В отличие от командиров, большинство личного состава, за редким исключением, не производит никаких активных действий, и пребывает на броне, в "упакованных" до предела "разгрузках". Невыспавшиеся и задумчивые, бойцы ждут рассвета, и каждый из них знает, что обязательно будет бой, и кто-то в этом бою обязательно будет убит.
Как признавались многие из казаков, такого состояния страха, как того, что было перед штурмом Орехово, никто не испытывал никогда. И это чувство действительно проникало и в сознание, и охватывало все частички тела так, что с трудом удавалось унять дрожь в руках и коленях, которую так не хотелось показывать товарищам.
Как правило, в тягостные минуты ожидания врывался и провоцировал очередной приступ страха шёпот, исходивший от некоей безликой тени, вынырнувшей из темноты. Приблизившись к броне, этот Некто просил прикурить, и заговаривал с угрюмыми бойцами, забрасывая в их души семена сомнения:
- Нам всем хамбец… Неделю назад здесь "духи" полк раздолбали… Нас всех подставили… В штабах за нас от "чехов" уже "бабки" получили…
Сделав своё дело, Некто исчезал, но с нами начинало жить то, что он нам с собой принёс…
Курим, нехотя переговариваемся… Время тянется мучительно долго…
Ко всему прочему понимаем, что в словах этого Некто тоже есть доля истины. Мы знали, что по чьему-то специальному умыслу наше наступление на Заводской район Грозного 8 марта 1996 года откладывалось по времени дважды, и вместо 8 часов утра, наша колонна начала медленно вползать в город в 4 часа вечера, когда до темноты оставалось менее двух часов. Позднее мы узнали от рабочих предприятий, расположенных в этом районе Грозного, что перед обедом боевики заняли выгодные позиции, и при этом смеялись и говорили: "Скоро сюда придут казаки, мы их жечь будем".
Война действительно представлялась единым великим обманом, где предательство дрогнувших перед страхом смерти рядовых бойцов представлялось детской шалостью несмышлёнышей по сравнению с глобальным предательством, исходившим в отношении нас откуда-то сверху.
Казаков в очередной раз выводит из некоего транса чей-то крик:
- Какого хрена застряли? Давай вперёд!
Практически все "тачанки" батальона начинают дёргаться - продвигаемся на несколько десятков метров, останавливаемся. И это уже в который раз…
Казаки называют "тачанками" МТЛБ - многоцелевой тягач лёгкий бронированный, очень вёрткую проходимую и маневренную технику, но ущербную с точки зрения брони и уступающую по вооружению БТРу. На эти "тачанки" посадили весь батальон ещё в Грозном, но мы не жалели о тех БТР-70, которые были у нас до этого - "семидесятки", якобы прошедшие капитальный ремонт, на поверку имели только новую покраску, и обнаруживали свои тайные дефекты в самые неподходящие моменты.
Небо сереет…
Время, тянувшееся под покровом тьмы нескончаемо долго, начинает ускоряться. Но лица казаков, несмотря на общее оживление колонны, остаются вытянувшимися от усталости. От усталости ожидания…
С приходом утра техника уже практически без остановок движется вперёд. Вокруг нас - поле, торчат прошлогодние будылки, смятая пожухлая трава вперемешку с пробивающейся тут и там зеленью. Спрыгиваем с "тачанки", начинаем идти под прикрытием брони, и это движение помогает нам отвлечься от самих себя, от тех переживаний, что не давали нам покоя уже несколько часов. Селение ещё толком не видно, но мы чувствуем приближение той самой развязки, которой мы, руководствуясь элементарным чувством человеческого самосохранения, до этого боялись. Теперь же, наряду со страхом, щекотать душу начинает иное чувство, и нас уже тянет к этой самой развязке невидимым магнитным полем, к которому мы, уже побывавшие на "боевых", были привязаны крепким узлом.
Где-то впереди начинается стрельба, но она пока ещё кажется чем-то далёким, нас не касающимся. Страх по прежнему имеет силу надо мной, но я уже переключаю своё сознание в создающуюся вокруг нас реальность. Казаки сосредоточены, переговариваются друг с другом, и разговор их уже не имеет отвлекающее от "неправильных" мыслей значение, но происходит по существу возможной ситуации.
Впереди начинается бой…
Техника ныряет в прокатанный гусеницами широкий проезд через сухой оросительный канал, и через минуту наш взвод выскакивает на взгорке и упирается в плотный огонь противника.
Мы не редко обсуждали эффект этого момента со многими казаками батальона, и все они были солидарны в одном: страх рассеивался огнём боевиков, пулемётные очереди рассекали время, наши мысли и чувства пополам, и обе половинки начинали жить совершенно автономно друг от друга. Я попадал в иное измерение и был совершенно иным человеком, отличным от того человека, который шёл рядом с бронёй ещё на той стороне канала…
Рассказывая о коллективном страхе, вспоминается эпизод, имеющий другую природу, нежели в случае, описанном выше. И если ожидание боя только закаляет солдатский характер, то бацилла паники разлагает воинский коллектив и даже может закончиться смертью кого-либо из бойцов. К счастью, в случае, упоминаемом ниже, этого не произошло.
Свидетелем массовой паники я стал в начале апреля, во время нашего нахождения в горах.
На следующий день после передислокации Ермоловского батальона из района Ачхой-Мартана к Шали, рано утром, начальник штаба поставил задачу нашей "незаменимой" второй роте:
- Основные силы батальона будут базироваться здесь, вам же необходимо выдвинуться в сторону предгорий, углубиться в них по направлению к Ведено. Продвижение должно осуществиться незаметно, никто не должен знать о вашем переходе… Боевиков в горах много, дней десять назад в этом районе, между Сержень-Юртом и Ведено, "духи" сожгли колонну… Спуститесь в долину в районе аула Беной, там вас встретят десантники… Тёплые вещи и продукты с собой не брать, идти налегке, с собой только оружие и по максимуму боеприпасы, всё остальноё довезём вам позже…
Расходимся…
- Дело ясное, что дело тёмное, - шутят казаки, но перспектива отличиться кое-кого радует. Появляется гордость, что комбат опять выделил из общего состава батальона нашу роту, доверив именно ей важное задание.
Упаковываемся…
Проверяю готовность личного состава нашего взвода - всё в порядке. Из еды берём только самое незаменимое, проверенное за века солдатской истории - по два сухаря на брата, чтобы "перекантоваться".
С утра начинает припекать весеннее солнце, казаков разморило, они сидят на траве, курят. Все в ожидании приказа…
В последний момент принимаю решение прихватить с собой бушлат.
Казаки отмахиваются:
- Да ну, зачем лишнюю тяжесть тащить…
- Своя ноша не тяжела, - отшучиваюсь в ответ.
Получен приказ, и мы начинаем углубляться в лес. Листочки только начинают распускаться, и они не задерживают солнечных лучей. Становится жарко от ходьбы…
В изобилии здесь только вода - тут и там встречаются ручьи. По ходу срываем и жуём черемшу. Чем выше мы поднимаемся, тем чаще встречаются полянки, заросшие этими сочными стебельками.
Рота продвигается, разбившись повзводно. Людей у нас не много, чуть более пятидесяти человек - за плечами бои в Грозном, Старом Ачхое и Орехово, где мы понесли большие потери. Кого-то оставили в лагере под Шали присматривать за техникой и имуществом.
Идём не спеша, наблюдаю за тем, чтобы казаки не уменьшали интервал между собой. Через три часа движения вижу, что на некоторых бойцах лица нет. Большинство из них хорошие солдаты, но, судя по возрасту, они уже давно выросли из нормативов горных стрелков. Камуфляж мокрый от пота, лица красные, кое-кто начинает отставать, и мы помогаем тем, кто уже выбивается из сил. Понимаю, что для горных переходов более половины наших людей совершенно не годятся.
С каким облегчением мы, после не менее восьми часов пути, увидели с высоты долину реки Хулхулау, где и располагается Беной, к которому стремились. Все понимают, что наверх больше идти не надо, теперь путь только вниз.
Спускаемся в аул, где располагаются два поста десантников. Встречают нас с интересом, рассматривают, как инопланетян. Говорят:
- Мы знали, что вы с гор придёте…
Казаки удивляются:
- Откуда узнали?
- Американцы рассказали. Ихние корреспонденты вас тут несколько часов ждали, снять на плёнку хотели… Не дождались, уехали в Ведено…
Казаки возмущаются: вот тебе и военная тайна…
- А говорили, продвижение должно быть скрытное, чтобы никто не знал…
Десантники в Беное недавно, их кинули сюда сразу после разгрома колонны. У них хорошее вооружение, есть АГС-17, на окраине аула, на кладбище, БМП-2. Солдаты смотрят на нас с удивлением:
- Вы как здесь думаете стоять?
У казаков нет "брони" и продуктов питания, из оружия - только стрелковое.
- Пробьёмся…
Казаки нашего взвода тешат себя надеждой на отдых, кое-кто уже расположился прямо на полу в доме, занятом третьим взводом, где жарко натоплена печка. Тянет ко сну…
Командир роты похлопал меня по плечу. Открываю глаза, встаю.
- Вашему взводу надо занять господствующую высоту. Второй взвод будет стоять на кладбище, третий взвод будет стоять здесь, при въезде в аул, вместе со мной. Вот этот десантник проведёт вас наверх, - показывает мне ротный на солдата.
Пытаюсь возмутиться:
- Да у нас люди вымотались, весь день по горам бегали!
- Это приказ комбата…
Казаки-минераловодцы буквально выползают из тёплых мест, ставлю им задачу.
- Нам опять в горы…
Повозмущавшись, люди начинают медленно "ползти" по тропе на высоту. Увидев печальное зрелище, десантник говорит:
- Нам надо подняться по светлу, что бы я смог всё рассказать. Пойдём вдвоём, а все остальные вслед за нами. Они не собьются с пути, это хорошая тропа.
Усталость подкашивает и меня, сердце захлёбывается при нагрузке подъёма, но стараюсь не показывать вида и не отставать от солдата. Меньше, чем через час мы были уже наверху, и десантник, дав мне отдышаться, пояснил:
- На эту высоту идёт три тропы. По другому сюда никак не подняться. Одна тропа наша - мы по ней шли. Вот те склоны, - указал он рукой, - "духовские", и вот эти две тропы - тоже их. Одну тропу, ближнюю, мы всё время растяжками перекрываем, а они их постоянно снимают…
Прощаемся, он уходит. Занимаю позицию, снимаю АКС с предохранителя, загоняю патрон в патронник.
Казаки, вконец измученные, поднялись на высоту часа через два, уже в потёмках. Пытаюсь объяснить им, где что находится. Занимаем круговую оборону.
С приходом темноты резко стало холодно. На высотку опустился густой туман, переходящий в морось. И здесь я понял, что интуиция не подвела меня - обещанные продукты и тёплые вещи нам так и не подвезли, и прихваченный с собой бушлат, который я проклинал во время пути, теперь очень здорово меня выручил. А что говорить об остальных бойцах! Кое-кто из них выстукивал зубами, и вслух завидовал моей предусмотрительности…
Такого унылого состояния у личного состава я ещё никогда не наблюдал. Большинство людей были совершенно раздавлены: выматывающее движение по горам в течение дня, непредвиденный подъём на эту злополучную высоту, отсутствие продуктов и тёплых вещей, и, вдобавок ко всему, начинавший промокать камуфляж "добили" их.
Что бы как-то приободрить казаков, говорю им, что надо доложить комбату о выполнении его приказа и прошу радиста Николаева Сергея:
- Разворачивай "шарманку"…
Выходим на связь с комбатом и, радист, называя позывной нашего взвода, сообщает, что мы заняли точку согласно приказу. И тут же мы слышим в ответ:
- У вас в распоряжении пятнадцать минут, вы должны отойти от точки, этот квадрат будут отрабатывать миномёты…
Я не знаю, что в этот момент произошло с людьми, какой вирус, внезапно поразивший сразу всех, вселился в них. Казаки ринулись в кромешную тьму вниз по тропе, и я слышал только звон ударяющихся о камни касок, бряканье падающих "мух" и шуршание сползающей с плеча пулемётчика ПК ленты с патронами. Скатываюсь вслед за бойцами в ворохе прошлогодней листвы, громким шёпотом матерюсь на них самыми обидными словами, и понимаю, что я, подобравший шесть одноразовых гранатомётов и ленту от ПК, об которые по ходу споткнулся, уже не смогу их догнать.
Удивительно, откуда у людей в состоянии паники взялись силы, которых до этого совершенно не было!
Плюнув на маскировку, матерюсь, что есть сил, и к счастью, эта гневная тирада сбавила темп движения казаков, и я смог их настигнуть. За пятнадцать минут они скатились с высоты до половины…
Задыхаясь, кричу:
- Ко мне! Все ко мне!
В ночном тумане не видно даже собственной вытянутой руки, поэтому пересчитываю бойцов на ощупь по головам.
Слава Богу, все на месте!
- Да вы что, обалдели? - взрываюсь ещё раз. - Тут что-то не так, путаница какая-то. Какого хрена им надо стрелять по нашей высоте?
Выходим на связь с комбатом ещё раз, сообщаем уже прямым текстом, что мы, дескать, на высоте такой-то. Мгновение молчания, и командир, выругавшись, говорит нам об отмене приказа о миномётном обстреле.
Начинаю стыдить казаков:
- Поддались панике, "мухи" побросали… Три часа поднимались, за пятнадцать минут съехали… А если высота уже в руках боевиков?
Выбираю двух бойцов покрепче, и мы втроём делаем рывок на износ, не останавливаясь на отдых, до самой вершины.
Ещё долго мы лежали на мокрых камнях, держа под прицелом три тропы, ожидая, когда поднимутся на высоту остальные…
На следующий день мы узнали подробности этого дела. В соответствии с приказом комбата это наш взвод должен был остаться при въезде в аул со стороны Сержень-Юрта, а третий взвод и командир роты идти на "ночлег" на высоту. Получилось всё наоборот, и ротный "доверил" восхождение нам.
Разведка донесла комбату о передвижении боевиков рядом с Беноем, поэтому наш взвод, по представлению командования, стоявший при въезде, и должен был уходить вглубь аула.
А если бы мы не разобрались в ситуации, и миномёты ударили бы по бойцам третьего взвода, выставившим караулы вокруг места расположения, и спокойно отдыхавшим?
Казаки-минераловодцы потом подшучивали друг над другом, вспоминая состояние панического страха, и удивлялись, как Господь отвёл их от тех обрывов, мимо которых, не замечая, они кубарем катились в кромешной тьме.
Вспоминая этот случай, хочется добавить, что в данной ситуации страх отличался от того, который мучил казаков и меня, в том числе, перед штурмом Орехово. Если в ожидании боя он растекался вязкой тиной, заволакивая душу, то здесь, в горах, ворвался в сознание большинства людей паническим взрывом.
Подводя итог, хочется сказать: не бывает на войне сразу всем страшно, это враки, но каждый, кто был там, может рассказать о том, в каких ситуациях и почему ему было просто жуть.
Тот страх, что случался на войне, имеет своё место в каждой боевой биографии, и я признаю это, не смотря на присущее каждому человеку желание забыть что-то неприятное и попытаться отодвинуть на второй план воспоминания о негативе, спрятав их за ширмой показной героики.
Не смотря на то, что находятся ещё те, кто говорят об отсутствии страха в бою, занимаясь самообманом, присыпанным пудрой и мишурой, искренне считаю, что память о войне никогда не должна стать сказочкой, рассчитанной только на ещё верящих в Дед Морозов детишек и ожидающих волшебных принцев молодых девиц…
Дезертиры
Может показаться, что прямая причастность к боевому пути Ермоловского батальона должна поневоле заставлять меня идеализировать некоторые события, и людей, в них участвовавших. Однако история воинской славы - это не лубочная картинка, это не сказочка о прекрасных принцах с одной стороны и коварных злодеях с другой. И славный боевой путь батальона, и героизм его казаков являются таковыми только потому, что они стали реальностью на фоне и рядом с трусостью, предательством и равнодушием, и состоялись вопреки всему этому.
И одними из самых позорных страниц батальона явились факты коллективного дезертирства, о которых вспоминать вдвойне тяжело и неприятно. И вдвойне неприятно видеть, как спустя годы, воспользовавшись тем, что настоящих бойцов - очевидцев тех событий, обличавших дезертирство и готовых впредь и впредь обличать его, становится всё меньше (смерть всегда нещадно косит тех, кто верен долгу), беглецы стали "выползать" из небытия, желая реабилитировать себя в своих собственных глазах и в глазах неискушенных слушателей историями о несуществующих подвигах.
Впервые мы столкнулись с дезертирством после первого боя в Грозном.
Проявление трусости у отдельных солдат случается намного реже, чем проявление коллективного состояния паники. Страх на войне чаще всего бывает стадным, и заражает этот вирус толпу с поразительной скоростью.
Морально подавленные предательством неизвестных лиц, кинувших нас накануне в хорошо устроенную засаду, хмурым утром 9 марта казаки батальона выходили на общее построение.
Разноречивые слухи о потерях боевиков, которые позднее в более полном объеме принесли нам стоящие на блокпосту у въезда в Грозный ОМОНовцы, пока были очень скудны, и они ещё не вложили в нас чувство гордости за итоги вчерашнего боя.
Мы пришли в Чечню, в большинстве своём, окрыленные красивой, но далеко не сбыточной мечтой установления казачьей справедливости на левобережье Терека. Мы верили в эту сказку, лелеяли её в многочисленных беседах у костров, в палатках, в окопах в те дни, когда батальон базировался на окраине станицы Червлённой. Мы верили в неё даже сидя верхом на броне на марше по хребту, огибающему Грозный с севера, когда нас оторвали от древних гребенских земель и кинули для освобождения города, который опять почему-то оказался в руках боевиков.
И где была эта мечта теперь, на второй день после боя?
Да и была ли эта мечта вообще? Казалось, что суровая реальность, увиденная нами теперь, была единственной главной составляющей того мира, в котором мы очутились.
Единственной… И более кругом ничего…
Посреди полевого плаца на носилках лежали тела погибших казаков…
Мы шли прощаться с товарищами…
Строимся… Выступающие офицеры о чём то говорят, но слова их не доходят до сознания, как будто слова эти существуют в отдельном мире, отгороженном от нас невидимой преградой.
Тоскливо и гадко на душе… Хочется курить…
Ш-ш-ш-ш…
Дуновение некоего шороха пронеслось среди казаков, на какое-то мгновение перенацелив их внимание на отдельно стоящую группу бойцов.
- Дезертиры…
Это была серая безликая масса. И характеризуя так эту толпу, я не погнался за красивым звучным словом - дезертиры для нас были именно серыми и безликими. Они стояли безоружные, и глаза их уткнулись в землю. Они боялись поймать взгляд ненависти и презрения, и утопали всё больше и больше в трагедии своего самоуничтожения.
У них отсутствовали лица… Дезертиры потеряли их, потому что прятали глаза, а значит, прятали душу и хранящуюся в ней совесть, которая через взгляд, устремлённый в наш мир, могла возроптать против творящего человеком беззакония.
Ещё вчера они были нам друзьями, братьями по оружию, а теперь они превращались для нас в касту неприкасаемых. И в этот момент многие из нас, увидев воочию страх, получили прививку от него.