Немец прилетел опять - уже не бомбить, только посмотреть на содеянное. Ковшов и Беридзе перенесли в кювет женщину с раздробленными ногами. Женщине показалось, что ее бросили, и она запричитала: "Родные... хорошие... не бросайте... я погибну!.. Я погибну!"
Алексей выбежал к полотну дороги и закричал Беридзе:
- Это постыдно, слышишь? Постыдно прятаться в канавах. К черту!
Из Данилова подошел санитарный поезд. Уцелевшие пассажиры принялись носить раненых. Беридзе вытащил из-под вагонной обшивки мальчика, лицо у него было размозжено, но в груди еще трепетала жизнь. Врач рассердился:
- Раненых надо носить, мертвые пусть лежат, им теперь не поможешь.
- Он был живой.
- Именно был. Идите за следующим.
Санитарный поезд ушел. Алексей и Георгий Давыдович пошли в лесок - уговаривать прятавшихся в нем пассажиров вернуться в вагоны. Наконец изувеченный поезд потащился дальше. В Данилове задержались. Начальник станции не мог предоставить пассажирам другого поезда для дальнейшего следования. Пассажиры написали телеграмму наркому с жалобой на начальника станции и просьбой о помощи. Измученный заботами, обрушившимися на него вместе с немецкими фугасными бомбами, железнодорожник прочитал телеграмму и удивился ее наивности.
- Можно подумать, вас одних во всем мире бомбил сегодня немец. Наркому только и заботы - читать вашу телеграмму. Не показывайте ее никому, порвите. Я отправлю вас вашим же поездом до Кирова, там глубокий тыл, там вас устроят.
И снова пришлось прятаться: на станцию в шестой раз за день налетели немцы. Завыли паровозы. С двух стоявших на станции воинских эшелонов ударили зенитки и пулеметы, земля заколебалась, воздух пришел в движение.
До Кирова мчались без единой остановки. Пассажиры столпились в тамбурах, поближе к выходу. Железнодорожники Кирова хотели задержать измученных людей и потом отправить их дальше, по мере возможности, маленькими группками. Пострадавшие упросили пропустить их поезд. Так они доехали до Свердловска - в вагонах без окон и дверей. На станциях к поезду выходили толпы людей и плачем провожали его: из вагонов не вышли те, кого они здесь встречали.
Рассказывая об этом, Беридзе не упомянул о своем столкновении с Алексеем в Данилове. Там, у разгромленного поезда, Ковшов решительно заявил, что вернется в Москву. В ответ на все увещания Беридзе, он повторял упрямо:
- Я должен быть в строю. Мое место на фронте, я солдат.
Батманов, словно по смутной догадке, перевел взгляд на Алексея.
- Здесь поставим точку. Сейчас самое важное для путешественников - завтрак, баня, парикмахер и затем жилье.
Ковшов ничего не сказал, хотя начальник строительства обращался к нему. Ответил Беридзе:
- Вы застали нас как раз в ту минуту, когда мы пытались наладить отношения с начальником снабжения. И первый блин комом: он нас не признает.
- Налаживать отношения со снабженцем предоставьте мне, - сказал Батманов. Лицо его стало жестким. - Условимся с вами на первое время: вы занимаетесь инженерными делами, вникаете в технику, в обстановку строительства, разбираетесь в проекте. Организационная сторона пусть вас до времени не интересует - это моя монополия, пока не стану здесь полным хозяином.
Он вышел из кабинета.
- На что рассердился наш милый начальник? - спросил Алексей. - Мы еще ни в чем не успели провиниться.
- Ты не понял. Батманов рассердился за нас.
Они посидели, выжидая.
- Видно, не скоро ему удастся стать полным хозяином и наладить отношения, - со вздохом сказал Алексей - Мы рискуем умереть с голоду.
Как бы в ответ затрещал телефон - их приглашали в столовую.
- Отношения налаживаются, - сказал Беридзе повеселев.
Через два часа они вернулись, более или менее сытые, чистые, выбритые. Беридзе достал местную газету. Алексей вслух прочитал оперативную сводку и передовую "Правды". Немецкие дивизии продолжали теснить наши войска. Передовая призывала армию и народ отстаивать каждый метр земли и уничтожать все в оставляемых городах и селах.
Весь день инженеры разбирались в материалах проекта. Им помогал Грубский - бывший главный инженер и один из авторов проекта. Маленький человек с птичьим лицом и голым коричневым черепом, он держался важно, с чрезмерным, как бы раздутым достоинством.
- Чем могу? - спросил он, явившись только после четвертого вызова. - Я весьма занят сейчас и пришел потому, что почтенная дама в пенсне силой заставила меня оторваться от срочного дела. Очень настойчивая особа.
- Самое срочное дело для вас в настоящее время - ввести нас побыстрее в курс дела, - возразил Беридзе.
- Сие мне неизвестно. - Тонкие губы Грубского иронически скривились. - Если позволите, я буду придерживаться своей точки зрения на обязанности, которые я вам еще не передал.
- Имеет ли это значение? Сдавать дела начнете не через год ведь, а завтра.
- Начну сдавать, когда прикажет мой начальник строительства. Если он прикажет, могу начать завтра. Даже сегодня. Даже через час. Я рад переложить на вас эту нелегкую ношу.
Алексей смотрел на узкое лицо инженера, его тонкую шею с большим кадыком, слушал неналаживающийся разговор - и в нем глухо поднималось раздражение. Он отошел к окну - на реке нескончаемо сновали лодки и катера, посредине степенно плыл большой пароход.
- Для начала прошу у вас немного: помочь нам уяснить техническую концепцию строительства, - продолжал Беридзе.
- Помочь согласен, пожалуйста. Через час буду здесь, после того как покончу с делом, которое все-таки считаю неотложным.
Он пришел ровно через час. Рассказывал Грубский гладко, прибегал то к популярным, то к специальным и сложным формулировкам. Десятитомный проект он знал наизусть и быстро находил нужные листы с чертежами или таблицами. Строительство, по его объяснениям, было непререкаемо расписано на три года.
Нефть с острова Тайсин должна поступать на материк к нефтеперегонному заводу города Новинска кратчайшим путем по трубопроводу - в этом смысл строительства. Надо избежать трудных перевозок по морским и речным путям, с переливом черного золота из морских судов в речные. Зимой пути замерзали, подача нефти с острова прекращалась. За долгую зиму нефть скапливалась на Тайсине в громадных количествах. Зависимость от зимы, от транспорта давно уже сковывала развитие добычи. Тайсин мог давать горючего значительно больше, чем удавалось вывезти по протяжным водным путям. Нефтепровод был жизненно необходим: он удешевлял- горючее, избавлял от огромных потерь на перевозках и, главное, позволял бесперебойно, круглый год, доставлять нефть к заводам.
Грубский настойчиво подчеркивал трудности строительства. Многокилометровая трасса проходила по диким таежным местам с грядами высоких сопок, водными преградами и маревыми участками. Впервые предстояло строить нефтепровод в условиях короткого летнего сезона и длительной зимы с буранами, снежными заносами и пятидесятиградусными морозами; никакого опыта не было. Зимние месяцы, по мнению Грубского, следовало совсем сбросить со счетов, так как авторитетнейшие иностранные специалисты в своих пухлых трудах категорически запрещали сварку и укладку трубопровода в зимнее время. Некоторые сложные технические вопросы оставались пока еще нерешенными. Война принесла новые трудности, усложнила положение. Необходимо развозить трубы и материалы по трассе, а дорог нет, и постройка их потребует много времени и сил. Предстоят трудоемкие земляные работы, а рабочих рук нехватает - где их теперь брать? Как рассчитывать на полную укладку нефтепровода, если трубы и оборудование поступили не полностью и неизвестно, можно ли рассчитывать на их поступление? Кадры плохие, с ними немыслимо вести дело, а на пополнение надеяться нечего.
Жалобам Грубского, казалось, не будет конца. Когда он все-таки умолк, Беридзе сказал с иронией:
- Да, задача нелегкая, трудностей много. За ваше подробное сообщение остается только поблагодарить вас. Но вы не рассказали главного: как перестроена техническая концепция проекта в связи с новым правительственным постановлением. Срок укладки нефтепровода сокращен с трех лет до одного года. Прошу вас затронуть и этот вопрос.
- Этот вопрос затронут нами в докладной записке главному управлению. Я полагал, она вам известна. У меня есть копия, можете с ней ознакомиться.
- Я читал ее в Москве. Вы утверждаете, что невозможно построить нефтепровод в один год. И все, кончен разговор?
- Повторяю: из этого отведенного нам единственного года с его двенадцатью месяцами - семь месяцев приходится на зиму.
- Но на ваш обстоятельный доклад Москва дала совершенно ясное указание - безоговорочно приступить к практическому выполнению постановления правительства и, в частности, перестроить проект.
- Мы сами понимаем: постановление правительства надо выполнять безоговорочно и практически. Однако не лучше ли честно сказать правду о нереальности срока, чем обманывать правительство нечестными, в сущности, попытками сократить время в три раза?
- Почему же нечестными? - Большие глаза Беридзе заблестели.
- Скажу - почему. Правительство в плане ведения войны рассчитывает, очевидно, на наш нефтепровод и поэтому решается расходовать на его постройку драгоценную людскую энергию и материально-технические средства. Не является ли гражданским долгом нашим доказать, что людей и средства надо переключить на службу войне в другом месте, где все затраты принесут немедленную помощь фронту?
- На данную тему вы послали вторую обстоятельную докладную записку? - спросил Беридзе.
- Мы послали телеграмму. Смысл ее такой: находясь в полном здравии и при твердой памяти, не можем отказаться от точки зрения, изложенной в первой докладной записке.
- Кочка зрения, кочка зрения! - с досадой выкрикнул Беридзе. - Зря вы потратили дорогое военное время на сочинение докладных. Вас загипнотизировали десять томов проекта, вы привыкли к нему, как к жене. Надо было смело и решительно пересмотреть это довоенное произведение, вместо того чтобы ревизовать постановление правительства.
Грубский встал. Он был взволнован не менее Беридзе, но сдерживался.
- Вам предоставляется сделать то, что мы не сумели: проявить смелость, решительность и прочие львиные качества, которых у нас не оказалось. Рад буду лицезреть ваши подвиги, - сказал он почти спокойно и вышел.
Беридзе быстро бегал по кабинету, сцепив пальцы за спиной и немного ссутулившись.
- Этот индюк умоет теперь руки-ноги и будет стоять в стороне, хихикая над нами, - сказал он, подойдя к Алексею, безучастно сидевшему на подоконнике. - Что ты скажешь?
- Про индюка скажу так: в его рассуждениях есть логика. Я даже и не ожидал от него такой прямолинейности.
- Может быть, логика есть, но рассуждает он позорно, - отрезал Беридзе.
- Позорно? Думается, что он судит трезво. Немцы зашли далеко, катятся бронированной лавиной на Москву, судьба войны решается днями. Кому нужен нефтепровод, если даже он будет готов не через три года, а через год? Или скоро будет решительное сражение, и мы разобьем их. Или...
- Алексей, замолчи! - крикнул Беридзе. В один прыжок он очутился возле Ковшова.
Инженеры стояли у окна лицом к лицу: Алексей - побелевший, как бумага; Беридзе - красный от возбуждения.
- Запомни, вколоти в свою вздорную башку: никаких "или"! Война продлится столько, сколько понадобится для победы. Если нужно - год! Если нужно - три года, пять лет, десять лет! И еще вколоти в свою башку: раз правительство решило продолжать стройку нефтепровода, значит он нужен дозарезу и не позднее, чем через год. - Беридзе перевел дыхание и сказал более уравновешенно: - Разве нас посылали сюда затем, чтобы мы поддерживали всякую сомнительную "логику"?
- Меня сюда не посылали, - быстро сказал Алексей и отвернулся. Он понимал, что неправ, но не сумел подавить духа противоречия и жестко добавил: - Тебя посылали. Меня ты прихватил просто для веселой компании.
Беридзе долго молча смотрел на Ковшова. Руки его, сжатые в кулаки, поднялись, глаза потемнели от гнева.
Алексей будто не замечал состояния Беридзе, но, чувствуя необходимость оборвать разговор, лег на подоконник и недовольный собой, огорченный тем, что нанес обиду товарищу, невидящими глазами глядел в широкую даль за окном.
- Я за тебя поручился перед Батмановым, - задыхаясь, проговорил Беридзе. - Я сказал ему, что уверен в тебе, как в самом себе. Не заставляй же меня сомневаться в этом, если тебе дорога наша дружба и все святое! Ты слышишь, что я говорю?
Ковшов не отозвался. Беридзе взмахнул обеими руками, резко повернулся и стремительно вышел, почти выбежал из комнаты.
Глава третья
Нужен ли нефтепровод войне?
У Алексея оставалось много свободного времени в эти первые дни жизни в Новинске. Работа сводилась пока к ознакомлению с материалами проекта и отчетными документами. К тому же, после неожиданной их размолвки, Беридзе обособился и перестал разговаривать с Алексеем, хотя занимались они по-прежнему в одном кабинете.
На третий день Ковшов отправился пешком в город, на почту. От управления, расположенного в привокзальном районе, до города было восемь километров. Алексей свернул с пыльной ухабистой дороги, направился к сопкам, укорачивая путь. Издали, под солнцем, сопки казались как бы застланными коричневым бобриком. Когда Алексей приблизился, они стали мохнатыми и очень пестрыми.
По пути из Москвы, в поезде, Беридзе рассказывал Алексею о Дальнем Востоке, суля много интересного и нового. Действительно, дальневосточная природа поражала с первых же шагов.
Склоны сопки, на которую поднялся Алексей, покрывал низкорослый дубняк. Ржавые большие листья его мертвенно шелестели, колеблемые ветром, но не опадали. Поднимавшиеся над дубняком ветви лиственницы были оголены. Иглистый наряд этого осыпавшегося к зиме хвойного дерева хрустел под ногами. Все не так, как в Подмосковье: листья дуба остаются зимовать на ветвях, а хвойное дерево именуется лиственницей потому, что хвоя с него к зиме опадает...
Алексей спустился в овраг, побродил в высоких, почти в рост человека травах. Они перестояли и звенели, высохшие от солнца, не дождавшись своего косаря. В траве на каждом шагу вспыхивали яркие осенние цветы - желтые, пурпуровые и темно-синие, похожие, на крупные колокольчики. Они смело тянулись кверху, будто ждали не зиму, а лето.
Инженер быстро набрал большой букет невиданных им цветов, очень красивых, но без запаха, и стал выбираться к дороге. Ему попались заросли сухих невзрачных кустиков. Алексей остановился и смотрел на них с жалеющей улыбкой - он уже знал, что это и есть рододендрон, о котором, по книгам Жюль Верна, с детства создалось представление как о сказочно прекрасном растении.
Новинск тоже разочаровал москвича. Столько писали об этом городе - где же он?. Ни высоких красивых зданий, ни правильных линий улиц. Преобладали деревянные постройки. Вместо каменных мостовых и асфальта тянулись плохие грунтовые дороги. Пешеходы шагали по доскам, проложенным под окнами домов. Все главные улицы города начинались от реки и уходили от нее на несколько километров параллельными рядами стандартных построек. Среди них изредка встречались кирпичные здания - грубые большие коробки, лишенные архитектурной отделки.
На почте девушка сказала Алексею с усмешкой:
- Пишут.
Ковшов огорчился: он надеялся получить весточку из дому. С тещей он условился, что она будет писать ему о Зине, как только получит какое-нибудь сообщение. Значит, оттуда ничего нет. Алексей сдал в окошко письмо и телеграмму - лимит в двадцать слов для любого заочного излияния чувств. Про себя Алексей решил писать Зине - в надежде, что его письма и телеграммы из Москвы в конце концов удастся переслать и они все-таки попадут в ее руки.
Девушка за окошком пересчитала слова телеграммы, прочитала их и заинтересованно подняла глаза на Алексея:
- А кому же цветы?
- Никому. Могу подарить вам.
С серьезным лицом он отдал ей цветы, поклонился и вышел из помещения почты. Его собственная телеграмма еще больше разбередила душевную рану. В груди разрасталась боль, почти физически острая. Он остановился посреди дороги и вынул из кармана аккуратно сложенный клочок бумаги.
"Пошла на экзамены. Думай обо мне. Только особенно-то не волнуйся - наверное выдержу. Зина".
Случайно сохранившаяся в ящике стола записка с несколькими словами, найденная по выходе из госпиталя, - как много она значила для Алексея! Он мог перечитывать ее часами. Несчастьем представилось Алексею его пребывание в Новинске, в глубочайшем тылу, в безопасности и безделье.
"Кто ты сейчас? - спрашивал он себя с негодованием.- Кто ты, беспечно прогуливающийся среди мирной природы, когда твоя подруга и товарищи воюют за родину, когда самое родное и дорогое, без чего немыслимо жить - будущее твоего народа, Москва каждую минуту подвергается смертельной опасности?.."
Случилось так, что Беридзе сумел переубедить его в Данилове! Из Новинска уехать труднее, всякая попытка, наверное, будет воспринята Батмановым и Беридзе неверно, враждебно, скандально, они не поймут истинных его побуждений, не поверят, что он просто не может поступить иначе. С другой стороны, ссора с Беридзе может пойти на пользу: Батманов не станет задерживать его, поскольку Беридзе уже отступился...
На повороте Ковшова обогнала, обдав едкой пылью и газом, легковая машина. Немного отъехав, машина остановилась. Когда Алексей поравнялся с ней, сидевший за рулем человек окликнул его и предложил подвезти.
Машина шла на большой скорости, ловко избегая неровностей дороги.
- Вам куда? - спросил шофер.
- К управлению строительства, где начальником Батманов. Известно такое?
Шофер кивнул головой и внимательным быстрым взглядом окинул Ковшова.
- Вас я почему-то не знаю, - сказал он, перекидывая папиросу из одного угла рта в другой. - Никогда не видел.
- Разве вы обязаны всех знать?
- Обязан. Во всяком случае, я запомнил бы вас, если бы хоть раз увидел.
- Вы правы, я здесь всего три дня. Приезжий.
- Из Москвы? Тогда я знаю, кто вы. Инженер Ковшов?
- Почему же именно Ковшов? Нас трое приезжих. Один из троих, действительно, носит такую фамилию.
Шофер бросил папиросу и улыбнулся, золотой зуб во рту сверкнул, как огонек. Взгляд его живых глаз снова скользнул по лицу Алексея.
- Я определил вас по методу исключения. Вы не Батманов.
- А может, Батманов?
- Батманов - человек моего возраста, с такими вот печальными признаками увядшей молодости,- шофер коснулся рукой своего тронутого сединой виска. - Батманов - популярная личность.
- Значит, я Беридзе.
- Какой же вы Беридзе! - засмеялся шофер. - Судя по фамилии, Беридзе - грузин. Вы же русский, к тому же москвич. Вас выдает московский говор и вздернутый русский нос, у Беридзе нос с горбинкой, черная борода. И хотя говорит он чисто, без акцента - все-таки не по-московски.
- Откуда же, однако, вам известно про черную бороду и речь Беридзе? Успели познакомиться?
- Признаюсь: Беридзе и Батманов старые мои знакомые. Три года назад я провожал их с Дальнего Востока на запад. Уже тогда Беридзе носил бороду, а Батманову стукнуло сорок лет. Ну, сдаетесь, товарищ Ковшов?
- Сдаюсь. Вам остается назвать себя - и мы можем считать себя знакомыми.
Машина, подскакивая, проехала по бревенчатому мосточку.