…Когда появились Берген и фрау Федлерн, Шонфус находился во дворе. Он не без удивления ответил на приветствие офицера и поинтересовался причиной его визита.
- Что, неужели у Берты опять кто-нибудь?
Берген подчеркнуто серьезно спросил:
- Фрау Мюнх дома?
- Я уже дважды к ней стучался, но она не отзывается. Вчера с ней черт знает что творилось, Господи, уж не случилось ли чего? Мне это только сейчас пришло в голову. Берген и бургомистр посмотрели друг на друга.
- Разбудите, пожалуйста, фрау Мюнх или проводите нас в ее комнату.
- Прошу, прошу. - Шонфус сильно постучал в дверь.
Никто не ответил.
На пороге кухни появилась фрау Шонфус.
- В чем дело?
Муж не ответил ей.
- Да открывайте же, господин Берген! Господи, неужели она…
Берген с силой распахнул дверь. В комнате никого не оказалось. Шкафы были распахнуты. Повсюду в беспорядке валялись бумаги и вещи. Кровать в нише была покрыта покрывалом. Берген достал из портфеля туфлю и показал ее хозяину дома.
- Господин Шонфус, эта туфля фрау Мюнх?
Шонфус стал внимательно разглядывать туфлю.
- Да, кажется…
- В таком случае знайте, что фрау Мюнх сегодня ночью перешла границу.
Фрау Шонфус, которая только что вошла в комнату, бессильно опустилась на стул.
- Берта? На Запад?! Святая Мария, это же невозможно!.. Зачем?
- Именно это меня и интересует, фрау Шонфус, - ответил Берген. - Она с вами ни о чем не говорила?
Женщина разволновалась и не смогла дать вразумительного ответа.
- Какой позор! - начала причитать она. - То бесконечные истории с мужчинами, а теперь… Господи, чем мы это заслужили!
Шонфус, заметив взгляд Бергена, попросил жену выйти на кухню.
- Господин Шонфус, не казалось ли вам поведение фрау Мюнх в последнее время странным? Важна каждая мелочь.
Накануне вечером Мюнх явно была чем-то взволнована. И хотя у нее были связи с мужчинами, заметил Шонфус, работала она хорошо. Берген, так ничего и не добившись от Шонфуса, попрощался и вместе с фрау Федлерн покинул дом. Она тоже не могла объяснить происшедшего, хотя и предполагала, что побег Мюнх связан с арестом Болау.
На заставу Берген вернулся в плохом настроении.
* * *
Фриц Кан простился с Ганни около семи часов вечера. Сегодня у него было ночное дежурство. По дороге на заставу он нагнал Восольского.
- Я тоже на заставу, - сказал Восольский. - Сегодня кружок. Обсуждение стихотворений Эриха Вайнерта. Пройдем немного пешком, ты все равно здесь не проедешь!
- Жаль, - ответил Фриц. - Мне так хотелось присутствовать на этом занятии. - А ты что, в наряде?
- Да. Но зато в следующий раз буду обязательно.
- Служба есть служба. Как я себе представляю, дежурить ночью - удовольствие не из приятных. В кровати определенно лучше.
Фриц рассмеялся.
- Что верно, то верно. Особенно под утро приходится быть начеку: глаза так и слипаются.
- Разумеется. Да еще к тому же кругом лес. Разве уследишь за всем? В Хеллау поговаривают, что какая-то женщина из Франкенроде перешла на ту сторону. Это правда?
- К сожалению, да. Мюнх. Самой пташки не жаль, но для нас это - чрезвычайное происшествие.
Восольский в знак согласия покачал головой.
- Но ведь если у кого-то появляется желание попасть на Запад, значит, у него на это есть серьезные причины. Видимо, и у Мюнх были какие-то причины?
- Ее никто не трогал. Может быть, испугалась, что женщины выцарапают ей глаза? Вела она себя ужасно…
- Действительно?
- Что правда, то правда. И особенно неприятно то,
что в этой истории замешан один из наших. Вот почему об этом так много говорят. Женщины даже рады, что она смоталась, а вот мужчины жалеют!
- Да-а! - засмеялся Восольский. - Покажи себя с плохой стороны кто-нибудь из местных жителей - говорят о конкретном лице, о каком-нибудь Мере или Шульце, но стоит им оказаться одному из вас, говорят о всех пограничниках!
- За это он и поплатился, - ответил Фриц. - "Старик" долго с ним возился.
- А тебе не кажется, что с ним обошлись очень жестоко?
- Как жестоко? Ты же сам только что сказал, что пограничник не имеет права позволять себе подобное. Этот тип натворил такое, что всем нам не сразу удастся навести порядок.
- С этой точки зрения ты прав…
Они поднялись на вершину. Фриц сел на велосипед.
- Всего хорошего. В семь я должен быть на заставе. Погруженный в свои мысли, учитель долго смотрел
Фрицу вслед.
* * *
Со дня побега Мюнх пограничники ходили в подавленном состоянии. Командир заставы тщательно разобрался во всем и обратился к солдатам. В их адрес были брошены суровые, но справедливые слова. Слабая сплоченность коллектива и недостаточная бдительность - в этом видел командир причины, сделавшие возможным случай с Болау и нарушение границы. Особенно сильно переживал Элькнер. Ведь именно он нес службу на участке Высокого Болота, когда произошло нарушение, - он и Унферихт.
На волейбольной площадке сидела группа солдат. Шел оживленный спор. Здесь же находились гауптфельдфебель и заместитель командира заставы по политчасти.
- Не понимаю, - возмущался Фриц Кан. - Какое отношение имеет это к недостаточной бдительности? Мы ходим по местности, и нарушителю границы нужно только дождаться момента, когда часовой пройдет мимо, и он может бежать, куда ему угодно. Я же все-таки не сплю на посту. Не верю, что Манфред в чем-то виноват. Это может произойти с каждым!
Многие его поддержали.
Клаус Зейферт злился. Надо же случиться так, что говорящий был из его отделения.
- А ну-ка, послушай! - крикнул он, пытаясь заглушить голоса. - Не дело ты говоришь, Фриц! Кто же, по-твоему, должен отвечать за охрану порученного участка? Только старший поста? Если смотреть на это, как ты, нарушение границы станет обычным делом. Часовой идет по участку, нарушитель выжидает удобный момент и… По-твоему, выходит так?
- Нам нужно больше людей, - выкрикнул кто-то.
Рэке внимательно слушал спорящих. Его интересовало, сможет ли коллектив самостоятельно найти правильное решение. Он остановил взглядом гауптфельдфебеля, который порывался что-то сказать.
- "Нам нужно больше людей"! - передразнил Клаус. - Конечно, было бы проще. На каждые сто метров по часовому - и дело в шляпе. Но где их взять? Может быть, кто-нибудь думает, что они свалятся к нам с неба? Или специально для нас приостановят строительство Макскютте и Леуна, чтобы послать рабочих на границу и чтобы нам не нужно было больше шевелить мозгами? Да где вы живете?!
- Тогда скажи, что ты предлагаешь!
- Манфред! Сколько сигнальных приборов было при тебе? - обратился к Элькнеру Клаус.
- Два, а что?
- Что ты делал, когда началась гроза?
- А что было делать? Надели накидки и пошли дальше.
- А капюшон ты поднял?
- Конечно! Ведь дождь лил как из ведра!
Клаус торжествовал.
- Пожалуйста, вот и добрались до сути!
Все ждали, как отреагирует Манфред на брошенные в его адрес упреки.
Элькнер опустил голову.
- Правильно, Клаус!
- Наконец-то! Ругаться можно сколько угодно, только толку от этого никакого. Толк может быть лишь тогда, когда мы назовем вещи своими именами. На таких происшествиях надо учиться. У каждого человека есть голова. Она дается для того, чтобы думать. А когда несешь службу, думать необходимо. И пока нарушитель будет думать лучше, чем мы, мы будем в проигрыше. Наш долг - позаботиться, чтобы все стало по-иному!
Послышались громкие одобрительные возгласы. Не согласиться со сказанным было трудно. Слово взял Унферихт.
- Ты прав, Клаус. Мы и без тебя знаем, что виноваты. Но кое-что еще можно сделать. Под навесом у конюшни ржавеют мотки колючей проволоки. Мы могли бы поставить там, наверху, у Высокого Болота, проволочное заграждение.
Вмешался Рэке.
- Идея неплохая, но проволока эта предназначена для особых целей. Я попытаюсь получить разрешение использовать ее.
- Если дело выгорит, и я приму участие в устройстве заграждений, - сказал Вальдауэр. Работать готовы были все. Так спор вылился в совещание с повесткой дня: "Как улучшить службу по охране границы". Многие тотчас же принялись за дело. Пример подал Фриц Кан.
- Вальди, ты же у нас кузнец! Тащи испорченные приборы, и идем в кузницу. Через два часа они будут в полном порядке. Не получится, я помогу.
Зейферт хлопнул Фрица по плечу.
- Таким ты мне больше нравишься. Медведь Носатый. Вот это дело! Я с вами.
Берлинец умел находить выход из любого положения. Ударив себя в грудь, он спросил:
- Скажи честно, Клаус, разве ты не должен меня благодарить?
- За что это?
- Да не разозли я тебя, пришла бы тебе в голову такая блестящая идея?
Шутка пришлась товарищам по вкусу. Послышался громкий смех.
- Ты, конечно, прав, только оставь меня, пожалуйста, в покое, - отшутился Клаус.
- А теперь подъем. Четверо - в кузницу, остальные - на уборку территории, - предложил Фогтман.
* * *
Пастор Хинцман пролежал несколько дней в постели, и хотя чувствовал себя еще неважно, уже был на ногах. Теплый весенний воздух придавал ему силы. Остановившись, он приподнял шляпу и вытер со лба пот. Вверху, вдоль опушки леса, шла шумная ватага школьников. Всмотревшись, он увидел Восольского и бургомистра. Они шли за школьниками. Восольский, жестикулируя, что-то доказывал бургомистру. В памяти Хинцмана моментально всплыл визит, который нанес ему учитель. Хинцман тогда еще лежал в постели. После обычного обмена любезностями, Восольский сказал ему:
- Хинцман насторожился.
- Пожалуйста, господин Восольский. Я не настолько серьезно болен.
С минуту поколебавшись, учитель полез в карман.
- Эти записки найдены в деревне. По-видимому, есть люди, которые знают больше, чем мы. Но прошу вас, не волнуйтесь! - Восольский протянул Хинцману листок с текстом, отпечатанным на пишущей машинке. В листке говорилось, что стекло в часовне разбил один из пограничников. Чтобы утаить это от общественности, пограничника перевели в другую часть.
- Что вы на это скажете?
Хинцман, покачивая головой, вторично прочел записку.
- Вы знаете, кто это написал?
- Представления не имею. Я бы посчитал, что это простое хулиганство, не будь кое-чего такого…
Хинцман с удивлением посмотрел на учителя.
- Да, видите ли, это… Как бы вам это сказать. Короче говоря, меня попросили вести кружок грамматики и литературы. Теперь это модно. Откажись я - сразу же скажут, что ты против чего-то. Все это так сложно…
- Но это же очень хорошо, господин Восольский. Знания облагораживают человека.
- Поэтому-то я и согласился. Итак, несколько дней назад одного пограничника действительно откомандировали с заставы. И что удивительно! вскоре на ту сторону перебежала женщина, с которой якобы дружил этот пограничник. Некая фрау Мюнх…
Хинцман кивнул.
- Я уже слышал об этом. Фрау Мюнх… Эта безбожница доставляла мне много беспокойства. Кто знает, почему она решила бежать!
Восольский склонил голову.
- Сдается мне, что за этим кроется многое. Рассказывают, будто на рассвете за Мюнх приходили вооруженные пограничники, но ее и след простыл. По-видимому, она много знала и позволила себе несколько необдуманных замечаний. Во всяком случае, так говорят. Ну, конечно, всему верить нельзя. Люди могут наговорить такого… Лучше всего молчать.
Хинцман возвратил Восольскому листок.
- Что вы хотите с ним делать?
- Сначала хотел сжечь, а сейчас думаю лучше отдать его бургомистру. Потому что, если это действительно слухи, я не хотел бы их распространять. Не люблю этого…
Вскоре Восольский ушел, а он, Хинцман, не мог заснуть до полуночи…
Пастор надел шляпу и пошел дальше. Восольский все еще продолжал что-то доказывать бургомистру. Что они могут так долго обсуждать? "Учитель - человек, с которым можно ладить, - промелькнула мысль у Хинцмана. - Он любит свое дело, а все остальное его мало беспокоит. Время вынуждает его заниматься тем, что он предпочел бы не делать. Но за это его упрекать нельзя. Правда, он очень болтлив. Наверное, и с бургомистром и с пограничниками ведет себя так же. Видимо, хочет, чтобы его заметили".
Пастор дошел до часовни, открыл ее и осмотрелся. То, что предстало взору Хинцмана, было ужасно. Грязные следы вели к алтарю и обратно. Пастор хорошо помнил, что еще неделю назад в часовне было чисто, а с тех пор в нее никто не заходил. Он осмотрелся. Окна оказались целыми. Иконы и статуи в порядке. Хинцман покачал головой. С того памятного вечера, когда он заметил в часовне свет, ничего подозрительного не произошло, и он начал думать, что ему просто померещилось. Следы же говорили о другом. Но может быть, Иоганн… О порядке в часовне заботился Иоганн Кольм. К нему-то и решил направиться пастор. Внешне Хинцман выглядел спокойным: Иоганн не должен был знать о мыслях, тревожащих его, пастора. Он нашел его в церкви. Иоганн протирал окна.
- Бог в помощь, Иоганн! - почти закричал пастор: старик был глуховат. Тот медленно, с трудом, обернулся.
- Господи, ваше преподобие! Вы уже выздоровели? Как я рад!
Они обменялись несколькими ничего не значащими фразами, прежде чем Хинцман решил перейти к делу.
- Надеюсь, во время моей болезни ты не забывал p часовне?
- Конечно, не забывал, ваше преподобие! Накануне грозы я прибрал наверху. А больше там не был. На следующий день вы заболели, и я решил, что в часовню без вас никто не войдет. Подниматься в гору мне с каждым годом становится все труднее: старею.
- Хорошо, Иоганн. Значит, ты больше не был наверху. И не ходи пока на гору. Вот тебе ключи. Я еще плохо себя чувствую. Пойду домой. Нельзя гневить господа.
- Правильно, ваше преподобие. Да хранит вас господь. Полежите еще пару деньков.
Тяжело ступая, Хинцман направился к дому. Кто мог быть в часовне? Кто еще имеет ключ? Что все это значит?
- Господин пастор, как вы выглядите! На вас лица нет! Скорее ложитесь! - встретила Хинцмана прислуга.
- Не беспокойтесь, Паула. Мне немного нездоровится. Сейчас пройдет. - Пастор пошел в свою комнату и тяжело опустился в глубокое кресло.
* * *
Вальдауэр вернулся из деревни. Он решил воспользоваться своим выходным днем и помочь сельскохозяйственному кооперативу. Войдя в клуб, сдвинул на затылок фуражку и осмотрелся. Некоторые играли в шахматы. За столом полицейский вахмистр Эбенер беседовал с унтер-офицером Керном, а Фриц Кан в углу читал газету.
- Вот это да! - воскликнул Вальдауэр. - Медведь Носатый читает газету!
- Тебя не часто можно увидеть за таким занятием, - отпарировал Фриц.
- Зато я не только читаю о важных решениях, но и претворяю их в жизнь.
- Удивляюсь, как это ты еще не потравил все поля. Скажи, ты не из Эгельна?
- А в чем дело?
- Да вот статья о нем.
Вальдауэр не верил в перемирие и потому переспросил:
- Об Эгельне? Что же там пишут?
- С завтрашнего дня там будут на ночь приподнимать тротуары, а фруктовые деревья запирать на замки.
Вальдауэр одним прыжком оказался рядом с Фрицем и схватил его за руку.
- Тебе когда-нибудь приходилось иметь дело с кузнецом?
Из-за шахматной доски раздался голос Юргена Гросмана.
- Детки, вы как кошка с собакой. Не успеете встретиться, как уже ругаетесь!
- Наконец-то Союз молодежи заговорил, - бросил Фриц и сел рядом с Вальдауэром. Минутой позже к ним подсел Унферихт.
- Ну как, удалось тебе заснять лесной массив? - спросил Фриц.
- Нет еще. Слишком быстро хочешь. Придется начать снова: с перспективой что-то не ладится.
- Держись Восольского. Я его не так давно видел с блокнотом у часовни. Он сделал несколько потрясающих набросков.
- Неужели? В следующий раз, на кружке, спрошу его.
- Он и ботаникой интересуется, - вставил Вальдауэр. - На прошлой неделе он на опушке леса, справа от часовни, проверял тетради, а позавчера с ребятами ловил бабочек в поле. Говорит, для коллекции.
- Его можно понять, - заметил Унферихт. - Просиди попробуй полдня в душном классе - так и потянет на свежий воздух.
- А ночью бродит по деревне, - добавил Фриц. - Однажды мы его чуть было не арестовали: думали, нарушитель. Встретили на развилке дороги у часовни.
- Скажи, ты когда в последний раз видел пастора?
- Старика Хинцмана? А что?
- Да так. Вчера мы с Элькнером шли в Хеллау. Смотрим, навстречу он. Не дошел до нас, свернул в сторону, поковырял палкой картошку на поле, а когда мы прошли мимо, пошел дальше. Мне показалось, что он умышленно избегал встречи с нами.
- Кто знает, какая муха его укусила! - заметил Вальдауэр.
- Но ведь он всегда был так приветлив. Фриц поднялся и протянул руку.
- Всего хорошего, у меня еще много дел. - Он вышел из клуба. Когда проходил мимо поста, его окликнул дежурный:
- Взгляни в окно, Фриц. Хороша куколка?
По дороге, ведущей в деревню, шел Восольский с какой-то девушкой.
- Не знаешь, кто она? - спросил Фриц.
- К учителю в гости. Только что была у нас. Барбара Френцель из Берлина. Двадцать один год.
- Из Берлина, говоришь? При первом удобном случае с ней, пожалуй, стоит познакомиться поближе!