Лемельзен уже не считался с потерями: он заверил Гудериана, что дивизия сегодня войдет в Мценск. Не остановила танки Лемельзена и введенная генералом Лелюшенко в бой эскадрилья штурмовиков. Фашисты шли напролом, оставляя позади себя факелы горящих машин. За танками второго эшелона бежали автоматчики. Казалось, еще один решительный бросок - и немцы ворвутся в окопы. Тогда Лелюшенко ввел в бой свой последний резерв, на который возлагал надежды. Только накануне Ставка прислала в его распоряжение новое секретное оружие: два дивизиона реактивной артиллерии, то самое грозное оружие, которое впоследствии солдаты ласково назовут "катюшей". Что это за оружие, каковы его боевые качества, Лелюшенко не знал. Когда он спросил об этом по телефону начальника Генштаба, маршал Шапошников коротко ответил:
- Оружие сильное и очень эффективное. Но стреляет по площадям, и потому его лучше использовать против живой силы. - И потом тут же, без паузы, строго предупредил: - Смотрите, голубчик, используйте его умело. Держите непосредственно у себя. Головой за него отвечаете.
"По площадям, по живой силе - все это хорошо, - размышлял командир корпуса. - Но тут идут танки, они составляют основную и главную силу противника. Как они воспримут удар нового оружия? Впрочем, танки идут шахматным строем, рассредоточенно, на широкой площади, за ними - пехота". И Лелюшенко отдал приказ: "Огонь!"
Стреляли подивизионно. Сначала один дивизион дал залп, и в пасмурном предвечернем встревоженном небе, точно огненные акулы, оставляя в воздухе зловещий сверкающий след, пронеслись длинные сигарообразные снаряды и накрыли сжатое пшеничное поле, по которому шли фашистские танки и пехота. И когда ошеломленные танкисты Лемельзена в растерянности застопорили, а уцелевшие солдаты, обезумев и побросав оружие, повернули назад и в ужасе заметались по полю, дал залп второй дивизион "катюш". От прямого попадания торпедообразных снарядов загорелось несколько танков. В стане наступающих произошла заминка. Некоторые машины повернули обратно. Три из них и напоролись на стоящий в конце кустарника танк Кавбуха.
Игорь, разумеется, не знал о залпах нового советского оружия и был уверен, что немцы решили побыстрее разделаться с оказавшейся в их тылу тридцатьчетверкой. Он видел, как со стороны Орла, поддерживаемая огнем танка, который Добрыня называет кумом, по узкой гряде кустарника пробирается пехота врага, а сзади, от Мценска, по открытому полю сюда же идут три вражеских танка. А он, раненный, не может двигаться. Да к тому же кончаются снаряды.
Добрыня продолжает методически прочесывать шрапнелью кусты. А Кирилл, маленький, с забинтованным обгоревшим лицом, Кирилл сумел первым увидеть опасность с тыла и доложить голосом, полным тревоги и уныния:
- Товарищ лейтенант, там танки, смотрите, три танка! Немцы. Сюда идут!
И хотя до танков было еще далеко, танкистам не стоило труда определить, чьи они - свои или чужие.
Не было времени на размышления, но в такие критические минуты, когда ясно видишь, что выхода нет, мысль начинает работать с удесятеренной быстротой, энергия, воля, ум направлены на одно: принять такое решение и совершить такое действие, которое даже самый пристрастный судья потом сочтет единственно возможным и самым разумным. Разные люди по-разному ведут себя в острых, критических обстоятельствах. Одни теряют самообладание и помимо своего желания отдают себя во власть стихии, другие с холодным рассудком и спокойствием принимают ее удары. Игорь Макаров принадлежал к числу последних.
- Позовите ко мне Кавбуха, - приказал он Кириллу негромким и ровным голосом. Лицо его было сосредоточенным, и на круглом блестящем лбу пролегли две глубокие борозды. Когда появился Добрыня, Игорь кивнул в сторону танков: - Видишь?
Добрыня долго смотрел из-за кустов в серое поле, где, как тараканы, ползли три танка, затем произнес с тихой досадой:
- У нас всего четыре бронебойных снаряда. Маловато. Хотя б штук шесть на худой конец. - И глубоко вздохнул. Прибавил после паузы: - Интересно б знать, видят они нас или идут просто так, в кусты по нужде.
- Позовите своего механика, - приказал Игорь вместо ответа.
И Кавбух как-то вяло крикнул в люк:
- Зимин, вылазь.
Когда все были в сборе, Игорь заговорил неторопливо, сдержанно, но голос его был натянут, он не мог скрыть внутреннего волнения:
- Обстановка, сами видите, - хуже некуда. Но мы сделали все, что могли. Да что об этом. - Он махнул рукой, поморщился и затем почему-то вдруг посмотрел на хмурое небо; оно висело низко темной громадой - казалось, вот-вот упадет на землю, придавит ее своей тяжестью. Сказал: - Пойдет дождь. Вы еще сможете приблизиться к своим. Скоро вечер, ночь. Приказываю всем вам пробиваться к своим. Любыми путями. Командует группой старший сержант Кавбух. Я остаюсь в танке.
Его решение озадачило подчиненных. Кавбух посмотрел в лицо командира, сурово и решительно сказал:
- Мы не можем оставить вас одного! Нельзя так, командир.
- Повторите приказ, старший сержант! - Серые глаза Игоря потемнели, что-то настойчивое и ожесточенное сверкнуло в них.
Кавбух молчал. Тогда неожиданно для всех заговорил Кирилл:
- Разрешите мне с вами остаться, товарищ лейтенант. Я буду заряжающим. А в случае чего - я помогу. Вы же знаете, я везучий. - Он говорил торопливо, умоляюще.
Тогда Кавбух сказал негромко и проникновенно:
- Пусть останется Кирюха, товарищ командир. Разрешите ему, если не хотите, чтоб я с вами оставался.
А вражеские танки все ближе и ближе, и курс они держат прямо на гряду кустов, и нет времени для дискуссий и долгих раздумий. Да, собственно, какие могут быть дискуссии? Командир решает и приказывает. Приказы надо выполнять. Игорь колеблется. А Кирилл снова умоляюще, как капризный ребенок:
- Разрешите, товарищ лейтенант?
И лейтенант разрешил. Он подозвал к себе Кавбуха, протянул руку, нежно посмотрел в глаза:
- Ну, Добрыня Никитич, прощай. Жив будешь - напиши моим в Москву. Адрес ты знаешь. А доведется побывать в столице - зайди, расскажи, как мы били фашистов. О конце особенно не распространяйся, не нагнетай.
Обнялись, расцеловались по-мужски и по-солдатски. Ничего не сказал Добрыня в ответ, лишь по глазам своим рукой провел да Кирилла по плечу похлопал. Потом и другие товарищи простились с лейтенантом и Кириллом, сочувственно и с какой-то стеснительностью, совестливой неловкостью смотрели им в глаза короткими, скользящими взглядами, словно были в чем-то виноваты, совсем не думая о том, что шансы остаться в живых у всех у них равны.
И вот они вдвоем в танке, который не может двигаться. У них девять снарядов: четыре бронебойных - это для стрельбы по танкам и пять шрапнельных - для пехоты. Есть еще патроны для пулемета, но придется ли их использовать? Ведь главная опасность - танки. А их ни шрапнелью, ни пулей не возьмешь. Кирилл напоминает:
- Вы обещали старшему сержанту еще раз прочесать рощу.
- Да, обещал.
Макаров шрапнелью бьет по кустам, откуда пыталась наступать пехота врага. Сразу три снаряда. Пусть знают наших. Затем разворачивает башню на сто восемьдесят градусов и берет на прицел головной танк. Он ждет, у него достаточно терпения и выдержки: пусть подойдут поближе. Бить только наверняка - ведь на три танка всего четыре снаряда. Он помнит об этом. Помнит и свою уязвимость: к этим идущим на него танкам он стоит задом. От первого же попадания танк загорится. А враги идут, выставив вперед толстую лобовую сталь. Идут смело и беспечно. Кажется, ничего не подозревают. Игорь целится в гусеницу.
Выстрел!
Немец разворачивается на одной гусенице. Игорь спешит воспользоваться случаем: второй выстрел - и танк горит. Идущие за ним останавливаются. Видно, не ожидали встречи с советским танком. Делают по одному выстрелу просто по кустам: должно быть, еще не обнаружили хорошо замаскированный танк Добрыни. Игорь ждет. Ждут и фашисты. Выпустив по кустарнику по три снаряда, они стоят в нерешительности, не зная, что предпринять.
Неожиданно Игорь пожалел, что не отправил с Добрыней последнего письма к родным. Прощального письма. Спрашивает Кирилла:
- У тебя есть родные?
- Есть. Отец, мать, две сестры. Замужние. Я самый младший.
- Где они?
- В Ростове. Ростов Великий знаете? На берегу озера Неро. Наш город славится колоколами и луком. Церквей у нас много и лук хороший.
- И невеста у тебя небось есть? - почему-то интересуется Игорь. У Игоря нет ни жены, ни невесты.
Кирилл молчит. Затем после паузы спрашивает:
- А почему они не стреляют в нас? И не наступают?
Теперь Игорь какое-то время молчит и затем вместо ответа спрашивает:
- Скажи, Кирилл, страшно умирать? Боишься?
Спросил и тотчас же пожалел: к чему этот вопрос, совершенно неуместный здесь. Но Кирилл ответил:
- А что поделаешь, на то и война…
Игорь сразу вспоминает погибших в его танке наводчика и заряжающего. Но мысль его прерывает взрыв снаряда - совсем рядом. За ним второй, третий, четвертый. Это стреляют два танка: значит, обнаружили. Игорь решает пока не отвечать на их огонь.
И вдруг резкий удар и взрыв. Снаряд угодил в мотор. Резкий запах ударил в нос.
- Горим! - закричал Кирилл.
- Давай выбираться, помоги мне, - скомандовал Игорь. Через минуту они были уже в кустах. Кирилл не оставлял Игоря. Опираясь на плечо механика-водителя, Игорь заковылял на противоположную сторону кустов.
Неожиданно до них донесся гул моторов. Он шел с юго-востока, характерный гул танков. И чем ближе и сильней доносился этот гул, тем ярче и четче слышались в нем знакомые звуки. Они затаились, прислушались. Стрельбы не было, но моторы гудели и приближались. Теперь уже ясно было, что танки идут по гряде кустов. Они залегли, притаились в орешнике, с которого уже падал лист. Игорь вынул из кобуры пистолет, загнал патрон в патронник. Нет, живым он не дастся, пусть не рассчитывают. Уже слышен треск сучков и деревцев под гусеницами. А вон показалась и башня со стволом, а за башней солдаты. Он смотрит и не верит глазам. Да это ж тридцатьчетверка. Одна, за ней другая. А на ней - Добрыня Кавбух.
- Добрыня! - кричит Игорь и, хватаясь за куст, пытается подняться.
Кирилл подхватывает лейтенанта и не может сдержать восторга:
- Наши!.. Наши!.. - Но голос пропал, еле слышен.
Танк останавливается прямо возле них, Добрыня соскакивает на землю первым. Затем открывается люк и выходит Александр Бурда. Усталое, исхудавшее, заросшее щетиной, вымазанное соляркой лицо его улыбается.
- Макаров! Жив? - Бурда обнимает Игоря. Он, как всегда, полон энергии, этот неутомимый крепыш.
- Саша, дорогой, Александр Федорович… - взволнованно говорит Игорь, не выпуская руки старшего лейтенанта. - Я-то жив, а вот вас мы уже похоронили, думали - все. И комбриг уже, говорят, потерял всякую надежду.
- Ну, значит, будем долго жить, - широко улыбаясь, говорит неунывающий, лихой Бурда.
- Это уж точно, есть такая примета, - подтверждает Кавбух.
Но лицо Бурды вдруг становится строгим, он смотрит настороженно вперед, в сторону Мценска. Говорит:
- Надо спешить. Мы ударим им в тыл. - И быстро отдает распоряжение: - Раненого лейтенанта Макарова - в танк, остальным бойцам его взвода - на танки, на броню.
И ударили внезапно по немцам с тыла, да так ударили, что удар их вместе с залпами "катюш" решил исход боя 6 октября 1941 года.
Еще 12 сентября начальник генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Гальдер записал в своем дневнике: "Русский танк Т-34 (25 тонн) весьма хорош и быстроходен. К сожалению, не захвачено ни одного пригодного образца этого танка". А через тридцать лет Дмитрий Данилович Лелюшенко, уже генерал армии и дважды Герой Советского Союза, в своих мемуарах напишет:
"В самый тяжелый момент в тылу наступающих немецких танков внезапно появились наши тридцатьчетверки и стали в упор расстреливать фашистские машины. В боевых порядках врага началось смятение. Откуда это своевременное, подкрепление? Выручил нас… Александр Бурда. Он со своей боевой ротой вышел-таки из вражеского тыла, повел машины прямо на гул сражения и дерзко ударил по боевым порядкам и штабу 4-й немецкой танковой дивизии. Атака подразделения Бурды была ошеломляющей. Фашисты, по-видимому, решили, что их окружают, и стали отступать. Воспользовавшись этим, части корпуса перешли в контратаку пехотой с фронта, танками с флангов".
Гудериан в своих "Воспоминаниях солдата", тоже после войны, записал: "6 октября… южнее Мценска 4-я танковая дивизия была атакована русскими танками, и ей пришлось пережить тяжелый момент. Впервые проявилось в резкой форме превосходство русских танков Т-34. Дивизия понесла значительные потери. Намеченное быстрое наступление на Тулу пришлось пока отложить".
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В ночь на одиннадцатое октября в районе Можайска выпал снег на еще убранные зеленью, золотом и багрянцем леса и рощи, на изумрудные поляны, запорошил противотанковые рвы, блиндажи и окопы, созданные руками москвичей, посеребрил сосны и ели. Снег пролежал недолго, до полудня, когда заголубело очистившееся от туч небо и солнце как-то легко, безо всяких усилий слизнуло тонкую белую пелену, от которой на деревьях и траве остался росный след. А двенадцатого октября в семь часов утра только что выглянувшее из-за леса солнце бросило на Бородинское поле щедрую горсть багряных лучей, и все вокруг засверкало, заискрилось, заиграло несказанным блеском очарования той неповторимой золотой поры, когда увядающая природа перед долгим зимним сном наряжается в самые яркие, броские, ослепительные одежды.
Золотая осень везде хороша, и каждый край имеет свои неповторимые прелести, свои картины и краски. И даже выжженная солнцем степь находит в ясные осенние дни чем удивить и порадовать глаз человеческий, не говоря уже о богатырских осенних симфониях Урала, Сибири и Дальнего Востока, о бесценных акварелях Белоруссии, Карелии и Подмосковья. Но нет на свете такой золотой осени, какая бывает на Бородинском поле, единственной в своем роде, ни с чем не сравнимой…
Так думал Глеб Макаров в это свежее, ясное утро, стоя на высоком холме, где когда-то в день Бородинского сражения находился командный пункт Наполеона.
Ночью противотанковый артиллерийский полк майора Макарова занял боевые позиции в районе деревни Шевардино. Боевую задачу Макарову ставил лично начальник артиллерии Западного фронта генерал-майор Говоров, тот самый профессор, лекции которого Глеб слушал в артиллерийской академии. Немногословный, подтянутый, суховатый, даже угрюмый на вид артиллерийский генерал кратко изложил командиру полка обстановку. С запада к Москве рвались несколько танковых групп и полевых армий фашистов. На можайском направлении наступал мотострелковый корпус. Перед ними вели оборону две наши танковые бригады, обе сильно обескровленные. Можайское направление будет оборонять пятая армия, в состав которой и войдет полк Глеба Макарова, Командует пятой армией генерал-майор Лелюшенко. Армия находится в стадии формирования. Сам командир только сегодня прибыл из-под Мценска. Где он в настоящее время и где его штаб, если таковой уже сформирован, генерал Говоров не знает. Одним словом, командир полка должен сам найти своего командарма.
Перед рассветом Глеб побывал во всех дивизионах, осмотрел позиции. Свой командный пункт он расположил на восточной окраине деревни Шевардино, в золотой пучине старых тополей, а НП - здесь, на холме Наполеона, у серого обелиска, увенчанного бронзовым одноглавым орлом. Орел распростер крылья и устремил свой хищный клюв на восток, в сторону Москвы, намереваясь взлететь, но его бронзовые когти крепко прикованы к серому граниту, под которым вот уже сто тридцать лет покоится прах французских солдат, нашедших свой бесславный конец на Бородинском поле. Найдут ли себе здесь могилу фашистские завоеватели, так легкомысленно пренебрегшие уроками истории?
Задумчиво-взволнованный взгляд Глеба Макарова устремлен на восток, где из-за огромного круглого купола церкви Спасо-Бородинского монастыря поднималось солнце. Отсюда, с высоты холма, виден лишь верх большого красного здания. Там, возле монастыря, - знаменитые Багратионовы флеши. Мимо них полк Макарова прошел сегодня светлой лунной ночью, и начальник штаба полка, стоя на возвышенности, окруженной глубоким рвом, предложил тогда Макарову:
- Глеб Трофимович, а ведь позиция для батареи - лучше и не надо. Для прямой наводки по танкам в самый раз будет. Да на флешах целый дивизион можно разместить. Я предлагаю…
- Нет, - решительно замотал тогда головой Макаров. - Тут, очевидно, будет артиллерия второго эшелона. А мы пойдем вперед, на Шевардино. Вы были когда-нибудь на Бородинском поле? Нет? А я бывал.
И полк двинулся дальше на запад. Потом и начальник штаба согласился, что Шевардинская позиция удобней Багратионовской, потому как рядом с флешами - монастырь - слишком заметный ориентир для авиации и артиллерии врага.
Глеб смотрел на золотые купы березовых рощ, на еще зеленеющий кустарник ольхи, на изумрудные ложбины, и вдруг слух его уловил в тихом прозрачном воздухе гул далекого боя. Он не сразу определил направление гула, но инстинктивно обернулся на запад. Перед ним метрах в трехстах был такой же холм, увенчанный памятником, - знаменитый Шевардинский редут. Как и в те далекие времена августа 1812 года, теперь там расположилась батарея. И открытый простор, какой-то прозрачно-звонкий, искристый, убегающий к таинственным опушкам дальних рощ, и эти бесчисленные памятники, разбросанные на большом пространстве, ощущение истории и современности навевали сложные мятежные думы, от которых Глеб испытывал грустную радость. Сразу обнаружился источник гула: справа, со стороны села Бородино, на запад шла эскадрилья наших бомбардировщиков.
На Бородинском поле начинался новый день. Из окрестных деревень выходили тысячи людей с лопатами, пилами и топорами - местные жители и москвичи, чтобы продолжать еще не завершенные работы по сооружению оборонительных рубежей. Надо было поторапливаться, потому что спешили от Вязьмы к Можайску фашистские танки и пехота, спешили до первых морозов победным маршем пройти по Красной площади и уютно расположиться в московских квартирах.
Глеб быстро сошел с холма и широко зашагал к Шевардинскому редуту. На высокой площадке возле обелиска, зажатого двумя мортирами, стоял в окружении группы бойцов и командиров комиссар полка Александр Владимирович Гоголев. Бледнокожее худощавое лицо было постоянно строгим, а в синих внимательных глазах светились незаурядный ум и доброта.
- Посмотри, Глеб Трофимович, - обратился Гоголев к командиру полка, - история повторяется: здесь в двенадцатом году стояла батарейная рота. Теперь стоит наша батарея.
Глеб посмотрел на древние мортиры, на обелиск и прочитал вслух:
- "Славному своему предку батарейной № 12 роте лейб-гвардии 3-я артиллерийская бригада".
- Тут вот еще надпись, - кивнул командир дивизиона капитан Князев на другую сторону обелиска.