Батманову пришлось кричать в трубку. Это давалось ему с напряжением, голос на высоких нотах спадал.
- Ему на выборах в Верховный Совет республики пришлось много выступать перед избирателями, - сказал Залкинд. - На городской площади говорил, в вагоноремонтном заводе тоже, на строительстве моста, на рыбалке. Сильный мороз был - сорвал начальник голос.
- Зачем вам приезжать сюда? Разберусь сам! - кричал Батманов. - Приемка идет к концу. Чем скорее он уедет, тем лучше. Я говорю, тем лучше, если он уедет поскорее. Стесняет он меня, не могу же я затевать с ним мышиную возню по пустякам! Он ждет указания из Москвы. Ждет, говорю, указания - куда ехать. Есть указание? Прошу тогда телеграфировать в его адрес.
Телефонный разговор затягивался. Покраснев от усилий говорить громче, Батманов сообщал об отгрузках материалов и продовольствия на участки. При этом он нетерпеливо постукивал обручальным кольцом по настольному стеклу.
Ковшов, придирчиво присматривавшийся к нему, давно уже заметил это кольцо.
- Вам не кажется странным сей устаревший символ брака у коммуниста Батманова? - спросил он Залкинда. - Неужели начальник обвенчался в церкви?
- У него это кольцо не связано с церковным обрядом. Ему много приходилось жить врозь с женой, часто расставаться, и однажды они условились носить кольца. Батманов шутит, что это помогает им думать друг о друге. Шутит и не снимает.
- Семья у него была в Крыму, кажется, - вспомнил Алексей. - А где они сейчас? Крым отрезан...
- От Анны Ивановны нет никаких известий. Батманову никак не удается выяснить - выехали они или остались. Надежда на то, что Анна Ивановна - женщина энергичная и сумеет выбраться.
Алексей с невольной симпатией взглянул на Батманова.
- Как вам понравился Филимонов? - спросил Залкинд.
- Он сразу окажется на своем месте, и никто не услышит от него ни слова жалобы, - убежденно ответил Ковшов. - Таких, однако, мало в аппарате. Тут больше зубры, вроде Грубского или начальника снабжения Либермана. Зря Батманов возится с ними. - Мрачновато хмурясь, Алексей пошутил: - Связать бы их одной веревкой - и в Адун, что ли. Пусть станет меньше народу, зато воздух очистится.
- Утопить в Адуне? - спросил Залкинд. - Расточительно!
- Во время войны отношения между людьми обнажились. Человек сейчас, когда от него требуется все, что он может дать, проявляется в своем настоящем виде, - сказал Алексей. - Сейчас строже надо подходить к людям. Признаюсь, не все меня радует здесь. Есть мелкие люди. Прожили в стране социализма четверть века, а социалистического в них что-то маловато. Не вижу ничего социалистического в Либермане. Или - Тополев. Я обрадовался, когда узнал, что он работает здесь. Крупный инженер, нам в институте в пример его приводили. А на деле, смотрю - явный саботажник. Без толку прожил старик среди нас столько лет.
Залкинда удивили слова инженера. Он перестал прислушиваться к телефонному разговору Батманова и внимательно посмотрел на Алексея.
- Все свалили в кучу без разбора! Придется теперь сортировать. - Залкинд глубоко затянулся и выпустил облако дыма. - Человек сейчас проявляется резче, это верно. Происходит, скажем, эвакуация города. И какой-нибудь коммунист и начальник, вернее человек, считавшийся коммунистом и начальником, удирает из города первым, набив персональную машину разной мелкой собственностью, тогда как под бомбежкой остались женщины и дети. Такой человек не коммунист и не начальник, он хуже врага. Ему удалось приспособиться, двадцать пять лет он прятал свое подлое нутро и обнаружил его лишь в критический момент, когда его охватил страх за собственную шкуру. Такие всплывают на поверхность, как навоз. Тут нечего толковать долго. К ним можно отнести слова Данте: "Они не стоят слов, взгляни, плюнь - и мимо". Оговариваюсь - "плюнь" добавлено мною для усиления... И у нас здесь нашлись люди, в том числе начальники и коммунисты, которые, предвидя трудности, принялись запасать продукты на год и больше. Точка зрения на таких - тоже определенная. Однако могут быть обстоятельства и поступки иного рода. Они куда посложнее. Я почти не знаю Либермана, Тополева и других людей управления. Тем не менее, чувствую: ваше мнение о них несправедливо и в дальнейшем изменится, когда коллектив наш окрепнет и все станут на свои места. Порой мы судим людей по случайным частностям или по настроению.
Залкинд несколько раз подряд затянулся. Курил он жадно и много. Алексей рукой разгонял дым.
- Ваши слова направлены против вас самих. Не замечаете? - продолжал парторг. - Скажите, не обижаясь: разве нельзя по вашему поведению на стройке составить о вас отрицательное мнение? Вы ведь коммунист и поставлены не на маленькую должность.
Ковшов опустил голову и глухо пробормотал:
- Теперь вы меня при каждом удобном случае будете бить в лицо кулаком, завернутым в мой рапорт. Неужели трудно понять мою просьбу правильно?
- Поняли вас правильно, во всяком случае - мы с Беридзе. Наверное, и Батманов понял правильно. Бить вас кулаком я не собирался, просто привел ваш собственный пример для большей убедительности. Не годится судить человека поспешно, не узнав его толком. Вы, по-видимому, неплохой молодой человек и умеете работать. И все-таки обязательно найдется другой молодой человек, которому вы не понравитесь. Он составит о вас ложное представление и будет ругать самым решительным образом. Не каждому дано право судить другого.
- Мне не дано право судить? - поднял голову Ковшов.
Залкинд погрозил ему пальцем:
- Не запутывайте вопроса. Скажу одно: вы упомянули о строгом отношении к человеку. Мы вправе отнестись к вам строже, чем, скажем, к Тополеву или Либерману. Вправе или нет?
- Вправе, - согласился Ковшов.
- Ох и сложная конструкция - человек! - Залкинд сказал это без всякого огорчения, наоборот, с удовольствием. - Я себя ругаю за то, что раньше недооценивал этой сложности. Честно признаюсь, иных людей знал по анкетам, по выступлениям на совещаниях или по торопливым встречам в цехе, в кабинете, на строительной площадке. Отрывочные впечатления казались достаточными для энергичных и вполне определенных оценок: хороший человек, честный, проверенный, соответствующий назначению, или, наоборот, плохой, нечестный, несоответствующий. В душу-то человека трудновато проникнуть. Нет-нет да и пожалеешь, что на разные собрания и шумные массовые дела уходило столько времени.
На дворе под окном тарахтела машина. Шум мешал Батманову, он досадливо поглядывал на окна и хрипло перекрикивал в трубку по два-три раза каждую фразу.
- Каждому ясно: для громадного большинства людей, живущих в нашей стране, четверть века не прошла даром, - тихо продолжал Залкинд, склонившись к Ковшову, чтобы не помешать Батманову. - Нет сомнений, духовная сущность народа небывало обогатилась. Это видно по отношению любого из граждан к войне. Все рвутся на фронт! И даже в том случае, когда человек неправ, - он неправ по-хорошему. Не понимая, что неправ, он хочет добра родине, а не себе. Смешно даже сравнивать советских людей с людьми капиталистического мира, не так ли?
- Верно, - подтвердил Ковшов.
- Значит, не следует делать большие глаза, когда видишь недостатки в людях. Что говорить, и самые хорошие наши люди далеки от совершенства. Родимые пятна капитализма - они не отмываются водой. Нас с вами учили: человек окончательно освободится от груза прошлого при коммунизме. Вы изобрели новый способ: топить родимые пятна капитализма в Адуне. Способ ускоренный, но явно неподходящий. С родимыми пятнами могут утонуть и люди.
Залкинд засмеялся, придерживая смешок ладонью. Батманов, оторвавшись наконец от аппарата, утирал лицо платком. Он спросил с любопытством:
- Что вы там шепчетесь и хихикаете?
- Мы говорили о Филимонове и вообще о здешнем народе, - сказал Залкинд.
- Да, тут много стоящих людей - коллектив соберется хороший, - убежденно сказал начальник строительства.
Залкинд молча посмотрел на Алексея.
- Следующий разговор - с Роговым, - взглянув на лежавший перед ним список, проговорил Батманов. - Он давеча позвонил мне и потребовал немедленно отпустить его со строительства. Так и заявил по телефону: "Требую".
Рогов, начальник административно-хозяйственного отдела управления, зайдя к Батманову, сразу напал на него.
- Почему вы приказали не выдавать мне увольнительных документов? Начальник строительства Сидоренко отпустил меня. Как долго можно мучить человека? - Он говорил громким хрипловатым голосом, почти кричал. - Поймите, мне надоело заниматься квартирным ремонтом, дровами, уборщицами и пишущими машинками. Инвалидов поставьте на такую работу! С первого дня войны я прошу, требую направить меня в военкомат. Поеду на фронт, буду воевать, почувствую себя человеком. Ведь стыдно же, чорт возьми, ходить здесь с сытым брюхом и выполнять прохладные служебные обязанности. У меня отличное здоровье, я могу быть строевым командиром. Прошу не чинить препятствий, если это от вас зависит.
Рогов выпалил все разом, без передышки. Слушая его, Батманов следил то за ним, то за Ковшовым. На Алексея Рогов произвел сильное впечатление, бледные щеки инженера порозовели, губы шевелились. Василий Максимович подумал о нем: "Прозрачный парень, проглядывается насквозь".
Рогов понравился Батманову. Мысленно начальник уже решил его судьбу: "Такой дядя может горы свернуть. Ему дать самый трудный участок и самостоятельность. Сидоренко ошибся, сунув его в канцелярию. В аппарате он, что слон в посудной лавке". По взгляду Залкинда Батманов понял: мнения их о Рогове совпали.
- Все? - спросил Василий Максимович, когда Рогов умолк на полуфразе. - Теперь я скажу. Действительно, от меня зависит: отпустить вас или нет. Я вас не отпускаю.
- Почему? - с раздражением спросил Рогов.
Этому широкоплечему, точно из железа сделанному человеку трудно было сдерживать силу. От резкого движения рукой гимнастерка его, будто наклеенная на тело, натянулась и затрещала.
- Вы нужны здесь.
- Как быстро решаете! Неужели вам все видно с вашей... - он не договорил и махнул рукой.
- Колокольни? - договорил за него Батманов. - Да, мне далеко видно с моей колокольни. Мне доверено распоряжаться людьми на строительстве. А с какой колокольни смотрите вы? Кто вам дал право распоряжаться собой во время войны?
- Неужели я не могу распоряжаться собой! - воскликнул Рогов. - У меня законное стремление, я хочу помочь родине в трудный для нее час!
- Не такая помощь нужна родине, какую предлагаете вы. Сейчас для нас важны порядок, стальная организация в тылу. Если каждый будет сам себе велосипед - мы пропали. Как вы полагаете: я хочу или не хочу помочь родине в трудный для нее час? Мне очень не терпелось ехать сюда - в сторону, противоположную фронту? Или вы считаете себя единственным порядочным человеком в тылу?
- Не могу работать в тылу, мучаюсь только! Мне надо собственными руками вцепиться в немца. Настаиваю - отпустите!
- Не отпущу. Настаивать не советую. Могу обещать вам самый трудный и важный участок на трассе. Будет тяжело, очень тяжело. Не легче, чем нашим товарищам в бою. И вся ваша сила уйдет в дело, без остатка, даже нехватит ее, пожалуй. Еще одно обещание: если здесь, на Дальнем Востоке, начнется война, в первый же день отпущу вас в армию.
- Неправильно делаете вы! - сопротивлялся Рогов.
Батманов досадливо поморщился:
- Только ради первой встречи разрешаю вам вести со мной разговор в этом бесшабашном кавалерийском стиле. Учтите на будущее: поменьше восклицательных знаков.
Начальник прошелся по ковровой дорожке:
- Предположим, товарищ Сталин сказал бы вам: "Нам нужен нефтепровод, давайте его скорее". Вы и ему крикнули бы: "Неправильно"?
Рогов не ответил, но лицо его отразило смятение. Ковшов - взволнованный, будто не Рогов, а он сам вел этот спор, - поднял глаза на начальника, и кровь хлынула ему в лицо: Василий Максимович в упор смотрел не на Рогова, а на него, Алексея.
Во время отчаянных наскоков Рогова и суровых отповедей Батманова Алексей едва сдерживался, чтобы не вступиться за Рогова, а кстати и за себя. Он был убежден, что начальник не сможет противиться благородному порыву человека, устремляющегося навстречу опасностям. Горячая речь готова была сорваться с губ. И не сорвалась. Растаяла под взглядом Батманова, проникшим в самую душу.
- Товарищ Сталин не может указать место в бою каждому человеку персонально, - продолжал Василий Максимович, переводя взгляд с Рогова на Ковшова. - У него миллионы солдат. Он распоряжается ими через организации, через нас, руководителей на отдельных участках. Он подписал приказ о моем назначении и этим дал право распоряжаться вами.
В дворе завыла сирена. Рогов забеспокоился.
- Надо мне бежать - тревога. Прошу вас, товарищ начальник строительства, дайте мне такую работу, чтобы кости трещали! В голову лезет всякая чертовщина, места себе не нахожу. Чувствую себя подлецом без настоящего дела.
Василий Максимович в знак согласия кивнул головой - и Рогов выбежал. Начальник посмотрел в окно: люди на улице разбегались врассыпную, во дворе, возле управления, выстраивалась команда МПВО, в стороне девушка, торопясь, с трудом натягивала на себя зеленый прорезиненный комбинезон. Над березовой рощицей низко промчалась тройка самолетов.
- А что делать с этим горячим молодым человеком? - повернулся Батманов к Залкинду. - Пожалуй, отпустим его, чтобы не скулил?
Он не смотрел на Ковшова. Алексей сам шагнул к нему:
- Прошу вас вернуть мне мой рапорт.
- Подходящий деловой разговор! - одобрил Залкинд. - Придется мне переводить его из врагов в друзья.
Батманов взял со стола рапорт Алексея, посмотрел на него и, посмеявшись, сунул в сейф:
- Значит, я оказываюсь самым злопамятным. Рапорт не отдам. У меня привычка: коллекционировать любопытные бумажки. Рапорт попадёт в эту коллекцию. Выберу момент, когда автору будет особенно неудобно признать свое художественное произведение - тогда уж вытащу его из коллекции и верну.
Отпустив Алексея, Батманов и Залкинд разговорились о нем, о Рогове, о других людях, которых они узнали в эти дни.
- Рвутся в бой, не удержишь, - задумчиво проговорил Батманов. - Война быстро завершит их воспитание. Теперь понятие борьбы за родину и за коммунизм стало для них конкретным, как никогда. Поняли ребята, чего стоит она, светлая жизнь на советской земле, - поняли, когда немец покусился на нее. Беспокоятся только об одном: как бы не остаться в стороне! Смотрю на Рогова, на Ковшова - ругать надо, поколотить для порядка, а хочется руки пожать и благословить: "Идите в строй, бейте немца!" Благородных людей вырастила советская власть, Михаил Борисович, слава ей!
Они стояли у карты. Черные флажки, изображавшие расположение неприятельских войск, придвинулись совсем близко к Москве.
- Передвинь флажок, Василий Максимович. Орел вчера оставлен...
Оба помолчали, не в силах отвести взора от карты - этого отвлеченного изображения бедствий, постигших родину.
Глава пятая
Наследство принято
Дошла очередь и до Грубского с Тополевым. Батманов посвятил им целый вечер. Доклад бывшего главного инженера длился три часа. Он сидел, выпрямив спину, почти не шевелился и говорил, говорил ровным голосом, облизывая языком пересыхавшие тонкие губы.
Батманов слушал в излюбленной позе, подперев голову рукой, не отвлекаясь и не перебивая. Папироса у него гасла, он ее зажигал. Серые внимательные глаза начальника неотступно следили за докладчиком - за его кадыком, сновавшим вверх и вниз по горлу, за выражением узкого лица с острым птичьим носом.
Тополев - высокий костлявый старик с серо-зеленоватыми усами - за весь вечер не проронил ни слова. Большие вздутые веки наплывали на строгие бесцветные глаза. Казалось, он дремлет. Изредка старик оживлялся: доставал из кармана красный платок и с трубным звуком сморкался, затем брал из серебряной табакерки большую понюшку зеленого табаку и с шумом втягивал ее широкими ноздрями. Василий Максимович искоса с интересом наблюдал за этой процедурой.
Грубский устал и еле ворочал языком, но Батманов его не перебивал. Наконец инженер выговорился до конца. В нескольких словах начальник строительства сделал вывод из длинного доклада:
- Таким образом, у вас получается: первое - новый срок окончания строительства невыполним; второе - принятый проект нефтепровода является наилучшим из возможных, так как другие варианты отпали в ходе изысканий. Таков ваш окончательный вывод?
- Именно, - согласился Грубский. - Считаю долгом еще раз...
Батманов впервые оборвал его:
- Еще раз не надо. Я уже слышал и читал ваши предупреждения и вполне понял вас. А вы, товарищ Тополев, ничего мне не скажете?
Старик поднялся, сутуля плечи:
- Петр Ефимович Грубский доложил вам обстоятельно и складно, у меня складнее не получится. Вместе с ним трассу искали, вместе трудились над проектом, вместе и доклад писали. Добавить нечего.
Батманов вызвал Беридзе и Ковшова и объявил, обращаясь сразу ко всем:
- У нас не осталось больше времени для рассуждений о нереальности срока строительства и тому подобных предметах из области отвлеченной теории. Задача - уложить нефтепровод в срок, установленный правительством. До начала практических действий необходимо создать план технических решений, согласных, а не противоречащих нашей цели. Следовательно, переделка существующего проекта неизбежна.
Инженеры стояли попарно: Беридзе и Ковшов, Грубский и Тополев. Начальник встал между ними. Руки он держал в карманах и говорил без жестов.
- Вероятно, создание проекта относится к творческому процессу и не может быть ограничено сроком или какими-нибудь жесткими условиями. - Фраза, хотя и произнесенная серьезно, звучала иронически. - Поэтому я не определяю ни сроков, ни условий. Хочу только предупредить вас. Сейчас - время подготовки. И пока я готовлю людей, направляю на участки материальные средства, перестраиваю аппарат - вы можете стоять в стороне, ничего с вас не спросится. Но едва подготовительная работа закончится - вы станете во главе строителей.
- Другими словами, от нас к тому времени потребуется новый проект, - уточнил Беридзе.
- Совершенно точно, - спокойно подтвердил Батманов.
Ковшов рассмеялся. У Батманова задрожал уголок рта: смех Алексея был заразителен.
Лицо Грубского выражало недоумение и досаду. Василий Максимович заметил это.
- Вы, вижу, удивлены: как это так - целый вечер растолковывал человеку, что и к чему, а он ни лешего не понял. Но ведь и вы меня не понимаете. Я не могу вместо нефтепровода подать правительству еще одну докладную записку.
Батманов приблизился вплотную к Грубскому и Тополеву:
- Не приходится рассчитывать на то, что вы сразу сумеете уйти из-под влияния своего проекта. Инерцию привычки преодолеть не легко. Тяжесть труда и ответственность за переделку проекта ляжет, видимо, на плечи Беридзе и Ковшова. От вас же нужна помощь - товарищеская, добросовестная, от чистого сердца. Сегодня вы - носители инженерского знания на строительстве, вас из песни не выкинешь. И я прошу вас не поддаваться ложным и недостойным настроениям мелких обид и ущемленных самолюбий. Завтра мы подписываем акт сдачи-приемки, и завтра все становятся на свои места. Вы, товарищ Грубский, назначаетесь моим референтом по техническим вопросам. Товарищ Тополев переводится в аппарат главного инженера.