в сторону зарослей орешника. Кочергин побежал к своему броневичку, но на месте его не оказалось. Он, чертыхаясь, долго искал его в зарослях, наконец нашел. Выругав Шелунцова, уже поставил ногу на крыло, чтобы подняться наверх, когда по лесу прокатился тугой гул.
- На мину, похоже, нарвались, а? - крикнул он Шелунцову, протискиваясь в люк. - Вроде одна из наших машин наскочила. Узнаем, что там! Ну-ка, давай разворачивайся живо!
Недоброе чувство как в кулаке сжало сердце.
* * *
…Лениво взмахнув крыльями, осыпала снег галка и снова повисла над ракитой. Все было нереально, как во сне. Кочергин остался на кладбище Немок наедине со своими мыслями. В сознание стучалось что-то неотвязное, настойчивое. Но память, не подчиняясь, не впускала ничего, кроме того немногого, неожиданно скудного, что было связано с Женей Мотаевым.
"Ну, держись, Юра! Один ты теперь - штаб полка. Один в трех лицах, как бог: и по разведке помначштаба, и по связи, и по оперативной работе! Ну-ну, не тушуйся! Со мной не пропадешь!.." - Эти последние его слова намертво врезались в память…
Действительно ли стало так тихо? Ни звука ни в лесу, ни в Немках… Нет, скрип снега как будто. Ближе. Шаги тяжелые, неторопливые.
- Вернулся вот! - услышал он голос подполковника. - Пойдемте, Кочергин. Не воротишь Евгения Петровича, - добавил после паузы, как бы усомнившись в своем, слишком уж не новом, доводе.
"С полдороги возвратился? - подумал Кочергин. - Да, скорее всего…"
Они молча долго шли пустующей улицей. Замедлив шаги у своей квартиры, Бережнов завернул за угол избы и решительно направился дальше, в сторону штабного автобуса. В нем было неприютно, холодно. Миша давно не топил. Маленький улыбчивый лейтенант Бубнов, с круглым, веснушчатым лицом, низко наклонясь, что-то торопливо записывал в блокнот, придерживая его левой рукой с зажатой в ней трубкой полевого телефона. Быстро ее положив, он встал и дал отбой. Кочергину этот лейтенант чем-то напоминал героя одного из ранних произведений Тургенева, скорее всего в основном фамилией, и Кочергин мысленно называл Бубнова не иначе как подпоручиком.
- Сводку вот принимал, товарищ комполка! - приложил Бубнов ладонь к козырьку. - С утра…
- Давай-ка! - взял у него Бережнов блокнот и, мельком взглянув на заполненную убористым почерком страницу, тут же вернул обратно. - Знаю все, можете оформлять!., Да, Бубнов, скажите моему ординарцу, он в соседней избе, что я здесь побуду и пока в автобус не возвращайтесь. До моего указания!
Подполковник сел, вынул папиросы, закурил и, взглянув на Кочергина, ткнул рукой в сторону места напротив, по другую сторону стола.
- Доложите подробно, как погиб Мотаев! - отрубил он, подождав, пока Бубнов закроет за собой дверь.
Как бы спохватившись, подполковник снова извлек пачку "Казбека" и протянул Кочергину, который тем временем достал свои сигареты. Лейтенант понял, что командир полка спешить не собирается. Поблагодарив, он все-таки закурил из бывшей у него почти пустой глянцевой белой пачки с изображением верблюда и с грустью подумал, что Мотаеву тоже нравились немецкие сигареты.
- Когда капитан меня к вам направил, я было уже поехал, вдруг слышу: шарах! Сильно, но не так, когда танк взрывается. Я полковника Черного вспомнил - мина! Так оно и было. Саперы сквозь заросли не продрались, пропустили…
- Это знаю! - поморщился Бережнов.
- Там лес стеной. Гаубицей не прошибешь. Мотаев напролом пошел. Когда танк подорвался, могло случиться самое худшее… Обзор нулевой… - волнуясь, бессвязно пояснил лейтенант. - Капитан, сняв "Дегтярева", выполз из-под танка, видимо, последним, но пулеметом не воспользовался. Поздно было: немецкие автоматчики обложили. Когда я своим пулеметом кусты "продезинфицировал" - убрались гады… Экипаж после вынес Евгения Петровича, а он холодный уже…
Бережнов, откинувшись на койке и незряче уставясь на свои ноги, посапывая, молча затягивался.
- Остальные танки тоже блиндажи штурмовали, и ни один ведь на мину не напоролся. Боевую задачу выполнили.
- "Выполнили"! Чертова чащоба! Какая в ней к… может быть быстрота и внезапность маневра? Уничтожить лес надо бы, и дело с концом! Нестроевой он, чернолесье одно! - желчно возразил Бережнов.
- Уничтожить? - удивился Кочергин. - Как, артиллерийским огнем?
- Да хотя бы! Бог войны все может. Калибр покрупней и! Или эрэсы! Впрочем… - тут же усомнился подполковник. - Если бы этот "бог" все мог, и танки не родились бы в прошлую войну…
Кочергин представил черное, зловонное пожарище, с обугленными пнями и дымящимися завалами стволов, на километры простирающееся вдоль Дона, и на мгновение в нем все запротестовало. Но тут же это видение заслонила щедрая усмешка Мотаева под серьезными, чуть прищуренными светлыми глазами.
- В степи обзор, по движущимся объектам эффективный прицельный огонь. И на километр и на два, - продолжал Бережнов. - А здесь нас, вот так расстреливают в упор, а мы не знаем откуда!
- Раньше такое с вами не случалось, товарищ подполковник?
- Так? Нет! - на мгновение задумался Бережнов. - Но в трудные условия попадать приходилось. Раньше танки еще чаще дуром использовали, - зло добавил он.
"Вот он, мой случай! - собрался Кочергин. - Самое время расспросить подполковника о прожитом-пережитом!"
- В эту войну? - быстро вытащил Кочергин папиросу из снова протянутой ему пачки "Казбека".
- И в эту, особенно в сорок первом, и в финскую… Вот под станцией Кемеря, например, в сороковом году мой танковый батальон штурмовал контрэскарп. Кругом тоже лес, но хвойный, реже этого, и болото. Болото!..
Бережнов словно увидел что-то обращенным в себя взглядом и задумался. Папироса в его пальцах погасла.
- Но морозы стояли за сорок. Наверно, замерзли болота? - напомнил о себе Кочергин, зажигая спичку.
- Замерзли? Черт бы их взял, эти финские болота! - прикурил Бережнов. - Их мороз не берет, парят, не стынут они! Но там подо льдом были. Батальон прикрывал саперов, пытавшихся подорвать это двухметровой высоты земляное укрепление, чтоб для танков проходы сделать… Тогда и подожгли мой бэтэ-семь. Загорелись шинели, валенки! Дышать нечем, глаза ест, ослепли совсем. Кто-то успел снять башенный пулемет. Взяли несколько дисков, но пулемет не пригодился, как и Мотаеву!.. До укрепления было метров сто - сто пятьдесят открытого пространства, но ближе к откосу контрэскарпа начиналась "мертвая" зона, непростреливаемая. И мы поползли вперед, а не назад, к своим.
- А под танком укрыться?!
- Под танком? - вскинул лохматые брови Бережнов. - Боеукладка почти полная была, мы и двадцати снарядов не выпустили. Чтоб от нас осталось, под танком! После взрыва башню бросило метров на пятнадцать! Да нет, пожалуй, подальше мы тогда отползли. Она ну прямо как в нас летела!
На помятом, мешки под глазами, лице подполковника появилось выражение ужаса. Оно тут же исчезло. Бережнов сосредоточенно раскурил снова погасшую папиросу.
- Тут-то и оказалось, что под нами лед. С головой накрыла волна цвета черного кофе, и мы, все трое, оказались по горло в воде. Ров был у самого бруствера контрэскарпа. Наполнялся из соседнего болота. Ноги и руки тут же онемели. Вода огнем жгла подбородки. Мы что есть силы тянулись на носках. Но где там!
Он помолчал, затягиваясь, будто усомнившись в необходимости продолжать. И снова заговорил.
- "К нам, рус, к нам! Скорей, тут близко, водки дадим!" - кричали сверху, с откоса. Мы молчали, и в нас полетели ручные гранаты. Не достали - далековато было. Всегда не верится, когда приходит конец…
- И вас не пытались спасти? - хрипло спросил Кочергин, которого скрутил озноб, как после знакомой ледяной купели.
- Пытались… Когда совсем стемнело, танк командира роты подобрался на бросок веревки с петлей. Как-то получилось, что мы все разом за нее ухватились.
Бережнов докурил папиросу и устало сказал:
- А теперь вот печень донимает, знобит. Застудил ее тогда. Спасибо трофейной овчине!