3
Как позже выяснилось, Кравецкий, он же по документам рабочий Казатинского железнодорожного депо Василий Федорович Буц, действовал осмотрительнее своих друзей по шпионской школе. Натолкнувшись на пограничника, он под проливным дождем бежал по направлению к Варваровке, а потом свернул севернее и скрылся в густых зарослях на глухом разъезде. Пропустив рабочий поезд, а потом и товарный, следовавшие в сторону Коростеня, он уже поздней ночью на ходу вскочил на тормозную площадку грузового состава и к утру был на станции Коростень-Сортировочная. В простом поношенном костюме, с деревянным чемоданчиком-самоделкой, Буц не привлекал к себе внимания суетившихся по путям железнодорожников, свободно бродил между составами, выбирая нужное ему направление. В последующие дни он посетил Овруч, Житомир, Фастов и другие узловые пункты. Вояж этот по плану Шмитца предполагалось совершить после встречи с резидентом и с его помощью, чтобы на местах проверить донесение польской разведки о стратегических сооружениях вдоль южной части западной границы. И если бы не встреча на Збруче с Великжановым, так бы он и сделал. Пришлось встречу с главным диспетчером Ярченко оставить на последний день перед возвращением.
"Черт бы побрал эту двуйку!" - ругался в душе Кравецкий, утомленный переездами, недосыпанием, случайным питанием в станционных буфетах и нервным напряжением. Он знал, что в Советской стране с уважением относятся к рабочему человеку, но мысли о чекистах все-таки тревожили его душу. "Никаких военных сооружений нигде не видно. Каменные карьеры, жилые дома… И разговоров о войне не приходилось слышать. Выдумывают польские разведчики, чтобы побольше получить денег от своих хозяев. - А что? Разве я не смог бы сочинить что-нибудь о военных заводах или о большевистской "линии Мажино"? Кто проверит? - Поразмыслив немного, возразил сам себе: - Проверят, сволочи. Где-то здесь, наверное, болтается и Брауниц. А такие служат абверу не за деньги…"
С такими не очень приятными размышлениями на седьмой день после перехода границы Кравецкий подъезжал к Раздорожью. Прибыл поезд на вокзал перед вечером, но он не спешил. Сдал в камеру хранения чемоданчик и стал бродить по вокзальным помещениям, как бродит человек в ожидании нужного ему поезда. Мельком видел главного диспетчера, но в кабинет к нему не рискнул заходить.
Лениво прохаживаясь по перрону, зевая, - он действительно хотел спать и уже мысленно представлял, как завтра отоспится за все ночи, - но в то же время внимательно следил за кабинетом главного диспетчера. И когда тот в конце рабочего дня направился домой, последовал за ним через центр города к окраине.
Все складывалось очень удачно. Видимо, на границе успокоились, хотя это маловероятно, однако первый пыл поисков миновал.
В глухой улочке Кравецкий приблизился к резиденту и тихо, но внятно произнес пароль…
- Вы с ума сошли, молодой человек! крикнул тот. - Следуйте за мной.
И он начал петлять глухими переулками, пока с наступлением темноты не остановился за городком в густом кустарнике. Здесь они просидели около часа. Должно быть, резидент предупредил, что поиск продолжается, и посоветовал немедленно пробираться на север, в лесистые места, где легче проскочить границу. В ту же ночь нарушитель выехал в Казатин, где встретился с Коперко, адрес которого дал ему Ярченко, а оттуда - на Коростень - Овруч. Сойдя за Овручем на небольшой станции в лесу, Кравецкий облегченно вздохнул. Кажется, пронесло… Граница, почитай, рядом… Не мешкая, углубился в старый лес, который, он знал, тянется почти до самой границы. Здесь, наконец, можно отдохнуть, собраться с силами, продумать дальнейший план действий…
4
После похорон, поздно вечером, Кузнецов в присутствии Вайды и Симона Голоты беседовал с перебежчиками. Они снова попросились оставить их здесь, в колхозе. Голота горячо поддержал просьбу.
- Мы их знаем. До революции жили одним миром, вместе против панов боролись, вместе батрачили напомещичьих землях. А Ваню, сироту, прошу оставить у меня, за сына будет…
- Своей властью решить этот вопрос мы не можем. - Кузнецов помедлил и осторожно спросил: - Вы хорошо знаете всех своих людей? Из тех, кто шел с вами сюда, никто не отстал где-нибудь?
- Своих людей мы добре знаем, все, кто шел с нами на такое дело, здесь, кроме убиенного. А если кто и проскочил под шумок через Збруч, то мог быть какой-нибудь чужак…
- На такое дело, мне кажется, мог решиться только один, - добавил Иван Недоля.
- Кто?
- Недавно появился в панском фольварке племянник Кравецкого - Васька. Перед началом стрельбы я видел его в панском саду.
Отпустив людей, майор оставил Недолю.
- Что вы о нем знаете?
- А что я могу знать? Говорят, что сирота, каждый год приезжает летом на побывку. Где-то работает или учится…
Недоля не все сказал о панском племяннике - Ванда почти каждый день жаловалась, что проклятый паныч прохода ей не дает.
"Это к делу не относится", - подумал он и добавил:
- Да и что может знать батрак о своих панах? Они с нами и не разговаривают по-человечески, разве что обругать могут.
- Попробуйте описать его внешность.
- Человек как человек… - Недоля поморщился, - Высокий, широкоплечий, с лохматой шевелюрой на голове… Ходит вразвалку…
- Глаза заметили?
- Разве он девушка, чтобы в глаза ему заглядывать? Злые глаза. А брови широкие, черные, почти срослись на переносице…
С большим трудом Байде и Кузнецову удалось набросать с помощью Недоли словесный портрет нарушителя. Той же ночью он был передан всем поисковым группам. Недолю Кузнецов взял с собой в Збручск.
- Поживешь при штабе отряда, отдохнешь от всего пережитого, пока решится вопрос о месте жительства перебежчиков…
О подлинной цели этого приглашения Недоля узнал лишь следующего дня, когда его подключили к группе наблюдения за диспетчером Ярченко. Начальник УНКВД вместе с начальником отряда решили, что рано или поздно нарушитель попытается встретиться с резидентом, и знающий Кравецкого в лицо юноша поможет задержать и разоблачить шпиона.
Пограничники и группы внутренних войск разыскивали нарушителя по всем направлениям от Киева до Тирасполя, но безрезультатно. Не помог и словесный портрет. Целую неделю Недоля почти не спал. Менялись люди в группе наблюдения, а он неотлучно находился в районе раздорожского вокзала. Когда на седьмой день Кравецкий, наконец, появился здесь, Ваня, конечно, узнал его. Но очень поразился: рабочая одежда, грязная, измятая, небритое лицо, походка утомленного после рабочего дня человека - ничто не напоминало прежнего Ваську, самоуверенного, холеного, нахального. Он даже походку изменил, как-то ссутулился. Одетого в приличный костюм Недолю Кравецкий не узнал. Да и едва ли он мог помнить в лицо всех батраков своего дяди.
Дальше поисковая группа следила за каждым шагом нарушителя, сторожила его во время беседы с резидентом, сопровождала до Казатина и дальше до Овруча, оберегала его отдых в лесу.
Взяли нарушителя, когда он меньше всего ожидал, когда стало ясно, что свидание в Казатине с Коперко-Таратутой было последним этапом этого восьмидневного вояжа в приграничной зоне.
Отдохнув в густой поросли подлеска, Кравецкий после полуночи следующего дня осторожно пробирался к границе, не чувствуя за спиной никакой опасности. Все его внимание было сосредоточено на том, как незаметнее пройти оставшиеся два-три километра. И когда сзади раздалось тихое: "Стой! Руки вверх!" - он даже не испугался.
- Гражданин, вы забыли свой чемоданчик.
Чемоданчик он действительно оставил на месте привала за ненадобностью.
- Ах да, вот растяпа… Знаете, после работы в Овруче грибков хотел поискать и заблудился… Спасибо… - и протянул руку к чемоданчику.
- Не беспокойтесь, мы поможем и на дорогу выведем.
В темном лесу не видно было его лица, но голос спокойный, словно он разговаривал со случайным встречным.
- Очень вам благодарен. Мне надо спешить в Казатин, в утренней смене работаю…
- Поедем в Казатин и дальше, там и познакомимся с вашей работой.
- Не понимаю… Вы что-то путаете. Я рабочий железнодорожного депо станции Казатин… Василий Федорович Буц…
- Что ж, заедем с вами и в депо. А теперь руки назад и двигайте к той станции, где вы сошли Не вздумайте бежать - пуля догонит…
Кравецкий, видно, понял, что игра а прятки закончена, и всю дальнейшую дорогу молчал. Привезли его в Збручск. Как и все нарушители, он снова попытался выкрутиться, немного изменив легенду: раньше, мол, действительно работал в депо, но поссорился с мастером, бросил работу. И вот уже несколько месяцев вынужден жить случайными заработками. Приходится много разъезжать…
Все это было слишком наивно, чтобы долго упорствовать; после первого допроса и очной ставки с Адамом Стручковским и Иваном Недолей Кравецкий-Буц раскрылся, но не до конца. Свою встречу с Ярченко и Коперко-Таратутой категорически отрицал.
Итак, из трех воспитанников берлинской шпионской школы лишь Ганс Брауниц упорно придерживался легенды о "политическом убежище", помня угрозу, что в случае предательства интересов райха отец и сестра будут расстреляны.
Полагая, что они ловко увернулись от опасности и замели следы, Фризин-Ярченко и Коперко-Таратута продолжали действовать, но уже под "контролем" наших охранных органов. Прошло почти два года, пока действующие лица этой небольшой главы не по собственной воле снова встретились с посланцами Карла Шмитца. К тому времени умерли родители Стручковского, не дождавшись своего Адася, были расстреляны отец и сестра Ганса Брауница в Моабитской тюрьме, не дождался наследника бездетный пан Кравецкий, мечтавший все годы о возвращении потерянных в революцию владений…
И памяти по себе не оставили, разве что Карл Шмитц иногда вспоминал своих агентов. О Стручковском до него дошли слухи, что тот погиб на границе при возвращении. В действительности Адам был легко ранен во время задержания, а потом, после первого допроса, пытался симулировать помешательство, но безуспешно. Больше всего тревожило Карла отсутствие сведений о Браунице. Он знал, что его родителей гестапо расстреляло, и все еще надеялся, что тот даст о себе весть. Ведь версия об эмиграции по политическим причинам была разработана с дальним прицелом. Если ему посчастливится акклиматизироваться в красной России, он еще послужит paйху.
Комсомольцы
1
Пережитое за последние дни у многих на заставе вызвало тревожные раздумья. Никто из начальства не предъявлял бойцам и командирам каких-либо конкретных обвинений, но люди не могли избавиться от чувства вины за смерть Семенюка. Кольцову казалось, что будь он на месте происшествия да выстави усиленный наряд, - ведь работали люди у самой границы, - можно было предотвратить это бандитское нападение. Еще больше было оснований для угрызения совести у Байды. Он-то мог предупредить людей, когда заметил подозрительное оживление в поместье Кравецкого. При разговоре с Голотой у него даже мелькнула такая мысль: убрать людей из опасной зоны. Потом устыдился, боясь прослыть паникером.
- Не кажется ли тебе, Сергей Васильевич, что мы незаметно превращаемся в обыкновенных чинуш, что ли, как-то обюрократились и полагаемся только на приказ? Ведь за все время у нас не было большого, настоящего разговора с комсомольцами. А это же важнейшая обязанность коммунистов. И на место Семенюка надо избрать достойного человека. Вот давай и проведем собрание, поговорим с ребятами, послушаем их.
- Я тоже думал об этом. Хорошо бы пригласить кого-нибудь из отряда, скажем, комиссара.
- И пригласим, "Солдат" не откажется, - улыбнулся Антон, вспомнив, как пограничники величают между собой Шумилова.
Нелегко проводить большие собрания на границе, где днем и ночью, не зная передышки, приходится стоять на вахте: наряды не отменишь. А почти все бойцы - комсомольцы. Часто даже положенное время для отдыха приходится отбирать у пограничника. Бытующая в армейских частях поговорка "солдат спит, а служба идет" совершенно не вяжется с пограничными условиями. Чувство ответственности за охрану границы здесь господствует над всеми помыслами человека. В любую минуту может прозвучать приказ: "В ружье!", и тогда не до сна и отдыха.
Время для собрания выбрали перед боевым расчетом. Военком откликнулся на просьбу политрука, приехал в Лугины. Старшина Тимощенко все предусмотрел. В последние дни он с особым тщанием осматривал свое хозяйство: его назначили помощником начальника заставы. Это не могло не радовать человека, и в то же время ему почему-то жаль расставаться с прежней должностью. Все здесь делалось под его непосредственным руководством, а зачастую собственными руками. Сумеет ли сержант Егоров, которому поручили исполнять обязанности старшины, усмотреть за всем хозяйством?
И вот они сидят в ленинской комнате. Все минувшие события, горестные и радостные, помогли комсомольцам взглянуть на себя иными глазами, как бы со стороны. Хотя говорил Шумилов об известных всем фактах, сейчас они воспринимались совершенно в новом свете. Задумался Селиверстов, притих балагур Денисенко, опустил голову Великжанов…
…- Много славных подвигов по охране границы вписали в историю заставы ветераны, которые смотрят на вас со стен вашей ленинской комнаты. Я верю, что и вы оправдаете доверие народа, вручившего вам ключи от священных рубежей Родины, - закончил Шумилов в напряженной тишине.
Взоры всех невольно обратились к портрету Семенюка в траурной рамке, память о котором еще так жива.
Потом выступали комсомольцы. Говорили кратко, словно рапортовали, возвратившись из наряда. Пограничная служба научила их дорожить временем.
Кто-то внес предложение пригласить на заставу первых ее командиров, оставшихся в живых ветеранов.
- Учти, политрук, дельная мысль. И немедленно напиши брату, - шепнул Байде Шумилов.
Последним говорил Кольцов:
- Я внимательно слушал ваши выступления. Было сказано много хороших слов. А в слове заложена большая сила, как в снаряде. Но если снаряд не попадает в цель, его сила пропадает впустую. Так и слова. Если за ними не следует дело, что остается? Пустой звук! Скажу откровенно: во многом виноват и я. И как начальник ваш, и как коммунист… Иногда слышу жалобы на трудности нашей службы. Верно, она не легка. А они, - Кольцов пробежал взглядом по портретам, - разве они искали легкой жизни? Им намного труднее приходилось, и никто из них не дрогнул даже перед лицом смерти.
Комсоргом избрали Кирилла Великжанова. Сибиряк с первых дней завоевал симпатии пограничников. И не только искусной игрой на баяне. Вдумчивый, неторопливый. он всегда находил нужные ответы на всевозможные вопросы товарищей.
- Почему не выступил? - окликнул его Байда, о чем-то беседовавший с комиссаром.
- А что говорить? Правильно сказал старший лейтенант: если за словами не видно дел, они остаются пустым звуком.
- Не торопи его, политрук, дай парню осмотреться, - посоветовал Шумилов. - А теперь веди, показывай, как живешь вне служебных дел, - неожиданно огорошил Антона комиссар.
Байда растерялся. В самом деле, как устроена его личная жизнь? Заходил он в свою квартиру, как транзитный пассажир заходит в зал ожидания, чтобы подремать, отдохнуть до прихода поезда. Как же вести туда начальство? Но Шумилов уже направился к его комнате, - должно быть, он заходил к прежнему политруку.
- Странно. В казарме, во всех помещениях порядок, чистота, и внешний вид бойцов отличный, а сам живешь, как медведь в берлоге, - поморщился Петр Алексеевич, осматривая запущенную квартиру. - Какой пример для подчиненных! Заглядывают, небось?
- Бывает, - смутился Антон.
- Ну и солдат! - упрекнул Шумилов, беря со стола карточку Нины. - Знает ли эта симпатичная девушка, что у тебя такой беспорядок? А то и написать могу, если скажешь адрес, - пошутил комиссар.
"А ведь Нина должна скоро приехать! Как же это я?" - растерялся Байда, словно впервые увидел свое жилище, где только аккуратно заправленная кровать имела жилой вид. Привычка эта прочно укоренилась еще со времени учебы. На столе - шахматы.
- Играешь? Это хорошо, шахматы прочищают мозги, развивают сообразительность. Сразимся, что ли?
- Сразимся!..
И они молча начали расставлять фигуры.
2
Застава продолжала нести нелегкую службу. После собрания бойцы острее стали замечать все, что делается на границе. Возвращаясь из нарядов, подробно докладывали о своих наблюдениях.
Великжанов как-то сразу, без заметных усилий освоился со своими обязанностями. Однажды он напомнил Байде:
- Когда же мы проведем встречу с ветеранами? Надо бы подготовиться… И приедут ли они?
Обязательно приедут! - заверил Антон и вспомнил. что так и не удосужился написать брату. - "Евгений, конечно, приедет. Сегодня же напишу".
Вечером он действительно сел за стол и приготовился писать, но пришлось отложить: из МТС позвонил Герасименко.
- Немедленно приходи, Антон! Очень нужен. Жду… - и повесил трубку.
"Черт! Хотя бы намекнул, в чем дело", - встревожился Антон и ускакал на Орлике в МТС.
Герасименко встретил его в дверях кабинета, бросил на ходу:
- Заходи, я сейчас…
- Да ты что, шутить вздумал? - начал было, заглядывая в комнату, и тут же умолк: у окна стояла Нина.
Настоящая, живая, раскрасневшаяся от волнения, устремив к нему светящиеся радостью глаза…
Мысль о том, что Нина могла бы работать в МТС, как-то между прочим высказал сам Байда. Герасименко посоветовался с Батаевым, и они решили помочь политруку в устройстве его семейных дел: написали письмо директору института, в котором училась Нина, и попросили направить ее после окончания института в Лугинскую МТС…
И вот, наконец, наступила долгожданная встреча. Радостный Байда подхватил Нину на руки и закружил с ней в кабинете.
- Вот молодец, что ты приехала!..