Как обычно бывает с близкими друзьями, встретившимися после разлуки, они касались в разговоре многих тем, быстро перескакивая с предмета на предмет.
- Не мешает тебе квартирант? - спросила Таня настороженно: все-таки Беридзе чем-то заинтересовал ее.
- Нет. Он не навязчивый, деликатный человек. Дома бывает мало. Очень внимателен к окружающим.
- К тебе?
- И ко мне. Доброта у него широкая - ее может хватить на десятерых. Серафима души в нем не чает и, сколько я с ней ни ругаюсь, эксплуатирует его. То дрова ей привези, то достань что-нибудь. Спокойнее с ним стало в доме, сама не знаю, почему. Неужели нам, женщинам, обязательно нужно, чтобы поблизости был мужчина?
- Не знаю, по этой части не имею опыта, - насмешливо сказала Таня.
- Ты только не пойми меня превратно. До того ли мне?
Это было сказано без досады, с грустью. Таня враждебно взглянула на портрет Родионова, заметив, что Ольга смотрит на него.
- Почему ты так тяжело переносишь его отъезд на фронт? Все равно ведь врозь жили и рано или поздно нужно было кончать такую жизнь. Серафима говорит, он добровольцем пошел. Это благородно, я не ждала от него такой прыти. Ты уж извини меня за откровенность.
- То-то и есть, что слишком благородно, - неожиданно для Тани согласилась Ольга. - Если б он ушел на фронт, как уходят честные люди! - Ольга оглянулась на дверь и заговорила тише: - Он ведь приезжал сюда, и я поверила, что его перевели к нам, потому что он не может жить со мной врозь. А у него другое было на уме. Просто-напросто узнал, что его должны разбронировать и мобилизовать, и под каким-то предлогом перебрался сюда. Я и верила и не верила ему. Потом он попросил меня устроить его на работу. Я ему говорю: "Иди на фронт. Ты доктор и здоровый человек". Видела бы ты, каким взглядом он меня одарил - век не забыть! "А ты, говорит, дашь мне вторую жизнь? Найдутся и без меня храбрецы. Ты лучше помоги мне получить белый билет, у тебя здесь большие связи и ты член отборочной комиссии. На тебя одна надежда". Спокойно и нагло сказал мне это - как по лицу ударил. Вне себя я велела ему немедленно убираться!
- Правильно! - негодуя, сказала Таня.
- Мне, признаться, легче стало, когда он уехал. И вдруг это письмо. Оно фальшивое насквозь, можешь сама убедиться. Понять не могу - что он затеял? Неужели снова обман? Или что-то понял, наконец? До чего же тяжело!..
Последние слова вырвались у нее почти со стоном. Таня сделала невольное движение к подруге.
- Видишь, сколько по женской своей обиде наговорила на человека! - словно опомнившись, пожурила себя Ольга. Она сразу как-то отвердела. - Человек на фронте жизнью рискует, а я ему косточки перемываю.
Ольга встала, услышав голоса в передней. Пришел Беридзе, и не один - с Ковшовым.
- Простите меня, хозяюшки. Не мог отпустить этого бесприютного. Дозвольте ему душу отогреть в вашем ласковом доме.
Прибежала Женя и наполнила дом шумом, восклицаниями, частым заливистым смехом. Серафима сияла - она любила принимать гостей - и торжественно накрыла стол в комнате Беридзе. Появилась соленая кета, соленые овощи, холодная сохатина.
- Закуска скромная, зато целиком своя, дальневосточная. Не знаю, здешний ли спирт? - Она задала этот вопрос Беридзе, показывая на большую коричневого стекла бутыль со спиртом. - Разведите, пожалуйста, Георгий Давыдович, по своему усмотрению.
Беридзе, усмехаясь в бороду, занимался "химией" - разводил спирт. Алексей, приятно пораженный теплом и уютом, чего не ожидал встретить, размышлял о том, что человек, если он хороший человек, сумеет сделать жизнь теплой даже в ледяном доме. Усаживаясь рядом с Ковшовым за стол, Беридзе прошептал ему на ухо:
- Кажется, я влюбился, Алеша. Чувствую сейчас, как знаменитая стрела купидона вонзается в мое холостяцкое сердце. Угадай, в кого из этих славных женщин я влюбился? - Он не сводил глаз с Тани.
- Не очень трудная загадка, - засмеялся Алексей.
- Нехорошо шептаться, начальники, - укоризненно проговорила Таня. Она понимала, что они говорят о ней, и была рада вниманию Беридзе.
- Георгий Давыдович задал мне загадку, - сказал Алексей.
- Трудную, - добавил Беридзе.
- Интересуемся загадками! - оживилась Женя.
- Загадка такая: в кого из присутствующих женщин я скорее всего влюбился бы.
- Вы сказали - не очень трудная загадка, и посмотрели на Таню. Ясно, понятно! - недовольно поморщилась Женя.
- Вряд ли вам ясно-понятно. Я не могу сделать выбора, поскольку я влюбился задолго до моего прихода сюда.
- Я и забыла! У него же медовый месяц.
Жене очень хотелось позлословить, она едва сдержалась под взглядом Алексея.
- В управлении вы меня напугали. Я трепетала, разговаривая с вами, - сказала Таня Ковшову. - Строгость, надменность и металл в голосе. На самом деле - вы другой.
- Именно?
- Такой, как сейчас. Если бы вы писали стихи, вас называли бы лириком.
Женя фыркнула, Алексей тоже рассмеялся.
- Вы не смейтесь, я серьезно говорю. В моих глазах лиричность души, если только это действительно серьезно, хорошее качество в человеке.
- Понеслась! - с досадой сказала Женя.- Девушка тире философ. Серафима, спаси!
- Танечка, прекрати лирические разговоры! - скомандовала Серафима. После беготни и хлопот она пристроилась на углу стола возле Ольги и подняла стопку с разбавленным спиртом. - Георгий Давыдович, вы хозяин, ваше слово.
- Я не хозяин, Серафима Романовна, а ваш счастливый нахлебник и временный жилец в этом хорошем доме, где мы неожиданно собрались. Но я воспользуюсь предоставленным мне правом первого слова. - Беридзе поднялся. - Есть много тем для веселых тостов. Я их не затрону сегодня. Мне кажется, первый тост должен выразить лучшее, что живет сейчас в наших сердцах и мыслях. Прошу вас выпить за нашу Москву...
Выпили. Минута прошла в молчании. Нарушила его Серафима. Она рассказала о своем столкновении с одной женщиной, утверждавшей, будто Москва будет отдана немцам. Эта женщина ссылалась на тактику войны 1812 года.
- Я ей разъяснила тактику. Едва унесла ноги, гадюка! - Серафима подняла кверху мощный кулак.
Она легко вскочила, побежала на кухню и вернулась с огромным блюдом, на котором дымилась гора горячих пельменей.
- У меня есть хороший тост, - встала Женя. - Предлагаю выпить за наш Дальний Восток, за самый глубокий тыл, который в любой час может превратиться в передний край. Пусть товарищ москвич попробует не выпить!
Женя чокнулась рюмкой со стопкой Алексея, лихо выпила водку и скривилась, замахала руками.
- Ваш тост принимаю всем сердцем, - серьезно сказал Алексей.
За ним выпили и остальные.
Таня и Беридзе сидели друг против друга. Георгий Давыдович откровенно любовался Таней и думал: "Нарисуй художник такое лицо - и не поверят, очень уж красиво".
- Татьяна Петровна, вы приезжая или коренная дальневосточница? - спросил он.
- Коренная. Я родилась в Рубежанске. Мать и сейчас там живет. Учительница, уже старушка. Все зову ее к себе, но она не может расстаться со школой.
- А отец?
- Погиб под Волочаевкой. - Таня посмотрела на Беридзе, будто решая, стоит ли рассказывать и дальше. - Мне тогда было года четыре. Я его и не помню. Зато слышала много. Я горжусь отцом. У нас в семье бывал Бойко-Павлов... Вы знаете, конечно, кто это такой... Он хорошо говорил об отце. Бойко-Павлов пришел в наш институт на выпускной вечер и сказал большую речь, а ко мне обратился отдельно: "Твой отец, Петр Васильченко, был верным коммунистом и храбрым партизаном. Ты не забывай, чем ему обязана... Жаль, что он не дожил до этого дня, мой славный боевой товарищ!"... Подумайте, как я разошлась! - спохватилась Таня. - Совсем неинтересно вам слушать такие подробности.
Но Беридзе было интересно слушать Таню, его растрогал се рассказ. Он принимал близко к сердцу все, что имело отношение к девушке. В шуме голосов он различал сейчас лишь ее голос.
Серафима расстроилась: гости рано покинули стол, на кухне так и не дождались своей очереди пирожки. Она грозилась отшлепать Женю - та первая вскочила из-за стола и убежала в комнату Ольги. Оттуда послышался патефон.
- Вальс "На сопках Маньчжурии", - объявила Женя, появляясь. Она раскраснелась, глаза и щеки ее горели. - Приглашают дамы, так как их больше. Соблаговолите, дорогой москвич?- она приглашала Алексея.
- Не могу.
- Не умеете? Даже забавно - не умеющий танцевать москвич!
- Не могу, - повторил Алексей.
- На что же это похоже? - спросила Женя, оглядывая всех. Шуткой она пыталась скрыть смущение. - Не похоже ли это на оскорбление личности? Вон он какой, лирик! Придется танцевать с Серафимой.
- Проверим, - сказала Таня, поднялась и подошла к Алексею. - Я приглашаю вас.
Алексей снова отказался. Беридзе, и тот удивился:
- Ты что, милый?
- Я сказал: не могу! Извините! - уже с некоторой злостью отрезал Ковшов.
- Приглашайте меня, - предложил Георгий Давыдович. - Танцор я не из важных, однако завертеть могу до смерти.
Таня внимательно взглянула на помрачневшего Алексея и протянула руку Беридзе:
- Покружимся. Только не вскружите мне голову.
Женя не отступалась от Ковшова:
- Какой вы смешной, наивный. Придумываете разные сложности. Пойдемте, потанцуем.
- Женя, отстань! - тихо сказала Ольга своим грудным, слегка вибрирующим голосом.
Козлова поглядела на нее, на Алексея, в досаде махнула рукой и убежала к танцующим.
Ольга с большой симпатией посматривала на Ковшова. Она много слышала о нем от Беридзе.
- Помогите мне закурить, - попросила она его; бинты на руках мешали ей.
Подойдя с зажженной спичкой, Алексей невольно встретился с ней взглядом. Ему показалось, что в широко раскрытых глазах ее, в глубине, лежит страдание.
"Обыкновенно глаза отражают работу разума, а в этих как бы видно сердце", - подумал Ковшов.
- Не люблю, когда женщины курят, - сказал он, отгоняя табачный дым. - Если бы я издавал законы, то строго запретил бы женщинам курить. Пусть уж пускают дым в глаза только фигурально.
- Медики много курят, профессиональная привычка. Лично я почти равнодушна к табаку. - Она потушила папиросу.. - Вы действительно не танцуете?
Он ответил не сразу:
- Танцую. Может быть, вам тоже покажется смешным и наивным, но я действительно как-то сейчас... ну, вот просто не могу танцевать. У меня жена на фронте. И даже не на фронте, а за фронтом...
- Вовсе это не смешно и не наивно! - взволнованно сказала Ольга и неловко пожала ему руку забинтованной своей рукой.
Они молчали, прислушиваясь к тягучей и грустной мелодии вальса.
- Мне очень хочется подружиться с вами, - сказала Ольга. - Порой так нужен умный и верный друг! Что я хотела вам сказать? Да! Я рада за вас, очень рада. Вы счастливый человек, хотя вам и не легко сейчас. В вашей любви нет сомнений, вас, очевидно, любят так же верно и чисто, как любите вы. А бывает другая любовь - темная, гнетущая. Представьте себе, вы полюбили, впервые в жизни - преданно, горячо. Но вот однажды видите - ваша любовь неправильная, она - несчастье. Но она существует, от нее так просто не откажешься. Вы не слышали пословицы: "Если хочешь быть любимой - люби"? Очевидно, это лживая пословица. Но я в нее верила. Я решила любить так, чтобы моя любовь сделала недостойного человека хорошим. - Ольга закрыла глаза; измученно лежали на коленях ее забинтованные руки. - А потом пришлось убедиться, что любовь непоправима, она безнадежна... Осталось одно: бороться с ней. Какая это ужасная борьба! В ней не может быть помощников, а победа не доставит радости.
Ольга отошла к двери и сиротливо стояла там. Гнетущее чувство передалось от нее к Алексею. Он не мог не подойти к Ольге, а подойдя, не знал, какими словами ее утешить.
- Ольга Федоровна... Я рад, что встретился с вами, - сказал Алексей. - Мне хочется, чтобы вы поверили в нашу дружбу. Знаете, я всегда готов придти на помощь, сделать все, лишь бы вам было лучше.
Он прижался губами к пахнущему лекарствами бинту на ее руке и, незамеченный никем, пошел к выходу.
Глава одиннадцатая
О старых грехах
По настоянию Татьяны Васильченко, Коля Смирнов созвал комсомольское собрание. Только он объявил повестку дня и предоставил слово Тане, как появились Батманов, Залкинд, Беридзе, весь состав партийного бюро и некоторые начальники отделов. Комсомольцы, вплоть до Генки Панкова, поняли, что руководство стройки придает большое значение предложению их бывшего комсорга.
- Продолжаем нашу работу, - с достоинством сказал Смирнов и кивком головы попросил Татьяну говорить.
Деловито изложив сущность своего проекта, девушка обратилась ко всем комсомольцам с призывом добровольно записываться в сквозную колонну связистов.
- Нам представляется возможность на деле доказать свой патриотизм, - говорила Таня.
Попросил слова Батманов.
- Нельзя больше, друзья мои, обходиться без проволочной связи, - сказал начальник строительства. - Нам она нужна, как человеку нужны глаза и уши. Вы слышали Васильченко - провод можно подвесить за шесть недель.
Ближе всех к Батманову сидел Генка Панков, он с жадным вниманием, чуть приоткрыв рот, пытливо смотрел на Василия Максимовича. Батманов приметил подростка и часто поглядывал в его сторону.
- Можно, разумеется, приказом назначить в колонну всех, кого назовет Васильченко. Я не хочу этого делать. Связистам предстоят большие испытания, придется работать в тайге при лютом морозе. За это нужно браться добровольно, с открытой душой и решимостью. Так на фронте бойцы идут выполнять важное задание. Кто не чувствует уверенности в своих силах, у кого нет такой решимости - пусть уж лучше остается на своем теперешнем месте.
- Кому дать высказаться, у кого есть предложения? - Коля с высоты своего роста оглядывал товарищей.
- Нечего высказываться, начинай записывать! - закричал кто-то.
- Запиши меня!
Смирнов постучал карандашом по столу:
- Шуметь не надо. Будем работать спокойно.
Приняли решение: поддержать инициативу Татьяны Васильченко, просить руководство закрепить за коллективом комсомольцев строительство проволочной связи как самостоятельный объект.
- Теперь откроем запись! - сказал Коля.
Подходили парни и девушки - чертежники, счетоводы, машинистки. Таня среди них увидела секретаршу Залкинда, молоденькую девушку с круглым личиком.
- Правильно, Зина! - одобрил ее парторг.
Услышав любимое имя, Алексей вздрогнул и внимательно посмотрел на девушку. Петя Гудкин взволнованно шептал на ухо Васильченко:
- Мне очень хочется пойти с тобой, Татьяна. Но я говорил тебе: Ковшов переводит меня на проектирование. Это же мечта моя!
- Оставайся, пожалуйста, со своей мечтой! - Таня отвернулась от чертежника.
- Идти мне или не идти, как думаете? - спрашивала Женя Алексея.
- Воля ваша. А как вы сами считаете?
- Мне безразлично! - пожала плечами Женя. - Я экономист, выполняю нужную работу. По совести, не очень хочется уходить отсюда.
Ковшову не понравился ее ответ.
- Да меня Гречкин все равно не отпустит, - добавила она. - Он говорит - я его опора. Ручаюсь, это обо мне он нашептывает сейчас начальнику строительства.
Действительно, Гречкин придвинулся к Батманову и доказывал ему: хорошо, что все комсомольцы готовы идти с Татьяной Васильченко, но некоторых отпускать нельзя, они нужны как специалисты.
- Будем утверждать состав колонны и тогда посмотрим, - решил начальник строительства.
Коля Смирнов передал Залкинду записку; прочитав ее, Михаил Борисович подошел к Батманову.
- Смирнов просит отпустить и его. Я поддерживаю просьбу: он будет верным помощником Татьяне.
- Правильно, - согласился Батманов и глазами показал Залкинду на Генку Панкова.
Паренек, улучив минуту, подошел к Смирнову и попросил внести его в список.
- Кто этот маленький мальчик? - нарочито громко и строго спросил Батманов.
- Это Панков Гена. Я доказываю, что нельзя ему идти с нами - не соглашается.
- Я не маленький. Сила у меня есть. Не хуже других буду работать. Уж девчонкам-то не уступлю, - сердито бубнил Генка, смущенный вниманием начальника строительства.
- Запрещаю брать несовершеннолетних! - резко сказал Батманов, обращаясь к Смирнову и Гане Васильченко. - Повторяю: вам предстоит трудный поход, не игрушки.
На другой день начальник строительства, в присутствии Залкинда и Беридзе, вызвал Таню и Смирнова.
- Я утвердил список колонны. Главный инженер лично будет наблюдать, чтобы в течение пяти дней вас снабдили всем необходимым. Ровно через пять дней отправляйтесь.- Батманов, встав из-за стола, подошел к Тане: - Давайте заключим договор, Татьяна Петровна. Вы представляете мне график вашего движения - столько-то километров провода за сутки - я утверждаю его и каждый день буду следить за вами. Если недодадите хотя бы километр - пеняйте на себя, попадет.
- С радостью подпишу такой договор! - сказала Таня.
- Подписывать не надо, просто скрепим его рукопожатием.
Батманов крепко пожал маленькую горячую руку девушки.
- Ну, Татьяна, берегись теперь! - предостерег Залкинд не то серьезно, не то шутя.
Возвращаясь от начальника, Смирнов и Таня заметили в коридоре Генку. Он жался к стене и встретил их хмурым, неласковым взглядом.
- Нельзя! Понимаешь, нельзя! Неужели ты не веришь мне? - сказал комсорг, обнимая паренька.
- А мы потихоньку, никто и не узнает, - ворчал Генка, вырываясь, но Коля его не отпускал.
- Не сердись. Ты же видишь, это зависит от начальника, он запретил тебя брать.
- Знаешь что? Если не боишься, иди сам к Батманову и проси его, - предложила Таня. - Разрешит - возьмем. Ведь возьмем? - Таня подмигнула Смирнову.
- Конечно, возьмем.
- Разговаривайте сами с вашим Батмановым. Очень вы мне нужны! - обозлился Генка, почувствовав неискренность в словах Тани и Коли.
Но вечером секретарша доложила начальнику строительства:
- К вам просится мальчик, Гена Панков. Можно?
- Зовите.
Подросток растерянно вошел в большой кабинет и остановился у дверей. Василий Максимович с удивлением признался себе, что взволнован его приходом.
- Заходи смелее, товарищ. Что скажешь?
Генка, оробев, не поднимал глаз, которые так понравились Василию Максимовичу пытливостью и умом, сквозившими в них.
- Настаиваешь на своем? - спросил Батманов.
- Все ребята идут, а мне одному оставаться?- с обидой в голосе сказал Генка.
- Но кто ж виноват, что тебе только пятнадцать? Работа трудная, не всякому взрослому под силу.
- Я выдержу.
- А если что-нибудь случится с тобой? Твой отец меня не помилует тогда.
- Отец-то как раз и пустил бы, - твердо сказал Генка и поднял, наконец, глаза на Батманова.
- Пустил бы отец, говоришь?
- Ну да, пустил бы. Он меня два раза в экспедицию брал.
Батманов неторопливо прохаживался по комнате, Генка зорко следил за ним. Начальник строительства остановился и положил руки на Генкины плечи, ощутив ладонями их мальчишескую худобу.
- Что ж с тобой поделаешь, ладно! Держись теперь, не жалуйся и не хнычь.
- Вот еще! - Генка рванулся к двери.