- Идея рассказа, который я собираюсь вам прочесть, возникла у меня, когда я перечитывал знаменитую балладу Пушкина: "Ворон к ворону летит, ворон ворону кричит".
- "Руслан и Людмила", - уточнил Пех, - два первых стиха! - Он вскочил и загорланил: - Да здравствует бессмертный гений народного русского поэта Александра Сергеевича Пушкина!
- Ложись, ложись! - попросили его. - Пех, марш в конуру!
Добранский сказал:
- Называется "На подступах к Сталинграду".
И стал читать:
Рассвет. Мало-помалу умолкают ночные лягушки, разлетаются в беспорядке последние летучие мыши, а из камышей медленно выходит цапля и проглатывает первую рыбешку. Над рекой появляются два старинных волжских приятеля - столетние вороны Илья Осипович и Акакий Акакиевич. Они медленно кружатся в утреннем воздухе и озабоченно изучают поверхность воды.
- Опять ничего, Акакий Акакиевич?
- Опять, Илья Осипович. Наверно, вы чего-то недослышали.
- Да нет же, окно было широко открыто, и громкий голос сказал по-немецки: "Официальное сообщение Восточной армии. Вчера наши войска под командованием генерала барона фон Ратвица, покорителя Гааги и одного из самых блестящих наших военачальников, достигли Волги!"
- Клянусь отчим гнездом! - забожился Акакий Акакиевич, сглатывая слюну. - У меня аж слюнки потекли.
На воде показались двое неряшливого вида субъектов, сидящих верхом на двух стволах засохших деревьев. Оба ствола кружатся в опасных водоворотах.
- Питц! - отчаянно вопит первый всадник. - Нам непременно нужно пристать к берегу!
- Zu Befehl! - отвечает второй всадник, стараясь не шевелиться.
Мимо проплывает труп бывшего немецкого солдата Шванке из красивого балтийского городка Сассница. У него праздный, беззаботный вид, в зубах торчит соломинка, он лежит на спине с застывшим взором, очевидно, целиком поглощенный созерцанием неба. Однако от этого отрешенного взгляда не ускользают проплывающие мимо жертвы кораблекрушения. От удивления бывший солдат Шванке переворачивается и крепко цепляется за первый ствол.
- Эй! Карл Редер из Гамбурга! - кричит он на языке мертвых в сторону камышей. - Посмотри, кого я поймал!
- Чем посмотри? Задницей? - ворчит на том же языке бывший каменщик Карл Редер из Гамбурга.
Он отделяется от камышей и плывет вслепую, не разбирая дороги.
- Мне бы только добраться до тех двух гнусных куриц, сыгравших надо мной эту злую шутку!
Илья Осипович и Акакий Акакиевич смотрят на него с невиннейшим видом.
- Сюда! - милосердно руководит им его коллега, бывший солдат Шванке.
- Что там? - с интересом спрашивает каменщик Редер.
- Эй! Принцель из Маннгейма! - кричит Шванке. - Каннинхен из Любека, идите сюда! Угадайте, кого я поймал!
- Пусть меня повесят, - громко говорит совершенно голый субъект, неожиданно вынырнувший из воды, словно поплавок, - пусть меня повесят, если это не генерал барон фон Ратвиц собственной персоной, один из самых блестящих наших военачальников.
- Что касается повешенья, - откликается из камышей чей-то ворчливый голос, - мне кажется, дружище, тебе придется довольствоваться утоплением! Дайте-ка мне поближе подплыть… Ничего не вижу без очков! Donnerwetter! Если это не генерал барон фон Ратвиц собственной персоной, тогда меня зовут не Каннинхен!
- Разумеется, тебя больше не зовут Каннинхен! - слышится в камышах сварливый голос. - И чем больше я на тебя смотрю, тем сильнее убеждаюсь в том, что даже у твоего сына другая фамилия! Я не сомкну глаз, пока не отыщу себе мягкий ил без раков… Что здесь происходит?
Над водой показались три четверти бывшего немецкого капрала.
- Смотрите, смотрите! Один из самых блестящих наших военачальников! Эй, вы, в камышах, на песке, в прибрежных ветвях и в подводных камнях, все, что от вас осталось, сюда!
- Только не говорите мне, что это Адольф Гитлер, - визжит фальцетом взволнованный голосок, - а не то я умру от радости!
- Ха-ха-ха! - хохочет почтенное собрание. - Ха-ха-ха!
Генерал барон фон Ратвиц, один из самых блестящих наших военачальников, яростно цепляется за ствол засохшего дерева. Он попал в водоворот. Вокруг него кружатся трупы бывших немецких солдат, хватаясь за ветки его "лошадки".
- Питц! - сердито кричит он своему адъютанту. - Отгоните от меня эти трупы. Они мешают нам двигаться вперед.
- Zu Befehl! - вопит побелевший от ужаса оберлейтенант Питц.
- Акакий Акакиевич! - торжественно восклицает ворон Илья Осипович. - Помните ли вы кисет, снятый моим покойным отцом с трупа одного французского генерала под Бородино? Ставлю его против ваших милых серебряных часиков, что у этого молодого лейтенанта не хватит смелости нырнуть в воду. Слово чести!
- Слово чести! - задорно принимает вызов Акакий Акакиевич.
- Ну что ж, meine Herren, - объявляет почтенному собранию бывший солдат Шванке, созерцая небеса своим ничего не выражающим взором. - Полагаю, на сей раз он у нас в руках. И этим вы обязаны мне!
- Прекрасно, Шванке! - хрипит бывший солдат Принцель из Маннгейма. - Мы готовы отблагодарить тебя рюмкой волжской водицы!
- Ха-ха-ха-ха! - хохочет почтенное собрание над этой весьма тонкой шуткой. - Ха-ха-ха-ха!
- В чем дело? - спрашивают возбужденные голоса в камышах, и со всех сторон всплывают останки бывших солдат бывшей Великой немецкой армии. - Gott im Himmel! К нам присоединился генерал барон фон Ратвиц!
- Он еще не присоединился к нам окончательно, - замечает бывший капрал Каннинхен с таинственным видом. - Гм! Гм!.. Почтенное собрание, может, кто-нибудь из вас возражает против того, чтобы генерал барон окончательно стал одним из нас?
- Никто, никто! - послышались со всех сторон восторженные голоса. - Напротив, весьма польщены, весьма польщены!
Генерал барон отбивается ногами слева и справа, пытаясь освободить свою "лошадку".
- О-го!.. - с притворным огорчением жалуется бывший солдат Шванке. - Он дал мне пинка под зад.
- Да как он посмел! Это преступление! Это категорически запрещено уставом!
- Ох, как больно! - причитает бывший солдат Шванке, остекленевшим взглядом призывая в свидетели небеса.
Почтенное собрание умирает со смеху и все плотнее окружает неподвижный ствол дерева.
- Питц! - вопит генерал барон. - Немедленно спуститесь и вытащите меня отсюда!
- Zu Befehl! - визжит обер-лейтенант Питц и, зажмурив глаза, сигает со своей "лошадки".
Илья Осипович удовлетворенно покачивает головой.
- Хорошо, что я не поспорил с вами, Акакий Акакиевич, - говорит он. - Иначе бы не видать мне своего кисета.
- Но вы же поспорили, Илья Осипович! - восклицает Акакий Акакиевич, стараясь казаться возмущенным. - Вы дали слово чести!
Илья Осипович прикрывает один глаз и смотрит другим на Акакия Акакиевича; последний вздыхает и больше не настаивает.
- Meine Herren, meine Herren! - вопит бывший солдат Шванке. - К нам присоединился обер-лейтенант Питц. Я намерен поручить двоим из вас проследить за тем, чтобы его поступок носил… гм! как бы это поточнее выразиться? окончательный характер. Кто из вас самый бывалый?
- Я, - говорит бывший солдат Каннинхен, - я уже три дня здесь и выпил столько воды, что остальную и хлебать не стоит!
- Что же касается меня, - говорит бывший солдат Притцель, - то я здесь тоже три дня и волочу на себе двадцать четыре рака, которых постоянно нужно кормить!
- Ха-ха-ха! - хохочет почтенное собрание, - старина Принцель все тот же, никогда не меняется!
- Хорошо, - говорит бывший солдат Шванке. - Принцель и Каннинхен, слушай мою команду, цель - обер-лейтенант Питц, шагом марш!
Начинается возня, обер-лейтенанта внезапно хватают за ноги и с весьма аппетитным бульканьем тащат под воду.
- Prosit! - добродушно шепчут вороны Илья Осипович и Акакий Акакиевич.
- Prosit, prosit, - хрипит на ухо захватчику бывший солдат Принцель. - И вы увидите, mein Herr, вы увидите, что камыши вовсе не так уж плохи на вкус, если начинать есть их с корней!
- Назад! - орет генерал-барон. - Вы что, не видите, кто я?
- Zu Befehl! Zu Befehl! - радостно вопит почтенное собрание, окружая его со всех сторон.
- Я ведь ваш полководец, я привел вас в Польшу, во Францию…
- И на Волгу! - в сердцах кричит почтенное собрание. - Не забудьте про Волгу, mein Herr! Ведь от волжской водицы, если достаточно ее выпить, даже у собаки пропадает уважение к своему хозяину!
- Немецкие мертвецы! - вопит генерал барон, чувствуя, как ствол дерева, на котором он сидит, уходит под воду. - Прочь! Это приказ!
- Zu Befehl! Befehl! - бормочут немецкие мертвецы, и бывший генерал барон фон Ратвиц медленно опрокидывается на спину, вскидывает руки и окончательно исчезает под водой.
- Только после вас, Акакий Акакиевич! - вежливо бормочет Илья Осипович, медленно спускаясь вниз.
- Какие пустяки, Илья Осипович… только после вас!
- Ну что ж, тогда за ваше здоровье, Акакий Акакиевич, за ваше здоровьице…
- Нет, за ваше… Mahlzeit! Mahlzeit!
Добранский остановился и выпил чаю.
- Вкусный сегодня! - заметил он. - Морковки почти не слышно!
Пех решил заново "гальванизировать" аудиторию.
- Да здравствует народный сказочник польской освободительной войны, наш товарищ Адам Добранский! - выкрикнул он.
- Браво, браво! - поддержали его партизаны.
Пех решил, что пришло время завоевать себе толику личной популярности.
- Да здравствует Пех! - смело предложил он.
- У-у-у! Долой, долой! Ложись! В конуру!
Расстроенный Пех повернулся спиной к публике и весь ушел в приготовление картошки. Добранский продолжил:
Несколько минут спустя, слегка отяжелев, оба приятеля спускаются на ветку любимого дуба. К своему неописуемому удивлению, они сталкиваются там нос к носу с тощим, нескладным вороном с длинной, гибкой шеей и поразительно острым клювом.
- Клянусь своим первым оперением! - восклицает Илья Осипович. - Да это же сам Карл Карлович из Берлина, из плоти и крови!
- Из одних костей! Асh! Из одних костей! - охает ворон с сильным германским акцентом.
В царские времена немецкий ворон Карл Карлович обосновался в России и сумел обеспечить себе прекрасное положение при Дворе. С ним водил дружбу сам царь. Он часто задерживался у окна дворца и, как только замечал, что Карл Карлович не удовлетворен банальным лошадиным навозом, тотчас велел домочадцам спускаться во двор и потчевать фаворита отборным куском. Вскоре все придворные начали бороться за благорасположение Карла Карловича, и отныне министры теряли сон, узнав, что фаворит отказался почтить своим вниманием их скромную лепту: то был верный признак неминуемой опалы. Царь и вправду придавал большое значение вкусу и выбору своего фаворита, поскольку принято было считать, что птица способна судить о приближенных царя по материалу, из которого они сделаны.
- Каким ветром в наши края, Карл Карлович? - каркает Илья Осипович. - Верно, увеселительное путешествие? Немножко туризма, как это мило!
- Ach! - вздыхает Карл Карлович. - Бог свидетель, я предпочел бы прилететь на Волгу в лучшее время… Эта война, ach! просто какое-то недоразумение!.. Вот послушайте, несколько дней назад я был на званом вечере в замке барона фон Риббентропа! Надобно вам пояснить, друзья мои, что при фюрере я занимаю точно такое же положение, какое занимал встарь при царе… Иными словами, меня всюду приглашают. У барона был чудесный праздник, сливки общества, изысканная музыка, лучшие французские вина… Но я ничего этого не видел, а сидел в уголке и плакал, плакал! И вдруг, ach! что я вижу? Ко мне подходит барон фон Риббентроп.
"Почему ты так горько плачешь, немецкий ворон Карл, ach! почему?"
"Ach! Иоахим, я плачу, - отвечаю я. - Как же мне не плакать? Бедная Россия, ach! бедная Россия…"
"Ach - говорит барон, - бе… бедная Россия!"
И тоже расплакался… Какое зрелище, какое воспоминание! И вдруг, ach! что я вижу? К нам подходят жена и дочь барона.
"Почему вы так горько плачете, meine Herren, ach! почему?"
"Ach! Куколка, ach! Гретхен, - отвечает барон. - Мы плачем. Как же нам не плакать? Бе… бе… бедная Россия!"
"Ach! ach! - говорит Гретхен, и: - Ach! ach!" - говорит Куколка, и вот они тоже расплакались.
Честные, благородные женщины! И тогда все гости подходят и изумленно обступают нас.
"Ach! Почему вы так горько плачете, ach! почему?"
"Ach! ach! - отвечаем мы сквозь слезы. - Бе… бедная Россия!"
"Ach! бе… бедная Россия!" - говорят гости и тоже начинают плакать.
Ach! Какое зрелище, какое воспоминание! Я плачу, барон плачет, Куколка плачет, Гретхен плачет, оркестр плачет, гости плачут, лакеи плачут… Все плачут, у всех слезы текут ручьем.
"Ach! - всхлипывая, говорит мне барон. - Ach! немецкий ворон Карл. Ты имеешь большое влияние на нашего фюрера… Пойди, объясни ему. Спаси Германию… Я хочу сказать: спаси Россию!"
Я лечу над Берлином в слезах. Какое зрелище, какое воспоминание! Вдовы плачут, матери плачут, дочери плачут, сестры, невесты и маленькие сиротки плачут; все плачут, у всех слезы текут ручьем! Войска маршируют, рыдая. Я прилетаю во дворец, обо мне докладывают, я вхожу… Ach! Какое зрелище, какое воспоминание! Перед картой России сидит фюрер… и плачет! Льет горькие слезы…
Карл Карлович останавливается и откладывает немножко помета.
- Искренние слезы фюрера!
- Ach! - добродушно вздыхает Илья Осипович. - И как же так получилось, милейший, что вы теперь на Волге, вдали от родимого навоза?
- Ach! ach! - тотчас встрепенулся Карл Карлович и заломил себе крылья. - Какая драма, какое воспоминание… Берлин бомбили, меня бомбили… Фюрера, фюрера бомбили! Но я оставался там, у его двери, преданный до конца, немецкий ворон до последнего перышка! И вдруг, ach! что я вижу? Дверь резко отворяется, и из нее выбегает - бледный, но решительный - фюрер, а за фюрером выбегает Геринг, а за Герингом выбегает Геббельс, а за Геббельсом выбегает генерал фон Катцен-Яммер! Все бледные, но решительные!
"Немецкий ворон Карл! - кричат они. - В камине бомба замедленного действия! Сделай же что-нибудь! Спаси фюрера, Карл".
И что же я делаю, я, немецкий ворон Карл? Я становлюсь на колени и со слезами в голосе говорю:
"Ach! Жить и умереть за фюрера!"
И шмыг - в окно. И фюрер за мной шмыг - в окно, а за фюрером Геринг шмыг - в окно, а за Герингом Геббельс и фон Катцен-Яммер - шмыг, шмыг в окно! Все бледные, но решительные! И вот мы уже на улице. А бомбы так и сыплются, так и сыплются…
Карл Карлович выпускает целую струю помета.
- И что же я делаю потом, я, немецкий ворон Карл? Я становлюсь на колени и со слезами в голосе говорю: "Жить и умереть за моего фюрера!"
И - шмыг, шмыг, шмыг, побежал. Бледный, но решительный.
"Отважный, благородный Карл!" - говорит фюрер и - шмыг, побежал.
"Отважный, благородный Карл, благослови тебя, Господи!" - говорит Геринг и - шмыг, побежал.
"Отважный Карл, благородный рыцарь!" - говорят Геббельс и фон Катцен-Яммер и - шмыг, шмыг, побежали.
Бледные, но решительные! И в благодарность за то, что я спас ему жизнь, фюрер отправил меня на Волгу…
"Лети, - растроганно сказал он мне. - Лети туда… там есть чем поживиться!"
На ветке воцаряется минутное молчание, затем Акакий Акакиевич прикрывает один глаз и говорит:
- Вы так долго выступали, Карл Карлович. В горле, поди, пересохло?
- Право слово, - бесцеремонно отвечает Карл Карлович, - от рюмашки водки я бы не отказался… Что вы делаете, ach!
Карл Карлович испуганно каркает и пытается высвободить свои крылья, но час старого немецкого ворона пробил. Два русских ворона сжимают его в своих когтях. Его длинная тощая шея и самый длинный, самый острый и самый прожорливый в мире клюв моментально погружаются в Волгу. "Буль-буль-буль! - утоляет жажду старый немецкий ворон. - Буль-буль-буль!.." Силы оставляют его, крылья перестают биться, а немецкие когти - хватать…
- Prosit! - благоговейно шепчут Илья Осипович и Акакий Акакиевич.
Несколько минут спустя два приятеля вновь кружат над водой. Они внимательно осматривают камыши и островки, выброшенные на берег густые ветки и песчаные отмели и, не видя ничего подходящего, обращаются к Волге.
- Мать рек русских, не поймала ли ты чего-нибудь интересненького? - каркают они своими заискивающими голосами.
Всем известно, что вороны - прирожденные подхалимы, и Волга вот уже больше века знает этих двух приятелей. Но сегодня она в хорошем настроении.
- Летите сюда, вот еще один мой ухажер! - мычит она, обнимая лейтенанта, чей брошенный танк горит на берегу. - Вы уже напились моей водицы, mein Herr? Она очень способствует пищеварению захватчиков…
- Карр, карр, карр! - хрипло хохочут Илья Осипович и Акакий Акакиевич. - До чего остроумно, мать рек русских, до чего смешно, животики надорвешь, карр, карр!
- Позвольте мне вывернуть его карманы, - мычит Волга. - Клянусь старым живодером Мининым, это монокль! Можно, я его заберу? Вот малец Сталинград будет смеяться!
- Ох, как же он будет смеяться! - каркают приятели. - Ох, и насмешила, просто умора, карр, карр, до чего остроумно, мать рек русских!
- А это что такое? - изумляется Волга. - Советский орден и фотография русского солдата?
- Советский орден? - изумляется вслед за ней Илья Осипович и смотрит на Акакия Акакиевича.
- Фотография русского солдата? - удивляется, в свою очередь, Акакий Акакиевич и смотрит на Илью Осиповича.
- Я узнала его! - восклицает Волга. - Это Мишка Бубен из Казани. Я помню его: он все время сидел на берегу и плевал в воду.
- Мы знаем его, мы знаем его! - тут же восклицают оба приятеля. - Он разорял наши гнезда и воровал наших птенцов… Славный парнишка, симпатяга!
- И что же, позвольте вас спросить, делают этот орден и эта фотография у вас в кармане, mein Herr? - задумчиво бормочет Волга. - Постойте, я, кажется, догадалась… Ура, я поняла!
- Ура, мы поняли! - хрипят с наигранной радостью приятели, выделывая антраша в воздухе.
Волга с нетерпением смотрит на них.
- И что же вы поняли, старые разбойники?
- Да, кстати, - бормочет Илья Осипович, - что же вы поняли, Акакий Акакиевич?
- А вы, Илья Осипович, что вы поняли?