- …С собой взять Гранаты и патроны - боекомплект плюс диски к пулеметам. Сухой паек на трое суток… Вопросы?
Строй молчал, как бы обдумывая важность момента. Вопросы, конечно, были, но на них не смогли бы ответить даже те, кто подписывал приказ на рейд.
- Прошу, комиссар, - жестом руки показал Кургин и сделал шаг назад, чтобы политрук был виден всему строю.
Сказать хотелось многое. В отряде почти двести человек, и добрая половина - люди новые. Утром бой в отрыве от полка… А что они, эти люди? Что могут, особенно там, за линией фронта? И он спросил:
- Членов и кандидатов ВКПб) прошу поднять руку.
Ни одной руки. И политрук шепнул командиру:
- Значит, нас, коммунистов, двое.
Кургин смущенно ответил:
- Я, комиссар, еще комсомолец.
А политрук опять обращался к строю:
- Комсомольцы есть?
Лес рук. И политрук понял не столько рассудком, сколько сердцем: за всех этих ребят отныне отвечает он и перед партией, и перед своей совестью. Просматривая список, он сделал для себя еще одно открытие: они с командиром, оказывается, старше всех по возрасту - им по двадцать два года. Даже Иваницкий и Лобода моложе на год. Невольно вспомнились слова отца: "На войне бьют не по годам, а по ребрам…"
Просто так отец не сказал бы, уж он-то две войны сломал, всю гражданскую прошел от Самары до Владивостока…
3
Для связи полк выделил рацию: коротковолновый приемник и передатчик.
- Проверь, - распорядился Кургин. И политрук попросил радистов Зудина и Шумейко настроиться на волну полка.
Рация помещалась в двух вещмешках: приемник был у долговязого бритоголового Ивана Зудина, передатчик - у маленького, с выпученными глазами Павла Шумейко.
- Наш позывной?
- "Сосенка".
- Позывной полка?
- "Лес". Элементарно, товарищ политрук, - объяснял Зудин, почесывая искусанную комарами голову. - Мы ловим даже Москву.
В его словах послышалось: вот у нас какая техника!
- Вы ловите "Лес".
Зудин шевельнул ручку настройки, и тут же близкий голос ответил.
- "Цоценка", я - "Лец"…
Слушая полкового радиста, политрук про себя отметил: "Ну и говорок!" Полковая рация уже несла свою службу. Политрука радовало, что рация универсальна - при случае можно принимать сводки Совинформбюро, - но огорчало, что на болотах тяжела. Можно было только гадать, как хрупкий с виду боец Шумейко понесет передатчик, у него еще и винтовка, а к винтовке - патроны. Запасные батареи - тоже у него.
- Донесете?
- А то как же, товарищ политрук, - улыбнулся Шумейко. - Если что, поможет Барс.
- Барс?
- Собака Ивана Зудина!
Политрук не сразу обратил внимание, что под сосной лежала овчарка. Она слегка шевелила ушами, слушала говор и как будто понимала, о чем речь.
- Откуда она у вас?
- Прибежала. Из дому.
Подошел Курган, строго взглянул на овчарку и тоном, не терпящим возражения, приказал собаку отправить в расположение полка.
- Товарищ лейтенант! Барс, он понятливый… Если что, будет как немой…
- Товарищ боец!
Зудин тяжело вздохнул, взял собаку за ошейник и увел ее в хозвзвод, поближе к кухне. А Шумейко, приспосабливая к вещмешку плащ-палатку, говорил, ни к кому не обращаясь:
- Барс, он бежал за поездом целых двести километров… От самого Олонца… Он сильный… И рацию носит, даже по болоту. Сам видел…
4
Отделение управления - тридцать два человека - для рейдового отряда почти в двести штыков довольно многочисленное, и политрук уже было подумал, что командир просчитался. Разъяснил старшина Петраков.
К месту и не к месту, подмигивая левым глазом - следствие контузии, он говорил:
- Это, собственно, резерв. Смотрите, кто сюда подобран: Новопашин и Жумабеков - борцы, Екимов, Черняков, Шарон, Давыденко - тоже сильные ребята… Ну, еще кто? Скоков, ваш ординарец Сатаров, Волков, Бугаев - бегуны. А чего стоят Чивадзе и Борташевич! Эти владеют холодным оружием, вы бы видели! Я уже не говорю о Шинкевиче и Мурадяне, о Беленьком и Ледкове. Помните, товарищ политрук, как они в городе Пушкине еще до войны в комбинированной эстафете главный приз взяли? Правда, в группе есть и больно мелкие, Карпец, Тюлеа, Тонконог. Да и Прискоков ростом не вышел. Ненамного крупнее Кирей. Зато он плавает, как бобер. А на водных местах, товарищ политрук, без толковых пловцов - гибель. Вот я не знаю только, на что способны Гулин, Хефлинг, Семаго, Лунгу. Они в полку неделю.
- О товарище Хефлинге мне кое-что известно, - ответил политрук, пораженный осведомленностью старшины. - Эрик Хефлинг - сын немецкого коммуниста, убитого фашистами.
- А как же он, Эрик этот, оказался здесь?
- Там ему нельзя было оставаться, и друзья его переправили к нам. Он член Коммунистического союза молодежи Германии. Словом, как и вы, комсомолец… Его нам прислал штаб армии. Поэтому не сомневайтесь, Хефлинг - товарищ надежный.
Чувствовалось, именно этой подробности Петракову как раз и не хватало. Тут же пришлось убедиться, что старшина изучал не только подчиненных.
- Товарищ политрук, - обратился он к Колосову, - свой партийный билет вы оставляете в штабе?
Колосов приложил руку к карману гимнастерки.
- Вот он, со мной.
- Это сейчас. А в рейде?
Вопрос, конечно, был не праздный. Политрук скорее почувствовал, чем понял, что от того, каким будет ответ, такое будет отношение Петракова, да и других; комсомольцев к нему, единственному в отряде коммунисту.
- Я, товарищ Петраков, свой партийный билет всегда ношу с собой. - И уточнил: - Если, сами понимаете, не будет на то особого распоряжения.
Вскоре Петраков где-то раздобыл прорезиненный пакет.
- Возьмите, товарищ политрук, для документов… Нам же плыть.
Старшина позаботился не только о политруке: такими пакетами он снабдил всех бойцов отряда.
Когда сборы были в разгаре, командира и политрука вызвали к комбату. Огибая высоту, они увидели озеро. За редкими соснами оно казалось горбатым синим полем.
- Туман, однако же, запаздывает, - заметил политрук. В воде, как в зеркале, все еще четко отражалась заря.
- Значит, не время, - ответил Кургин, думая о своем. Он весь был поглощен сборами. Беспокоиться о тумане ему еще не подошла очередь. Собственно, он и не скрывал этого: - Как ты думаешь, по пять гранат - не много ли?
- Какой бой.
- Но до боя ползти и ползти. А выкладка - ты заметил - по два пуда на бойца. Были б они мужики матерые. А то мальчишки…
В землянке комбата командира и политрука ждал сюрприз.
- Знакомьтесь, - показал капитан на светло-русого, крестьянского вида парня. В луче карманного фонаря Колосов успел заметить, что на парне рубашка из домотканой холстины, серый суконный кафтан, в чехле на широком охотничьем поясе нож.
Парень приподнялся - был он роста выше среднего, мослаковат, - рывком подал руку. Рука сильная, мозолистая. Рука лесоруба.
- Здравствуйте, товарищи! - сказал он с финским акцентом.
Комбат внес ясность:
- ЦК комсомола республики прислал нам проводника, хорошо знающего местность. Он вам укажет ориентиры.
- Разве он будет не с нами? - переспросил Кургин.
- Впереди вас. В случае опасности даст сигнал: одна красная ракета.
- Это на крайний случай, - объяснил проводник и взял со стола ивовую ветку. - Основной сигнал - этот. - Легким движением руки он выхватил из чехла нож-финку, ударил по ветке. Влажной белизной сверкнул выбитый уголок. - Вот. - На срезе от ножа остались две зазубринки. - По этим меткам идете до водосброса. Восточнее будет Шотозеро. Впрочем, в тумане вы его не увидите. Дальше следуете самостоятельно.
- По пути много войск? - поинтересовался Кургин.
- Есть. Направляются к фронту.
- Но с ними в бой не ввязывайтесь, - предостерег Анохин. - Иначе завязнете…
Политрук порывался спросить: почему проводник доведет отряд только до водопада? Оттуда до узла еще добрых пять километров. Судя по карте, вдоль дороги от Хюрсюля сплошное болото. Не спросил, но подумал: у парня, видать, свое задание.
Анохин встал, давая понять, что разговор закончен.
- Ну а теперь - в путь. Туман уже слоится.
На правом фланге, за синеющими холмами, постукивал пулемет. Он бил короткими очередями, с интервалами, достаточными, чтоб хорошо расслышать эхо. В густом влажном воздухе оно было четким, словно стрелял, по крайней мере, пулеметный взвод.
- Работает, - удовлетворенно сказал Кургин, прислушиваясь к пулемету. Там, на правом фланге полка, предстояло пересекать линию фронта.
Бойцы, получив все необходимое, уже лежали под соснами, по-детски причмокивая во сне.
- Будем строиться? - спросил лейтенант Лобода, встретив Кургина и Колосова.
- Пусть подремлют. Да и командиру взвода не мешало бы…
- Я отосплюсь. После войны.
Потом Кургин говорил с лейтенантом Иваницким, высоким круглолицым парнем с голубыми веселыми глазами. Он был на целую голову выше Кургина, стоял рядом с ним, слегка сутулился, словно стеснялся своего завидного роста.
- В нашем Кировском училище, - вспомнил Кургин, обращаясь к политруку, - вот он, Олег Иваницкий, единственный курсант, который имел всего лишь удовлетворительную оценку по строевой подготовке. Он, видишь ли, недоволен, что таким вымахал: в строю пригибается… Какой командир это любит?
Иваницкий по праву мог похвалиться бойцами своего взвода. Это они под носом у фашистских снайперов соорудили дзот, и теперь из него просматривается все озеро. На этот дзот, выдолбленный в гранитной скале, враг бросил сотни мин, и все без толку. Могли что-то сделать снайперы, и то лишь со стороны озера. Но снайпер в лодке - сам уже мишень. Бойцы Иваницкого, как и сам командир, с выдумкой…
5
В синих сумерках скрытно отряд выдвинулся к переднему краю. С каменистого склона высоты знакомо постреливал наш пулемет. Стараясь его найти, с западного берега, из темноты елового леса, фашисты щупали высоту. Трассирующие пули, рикошетя, растворялись в небе, словно сгоревшие звезды.
Обещанный капитаном Анохиным туман дымом слоился повсюду. Он уже с одной стороны поглотил берег, заросший осинником, а с другой - упирался в возвышенность, поднимаясь, как тесто на дрожжах.
Вперед ушла разведка, за ней - вся колонна. Замыкал ее взвод лейтенанта Лободы.
Туман все сгущался. Каждый видел только спину впереди идущего. Ноги проваливались в мох. На траве и на деревьях лежала обильная роса. От нее, как из глубокого колодца, несло холодом.
Наш пулемет работал усердно. Сначала он слышался сбоку, потом сзади. Чем дальше отряд углублялся в туман, тем стрельба была все тише. Некоторое время она служила ориентиром.
Болото не кончалось. Все чаще попадалась открытая вода, и бойцы перед собой разгребали вязкую вонючую тину. Вода пузырилась. Дух забивал запах болотного газа. Свернув с тропы, политрук наблюдал, как идут бойцы. На плечах ручные пулеметы, на груди карабины, и у всех за спиной вещевые мешки, набитые патронами, гранатами, сухарями, пшенным и гороховым концентратом.
Прошагал, сутулясь, Иваницкий. Он нес два вещмешка, и оба, судя по тяжести, с патронами. Лейтенант остановился, мягко улыбнулся:
- Километров пять отмахали… Хорошо бы так до самого места.
- Не получится, - шепотом ответил политрук. - Впереди - Шуя. Придется вплавь.
- Ничего…
И снова пробивали тропу, преодолевая болото. Разведчики довольно легко находили метки проводника, и отряд продвигался, не встречая особых препятствий.
Переправа была первым испытанием. Здесь ширина реки каких-то десять-пятнадцать метров, глубина где два, где два с половиной, но течение стремительное, крученое. Тут даже без груза плыть рискнет не всякий!
Река, ударяясь о валуны, издавала шум, но не такой, чтобы можно было действовать без опаски. Откуда-то тянуло дымом горевших сосновых поленьев. Там, видимо, была ночевка, а значит, и часовые. Каждый посторонний звук для них - уже тревога.
Кургин переплыл речку вместе с разведчиками, но тут же вернулся обратно. Не выжимая одежды и не чувствуя холода, лег на траву, замер: он прислушивался. Его смущал дым. Костер был где-то поблизости, на опушке невидимого в тумане леса.
- Неужели проводник ошибся?
- В выборе переправы?
- Именно.
- Но метки вы нашли?
- Да.
- Тогда будем переправляться, - твердо сказал политрук. Проводнику, присланному Центральный Комитетом комсомола республики, нельзя не доверять.
- И все-таки… - Кургин колебался. Он, дважды преодолевший реку, остро чувствовал опасность. С напряжением бывалого охотника прислушивался к тому, что делалось в лесу, откуда тек тревоживший душу смолистый дым. Перемешанный с туманом, дым растекался по реке, словно напоминал, что враг - рядом. Кургин шевелил ноздрями, принюхивался.
- Чуть ниже - там должно быть мельче, - говорил он одними губами. - Может, сползаем?
Предложение показалось неожиданным, но вполне логичным: уж коль сомневаешься в проводнике - проверь сам.
И они поползли. Зыбкий травянистый берег качался, как будто покоился на пористой резине. Потом стал тверже, пошли мелкорослые осинки, попадались березки и даже замшелые камни. Здесь было сухо, но и туман реже. На мгновение даже почудилось, что впереди, на камнях, там, где река круто заворачивала к сопке, вспыхнула фара. А ведь никакой автомашине туда не взобраться!
- Костер, - шепнул Кургин. - Прямо на берегу. Вот наглецы. Жгут как у себя дома.
Солдаты в черных распахнутых шинелях обступили огонь, вытягивая над пламенем руки.
- Слышишь?
Напрягая слух, политрук уловил звуки, напоминавшие томную, тоскливую мелодию.
- Улавливаешь? Губная гармошка. Порядок…
Кургин был доволен. Играют: значит, не опасаются.
Тем временем Иваницкий и Лобода шестом прощупали дно реки. Глубина оказалась разная: у левого берега - два с половиной, а то и три метра, у правого - отмель. Подрагивая плечами, чтоб согреться, лейтенант Лобода уже объяснял:
- Если хорошенько оттолкнуться, то нырнуть не успеешь, как течение тебя вынесет на мелководье, а там - еще толчок… Дно, ребята, каменистое, но скользкое.
Слушая нехитрую инструкцию командира взвода, политрук вмешался:
- Вы ничего не сказали о сапогах. Их можно использовать как поплавки.
- Верно, товарищ политрук. Учтем.
Идея с сапогами-поплавками очень древняя. Отец Колосова участвовал в знаменитом Брусиловском прорыве. На пути наступающих неожиданно оказалась речка. И неширокая вроде - сажени четыре, - а глубина достаточная, чтоб захлебнуться. Как на беду, добрая половина пластунов, которыми командовал прапорщик Антон Колосов, не умела плавать. И вот тогда кто-то из солдат надоумил снять сапоги и набить их сухим сеном. Благо рядом - луга, а на лугах - копенки. Пластуны, подвязав набитые сеном сапоги, дружно форсировали речку - помогли русской коннице ударом с тыла…
Здесь, у реки, сена не оказалось, и сапоги набили влажной от росы травой.
Кургин и в третий раз вошел в реку. За ним начал переправляться взвод сержанта Лукашевича.
Пригибаясь под тяжестью груза, бойцы осторожно ступали в воду, и стремительное течение сносило их на отмель. С берега политрук следил за переправой, присматриваясь к людям. Ловко плыл пулеметчик Аршинов, за ним старался не отставать Ямпольский. Вот показалась белобрысая голова Сурика. Боец почему-то без пилотки. Меломедов и Шилов работали вдвоем. Шилов то и дело нырял, толкая головой Меломедова. А тот с округленными - не иначе как от страха - глазами беспомощно хватал воздух.
"Да он же не умеет плавать! - мелькнула тревожная догадка. - Вот тебе и спортсмен!" Плавал Меломедов неважно, зато - политрук в этом уже убедился - отлично стрелял из пулемета. А с Шиловым, который сейчас его спасал, они познакомились только вчера вечером. Течение вынесло бойцов на песчаную отмель. Меломедов, держась за Шилова, тяжело брел к берегу.
Проследив еще, как справляются с потоком Забродин и Пятак, политрук отошел от реки, прислушался. Река, омывая валуны, издавала шум водопада. "Проводник, наверное, это учел", - подумал с благодарностью и вспомнил его сильные руки лесоруба. Как легко ударил он финкой по ветке, сделав зазубринку, словно мотылька нарисовал.
Своей очереди дожидался взвод Иваницкого, и политрук уже в насквозь мокрых сапогах направился вверх по мелкорослому осиннику. Маскироваться ребята умели. Он заметил их, когда чуть было кому-то не наступил на ноги. Бойцы лежали голова к голове. О чем-то шептались, политрук лег рядом с Иваницким.
- Готовы?
- Готовимся, товарищ политрук.
По строгим, сосредоточенным лицам политрук догадался: он прервал какой-то важный разговор.
"Нашли место, - подумал было с упреком. - В ста метрах - немецкий сторожевой пост, в лесу - ночевка: батальон, но, может, и полк. А здесь лейтенант Иваницкий устраивает собрание".
- О чем толкуете?
- О главном, товарищ политрук, - ответил Иваницкий. - О поведении при переправе. Решили: если тонешь, тони молча, но не выдавай отряд.
- И товарищи с этим согласны? - спросил политрук.
- Да.
- Похвально. Но умирать нам нельзя. Нас ждут с победой.
Казалось неправдоподобным, что лейтенант Иваницкий, такой веселый и жизнерадостный, с румянцем во всю щеку, мог произнести слова о смерти. Уж кто-кто, а он со своими бойцами не оплошает. Его комсомольцы, мокрые, продрогшие, лежали плечо к плечу.
Комсорг Арсен, сын партийного работника из Армении, шепнул политруку:
- Комсомольцы решили правильно. Мало ли что может случиться…
Он говорил, а сам слушал тишину, хрупкую, как стекло, и ненадежную, как подгнившее дерево.
- Верно, случиться может всякое. На то и война, - поддержал его политрук. - Важно, вы свою задачу понимаете… А сейчас - к реке.
Привычно нагибаясь, он первым спустился к холодной, дымящейся воде.
У переправы дежурила четверка из управления: тонкий, как былинка, Кирей, не по возрасту солидный Давыденко, спокойный до сонливости Тюлев и… кто же еще? Четвертого на берегу не оказалось.
- Почему втроем?
- Четвертый - Сатаров, он там вот… - Давыденко показал на серое пятно противоположного берега.
По тревожным глазам бойца политрук догадался: с Сатаровым что-то стряслось. А что?
- Докладывайте.
- Он, товарищ политрук, ранен, - вместо Давыденко признался Тюлев.
На противоположном берегу туман лежал пластами, как старая вата. Где-то там Сатаров…
- Когда он ранен?
- Вчера вечером.
"Что за чушь?" Вчера вечером он посылал его в штаб за почтой.
- Его, товарищ политрук, осколком в такое место… Теперь долго не будет садиться.
Тюлев говорил, а глазами зорко следил за переправой.
- Почему же он не доложил вчера?
- Это же Сатаров, - усмехнулся Тюлев и вяло, как вытащенный на берег сом, пошевелил толстыми губами.