- Я выясню у товарища Сидоренко. Он мне не давал команды. Насколько мне известно, у него были другие планы, - сказал Грубский.
Батманов насмешливо посмотрел на него:
- Конечно, есть смысл выяснить. Только позаботьтесь, чтобы от выяснения не затемнилось то, что вы услышали здесь от меня...
Особый интерес в Батманове вызвал начальник снабжения Либерман. Этот громоздкий, толстый и вместе с тем поворотливый человек оказался в числе тех, кто почти открыто выказал недоброжелательное отношение к новым руководителям стройки.
Он заявлял на каждом перекрестке, что уедет со старым начальником, пока же устроит приезжим "скучную жизнь". И в самом деле, приезжие, особенно Беридзе и Ковшов, скоро почувствовали в разных бытовых неустройствах руку снабженца. В столовой обед им готовили из одних овощей и круп и подавали в холодном виде. Новый главный инженер и его заместитель недоедали. Ковшов пошел на базар, но там, кроме картофеля и крупных желтых огурцов, ничем не торговали. Во второй раз он случайно купил по дорогой цене большую свежую кету, и три дня инженеры подкреплялись ее суховатым мясом, зажаренным, по просьбе Алексея, женой Гречкина.
Снабженец похвалялся перед всеми, как он заставил приезжих инженеров ходить на базар. Беридзе сделал ему замечание по поводу плохих обедов и непорядков в столовой. Снабженец изобразил крайнее удивление на своем просторном веснушчатом лице.
- Маменька родная! Откуда вы приехали? Сейчас военное время, разве можно предъявлять такие требования? Мы же не гостиница "Москва", а дикий таежный уголок!
Батманов принял Либермана в присутствии старого начальника строительства. Снабженец остановился возле двери, сцепил большие руки на животе и уставился на начальство свинцовыми глазками.
- У меня заведено правило лично проверять исполнение моих принципиальных распоряжений, - сказал Василий Максимович Либерману. - И я заметил: со времени приезда я дал вам четыре важных поручения. Вы не доложили, что вами сделано, и, оказывается, просто не потрудились их выполнить. Почему?
- Извините меня, товарищ Батманов, недопонимаю я слабой своей головой: о чем именно идет речь? Сейчас мне, бедному, дают столько приказаний, столько само собой вылезает вопросов - удивительно ли, если кое-что упущено? Вы уж не взыщите.
Он поднял свинцовые глазки к небу и стал похож на хитрого и лицемерного монаха. Батманов резко отчеканил:
- Обязательно взыщу! Я говорю только о принципиальных заданиях, касающихся снабжения участков и сдачи-приемки. Представляю себе дело так: вы сознательно игнорируете меня.
Либерман эффектным жестом схватился за голову:
- Маменька родная! Я игнорирую? Упаси бог!
- Не хитрите, Либерман, не взывайте к богу, у вас нет никакого бога... Ведете себя неправильно. С кем решили заводить интриги? Желаете помериться со мной силами? Я пока не касаюсь того, что вы организовали довольно свинский быт мне и главному инженеру. Это отдельный вопрос, и к нему я вернусь при удобном случае.
Батманов говорил спокойно и четко. Это спокойствие, чеканная форма выговора смутили снабженца, привыкшего к шумной, но отходчивой брани Сидоренко.
- Распоряжался пока Яков Тарасович, - пробормотал снабженец, ссылаясь на старого начальника строительства, безмолвно стоявшего у окна. - Разве я не выполнил какое- либо ваше распоряжение, Яков Тарасович?
- Подтверждаю: Либерман примерный, дисциплинированный работник, - не оборачиваясь, сказал Сидоренко.
Батманов засмеялся.
- Занятно! Исполнительный, дисциплинированный начальник снабжения не выполняет моих распоряжений; он не считает их для себя обязательными. Для него обязательны только твои, Яков Тарасович. А почему?
- Почему? - обернулся Сидоренко.
- Собака не глубоко зарыта: Либерман вместе с тобой сдает дела, но не принимает их вместе со мной. Поэтому он запутал меня с продовольствием и материалами, не дает мне сведений о ресурсах на участках, держит в папке наряды на нереализованные фонды. До сих пор я не знаю толком, что есть на трассе, чего там нет. Либерман собирается уезжать. И хотя он человек хитрый, здесь он просчитался.
- В чем? - заинтересованно спросил Сидоренко.
- Он не поедет с тобой, останется на строительстве.
Либерман заморгал рыжими ресницами.
- Я полагаю, мне дозволено забрать кое-кого из моих людей. Они давно работают со мной, привыкли ко мне. Они воспитаны мной, - сказал Сидоренко.
- За их воспитание - земной поклон. - Батманов склонил голову. - Кстати, каждый руководитель обязан воспитывать кадры. Однако у меня нет иного выхода. Зачем мне искать примерного, дисциплинированного, расторопного начальника снабжения, если налицо готовый - Либерман?
- Я прошу вас отпустить меня, - Либерман приложил руки к груди. - Я очень привязан к Якову Тарасовичу. Мой метод работы может вам не подойти.
- Вам придется привыкнуть ко мне, тогда ваш метод подойдет. Я обещаю проявить особую заботу о вашем методе, - холодно и насмешливо сказал Батманов.
Либерман шагнул вперед:
- Все-таки...
Батманов жестом остановил его:
- Не тратьте зря времени. Ступайте.
Новый и бывший начальники строительства стояли у окна. В воздухе кружился первый снег. Адун потемнел и вздулся. Ветер прижимал к воде грязные лохмотья туч. Смелый катерок, то появляясь, то снова исчезая среди пенистых валов, торопился пересечь взволнованное и широкое пространство реки.
- Тебе надо уезжать немедленно. Не тяни больше, - тихо проговорил Батманов. - Хорошо бы сегодня подписать акт.
- Гонишь? Мешаю?
- Гоню. Мешаешь. Здорово мешаешь, Яков Тарасович, - признался Василий Максимович.
Помолчали. Батманов размеренно шагал по кабинету, синий табачный дым стлался за ним. Сидоренко с неприязнью искоса на него поглядывал.
- Нам с тобой вряд ли нужны деликатно-сентиментальные недомолвки и всякие неискренние словеса. Люди мы деловые, и давай ради дела поступимся притворной вежливостью и ложным самолюбием. Бесполезно снова толковать на тему - почему я приехал и почему тебе надо уезжать. Так решили за нас. Тебе ехать на новое место, мне - хозяйствовать здесь.
Василий Максимович подошел к Сидоренко. Ветер сотрясал стекла, они звенели. Густые хлопья снега и бурые листья метались за окном. Сопки на противоположном берегу реки исчезли в серой пелене, опустившейся на воду.
- Сам видишь: пока ты здесь, у меня связаны руки. Коллектив дал трещины. Люди бродят, как в лесу. Я прошелся давеча по управлению: люди сидят на ящиках и чемоданах, ждут второго звонка. Приходят с утра и, вместо работы, целый день прикидывают: какая жизнь предстоит им в Караганде. Не сомневаются, что ты повезешь их туда. Но ведь не будет второго звонка!.. Зачем ты путаешь людей? Ковшов вчера не утерпел и сказал: "Время идет. Долго еще будете на них посматривать?" Он прав: времени не удержишь. Непозволительно сейчас растрачивать его зря. Ты вот уедешь, так и не поверив, что мне, действительно, придется за один год построить нефтепровод. Ты не был на западе, Яков Тарасович, а тут пока не пахнет порохом. Наш нефтепровод - ты начал его строить, я закончу - он младший брат кавказского и необходим стране, как снаряды и танки.
- Ты меня коришь мирным настроением, будто я сам не хочу участвовать в войне, - с искренней обидой сказал Сидоренко.
- Верю тебе, хочешь. Но ты не видел плачущих женщин и мертвых детей на дороге.
- А ты что видел? Войне нет и четырех месяцев.
- Мне пришлось эвакуировать город на юге, оставлять немцам развалины и безлюдие. Нет более горького дела, чем выселять людей из их теплых жилищ. Или выдирать станки из гнезд, в которых они так весело кружились. Разве мало четырех месяцев, чтобы ожесточить сердце и волю? Мне пришлось строить прифронтовую железную дорогу. Пустячок - десятка три километров. Мы ее строили несколько раз: налетали бомбардировщики, по сотне каждый час - и все начиналось сызнова... Разве не обязаны мы строить нефтепровод так, будто немецкие бомбы рвутся рядом с нами?
Сидоренко подошел к письменному столу - со дня приезда Батманова он не сидел за ним, - открыл ключом нижний ящик, достал старенькую книжечку и маузер.
- Эту книжечку я хочу подарить тебе, - мягко, почти растроганно сказал Сидоренко. - Перелистай на досуге, найдешь несколько слов о Сидоренко, не такой уж он никудышный человек. Это в знак дружбы, которая, чем судьба не шутит, может продолжиться... Но не стоит отдавать сантиментам даже минуты. Закурим. - Они закурили. - Я хочу тебе сказать: делай все, что нужно. Командуй, не обращай на меня внимания. Во всем тебе подчиняюсь. У нас с тобой не все ладно сложилось - думаю, поймешь, что не по злобе или вражде, а так, по человеческому чувству. Люди мы, не шахматы из дерева. И обиды, и разочарования, и жалость к себе - все живет внутри. Трудно быть только деловым человеком.
Батманов листал книжечку - очерк о людях, построивших Турксиб; глаза его наполнились теплой грустью.
- Наш первенец. А вот Днепрогэс придется строить заново, - сказал Василий Максимович.
Яков Тарасович наблюдал за его руками, ласкавшими подарок, и вдруг сказал решительно:
- Давай сейчас же покончим со сдачей-приемкой. Вызывай начальников отделов. Я им скажу на прощанье пару холодных слов. Даже покричать могу на них, пусть на меня рассердятся напоследок. Тебе легче будет. - Сидоренко вздохнул и признался: - Не разумею, как ты здесь выкрутишься!..
Василий Максимович велел секретарю вызвать руководящих работников управления. Старый и новый начальники смотрели на входивших в кабинет людей. Подошел Грубский, отозвал Якова Тарасовича в сторону и принялся что-то шептать ему на ухо. Сидоренко рассерженно махнул рукой:
- Перестань.
Грубский взволнованно продолжал шептать, косясь на Батманова желтоватыми белками глаз.
- Что ты меня тревожишь! - взорвался Сидоренко.- Он здесь хозяин, не я.
- Приказ не подписан. И нельзя распоряжаться, не разобравшись, - не отступал Грубский.
- Еще раз тебе говорю: ко мне не след уже обращаться! - почти кричал Сидоренко.
На другой день бывший начальник строительства уехал. Он и отпущенные с ним сотрудники занимали целый вагон. Почти все управление провожало отъезжающих. Они озабоченно выслушивали советы, пожелания и шутки провожающих. Батманов, Залкинд и Беридзе нашли Сидоренко в крайнем купе. Он встретил их хмуро, все время удрученно молчал.
- Не тоскуй, Яков Тарасович! Приедешь на новое место - и сразу воспрянешь духом, - успокаивал его Залкинд.
Когда возвращались с вокзала, Беридзе заметил:
- Сидоренко напоминает командира, который удрал, оставив свое войско в окружении...
- Да, вот что я хотел сказать, - перебил Батманов. - Давайте не поминать больше Сидоренко плохим словом. Мы хозяева строительства, и не стоит поддаваться дешевому соблазну все сваливать на старое руководство. Тяжелое, мол, наследство, и те де, и те пе. Заведем честное правило: ни на кого не ссылаться - только на самих себя. Никого не винить - только самих себя. Будем считать так: это мы, такие-сякие дети, довели дело до ручки.
- Очень подходящая установка! - одобрил Залкинд и с уважением поглядел на широко шагавшего рядом с ним начальника строительства.
Глава шестая
Зима пришла
В природе шла схватка двух времен года. Зима наступала, осень оборонялась. Для начала наступающая сторона производила разведки, посылая на короткое время морозы, колючие пронизывающие ветры и снежную завируху. Кустарники и лиственницы оголились, травы совсем помертвели. Заводи и протоки сковало тонким и хрустким льдом, на Адуне возникали и ломались под напором воды ледяные забереги.
Внезапно началось решительное наступление зимы. Казалось, небо перемещалось на землю. Оно осыпалось сплошной белой массой, сквозь которую вблизи невозможно было различить человека. За сутки пласт снега в метр толщиной подмял под себя рыжую землю. Все вокруг побелело; заснежились сопки, жалкие травы и пни скрылись. Деревья стояли, отяжеленные снегом. Дороги исчезли - нельзя было проехать ни поездом, ни машиной, ни на лошадях.
Едва кончился снегопад, население Новинска вышло расчищать заваленные пути. Батманов заранее распорядился приготовить лопаты и в нужный момент вывести управленцев на расчистку железнодорожной ветки, ведущей к пристани, и дорог, прилегающих к поселку строительства. Руководство работой он возложил на Рогова, Беридзе и Ковшова, разделив между ними участки.
В этот день Василий Максимович встал, по обыкновению, очень рано. В ожидании рассвета он бродил по просторной квартире, поеживаясь от холода. Батманов ничего не менял в этом особняке, унаследованном от Сидоренко. Все нравилось ему - столовая, спальня, кабинет, детская; лишь бы приехали сюда Анна Ивановна и Костя. Не понравились ему только две большие картины, писанные маслом. На одной была изображена буря на море и гибнущий корабль, на другой - голая женщина, выходящая из воды. Василий Максимович, когда впервые вошел в дом, остановился возле картин и вслух подивился безвкусию местного художника и бывшего хозяина квартиры.
- Они, бедняги, никогда, наверное, не видели ни моря, ни красивых женщин, ни настоящей живописи. Эти "произведения" отсюда убрать, они меня не устраивают! - приказал он коменданту.
Жил Василий Максимович в кабинете, приезжая из управления на короткое время отдохнуть. Прогуливаясь по темным комнатам, он, в который уже раз, подумал, что следовало бы заселить дом какой-нибудь большой семьею либо одиночками, вроде Беридзе и Ковшова. Но все в нем противилось этой мысли. Заселив дом, он как бы оставлял всякую надежду найти собственную семью. Во сне и наяву, все чаще и чаще вставала перед ним картина последнего расставания: Анна с Костей на дороге, держась за руки, смотрят ему вслед. Она стоит неподвижно, как бы закаменев, с очень, очень грустным лицом. Мальчишка что- то кричит ему и машет рукой...
Батманов провел рукой по глазам, отгоняя видение. В тишине послышался негромкий женский голос - это домработница Евдокия, хлопотливая, маленькая пожилая женщина, пела на кухне одну из своих нескончаемых песен.
- Как сегодня жизнь, Евдокия Семеновна? - спросил Василий Максимович, заходя на кухню.
- Да не хуже вчерашнего, - ответила она, улыбаясь.- Печи натопила хорошо, через часок будет в нашей квартире тепло. Правда, вы в ней почти не живете. Завтрак уже готов, сейчас начну вас кормить...
За столом Батманов всегда сидел с книгой - эта привычка студенческих лет не нравилась Анне. Сейчас он положил рядом с тарелкой раскрытый томик "Евгения Онегина". К пушкинским стихам он прибегал всякий раз, когда надо было обрести душевное равновесие.
Гений Пушкина заставлял его с живым сочувствием следить за судьбою людей, таких далеких и бесконечно чуждых ему. Они не знали, как притереть себя к жизни, как израсходовать силы и время. У них не было общего дела, и жизнь их замыкалась в кругу личного. И эта ужасающая праздность, балы, бреттерство, любовные связи!
Батманов качал головой. Они транжирили жизнь, они не знали, как она драгоценна.
"Неужели, - думал он, - не найдутся люди, которые так же гениально опишут наши дни? Правнуки наши унаследуют коммунизм, построенный нами, и они должны понять нашу жизнь, полную беспрестанного действия и ответственности перед историей, бескорыстную, богатую в большом, хотя подчас и скудную в малом..."
Негромкий звонок вернул его к действительности.
- Василий Максимович, я вывел своих людей на пристань, занимаюсь расчисткой, - докладывал по телефону своим хрипловатым голосом Рогов. - Хотел у вас спросить: продолжать погрузку халок или прекратить? Очень густая идет шуга. Говорят, городской совет распорядился закрыть движение по реке.
- Никого не слушай. Пока Адун не остановился, будем грузить халки и отправлять. Успеем дотащить штуки четыре до ближайших участков. Я у тебя скоро буду.
Синяя мгла медленно таяла за окнами. Когда Залкинд зашел за Батмановым, уже совсем просветлело.
Михаил Борисович нашел начальника на террасе, обложенной снегом до цветных квадратиков, которыми терраса была застеклена. Красные, синие и желтые полосы ползли по лицу, кожаному пальто и белым буркам Батманова, стоявшего неподвижно, с руками, опущенными в глубокие карманы. Василий Максимович сосредоточенно обдумывал свой первый приказ по строительству.
- Там кучер ждет с лошадью, однако на санях не проехать, - сказал парторг, поздоровавшись.
- Попробуем, - отозвался Батманов. - Не проедем - пешком пойдем.
Они проехали не больше километра, пришлось вылезти из саней и брести в глубоком снегу. Люди, рассыпавшиеся повсюду, черным живым пунктиром обозначали направление дорог. Все с любопытством встречали начальника строительства и парторга.
- Подождали бы, вот наладим дорогу! - крикнул им шарообразный человек в телогрейке и ватных брюках.
Батманов узнал Гречкина. Вокруг него энергично орудовали лопатами работники его отдела, взметая в воздух серебристую пыль.
Часть железнодорожной ветки была уже расчищена. В траншее, пробитой в снегу, они увидели Беридзе. Раскрасневшийся главный инженер стоял у паровоза, пыхтевшего в ожидании отправки. Едва обнажались новые три-четыре десятка метров пути, паровоз, каждый раз с истошным ревом, догонял продвинувшихся в траншее людей.
В километре от них работал со своими бригадами Ковшов. Подойдя к сгрудившейся кучке управленцев, он расставил их в шахматном порядке по обе стороны полотна.
- Давайте меняться! Вы возьмете лопату, я начну командовать, - крикнула Алексею рослая девушка.
Инженер узнал в ней соседку по общежитию.
- Согласен, - сказал он и потянулся к ее лопате.
- Нет, я не умею командовать. Мне просто захотелось, чтобы вы обратили на меня внимание.
Алексей взял лопату и стал напротив девушки. Они отшвыривали легкий сыпучий снег в стороны и болтали.
- Вы простудитесь: разве можно так шутить с дальневосточным морозом?
Под распахнутой телогрейкой виднелась тонкая футболка. Пышные, в мелких завитках волосы выбились из берета и заиндевели.
- Я горячая, посмотрите. - Она спохватилась, смеясь:- Ой, я не в том смысле! Не боюсь мороза, я ведь здешняя, таежница.
Она обсыпала его снегом, будто невзначай, и посмотрела с любопытством - что он на это? Инженер даже и не отряхнулся, продолжая самым добросовестным образом взмахивать лопатой.
- Нельзя быть таким, - оказала она осуждающе.
- Каким?
- Только начальником, занятым делом. Вы стараетесь казаться пятидесятилетним - и у вас получается.
- Как сделать, чтобы помолодеть?
- Проявлять интерес к окружающим.
- Ко всем? Я и так проявляю, успел уже со всеми в управлении перезнакомиться.
- Служебный, одинаковый ко всем интерес. Не то.
- Что-то не пойму.
- Вы хотя бы поинтересовались узнать, как меня зовут.
- Представьте, поинтересовался. Женей зовут, Козловой. Мне Гречкин и вашу характеристику дал: неплохой экономист. И еще кое-что узнал про вас.
- Догадываюсь, Лизочка пожаловалась: мужа у нее отбиваю?
- Она зря не скажет.
- Ну уж! Кавалеров, правда, стало меньше, но Гречкин в кавалеры не годится.
- Боитесь вы Лизочку-то?
- Не столько я боюсь, сколько он сам. Видите, куда он меня загнал чистить снег! Вдруг Лизочка узнает, что мы рядом снег чистили. Может, вы отважитесь подружиться с неплохим экономистом? - спросила она, помолчав.