Лейтенант вышел из дому. Наверху, где одиноко маячила часовня, было тихо, только ветерок шумел в листве деревьев. "Интересно, в часовне пастор или нет?" - подумал Рэке. Постучался. Никто не ответил. Лейтенант постучал сильнее.
- Да, входите!
Рэке открыл дверь. В часовне царил полумрак. Седые волосы пастора поблескивали, и от этого он казался еще более почтенным.
- Добрый день, господин пастор. Извините, пожалуйста. Я вам не помешал?
- Благодарение господу богу! - Хинцман осенил себя крестным знамением. Он с трудом подавил в себе удивление и растерянность, охватившие его при виде столь неожиданного прихожанина. Пастор знал Рэке. "Что ему нужно от меня?" - подумал Хинцман и тут же спросил:
- Вы ко мне, господин Рэке?
- Да. Ваша экономка сказала мне, что вы здесь. Если у вас есть время, я охотно поговорил бы с вами.
- Пожалуйста, проходите.
Рэке снял фуражку и вошел в часовню. На него повеяло холодом. Холодной была и рука пастора. Хинцман показал лейтенанту на старый резной стул у стены, а сам сел на скамейку.
Рэке осмотрелся. Все в часовне носило отпечаток древности, оставленной в наследство многими поколениями.
- Спокойно здесь у вас наверху, господин пастор. Хинцман посмотрел на только что вставленное стекло.
- Да. Это дом господа бога. Так что же привело вас ко мне?
Обстановка подавляла Рэке и, как ему казалось, молчаливо обвиняла его.
Пастор не сводил с пограничника напряженного взгляда: ждал ответа.
- Господин пастор, - решился наконец Рэке, - я не люблю больших предисловий и привык говорить прямо. Поэтому начну сразу. Я хочу от имени моих товарищей принести вам извинения. Вам уже, вероятно, известно, что окно в часовне разбил пограничник. Он виновен и в других проступках. Это был морально разложившийся человек. Мы с ним расстались. Он уже больше не пограничник и скоро предстанет перед судом. Мы никому не позволим причинять ущерб церковному имуществу и глумиться над религиозными чувствами верующих.
Хинцман растерялся. Он уже слышал о собрании во Франкенроде, но до сих пор не знал, как к нему отнестись. Были ли это политические трюки, имевшие целью успокоить людей? Или это действительно было стремление исключить подобные вещи из жизни?
- Позвольте мне подумать.
Хинцман поднялся и стал ходить взад и вперед. "Политические трюки? Если так, то какая нужда этому офицеру извиняться передо мной?" Старик знал Рэко, знал, что лейтенант слов на ветер не бросает. Хинцман разделял далеко не все его взгляды, но уважал в нем человека. Пастор опустился на скамью и посмотрел лейтенанту в глаза.
- Я верю вам, господин Рэке. Но это ваши слова. Где гарантия, что подобное не повторится завтра?
- Нет, господин пастор, эти слова не только мои. Это мнение моей партии. Ни один честный человек не может думать иначе.
- Ваша партия выступает против церкви!
Рэке покачал головой и рассмеялся.
- Нас часто упрекают в этом, не зная толком, чего мы в действительности добиваемся. Будем говорить открыто и честно, господин пастор. Мы выступаем против церкви и религии в тех случаях, когда они используются в целях пропаганды войны. Мы против религии как мировоззрения, но мы никогда не были против христиан! Сегодня ни один человек не может прикрываться своей верой, потому что речь идет о том, быть или не быть. Или мы сплотимся воедино и сохраним мир, или позволим себе разъединиться, и тогда нашим уделом будет смерть в одиночку. Атомная бомба не пощадит и христиан. Поэтому никто не должен обижаться на нас за то, что мы каждого человека заставляем думать. Христианин может верить в бога, но он не должен, не имеет права замыкаться в собственной скорлупе и забывать обо всем на свете, господин пастор!
Хинцман уставился в пол.
- Мира хотим мы все. Но ведь мы всего лишь простые смертные, и только господь бог всемогущ.
Оба не заметили, что уже давно отошли от первоначальной темы разговора и увлеклись спором, доказывая друг другу справедливость своего мировоззрения.
- Нет, господин пастор, всемогущ человек! Если все мы станем стремиться к одной цели, мы будем сильнее горстки людей, которые спят и во сне видят, как бомбы снова падают на землю.
- Тогда зачем вам оружие, армия?
- Разумный человек крепко запирает дверь своего дома, если знает, что в округе имеются грабители.
Хинцман торжествовал,
- Ага, значит, все-таки не от вас зависит, будет мир или нет!
- Нет, только от нас. Вы посмотрите, расчет очень прост. Если грабитель знает, что дом, в который он задумал забраться, заперт, а его обитатели дружны и едины, вооружены и готовы защищать свою жизнь и свой кров, он не полезет напролом. Он понимает, что это бесполезное дело. А если он все-таки рискнет, наверняка свернет себе шею!
- Ваше сравнение неудачно, господин Рэке. Дом еще только возводится и уязвим далеко не в одном месте. А то другое, о чем вы говорите, существует не один десяток лет и обладает силой. К тому же оно вооружено. Вы явно переоцениваете свои силы!
Глаза Рэке заблестели.
- Вы верно сказали, господин пастор! Дом строится и с каждым днем становится все крепче. Бетон, который скрепляет его, называется - социализм, а строители - все мы. И в один прекрасный день дом этот станет настолько большим и неприступным, что любое оружие тех, кто на него нападет, окажется бессильным. Вы это знаете не хуже меня, а потому сейчас мы должны быть, как никогда, начеку. Вы меня понимаете? А моя партия? Она насчитывает миллионы. Наши идеи проникают повсюду, потому что не только мы, коммунисты, но и все здравомыслящие люди хотят жить в мире.
- Мир стар, а коммунизм молод. Очень молод!
- Но наши представления о будущем правильны, потому что они гуманны. Мы хотим счастья для всех!
- Это утверждает каждый, проповедуя свое, и каждый считает, что только он прав.
- Правда на нашей стороне.
- Правда, правда…
- Я, господин пастор, думаю так: истинно то, что приносит людям пользу. Именно мы возвращаем правде ее истинное содержание.
Хинцман покачал головой.
- Это все слова, господин Рэке. Я знаю, вы говорите искренне. Но кто поручится за то, что ваша правда истинна?
- Наш опыт, господин пастор, наше государство. И каждый будет судить. Вы, я - все!
Пастор поднялся и подошел к окну.
- Вы еще молоды, господин Рэке, а молодежь всегда восторженна. Не забывайте, что всего несколько лет назад молодежь присягала Гитлеру.
Рэке подошел к пастору и посмотрел ему в глаза.
- Господин пастор, не поймите, пожалуйста, превратно некоторые мои слова…
- Говорите. Перед богом нужно быть честным.
- Хорошо. Вы упомянули о Гитлере. Сегодня каждый ребенок знает, что он принес нам. Только коммунисты не на словах, а на деле боролись против фашизма. Тысячи лучших из лучших отдали свою жизнь в этой борьбе.
- Этого не хотел ни один христианин.
- Но что же тогда сделала церковь, чтобы помешать этому? Я имею в виду не какого-нибудь христианина или священнослужителя, а церковь как силу, как организацию. Разве на пряжках ремней солдат вермахта не было вычеканено "С нами бог"? Не слишком ли часто Гитлер и Геббельс в своих поджигательских речах употребляли слово "провидение"? Разве не священнослужители благословляли оружие и вымаливали у бога победу? Это факты, господин пастор, и от них не отмахнешься! А что происходит сегодня? Разве на той стороне опасность фашизма преуменьшается? Военные преступники снова в почете. А как относится к этому церковь? Считаете ли вы, господин пастор, такое положение нормальным?
Хинцман опустил голову и молча слушал эти упреки. На лице у него нервно подергивался мускул. Что он мог возразить? Продолжая смотреть в пол, он произнес:
- Возможно, вы и правы. Но я согласен не со всем. Один господь бог может вершить суд…
Рэке молчал. Он понял, что продолжать этот разговор не имеет смысла.
Хинцман поднял голову и посмотрел на лейтенанта. - Благодарю вас, господин Рэке. Пожалуйста, оставьте меня одного.
Рэке подал ему руку.
- Еще два слова, господин пастор. В Хеллау сегодня собрание. Все должны знать правду. Нам нечего скрывать. И еще одна просьба к вам: если случится что-либо подобное, приходите к нам.
Рэке ушел, а пастор еще долго стоял у окна. И весь этот разговор состоялся в божьем доме, в часовне! Вина церкви… Хинцман не чувствовал за собой никакой вины. О чем говорил офицер? О свободе, мире, счастье для всех. Пастор мысленно сравнил Рэке с учителем Восольским. Хотя этот последний симпатизировал ему, Хинцману, и религии, офицер оставил в его душе более глубокое впечатление. Но почему?
Взгляд пастора остановился на грязных следах. "Приходите к нам", - сказал Рэке. А стоит ли?
Вопрос остался без ответа. Пастор вышел из часовни. Дойдя до первых домов деревни, он зашагал быстрее.
* * *
Юрген Гросман закрыл крышку рояля, потянулся и встал.
- На сегодня хватит. Песня у нас пока еще не совсем получается, но я думаю, к выступлению все будет нормально.
- Значит, до следующей пятницы. Только уговор - приходить всем, иначе на концерте мы опростоволосимся.
С шутками и смехом юноши и девушки из Хеллау и пограничники распрощались.
Фриц провожал Ганни. Оба молчали. Ганни никак не могла понять причину перемены, происшедшей с Фрицем. Что случилось? Фриц казался ей сейчас каким-то чужим. Ганни чувствовала, что мысли его были где-то далеко. Фриц не ощущал прикосновений ее руки, не замечал печальных взглядов.
А мысли Фрица были рядом с белокурой девушкой с зелеными глазами. Эти глаза заставили его забыть Ганни.
Фриц ненавидел себя, но не находил сил превозмочь свою слабость. Он уже два раза встречался с Барбарой, но, правда, случайно.
Около дома Ганни Фриц остановился.
- Ты разве не зайдешь к нам? Отец удивляется: ты ведь не был у нас целую неделю, - с упреком сказала Ганни.
Она не заметила, как лицо Фрица залилось краской. Показаться сейчас на глаза старому Манегольду? Это невозможно!
- Ты знаешь, Ганни, у нас сейчас много работы. Не сердись. Мне нужно идти. - Он чувствовал, что слова его звучали фальшиво.
- Фриц! Что с тобой? Ты стал совсем другим. Скажи наконец, что тебя волнует?
- Ничего, Ганни… Я что-то неважно себя чувствую. Она потрогала его лоб.
- Тебе ведь еще добираться до Франкенроде!
Рука Ганни была горячей как огонь. Фрицу и в самом деле чуть не стало плохо.
- До свидания, Ганни…
Старый Манегольд посмотрел поверх очков на вошедшую Ганни и спросил:
- Разве Фриц не был здесь?
- Был. Он торопился. Спокойной ночи!
- Спокойной ночи.
Манегольд смотрел еще некоторое время на дверь, закрывшуюся за дочерью, потом, покачав головой, снова стал читать.
А Фриц тем временем, вскочив на велосипед, быстро доехал до окраины деревни и свернул на тропинку. Положив велосипед в кусты, с бьющимся сердцем он зашагал по мокрому лугу. "Сдержит ли Барбара свое обещание?" - думал Фриц.
Вот и дом Барбары. Из открытых окон лились звуки рояля.
Барбара сидела за роялем и играла. Как она была прекрасна! Думала ли она, что Фриц наблюдает за ней? Как сделать, чтобы она заметила его?
Фриц на цыпочках подошел к самому дому и остановился под окном. А вдруг она высмеет его, а свое обещание объяснит как шутку?
Вдруг Барбара перестала играть и подошла к окну. Фриц быстро отпрянул, но она, кажется, заметила его.
- Кто там? - испуганно спросила она.
Фриц молчал. Она перегнулась через подоконник и сразу узнала его.
- Ах, это вы, Фриц! Вы испугали меня. Я ведь уже не ждала вас. Поздно… - Она протянула ему руку.
- Я… я же обещал, Барбара.
- Мужчины не всегда сдерживают свои обещания.
- Может быть, прогуляемся?
Она помедлила с ответом. Потом сказала:
- Поздно уже, а мой дядя…
- Ну пожалуйста, Барбара. Всего полчасика!
- Хорошо, но не дольше. Подождите меня, я сейчас…
Окно захлопнулось, свет погас. Барбара вышла.
- Куда вы собираетесь меня вести? Надеюсь, не через границу? - Она засмеялась, показав жемчужные зубки.
- Может, поднимемся немного?
- Хорошо.
Она взяла его под руку. Они молча поднялись по склону к тому месту, где на лугу темнел островок деревьев.
- Отдохнем немного?
Фриц согласился. Они сели на траву. Ветер шелестел в листве деревьев. Воздух благоухал всеми цветами, которыми весна каждый год одаривала мир.
Фриц молчал. Близость Барбары волновала его, приводила в замешательство и… делала счастливым.
- Фриц, расскажите что-нибудь. Уж вы-то многое повидали здесь, на границе. Какая, должно быть, прелесть жить в окружении этих лесов и гор!
Барбара посмотрела Фрицу в глаза. Он избежал ее взгляда.
- Да, прекрасно… С тех пор как вы здесь, Барбара… - Он взял ее за руку. - Вы замечательно играете!
- Ах, вы снова делаете мне комплименты!
- Нет, Барбара, это действительно так.
Девушка схватила Фрица за руку и показала вверх.
- Посмотрите, как красиво! Вы загадали какое-нибудь желание?
- Желание? Да…
- Какое же?
- Чтобы вы остались здесь!
- А что мне здесь делать? Я все время одна. Дядя целыми днями пропадает на работе. Музыка - единственная моя отрада. Дядя тоже решил заняться музыкой.
- Да?
- У него уже неплохо получается. До моего отъезда он уже сможет кое-что играть. - Барбара посмотрела на Фрица. - Вы меня не слушаете. О чем вы думаете?..
Фриц посмотрел ей в глаза.
- Барбара! - Он привлек ее к себе и обнял. Она закрыла глаза. - Я люблю тебя, Барбара!
Девушка испуганно посмотрела на Фрица.
- Что вы делаете? Мы ведь еще мало знаем друг друга…
Фриц не дал ей говорить. Он снова стал целовать ее.
- Зачем ты терзаешь меня? Скоро все кончится. - В ее голосе слышалась печаль.
- Нет, Барбара, нет…
Она вертела в руке стебелек травы.
- Скоро я уеду, и мы никогда больше не увидимся. Ты найдешь другую, будешь счастлив…
- Нет!
- Пошли, мне пора домой.
- Когда мы встретимся, Барбара?
- Не знаю…
- Завтра вечером!
- Может быть…
Они стали спускаться по склону. Когда он прощался с ней, она улыбнулась и тихо сказала?
- Я жду.
* * *
Юрген Корн закрыл книгу. На дворе уже стемнело. Он набросил куртку и взял карманный фонарик. Отец, читавший книгу, поднял голову и спросил:
- Уходишь?
- Пройдусь по деревне. Ты же знаешь, начальник заставы говорил с нами.
Он вышел из дому. Сунув руки в карманы, зашагал по переулкам. Стояла светлая, майская ночь, одна из тех, которые надолго остаются в памяти. На скамейке под липами перед школой сидели юноша и девушка. Юрген остановился на мгновение, уловив приглушенные слова юноши и тихий смех девушки, затем медленно пошел дальше.
Вдруг он ощутил прилив грусти. Почему же он не сидит вот так, с девушкой, на скамейке или на траве у лесной опушки? К нему, лучшему спортсмену в деревне, были благосклонны все девушки!
Нет, пожалуй, не все… Мария, грациозная черноволосая девушка, дочь лесника Фобиша, и знать его не хотела. Юргену оставалось утешаться тем, что с другими парнями из деревни Мария обращалась так же, при этом всегда была веселой и жизнерадостной. Без ее участия не обходилось, пожалуй, ни одно выступление художественной самодеятельности. Юрген вынужден был признаться самому себе, что всякий раз, встречая Марию, он смущался и краснел, говорил какую-нибудь чепуху или молчал. Его друг Герхард знал о его страданиях. Он подбадривал Юргена и говорил, что, если он будет таким нерешительным, его опередит другой. Но ничто не помогало. Стоило Юргену оказаться рядом с Марией, как он лишался дара речи.
Юрген сорвал травинку и стал жевать ее. У него даже пропала охота продолжать обход. На окраине деревни он свернул с дорожки, ведущей к часовне, и сел на траву, потом лег на спину и стал смотреть в небо. Как быть дальше? Его мысли прервал шум приближающихся шагов. Кто-то вышел из леса и направлялся к деревне. Юрген прислушался. Не нарушитель ли?
Юрген уже различал голоса, слышал тихий девичий смех. "Влюбленные прогуливаются", - догадался он.
Парень и девушка подошли к кустам с другой стороны. Голос юноши показался Юргену знакомым.
Вдруг Юрген понял, что попал в нелепое положение. Если они обойдут кусты и увидят его, то, чего доброго, подумают, что он специально подслушивает их. Сейчас они разговаривали вполголоса, и он не все улавливал.
- …И девушку разочаруешь.
- Нет, Барбара… Это же дружба…
Юрген напряг слух. Барбара? Кто это? Он не мог вспомнить, у кого из девушек в деревне такое имя. Но голос парня он определенно слышал раньше. Разговор продолжался.
- Я все ей скажу.
- Нет, Фриц, не нужно. Зачем?.. "Фриц? Какой еще Фриц?"
- Пошли, мне пора домой, - сказала девушка.
Юрген приподнялся. Несколько секунд ничего не было слышно. Потом раздались шаги.
Когда девушка и парень вышли из тени, Юрген от удивления так и присел. Да это же Фриц Кан, друг Ганни Манегольд! Но кто же с ним? Юрген узнал и ее. Это была та самая приезжая, которая гостила у учителя.
"Смотри-ка, - изумился Юрген, - в деревне все уже говорят о помолвке, а Фриц за другой ухаживает. Ну и ветрогон!"
Только теперь Юрген уловил смысл невольно подслушанного разговора. Фриц, видно, хотел сказать Ганни правду, а эта приезжая была против. Но ведь гостья учителя приехала в деревню совсем недавно! Когда же они успели познакомиться? Она, кажется, из Берлина. Фриц тоже берлинец. Может быть, они знали друг друга раньше? И все же как мог он так жестоко обмануть Ганни! Эта блондинка определенно вскружила ему голову. Другого объяснения Юрген не находил. Он поднялся и осмотрелся. Фриц и Барбара уже исчезли.
Юрген был не единственным, кто видел в этот вечер Фрица и Барбару. Мария Фобиш лежала у себя в комнате на кушетке и читала. Когда устала, закрыла книгу, погасила свет и подошла к открытому окну. В лицо ей дунул теплый весенний ветер. В мыслях она все время была рядом с высоким стройным юношей, который ей очень нравился, - с Юргеном Корном.
Но почему он всегда, как только увидит ее, сразу теряется? По его взглядам она догадывалась, что нравится ему. Какой же он все-таки нерешительный! Взял бы да и обнял ее хоть раз!