- Весь в хозяйку, - весело заметил Сергей. - Давай и мне добавку, выпью - и к хлопцам с веселыми вестями.
- Подсыпай тогда всем, - сказал Литвин. - Чайком твоим покуражимся.
На столе появилось блюдо с горячей картошкой. Ильинична возилась в чулане и ворчала:
- Заслушалась, - и память отбило: забыла, что вы голодные.
Она подала квашеную капусту, соленые огурцы.
- Эх, к этакой-то закуске бы… - протянул Бондаренко.
- Да, не мешало бы… - поддержал Тимофей Иванович, поглаживая усы.
- Давайте сбегаю, - сказал Сергей и с полной готовностью вышел из-за стола.
Бондаренко громко засмеялся. Засмеялись и другие.
- Куда ты? - спросил Бондаренко Сергея.
- Да за этим! - Сергей выразительно щелкнул пальцем по шее. - У нас неприкосновенный запас. Немецких мотоциклистов как-то поймали. Ну, они и одолжили нам спирту. Храним для раненых, в случае чего.
- Для раненых и храни… Иди… Давай готовь, готовь отряд, - сказал Бондаренко. Вспомнив о чем-то, задержал Сергея:
- Как это ты рассказывал, что хотел хлопнуть дверью, что-то я не понял.
- Фу, чёрт, а я было забыл, - ответил Сергей. - Разрешите мост разобрать?
- Какой мост?
- Да трубу эту на железной дороге, виадук. Я давно понял, что вы целитесь на него. Две недели изучал, вдоль и поперек всю линию знаю на двенадцать километров. Тимофей Иванович такую нагрузку мне давал.
- Верно, Тимофей Иванович? - спросил Бондаренко.
- Верно. Все сведения от него и из Почепа. Он мне уши прожужжал: давай разберу - да и только. Не разрешил. Что толку рельсы раздвигать? Хотел вас запрашивать.
- А что ж, - обратился Бондаренко к своим спутникам после недолгого раздумья. - Пожалуй, верно? Подключить надо к вам Сергея с группой.
Так и решили. Группа Сергея примет боевое крещение и после операции вместе с группой Дарнева придет в партизанский отряд.
Обрадованный Сергей не стал допивать чай, быстро оделся, подошел к лежанке, громко позвал:
- Андрейка! Спишь?
- Не-ет, - ответил тот.
- А что же лежишь, как поросенок в соломе. Открой голову-то, задохнешься.
Сергей дернул покрывало. Андрейка не пошевелился. Когда Сергей вышел, Андрейка поднялся. Сел, поджав ноги, и обратился к матери:
- Мам, пусти меня с Сергеем.
- Куда это тебя пустить? Не лежится ему!
- В отряд пусти. И ты иди со мной в отряд, что нам тут делать? Пойдем…
- Господи ты боже мой! Глядите-ко! В отряд захотел! Да я вот тебе! - Ильинична суетливо взяла веник, подошла к Андрейке. - Ну-ка, снимай портки, снимай. Я вот покажу тебе отряд!..
Веник зашуршал над головой Андрейки, но он сидел неподвижно, шмыгая носом. Рука Ильиничны безжизненно опустилась. Она села рядом с Андрейкой, закрыла лицо руками, опустила голову, широкие плечи вздрогнули. Её никто не утешал.
- Андрейка, иди сюда, - позвал Бондаренко.
Андрейка подошел, шмыгнув носом и бодро подняв голову.
- Эка мамка, чуть что и в слезы! Захочу - всё равно уйду с Сергеем.
- Значит, в отряд хочешь? А ведь давеча ты сам говорил, что матери тяжело жить. Это при тебе тяжело… А без тебя каково ей будет? Заплачешь тут.
- Так я и её с собой возьму. Я же говорю ей: пойдем.
Бондаренко погладил Андрейку по голове.
- Я не могу один решить, - сказал он. - Хочу посоветоваться. Как - возьмем Андрейку в отряд?
- Только с мамкой, - вставил Андрейка. Глазами, полными нежной детской преданности и любви, посмотрел на мать. Ильинична сквозь слезы засмеялась, глядя на сына.
- Так, значит, только с мамкой? - спросил Бондаренко.
- Ага, - твердо ответил Андрейка.
- Вот тут-то и заковыка, - сказал Бондаренко. - Нельзя матери уходить отсюда. Здесь надо матери работать.
- Значит, тогда и мне нельзя. И я, выходит, здесь работать буду, - с сожалением сказал Андрейка.
Бондаренко тяжело вздохнул и заговорил с Андрейкой совершенно серьезно, как со взрослым, о том, что он и его мать хотя и остаются здесь, но тоже партизаны, и что здесь они нужнее отряду, чем там на базе. Конечно, одним им будет трудно и они должны быть ещё более осторожными. Андрейка слушал внимательно.
Было уже около двух часов ночи. Все вопросы решены. Бондаренко с лыжниками вернется в лагерь, Литвин повезет в Почеп масло и к вечеру вернется в колхоз Буденного. Дарнев и Вера должны подготовить мины и подрывников.
Рано утром Бондаренко простился с Ильиничной и Андрейкой и пожелал Дарневу и Вере успеха.
14
Вечером партизан из колхоза имени Буденного провожал один Андрейка. Особенно не хотелось ему отпускать Веру. Он шел рядом с ней. Кроме неё да мельком Сергея, Андрейка вряд ли кого видел. И так темно, а тут ещё метель. С полудня она не унимается. Чуть повернешься лицом к свету, не только дыхание захватывает, но и застилает глаза. А партизаны уходили как раз против ветра. Мимо Андрейки пробежал Сергей. Он нахлобучил на глаза мальчику шапку и крикнул:
- Прощай, разведчик, духом не падай!
Андрейка хотел крикнуть: "Не бойся, не упаду…" - и захлебнулся ветром. Не успел Андрейка опомниться, как очутился в объятиях Веры.
- Беги, Андрейка, домой. Холодно… Беги, родной, - приговаривала она.
У Андрейки щекотало в горле. Он не мог ничего ответить. Вера ещё раз сказала: "Беги скорее домой", поцеловала Андрейку и точно провалилась куда-то.
Андрейка постоял, его шатало ветром, в спину бил снежный песок. Мимо проезжали повозки, проходили люди, но он их не видел. Он слышал только печальный скрип полозьев да крики, подгонявшие лошадей.
Андрейке стало грустно и жалко, до боли в груди жалко Веру. Ему казалось, что он давно с ней знаком, не раз слушал её сказки. Весь день Андрейка был в кузнице с Верой и видел, как она и парни укладывали в ящики тол, стягивали ящики проволокой, сверлили отверстия. И вот она ушла в стужу, в метель, ушла с партизанами. Жалко было Веру, но Андрейка беспощадно зажал где-то там, в горле, первую же, чуть было не накатившуюся слезу и побежал домой, к матери.
А партизаны шли к железной дороге, шли обходными путями, стараясь по привычке запутать след, хотя его и так тотчас же заметала вьюга. Сильный встречный ветер со снегом изнурял партизан.
У небольшого леса остановились отдохнуть. Подтянулись Сергей с группой, Литвин с Фаддеем и тремя подводчиками. Они успешно справились со своей задачей в Почепе и успели к восходу выйти на железную дорогу. Вера была с Дарневым. До виадука полтора километра. Подводы оставили в лесу, ящики с толом взвалили на плечи и понесли их на себе. Глубокий рыхлый снег и ветер затрудняли движение. Ещё один, и последний, привал. До цели оставалось пятьдесят метров. Новичкам не хотелось выдавать волнения, но если бы можно было разглядеть их лица, то каждый прочитал бы на них много противоречивых чувств - смелости и страха, решимости и робости. Даже Сергей волновался и говорил с Дарневым шёпотом.
Проверили группы. Дарнев определил место группам прикрытия. Литвин возглавлял одну из них. Когда последних партизан из этих групп скрыла метель, Дарнев подал команду подрывникам: "За мной!" Спустились в полный снега овраг, который вел к виадуку. Люди, казалось, не шли, а плыли в снегу: такой он был высокий и пушистый.
Метрах в десяти от дороги остановились, прислушались. Откуда-то из-за Почепа донесся протяжный гудок паровоза.
- Слышали? - спросила Вера.
- Да.
- Неужели не успеем?
Сергей с ящиком тола рванулся к виадуку.
- Стой, - прикрикнул Дарнев, - башку размозжу, если сделаешь хоть шаг!
- Ты очумел, Алексей, - сказала Вера, - зачем медлить?
- Тихо! - приказал Дарнев и присел в снег. Присели и остальные. Ветер из-под виадука дул точно в трубу и застилал глаза.
- Патруль, - прошептал Дарнев Сергею.
Над виадуком появились два силуэта. Два тусклых луча света скользнули по полотну дороги, по насыпи. Силуэты прошли дальше и вдруг словно растворились в снежной мгле. Метрах в пяти от виадука появился зеленый огонек, что означало: "путь свободен". А ещё через какие-то две-три минуты с той стороны, где зажегся зеленый огонек, послышались два испуганных выкрика, короткая возня, и опять только ветер шипел в снегу да гудели провода. Дарнев понял, что Литвин убрал патруль.
- Теперь вперёд, - сказал Дарнев. Вера и ещё трое партизан скоро оказались под мостом. Сергей с помощниками взобрался по настилу. В трубе снега не было, но ветер здесь сшибал с ног. Дарнев обшарил стены - гладкие. Но всё же ему удалось найти углубление, напоминавшее нишу.
- Ящик, - крикнул Дарнев и испугался своего голоса: он зазвенел, как в сводчатом зале. Новички суетились в темноте, не зная, какой ящик подать раньше. Дарнев старался работать спокойно, но нервы подводили. Вера первой подала Дарневу ящик и почувствовала, что руки у Алексея дрожат. Ей хотелось успокоить его, но она не находила слов. Дарнев приладил ящик с толом. Вера подала капсюль и шнур.
Он проверил бикфордов шнур, дал команду: "наверх". Здесь под рельсы устанавливал мины Сергей.
- Как ставишь? - строго сказал Алексей. - Вот так надо.
- Можно подумать, что ты не на полотне дороги, а у шахматной доски.
Донесся продолжительный паровозный гудок. Скоро состав подойдет к мосту.
- В укрытие, - шепнул Дарнев и подал Вере конец длинного шнура. - Верхние натяжным рвать будем. Надежнее.
У мин остались Дарнев и Сергей. Они молчали. Каждый чувствовал, как нарастает напряжение Паровоз то и дело гудел. И, казалось, эхо отдается в сердце. Наконец Вера подала сигнал веревкой. Дарнев подергал её, что означало: "положить конец в сторону и не трогать", затем прикрепил веревку к чеке, потянул Сергея за рукав и оба соскользнули с полотна в овраг. Зажгли бикфордов шнур и побежали в укрытие. Здесь Дарнев оставил Веру, Сергея и ещё трех партизан. Остальные направились на сборный пункт, к подводам.
Из-за метели состав шел медленно, но уже отчетливо был слышен грохот колес. Вот из мглы появились очертания состава. Паровоз приближался к минам.
- Огонь!
Вера дернула шнур. К небу взметнулись четыре языка красного пламени. Сильный учетверенный взрыв потряс воздух. Мины сработали все, и полуоглохшие подрывники вместе с Дарнсвым быстро направились к месту сбора.
Дарнев шел последним. По телу еще пробегала нервная дрожь. "Есть чем порадовать Бондаренко", - думал он. Сзади что-то трещало, звенело. Застрочил пулемет, поднялись красные ракеты. Свет их в метели был еле-еле виден. Над головами промелькнуло несколько трассирующих пуль.
Дарнев прилег: "Неужели нащупали?" Светляки уходили дальше вправо, затем их не стало видно: враг обстреливал местность наугад. Дарнев огляделся: состав горел бледным пламенем, едва заметным сквозь метель; ветер принес запах гари.
В условленном месте Дарнева ждали товарищи. Литвин спросил:
- Вера и Сергей с тобой?
- Они же впереди меня шли.
Дарнев хотел сразу же вернуться по следу. Литвин удержал его и спокойно сказал:
- Подождем немного.
Дарнев зло взметнул глаза на Литвина.
Литвин взглянул на часы. Было три часа ночи. Вскоре он снова посмотрел на светящийся циферблат: было только десять минут четвертого. Как мучительно долго длится ожидание! Как страшно ожидать!
Люди всматривались во мглу. Ветер доносил глухие взрывы, выстрелы. А Веры и Сергея не было. "Что случилось с ними?"
Вдруг белые, точно привидения, они явились. Вера тяжело опустилась на снег, почти упала. Дарнев склонился над ней.
- Ранена?
- Нет, - ответил Сергей, - заблудились. Ни черта не видно! Остановились посмотреть - что там. Поджилки хотя и трясутся, а посмотреть хочется. Пока наслаждались - ни вас, ни вашего следа - как провалились! Мы малость вправо и ударились.
Когда партизаны уходили из своего убежища в лесу, их нагнал продолжительный тревожный гудок паровоза из Почепа. Он долго плыл над полями, над лесом, плыл долго и умолк, когда паровоз приблизился к месту катастрофы.
- Алексей! Слышал? - спросил Сергей. Он шел рядом с подводой Дарнева.
- Что?
- Паровоз мертвому припарки доставил.
Дарнев засмеялся.
- А всё-таки давай спешить. А то как бы нас не припарили.
Сергей побежал на переднюю подводу. По ветру стало идти легче, местами лошади трусили рысцой.
До половины пути Дарнев и Вера ехали на одной подводе. Им хотелось смотреть друг другу в глаза и говорить. Но снег слепил, и приходилось прятать лицо.
- Поглядеть друг на друга не дает проклятый ветер, - смеясь сказала Вера.
- Зачем его проклинать? - возразил Дарнев. - Видишь, как здорово он нам помог.
- Это там. А тут мешает.
- О чём ты там думала, Вера?
- Не о чем, а о ком… О тебе, Лёка.
- Я тоже думал о тебе, Вера. Как ты будешь там, в Трубчевске? Тяжело, опасно.
Вера не дала договорить Алексею.
- Как все. Не будем думать об этом. Я знаю, ты боишься за меня. Это, понимаешь ли, не то, это немножко эгоизм…
- Насчет "измов" ты мастерица. Обязательно что-нибудь прилепишь. Ну, а как думать о тебе велишь?
- Так, как я о тебе… Идет война… Слово "страшная" надо говорить? Нет? Правильно: война и без прилагательных страшная. Мы с тобой там, где наши люди выполняют свой долг. Дело их кажется небольшим, но крайне нужным для всеобщего большого дела, для нашей победы. Ты растешь, вырастаешь в скромного, отважного командира… Победили. Нет войны. Будет радостно, весело… Мы с тобой пойдем учиться тому, как воспитывать детей, и наших с тобой детей…
Алексей засмеялся. Неожиданно обнял Веру, горячо поцеловал её. Вера не отстранила Дарнева. Помолчав, сказала:
- Почему ты смеешься? Ты, верно, меня неправильно понял, Лёка… У нас с тобой и сейчас есть дети - дети войны. Ты знаешь… У меня не выходит из головы Андрейка. Он ещё с матерью и за её спиной играет в хозяина, в главу семьи. Как он будет жить завтра, если что случится с Ильиничной? А сколько обездоленных, таких, как Андрейка. А сколько их ещё будет!
Вера замолчала. Алексей, закрыв глаза, тоже молчал.
- Спишь? - шепотом спросила Вера.
- Что ты, Вера! - Он приподнялся на локте, тихо сказал: - Ты говорила об Андрейке, о детях, потерявших родителей, а я видел себя… И видел себя каким-то сказочным защитником и спасителем их.
Он повернул голову и подбородком прижал к своему плечу руку Веры в холодной рукавице.
- А ещё, - сказала Вера… - А ещё, Лека, знаешь… Я почему-то вспомнила об Александре Христофоровиче.
- А надо ли сейчас о нём вспоминать?
- Надо. Я хочу, чтоб ты о нём вспомнил… Помнишь собрание о воспитании, когда ты не спорил с ним, а просто бранил его?
Дарнев вспомнил собрание и как он после собрания старался не замечать Александра Христофоровича. И всё это потому, что, условившись с Верой о встрече в саду, он нашел её в обществе всё того же Александра Христофоровича. Учитель небрежно крутил в руке ещё не распустившуюся розу. Такой же едва распустившийся белый цветок был в волосах Веры.
Увидев Александра Христофоровича, Дарнев хотел пройти мимо, но Вера остановила его.
- Что ты? - сказала она, - куда? Хоть здравствуй скажи.
- Прощай, - сказал Дарнев.
- Побудь хоть немного с нами…
- Не могу. Когда такие почтенные старички, - Дарнев поклонился Александру Христофоровичу, - в такое время в саду с девушками… дети должны спать.
Он ещё раз поклонился, ушел и мучился после всю ночь. Наутро позвонил Вере, извинился, а она потребовала, чтобы он просил прощения у Александра Христофоровича…
Теперь Вера опять заговорила о нём.
- Вспомнил, - сказал Дарнев. - Было, прошло, всё проходит.
- Нет, не всё, - возразила Вера. - Не всё…
- Подожди, - перебил Дарнев. - Понимаешь ли, я не знаю, как тебе объяснить. Ну вот - ты, он… Я не мог его видеть с тобой. Девушки к нему липли как-то… пожилой человек…
- Чудак ты. Он очень хороший. Он вел кружок истории. Ты знаешь, как это интересно.
- Я тогда в той истории не разбирался.
- А теперь?
- Теперь другая история. К этой истории и мы с тобой причастны, Вера… Тогда Христофорович казался чужим. Признаться, когда началась война, первым в голову пришел мне он. Этот будет классическим предателем, подумал я.
- Видишь, как можно ошибаться в людях?
- Да. Но я давно уже пришел к выводу, вернее сказать, Бондаренко меня к нему привел, что всякий истинный патриот, каким бы он ни казался на первый взгляд, если он хочет вести борьбу с врагом, он не усидит без дела, он найдет себе место в борьбе, он найдет и форму борьбы с врагом. Христофорович нашел и место и формы борьбы. И теперь я уверен, что после войны он будет учить нас с тобой, как воспитывать детей.
- Он не будет учить нас. Его повесили. Это мне Шеметов сказал. Я хочу, чтобы ты об этом помнил. Всю жизнь помнил. Теперь мы должны всех Андреек собрать вместе и воспитывать их.
Алексей ничего ей не ответил. Он обнял Веру, положил её голову к себе на руку. Снег падал и падал на их горячие лица, на тулуп, которым они укрылись, на сено, ещё пахнувшее полем, теплом и летом, лежавшее в санях.
Неожиданно лошадь остановилась. Над головой раздался голос Волгина:
- Поднимайсь! Мы у развилки, товарищ Дарнев.
Они выбрались из саней. Пора расставаться. Наступал рассвет. Ветер и метель стихали.
Друзья простились. Вера и Литвин с подводчиками поехали в Трубчевск, а Дарнев и Сергей с новым отрядом в тридцать человек на подаренных колхозом десяти подводах, с запасом продовольствия тронулись на базу.
Десну перешли, когда совсем уже рассвело. Впереди был лес.
Каждый из молодых партизан смутно ощущал, что вступление в лес есть вступление в новую жизнь. Здесь, в этом бескрайнем, как море, лесу она только ещё начинается.
В лесу было тихо. Падали крупные снежинки, кружась между сосен… Дышалось легко, пахло мерзлой хвоей, далеко по лесу разносилось эхо санного скрипа и приглушенного говора.
Обоз остановился, когда впереди показались два всадника. В одном из них Волгин узнал Бондаренко. Бондаренко спешился и, с трудом шагая по снегу, подошел к Дарневу, обнял его и поцеловал.
- Поздравляю, Лёша, всех поздравляю! Вести идут впереди вас.
Бондаренко приказал ординарцу вести подводы в лагерь, а сам задержался с новичками, предложил закурить, задал несколько самых обычных вопросов. Люди улыбались, отвечали сдержанно. Постепенно партизаны окружили Бондаренко плотным кольцом, а с ним Дарнева и Волгина.
- Видели теперь, как вражеские мосты взлетают на воздух? - спросил Бондаренко. - Поздравляю вас с первой удачей и с новым боевым отрядом.
- И видели и слышали, - дружно ответили партизаны и прокричали вразброд "ура".
- "Ура"-то у вас пока не получается: отвыкли, видимо, - сказал Бондаренко. - А в командиры кого поставим? Волгин подойдет?
- Подойдет! - согласились партизаны. Здесь же решили назвать отряд именем Семена Михайловича Буденного, в честь колхоза, из которого пришло пополнение.