Баграма и Кнопку объединяло главное - преданность хозяевам. Правда, у каждого из четвероногих друзей это проявлялось по-разному. Баграм, например, не мог терпеть афганцев. Узнавал безошибочно, даже если они одеждой почти не отличались от наших. Обязательно облает и до тех пор не пустит в лагерь, пока на него не прикрикнет кто-нибудь из своих. А однажды произошел вообще анекдотический случай. Осенью, когда прилетел из Союза командующий воздушно-десантными войсками, попросили у афганцев на время шикарный по тем временам черный "Шевроле". Адъютант комдива гонит машину в лагерь, а Баграм бросается на нее с яростным лаем. То забежит вперед, загородив дорогу, то отскочит в сторону, пытаясь ухватить зубами колесо. Туго пришлось адъютанту. И нельзя наехать на любимца, и машину надо подать вовремя к штабу. Обругался последними словами, а свидетели этой сцены упали со смеху…
Баграм исчез через полтора года. Сначала его ранили. Пуля прошла по касательной и лишь рассекла кожу на груди.
- Не иначе, как "летуны"… Наши не сделали бы такого, - возмущались все. - Знать бы, кто точно…
Летчики иногда грешили, поначалу доставляя немало хлопот десантникам. Как вечер - так у них стрельба. Пока начальник штаба дивизии Пресняков не предупредил: "Еще раз затеете пальбу, буду считать это за нападение душманов. Разверну артполк и врежу прямой наводкой по аэродрому…"
А потом Баграм и вовсе пропал. Говорили, что видели его посаженным на цепь у летчиков. Начали искать. Пес как в воду канул. Найти его так и не удалось.
А Кнопку сгубила ее же преданность. Она признавала только жителей "молодежной" палатки да еще немногих избранных. Остальных же, проходящих мимо, старалась обязательно облаять. И делала это очень своеобразно. Можно даже сказать, добродушно. Скорее всего, для забавы. Налетит с яростным лаем, бросится под ноги - вот-вот ухватит за сапог. Но в самый последний момент остановится. И так стоит секунды две-три, застыв с разинутой пастью.
Все были знакомы с чудачеством Кнопки и прощали ей эти шалости. Но однажды проходил мимо палатки один полковник. Он только что получил это звание досрочно. И не только звание. Еще и орден Красного Знамени. И надо же было Кнопке его облаять! Полковник ухватился за пистолет. Но подоспевшие ребята отбили свою любимицу, утащив ее в палатку.
Полковник, задетый покушением на его авторитет, не успокоился. Взял себе в помощь двух товарищей из штаба и пришел расправляться с обидчицей.
- Посмотрите, у нее же красные глаза! Она двоих солдат из моего полка искусала, - доказывал он.
- Да у нее от рождения такие, - защищал свою воспитанницу "мама" Нечипорук. - И не красные, а коричневые…
Хоть у полковника и у его спутников на погонах было значительно больше, чем у каждого из обитателей "молодежной" палатки, Сашка не спасовал перед старшими по званию. Кнопку в обиду не дал.
- Тащи ее домой, - сказал Ласкину, передавая тому собачонку. - Да смотри не выпускай…
Оплошал Иван. Кнопка вырвалась из рук и, проскользнув под пологом, выскочила из палатки.
Полковник тут же выхватил пистолет, взвел курок и, набычившись, пошел к ней. Когда патрон в канале ствола, тут уж не до шуток. Подвернешься под горячую руку, а вокруг люди…
- Кнопка, беги! Беги, мать твою!.. - ругался Сашка Нечипорук.
- Пошла вон! - кричали ей другие. - Назад!..
Кнопка не привыкла к такому грубому обращению. Она стояла и, словно загипнотизированная, смотрела на пистолет, слабо помахивая хвостом. Выстрелы треснули сухо. Три. Один за другим. Собачонка, наверное, даже не поняла, что случилось - брошенная ударом наземь, она еще по инерции два раза вильнула хвостом…
Чувствовали себя все мерзко. С той поры полковник, проходивший в штаб мимо "молодежной" палатки, нередко слышал выкрики: "Убийца!"
Трудно объяснить его поступок. Всем показалось, что он был выпивши. А ведь знали его как боевого заслуженного офицера. Спустя годы Алексей будет служить под его началом, потом, когда тот пойдет еще выше, в Москву, будет часто встречаться с ним. И никогда этот офицер не даст повода сказать о себе, что он непредсказуемый генерал. Он всегда будет ровным, тактичным, сдержанным. Так что же тогда с ним случилось в тот день в Афганистане?!.
Наверное, подумает Степанов, в те минуты у полковника, как сейчас модно говорить, "поехала крыша"… Ехала она у каждого и по-разному. На войне как на войне…
Глава третья
1.
Распутица началась в Кабуле в конце января. До этого стояли по ночам двадцатиградусные морозы. Днем на солнце подтаивал снег, а ночью опять лужи сковывал лед. Непривычной для десантников была эта первая афганская зима. Грань между нею и весной как бы отсутствовала. Было и то, и другое. Весна приходила днем, зима - ночью. А потом зарядили дожди. Шли они, не переставая, суток по трое подряд. Расчистится небо, блеснет солнышко… Не успеют ему порадоваться, как опять пойдет дождь.
Земля в лагере раскисла до такой степени, что просто не хотелось выходить из палатки. Того и гляди, зачерпнешь голенищами сапог густую и липкую жижу. Дорог не было. То, что ими могло называться лишь условно, машины разбили невероятно. Из лагеря выходили только автомобили с повышенной проходимостью. Идет, бывало, "ГАЗ-66-я", вода доходит до самого полика. У водителя уже ноги промокают. Словно катер на волнах, ныряет в глубокие колдобины. Но идет все же!
А вот с "ЗиЛами" дело обстояло хуже. Особенно туго приходилось водителю "водовозки". Сядет в грязи на самые мосты, тут уж никакой буксир не поможет, кроме самоходки. Она-то и таскала за собой "водовозку" к полевым кухням, баням, к скважине на аэродром.
Но что за мучение было - выезжать на проверку боевого охранения! Втискиваешься в "бэтээр-дэ", а за тобой тянется пуд грязи. Отчищай ее, не отчищай - все равно. Утром посмотришь на свою "десантypy" - плакать хочется.
Когда холодно, грязно и сыро, неуютно становится и на душе. Мало радостей было тогда у десантников. Книг днем с огнем не сыщешь. Если есть несколько потрепаных, то за ними уже большая очередь. К тому же, давали их читать счастливые обладатели в основном на обмен. Единственным светом в окошке были письма и кино. И, конечно же, газеты. В тот вечер вся почта опять отменялась из-за нелетной погоды. Оставался фильм. Механик уже колдовал в клубной палатке. Надо было спешить занять место на скамейке поближе к экрану. Иначе столько набьется народу, что и стоя ничего не увидишь. Да еще накурят. Кое-кто пытался поначалу с этим бороться. Но курильщиков оказалось больше. И глас ненавистников табачного дыма по-прежнему тонул в оживленном говоре ожидавших начала сеанса.
- А что ты нам сегодня покажешь? - начинал кто-нибудь заводить "кинодраматурга" старшего лейтенанта Володьку Коровина.
Тот недавно пришел в политотдел из артполка. Но освоился в новой должности быстро. Одно было плохо - показ фильма для него всегда превращался в пытку. Картину крутили на одном маленьком аппарате "Украина". Пленка постоянно рвалась. Каждую часть фильма приходилось заряжать при включенном свете. Если картина была интересной, "кинокрута" торопили, доставалось и Коровину:
- Что ты опять привез какую-то рвань!
- А вот у летчиков показывали "Экипаж"…
- Да там и "Трактир на Пятницкой" вчера крутили, а у нас…
- У них широкопленочные аппараты, - взвивался уязвленный Коровин. - А попробуй, найди что-нибудь подходящее к "Украине". Вот давай, Терентьев, завтра вместе поедем в крепость. Сам будешь выбирать. Не хочешь?.. Так чего ж подкалываешь?
- Володя, ты у нас самый лучший на свете кинодраматург, - продолжал посмеиваться Терентьев, - вечно из показа фильма драму сделаешь. Попроси у летчиков машину на прокат. Что стоит на один вечер?
- А ведь дело, - поддерживал Нечипорук.
- Да ладно, хватит вам, - доходил до белого каления Коровин, - смотрите "Кота в мешке". Что, плохой фильм?
- Сам ты кот в мешке, - вмешивался Ласкин. - Не привезешь хороший фильм завтра, выгоним из палатки.
- Baня, уж ты бы молчал… Вот попросишь подвезти в Кабул…
- Мужики, кончай, давайте смотреть дальше, - гасил кто-нибудь разгоравшийся спор.
И все страсти разом стихали.
В тот вечер показывали хороший фильм, цветной. На экране Петр Первый воспитывал палкой под дружный смех зрителей зарвавшегося прапорщика. Арап Ибрагим Ганнибал - "ликом черен и прекрасен" - тайно проникал в дом невесты…. Владимир Высоцкий, исполнявший главную роль, был неповторим. На самом интересном месте, когда неудачнику-прапорщику опять наломали бока какие-то обломы, экран в очередной раз погас.
- Давай, заряжай быстрее…
- "Кинокрут", чего там копаешься?.. - раздались недовольные голоса.
- Привести себя в боевую готовность, - послышалась с порога команда. - В Кабуле мятеж…
Степанов, Терентьев, Батурин и солдаты, не разбирая в темноте дороги, пошлепали по грязи к себе в палатку на край штаба дивизии.
- Слушай, Валентин, займи два магазина, - попросил Алексей Батурина.
- А мне самому? Возьми у солдат. Они останутся…
- Берите, товарищ старший лейтенант, - протянул магазины ефрейтор Ларченко, - мы с Савичевым поделимся.
- Спасибо, мужики, - поблагодарил Степанов, засовывая патроны в подсумок. - Пойду к "заму", узнаю, что и как.
Повесив на плечо автомат, вылез наружу. Мокрый и холодный полог палатки коснулся шеи. Тут жe зябко поежился. Почувствовав, как противная струйка потекла за воротник куртки, зло выругался.
Из пригородов Кабула доносился какой-то шум. Он порой затихал, но когда усиливался, можнo было различить крики толпы. Особенно резали слух истошные женские вопли, плач детей. Изредка щелкали одиночные выстрелы, и трассеры, вычерчивая в ночном небе плавные дуги, терялись где-то вдали.
После десантники узнали: это была всего лишь-навсего имитация. Мятежники установили мощную японскую радиоаппаратуру. Через усилители воспроизводили заранее заготовленные магнитофонные записи. Так сказать, давили на нервы. Но это все узнали потом.
Степанов вошел в соседнюю палатку. Здесь жили с большим комфортом. Спали не на земле, как Алексей с Терентьевьм, Батуриным и солдатами, а на кроватях. Да и печка была приличнее. В углу палатка стояли даже стол и три стула.
- Со мной поедут Медведь, Рублев, Гусев. Оперативная группа… - произвел боевой расчет заместитель начальника.
- А я? - напомнил о себе Степанов. - Я ж стреляю…
- Останешься здесь, тебе работы в штабе хватит, - отрезал майор.
- Да как же это… - попытался спорить Алексей.
Но "зам" был неумолим:
- Иди в свою палатку и сиди наготове. Понадобитесь - вызову.
Степанов вернулся к своим, рассказал все.
- Да черт с ним, - успокоил лейтенант Николай Терентьев, - чего лезешь на рожон?.. Дойдет очередь и до нас. На войне у каждого свое место. Значит, ты и в самом деле здесь нужнее сейчас.
- Давайте в дурачка перекинемся, - предложил прапорщик Батурин, - три на три. Мартынов, Седов, Ларченко, садитесь…
Отложили в стороны автоматы, раздали карты. Игра шла вяло, но ее продолжали. Время все равно надо было убить.
Жили, как уже говорилось, в палатке ввосьмером. Два офицера, прапорщик и пять солдат. Шилов, как обычно, от коллектива откололся. А об Орловском и говорить не приходилось. Он устроился с комфортом. Шилов же облюбовал место в кунге автомобиля. Там можно было даже включать печку и греться. А в палатке Степанова спали вповалку на матрасах, брошенных прямо на землю. Достали их с большим трудом. Первое время и простой брезент казался роскошью. Примерно в одну треть площади пола палатки была вырыта яма глубиной по пояс. Своего рода прихожая. Здесь же стояла и чугунная печурка, доставшаяся обитателям без колосников и трубы. Впрочем, об этом уже было сказано выше.
Кое-как разместившись под единственной лампочкой на "Г-образной" лежанке, играли в карты часов до трех ночи.
- Вы что, еще не спите? - удивился заглянувший в палатку подполковник Гусев.
- Ждем команды, - ответил Степанов.
- Ложитесь вы, выезда не будет. Все уже второй сон видят. Тоже мне, картежники…
- Баба с воза - кобыла в курсе дела, - сострил Батурин.
- Да-а-а… - глубокомысленно вздохнул Терентьев. А затем с невозмутимым видом многозначительно изрек:
- Стоит корова на горе и думает. Вот так так и человек: живет-живет и умирает…
- Ха! - хмыкнул Гусев. - Спите уж, философы…
Подполковник частенько заглядывал в палатку. Человеком он был неплохим. Весь его внешний вид излучал добродушие - маленький, толстенький, вечно улыбающийся. Один был недостаток - до смерти любил "Мясоедовскую улицу". Если где-нибудь хватит сто грамм, тут же к Терентьеву или Степанову:
- Сыграйте "Мясоедовскую"…
- Да не умею я, вон Колька может, - отказывался Степанов.
Они часто брали напрокат появившийся в политотделе баян. Играли оба. По очереди. Надо же было чем-то отвести душу. Инструментом заведовал прапорщик Ласкин. Когда-то он закончил музыкальное училище и сравниться с ним в виртуозности игры было невозможно.
Так вот. Гусев просил сыграть Терентьева один раз, другой, третий… У Николая нервы были покрепче, чем у Степанова. Последний тут же поднимался и уходил. А Терентьев выдерживал с полчаса. Потом сообща выпроваживали надоевшего гостя. В следующий раз повторялась точно такая же история.
2.
Утром все было, как обычно. Правда, наконец-то появилось солнце. Оно отражалось в многочисленных луках, слепило глаза, согревало ласковыми лучами лица Медведя и Степанова, лениво и расслабленно беседовавших у клубной машины после завтрака. О мятеже думалось словно о чем-то потустороннем и нереальном. Какая погода, какая тишь!
- Деньков бы пять вот так погрело, - мечтательно вздохнул Степанов.
- Подожди, Леш, нагреемся еще, - отвечал тезка.
Вдруг в Кабуле раздался одиночный выстрел. Для друзей это было поистине громом среда ясного неба - так не вязался он с их лирическим настроением, с по-весеннему светлым и радостным утром. За первым выстрелом последовал второй, третий…
- Леш, стреляют, - кивнул Степанов в сторону Кабула.
- А, пусть себе… - махнул рукой Медведь. - Раньше повысовываются, раньше и получат свое…
Они еще минуты две вслушивались в плотную стрельбу, в которую начали вплетаться короткие автоматные очереди.
- Это уже наши, - покачал головой Медведь.
- Да, там настоящий бой. И не шуточный, - откликнулся Степанов.
Товарищи разошлись по своим рабочим местам. Не знал Алексей, что видит лучшего друга в последний раз. В это утро Медведь получит задание и уедет в Кабул вместе с прапорщиком Ласкиным и солдатами Седовым и Мартыновым. Оттуда офицер уже не вернется. Не вернется живым.
До обеда Степанов отрабатывал различные документы - мало ли их у офицера штаба… Алексей в этой организации был тем маленьким винтиком, без которого, на первый взгляд, можно и обойтись. Но выйди он из строя на время, и замедлится или разрегулируется работа какого-то узла, а это в свою очередь может прямо или косвенно сказаться на большой и четко отлаженной системе, на всем механизме. Конечно, каждый считает свое отделение или службу наиважнейшей. Ну что такое, например, штаб без разведки? А не будь оперативного отделения, кто еще спланирует, организует боевые действия?!. Артиллеристы, автобронетанковая служба, химики, тыловики, комендачи, финансисты… - в штабе у каждого свое место, свои обязанности. И от выполнения их зависит общий результат, общее дело.
В Афганистане обязанности офицеров и прапорщиков всех служб были скорректированы с доворотом к особенностям ведения боевых действий, решения специфических задач. Но работы хватало каждому. Вот Степанов и корпел над схемами, таблицами, выкладками… Даже если войска вроде ничем особым и не занимаются, в штабе всегда найдется работа. Например, в первый же месяц пребывания в Афганистане была поставлена задача произвести все расчеты, связанные с возвращением в Союз. С радостью взялись за дело. Подсчитали, сколько понадобится самолетов для переброски десантников и техники по воздуху, определили количество кораблей на каждое подразделение, каждую часть… Все предусмотрели до последней мелочи. Не учли одного - возвращение состоится только через девять лет.
После обеда Степанов прилег вздремнуть. Солнце высушило брезент. В палатке и без печки было тепло и душновато, как у входа в сауну - испарялась вода, затекавшая от непрерывных дождей. Алексей услышал во сне взволнованный голос Орловского: "Медведь убит… Ранен в ногу, истек кровью…"
Степанов начал размышлять: "Как это убит, если ранен в ногу?.. Почему истек кровью?.. Мне это снится. Не может быть. С таким здоровьем, как у Медведя, живут вечно…"
Однако раздражитель был сильным. Расслабленный во сне разум не верил в услышанное. Но что-то все-таки тяготило. Сердце словно опутала липкая паутина. Как птица, попавшая в ловушку, оно забилось часто и тревожно. Успел подумать: "Я сплю, вот сейчас открою глаза и узнаю, что это сон… Какая нелепость…"
Степанов чуть приоткрыл глаза и не поверил им: в палатку действительно заглядывал Орловский.
Дремотное оцепенение как рукой сняло.
- Что?!. - выдохнул напряженно.
- Медведь убит… Ранен в ногу, истек кровью…
- Как?.. Да мы же утром…
Вскочил на ноги. Все еще не веря, рванулся к палатке оперативного. У входа в нее столкнулся с прапорщиком Олегом Кожановым. Тот шел, как пьяный, хватаясь за кобуру пистолета:
- Лешку… Медведя… Гады!.. Всех, всех… перестреляю!
Степанов понял, что все правда. Забыв о Кожанове, - спешить уже было некуда, - тупо уставился на взлетающую с аэродрома винтокрылую машину.
- Пошли разведчики, - услышал позади голос вышедшего из палатки оперативного дежурного майора Проскурова, - разрешили применить вертолеты.
Решение пришло молниеносно:
"Только бы застать начальника штаба, только бы застать!.."
Пресняков сидел в своей палатке, склонившись над столом, и напряженно изучал какой-то документ.
- Товарищ гвардии полковник!.. - выпалил Степанов, едва переводя дыхание. - Разрешите с разведчиками!.. Я должен с ними… Пожалуйста…
Тот поднялся из-за стола. Грузный, крепко сбитый. Простое открытое лицо. "Медведь с голубыми глазами", - краешком сознания успел подумать в который раз Алексей. Так он про себя называл полковника.
- Что, и ты тоже хочешь?.. - Пресняков крепкими лапищами обозначил пару движений, похожих на работу отбойным молотком.
- Так точно… Разрешите!
Трудно сказать, догадался ли начальник штаба о причине неожиданной просьбы старшего лейтенанта, знал ли о том, что Степанов и Медведь самые лучшие друзья, связал ли это с трагическим событием или нет. Главное, он дал согласие. Пресняков прибыл в дивизию перед самым вводом войск. Но его ужe уважали. И в тот миг, когда начальник штаба сказал: "Разрешаю", Степанов уже знал, что будет благодарен этому человеку до скончания века.
- Магазины! Ларченко, Коля, Валентин… быстрее, - кинулся Алексей к собравшимся в палатке товарищам. - Да шевелитесь же, последний вертолет уйдет…
Те с недоумением смотрели на Степанова. А он, расстегнув портупею, прыгающими руками нацеплял подсумок.