5
Молодой инженер-путеец Владимир Иосифович Фризин, единственный отпрыск обрусевшего немца-колониста, в революцию лишился имения в Приднепровье и считал себя кровно обиженным большевиками. Когда в восемнадцатом году пришли на Украину кайзеровские оккупанты, он без особых колебаний пошел к ним на службу, надеясь таким образом возвратить богатое наследство. Революция в Германии и последовавшее за ней бегство оккупантов разрушили эти надежды. Пытался бежать с немцами, но его шеф, лейтенант Александер, начинавший тогда свою карьеру разведчика, решил по-иному.
- Оставайтесь в Раздорожье, устраивайтесь на работу и ждите. Придет человек с паролем - "надо переадресовать багаж, помогите" - даст необходимые инструкции. И помните: Фризин для всех, кроме нас с вами и человека с паролем, умер или… Одним словом, нет. Южный - это для нас. А для себя подберите что-нибудь попроще, чтобы звучало по-местному, не взывало подозрений. Скажем, к примеру. Кравченко, Ярченко… Здесь, я заметил, много подобных фамилий…
Они быстро договорились. Так "умер" Владимир Иосифович Фризин и появился на свет в Раздорожье путеец Афанасий Семенович Ярченко. Под личиной скромного служащего на шумной узловой станции он терпеливо ждал, но человек с требованием "переадресовать багаж" не появлялся.
Шли годы. На работе он был аккуратным, исполнительным и через восемнадцать лет достиг, если судить по теперешним временам, приличного положения - старший диспетчер на таком важном узле! Его ценят, уважают, даже фотографию поместили на Доске лучших людей. Что ни говори, приятно. Если жизнь не удалась, надо добиваться хотя бы спокойной, обеспеченной старости. Но глубоко в душе жил в нем прежний Фризин, готовый кому угодно зубами перегрызть горло, чтобы вернуть утерянное. Продолжал ждать - и дождался, наконец!
Выпроводив посетителя, диспетчер занялся привычным и изрядно надоевшим ему делом, но все делал автоматически.
Все его мысли устремились в будущее. Он мог бы уйти вместе с Коперко, без него здесь справятся, но хотелось побыть наедине с этими мыслями. Да и осторожность в таком деле нужна…
Сногсшибательная карьера безродного немецкого ефрейтора давно заинтересовала Фризина, и в последнее время он все чаще мысленно совершал путешествия в прошлое, бередя старые раны, растравлял давние обиды. Что ефрейтор, замахнувшийся на всю Европу, не оставит в покое Россию, это несомненно. А что из этого выйдет, трудно предвидеть.
"Опоздал ты малость, господин ефрейтор, опоздал. Мужик окреп, теперь он горой станет за Советы… Взять хотя бы мой Базавлук. На кого там можно рассчитывать, кроме старого Барышника?"
Может, не стоит рисковать? Отделаться от них, плюнуть на журавля в небе и держать синицу в руках?
Он не был трусом, хотя и особой храбростью не отличался. Просто рассуждал, что выгоднее. За годы службы в Раздорожье диспетчер Ярченко ничем не согрешил перед властью, хоть и ненавистной ему. А грехи Фризина в восемнадцатом поросли быльем. Простят за давностью лет.
"Что, если сейчас явиться в органы и выложить перед ними выкуп в виде этого шустрого посланца лейтенанта, ныне полковника?"
Сначала это показалось даже заманчивым, подобие улыбки промелькнуло на его тонких губах. Но слишком долго он носился с мечтой, слишком долго ждал, чтобы вот так необдуманно разрушить мечты собственными руками.
Нет, надо выведать, какая обстановка, узнать, что от него требуется.
Взглянув на часы, Фризин закрыл кабинет и поспешил к себе. У дома остановился, взглянул на окна - ставни открыты, света нет.
"Предусмотрительный, шельмец!" - с удовлетворением подумал об агенте и тихо постучал. Дверь быстро распахнулась, будто гость стоял у порога и сторожил появление хозяина.
Коперко действительно сторожил. Он понимал, какой опасности подвергается, если резидент вздумает выйти из игры, и на всякий случай приготовил боковое окно для отступления.
Фризин молча разделся, старательно закрыл ставни, включил свет и, заметив настороженность гостя, ворчливо процедил:
- Итак, начинаем с недоверия…
- Что вы, Афанасий Семенович! Обычная осторожность. В нашем деле ко всему надо быть готовым…
- Пожалуй, вы правы. Вот и давайте о деле. Вы, я вижу, обо мне достаточно информированы. Мне тоже надо знать…
- Понимаю. Доверие прежде всего. - И Коперко коротко сообщил о себе то, что резиденту положено знать. - Как видите, земляки и, можно сказать, товарищи по несчастью. Хотя ваша земля никуда не денется, а от моей фабрики, должно быть, и следа не осталось.
- Так что же от меня требуется?
- Я уже говорил: прежде всего пристроить где-нибудь вашего покорного слугу. Скажем, хотя бы в Збручске…
- Это исключено, - перебил Фризин. - Пограничная зона.
- Но это необходимо…
- Ваша профессия?
- Инструктор лыжного спорта, боксер, по совместительству бухгалтер. Могу преподавать немецкий язык…
- Не выйдет. Можно попытаться парикмахером или по торговой линии.
- И прекрасно.
- Но не сейчас. Вам оставаться здесь нельзя. Поезжайте в Одессу, к моим знакомым, и ждите вызова. Без специального разрешения в Збручске не появляться. Из Одессы советую съездить в Базавлук. Запомните: Барышник Моисей. Присмотритесь к нему. Может пригодиться…
До полуночи длилась беседа. Разрабатывался план действий, явки, связи. Коперко достал из чемодана портативную рацию, передал шифр.
- Старшему диспетчеру известно движение разных эшелонов, в том числе и военных. Все это очень интересует шефа. Ну и дислокация, численность приграничных гарнизонов…
- Насчет гарнизонов трудно.
- Ничего, сумеем подсчитать и солдатиков, и пушечки, и танки с самолетами. Только не задерживайтесь с вызовом.
Так началась тайная работа, результаты которой сказались через много лет. Пока Фризин писал письмо к своим знакомым в Одессу, гость составлял текст первой радиограммы. Он был предельно краток и безобиден: "Братья здоровы. Готовим багаж. Южный Виталий".
- Передадите дней через пять…
А недельки через две в парикмахерской Збручска появился новый мастер - Юрий Таратута.
Чернотроп - опасное время
1
То затухая временами, то вспыхивая с новой силой, метель продолжалась почти до конца месяца. Поисковые группы сбились с ног, но обнаружить хоть какие-нибудь следы нарушителя не удалось. Никаких утешительных сведений не поступило и от оперативной группы второго эшелона. И жизнь в маленьком гарнизоне заставы проходила в постоянном напряжении.
А время бежало. На смену метелям наступили теплые солнечные дни с небольшими заморозками по утрам. Сугробы снега таяли, расползались ручейками, образуя тихие лужи в колдобинах, что очень затрудняло и без того нелегкую службу.
Приближался чернотроп - самый опасный период для пограничника. И в эти дни наконец обнаружили след нарушителя: в поле, невдалеке от Збручска, нашли лыжи и маскировочную накидку. Значит, враг, перехитрил, прорвался-таки той метельной ночью и где-то уже вершит свои черные дела…
Старший лейтенант Кольцов и старшина Тимощенко допоздна засиделись в кабинете, разрабатывая план охраны границы в условиях чернотропа. За этот месяц Сергей Васильевич от служебных забот, от мыслей о семье, которая все еще почему-то задерживается в Кольчугине, хотя все условленные сроки давно минули, осунулся, потемнел.
И политрука до сих пор нет. Кольцов почти ежедневно звонил в комендатуру капитану Птицыну и в штаб отряда Шумилову, но каждый раз слышал успокаивающие ответы:
- Еще немного продержись, солдат. Скоро все станет на свое место…
И он держался. Март был уже на исходе, а обещания так и оставались обещаниями. Вчера стало известно, что раненого политрука после госпиталя не то отчислили в запас, не то перевели на другую, более спокойную работу.
- Вам, старшина, пора отдыхать. Поверять наряды перед утром пойду я с комсоргом. А после поверки проскочу в комендатуру. Надо решать что-то с политруком. Сколько можно тянуть?
Не заезжая на заставу, Кольцов и Семенюк после поверки направились в комендатуру. Утро выдалось тихое, прозрачное. Лошади шли шагом, косясь на придорожные кусты, где из-под слежавшихся листьев уже пробилась нежная зелень. Кольцов любил верховую езду, любил вот такие минуты; когда можно отрешиться от всех забот и отдохнуть. Уже собирался сделать небольшой привал на полянке между кустами, как из-за леска, на повороте, показалась знакомая тачанка.
"Никак комиссар… И кто-то рядом с ним. Неужели политрук?" - обрадовался Кольцов и поспешил навстречу.
Тачанка приближалась, уже можно различить лица сидящих в ней. Рядом с Шумиловым знакомый пожилой человек - секретарь Збручского райкома партии Аркадий Никанорович Батаев.
Передав коня Семенюку, Кольцов отрапортовал комиссару, поздоровался с Батаевым. Шумилов потеснился, освобождая место для начальника заставы.
- Ты куда это, солдат, путь держал? Нас вырядился встречать?
- К коменданту собрался… Все по тому же вопросу…
- Опять о политруке?
Шумилов достал из планшета две бумажки.
- Вот, познакомься. Только что из оперативного отдела.
Кольцов прочитал расшифрованное донесение Южного и недоуменно уставился на комиссара: при чем здесь застава?
- Не понял? "Багаж" уже не только подготовлен, но и, надо полагать, отправлен по назначению. Кто он, отправитель? Не кажется ли тебе, что это и есть та "рыба", которую вы упустили?
Шумилов замолчал, углубился в свои мысли. С диверсиями проще, грубая работа двуйки понятна. А здесь есть о чем подумать.
- Кстати, Петр Алексеевич, что тебе известно о наших соседях за Збручем? - поинтересовался Батаев.
- Известно то известно, а что толку? В правобережных Лугинах помещик Кравецкий, ополяченный украинец. Левее, у Днестра, Ольховое. Там какой-то Фишер, немец. Оба эти имения, как и жандармские участки, используются двуйкой для организации шпионажа и диверсий против нас. К ним мы уже привыкли. А это, - он взял у Кольцова перехваченную шифровку, - не тот почерк. Почти месяц бились наши оперативники над расшифровкой…
Взглянув на помрачневшее лицо Кольцова, Шумилов поспешил подбодрить начальника заставы:
- О политруке не волнуйся, старший лейтенант, уже едет. И знаешь кто? Брат Евгения Байды, первого политрука тридцатой. Он недавно закончил училище, а мы с Аркадием Никаноровичем и попросили… Доволен? Готовься к встрече. Да и в отряд скоро хозяин прибудет - назначен начальником майор Кузнецов. Вот это, скажу тебе, солдат!
Слово "солдат" в устах комиссара приобретало разные оттенки в зависимости от того, к кому оно относилось, - от шутливо-насмешливого до восторженно-уважительного.
Батаев молча слушал командиров, думая о своем. Его очень тревожила создавшаяся обстановка. Район пограничный, всего можно ожидать. Если действительно, как говорит Шумилов, здесь обосновался резидент вражеской разведки, надо всем миром помочь пограничникам. Потому и едет в Лугины, чтобы посоветоваться с людьми, разобраться на месте.
- Думается мне, Петр Алексеевич, - обратился он к Шумилову, - что вам надо энергичнее привлекать к своей работе местное население. В Лугинах, например, есть очень дельные ребята. Один председатель сельсовета Симон Голота чего стоит! Говорят, старый пограничник.
- Знаю его, даже успели подружиться. Как вы с ним, старший лейтенант, дружно живете? К его мнению надо прислушиваться. Старый коммунист, настоящий солдат!
- В общем, ничего… - ответил Кольцов.
- А ты не в общем, а конкретно: что вы сделали за это время?
Начальник заставы покраснел: конкретно ничего не мог сказать. Он прекрасно понимал, какое значение имеет помощь местного населения, но за короткое время пребывания на заставе да еще в такой тревожной обстановке ничего не успел сделать.
"Это дело политрука", - подумал он, но не стал высказывать свои соображения.
- Поезжайте на заставу, старший лейтенант, подготовьте все материалы по охране границы. Время опасное… А мы заглянем к Симону Сергеевичу, посоветуемся…
- Мне нужно в МТС заглянуть, встретимся в сельсовете, - предупредил Батаев, останавливая тачанку.
2
Симону Сергеевичу Голоте, председателю сельсовета, уже далеко за пятьдесят, а назови его стариком - обидится. Какой он старик?
Правда, годы гражданской войны, борьба с разными бандами да диверсантами в первые годы мирной жизни оставили немало отметок на его крепком, жилистом теле. Но ни годы, ни раны не согнули кряжистой фигуры. Лишь на больших, как у Буденного, усах да на голове густо проступила, словно соль на солончаке, предательская седина.
Когда райвоенком вызвал его, чтобы сделать в военном билете пометку: "Снят с военного учета по достижению предельного возраста", - старый конник сначала растерялся, потом возмутился:
- Предельный возраст? Какой такой предельный возраст? В обоз меня спихиваете, товарищ военком? Не нужен стал Симон Голота?
Да что поделаешь? Пришлось смириться. Должно быть, таковы здесь порядки. Возвратившись домой, достал из сундука красноармейскую форму и снаряжение, подаренное ему в те незабываемые времена самим командармом, и до поздней ночи шагал по хате в грустных раздумьях. После того печального события он редко доставал эти священные реликвии из сундука - только в торжественных случаях… А обидная запись в военном билете забылась, как забывается все неприятное в нашей жизни.
Увидев из окна подъезжающую тачанку, Симон Сергеевич расправил седые усы и степенно вышел на крыльцо.
- Оце добре, шо ти завiтав до нас. Петро Олексиевич! Здравия желаю! Прошу до нашей хаты! - издали закричал он, узнав Шумилова, потом энергично пожал его широкую ладонь.
Оба несколько мгновений ощупывают друг друга глазами, словно проверяют, не изменились ли со времени последней встречи. И, очевидно, оставшись довольны осмотром, радостно посмеиваются.
- Заглянул, чтобы порадовать тебя, Симон Сергеевич: скоро приедет к нам Кузнецов! Ты так много наговорил мне о нем…
- Петро? Наш боевой начальник заставы?!
- Он самый… - Лицо Шумилова посуровело, радостная улыбка растаяла в его глазах. - Вот и расскажешь ему, как ты здесь хозяйничал… - Уже в комнате он продолжал: - Как ты мог допустить такое, боевой красный командир? Враг проскочил у тебя под носом… Не ожидал, Симон Сергеевич…
- Ругай, ругай, Петро Олексиевич! Что правда, то правда, виноват. Думал, после того боя не скоро рискнут. Это он, Дахно! Побей меня бог, он, бандит!
Комиссар знал, о ком говорил Голота. Белогвардеец Яким Дахно еще в гражданскую войну зверствовал в этом селе, а потом замучил родителей красного конника. Не миновать бы ему карающего клинка, будь тогда Голота в селе.
Ушел. Теперь он там, на той стороне реки. И близко, к далеко.
- Мне кажется, что в данном случае ты ошибаешься. Здесь почерк не Якима, а более хитрого и опасного врага… Да и едва ли рискнет Дахно забираться в тыл, ведь ты сам говорил, что здесь его каждая собака знает. А мы вот своих соседей за рекой плохо знаем. В Ольховом, например, какой-то немец, помещик…
- Фишер? Знаком с ним по двадцатому году. Счастье его, что убег за Збруч. Думаю, он и меня добре запомнил… Что он, что Кравецкий - два сапога пара. У обоих, считай, половина земель осталась на нашей стороне, вот и злятся, и пакостят. Он же, Фишер, и приютил у себя эту белогвардейскую шкуру Дахно, присобачил его каким-то начальником, чуть ли не старостой в Ольховом. Обидно. Петро Олексиевич. Они злобствуют, кидаются на наши села, как бешеные собаки. Сколько людей загубили на моей памяти! А мы не смей и дохнуть на ту сторону…
- Что же, по-твоему, нам пример с них брать? Ты же коммунист, должен понимать, что мы первое в мире социалистическое государство…
- Вот и не должно забывать социалистическое государство своих братьев на той стороне. Ведь там живут наши кровные…
- Такие вопросы не нам с тобой решать, дорогой Симон Сергеевич. Об этом думают люди повыше нас… А вот и Аркадий Никанорович.
В комнату сельсовета вошли Батаев и директор МТС, невысокий молодой человек. Разговор переключился на хозяйственные заботы - весна не ждет, дорога каждая минута.
- Мы надеемся, товарищ комиссар, что ваши пограничники в эту страдную пору помогут колхозам в свободное от службы время, - обратился директор МТС к Шумилову.
- Помогать колхозам - прямая обязанность советского солдата. Но вы не забывайте, что у нас тоже началась страдная пора - чернотроп. Мы тоже надеемся на вашу помощь. Вот давайте и обмозгуем…
- Ты не уговаривай нас, как парубок дивчину, - перебил Шумилова Голота. - Своей работы у нас по уши, то верно, но и граница для нас не чужая, охранять ее мы должны сообща. Только…
Симон Сергеевич замолчал, видимо, не решаясь до компа высказать перед секретарем райкома все, что наболело.
- А ты не темни, договаривай, - подбодрил его Батаев.
- И скажу! Как же это случилось, что вы, руководители, до сих пор не даете на заставу политрука? Пока он был, мы всегда знали, что делается на границе, и помогали, чем могли. А теперь начальник новый, мы его почти не видим…
- Не туда гнешь, Симон Сергеевич, - недовольно поморщившись, перебил его Шумилов. - Кому как не тебе, старому коммунисту, подсказать Кольцову? Командир он дельный, знающий, поймет…
- Хорошо.
На следующий день была создана группа содействия пограничникам, а присланные директором МТС тракторы вспахали контрольно-следовую полосу на всем участке заставы.
Вечером, прощаясь с Голотой и Кольцовым. Шумилов напомнил обоим:
- Надеюсь, вы найдете общий язык, тебя не учить, Симон Сергеевич, не первый год на границе. А политрук скоро прибудет…
- Вы не удельные князья с Кольцовым, - добавил Батаев. - Главное - полный контакт во всей работе. В этом ваша сила.