* * *
Не прошло и недели, как лейтенант Шнапелль доложил капитану Бергу, что его задание выполнено, и вручил ему докладную.
Тот буквально впился в нее глазами.
"Агент Кауфманн из Барглува доносит:
Вацлав Куберский действительно родом из Тайно-Подъезёрного, Граевского повята. Там проживают до сих пор его родители и жена с дочкой. Коммунист. В течение нескольких лет скрывается от властей. Во время облавы убил полицейского. Поддерживает широкие контакты с коммунистами. Человек исключительно опасный. С польской разведкой не имел ничего общего…"
- А подтверждается ли это донесение другими источниками? - спросил Берг.
- Так точно, господин капитан!
Берг на минуту задумался, еще раз перелистал материалы Куберского и обратился к Шнапеллю:
- Допроси его еще раз. Деликатно предложи ему сотрудничать с нами. Если не согласится, то пригрози, что передадим его в руки польской полиции. Он знает, что его там ожидает. Понял?
- А если не согласится?
- Придешь, расскажешь, тогда и решим.
Спустя несколько часов явился Шнапелль и доложил:
- Господин капитан, ваш приказ выполнен!
- Ну и как, согласился? - быстро спросил Берг и встал из-за стола.
- Когда я предложил ему сотрудничать с нами и в радужных красках нарисовал, что он будет иметь за это, он промолчал и только как-то странно и неприятно взглянул на меня…
- Так ничего и не сказал в ответ?
- В общем заявил, что продолжать допрашивать его не имеет смысла, поскольку он ни слова больше не скажет.
- Ты узнал, коммунист он или нет?
- Да, он этого не отрицает.
- А как он прореагировал на то, что мы знаем о нем все и можем выдать его польской полиции?
- Никак. Молчал.
Берг подошел к окну и некоторое время смотрел на улицу, раздумывая, какое же принять решение. Затем повернулся к Шнапеллю:
- Отвезешь его на пограничный участок в Простки. Пусть Охманн соединится по телефону с Граево и передаст его польской полиции. Нам он не нужен, у нас своих коммунистов хватает. Только сфотографируй его на всякий случай. Может, пригодится…
* * *
К пограничному шлагбауму, который пересекал улицу в Простках, подъехали со стороны Граево две автомашины. Из одной вышли три офицера польской полиции и направились к шлагбауму. Спустя некоторое время с другой стороны появились офицеры немецкой пограничной службы. Они обменялись несколькими фразами, затем шлагбаум поднялся и польские автомашины подъехали к зданию немецкого пограничного участка.
Зондерфюрер Охманн поприветствовал своих польских коллег, гордясь тем, что ему довелось участвовать в поимке и выдаче полякам столь опасного преступника.
Юрчик ввел в кабинет Куберского. Один из офицеров подошел к нему, защелкнул на его руках наручники и с усмешкой процедил сквозь зубы:
- Ну что, встретились, Куберский?..
Офицеры польской полиции попрощались с Охманном и Юрчиком, вынули из кобуры пистолеты и повели Куберского к автомашине. Спустя минуту пограничный шлагбаум снова поднялся, и машины помчались в направлении Граево…
- Вот так я и оказался в руках полиции. В камере предварительного заключения в Граево я сидел немного. Допросы и избиения. Вскоре под усиленной охраной, в кандалах, меня доставили в одну из тюрем Варшавы. Кто только меня не допрашивал! И полиция, и "Двойка", и "Дефа". Прибегали к самым изощренным методам. Обвиняли меня в поступках, о которых я не имел ни малейшего понятия, и настаивали, чтобы я признался. Расспрашивали прежде всего о партии, о ее людях, о связях, об убийстве полицейского. Я говорил им, что я - коммунист и ничто меня не изменит, что полицейского я убил в порядке самозащиты, полицейские первыми начали стрелять в меня, а в Пруссию я бежал для того, чтобы перебраться оттуда во Францию. Они хотели сделать из меня, коммуниста, обыкновенного уголовного преступника, чтобы скомпрометировать партию.
Следствие длилось полтора года. Начала процесса я дожидался в тюрьме в Ломже. Там сидели многие деятели Коммунистической партии. Благодаря поддержке товарищей, я держался стойко. Разработал даже план побега, и все шло как будто бы неплохо, но меня выдал один из полицейских. Охрана сорвала побег как раз в тот момент, когда я был уже почти за тюремной стеной.
Судебный процесс надо мной вызвал небывалый интерес. Отец и жена на занятые деньги наняли двух адвокатов из Варшавы. Я не одобрял этой затеи, считая, что они выбросили деньги на ветер, поскольку не верил в справедливость приговора.
Во время процесса подробно разбирались все мои "преступления". Выступали свидетели, которых я до этого никогда не видел, давали показания полицейские и разведчики из "Дефы". Все оборачивалось против меня. Недалеко от моей скамьи сидела жена с дочкой Лидой, и мне было их жаль больше всех.
Процесс длился несколько дней. Я был на грани нервного истощения. Наконец был зачитан приговор: пятнадцать лет… строгого тюремного режима. Полицейские надели мне на руки и на ноги тяжелые кандалы и повели меня сквозь шпалеры собравшихся людей в тюрьму. Я увидел залитое слезами лицо жены и растерянное, удивленное личико Лиды. Эта картина надолго запечатлелась в моей памяти.
Небольшая одиночная камера. С правой стороны кровать, которая днем привязывается цепью к стене. Кусок вмурованной в стену доски под окном заменяет столик. Возле него - табуретка. На стене - небольшой шкафчик. Вот и вся "меблировка". И наконец, висящий в рамке на обитой железом двери листок с тюремным распорядком.
Вот уже многие годы в этой мрачной камере тюрьмы в Висьниче содержится один заключенный. Целыми днями он расхаживает по камере. Три шага туда - три обратно. Иногда он прерывает свое хождение, останавливается и долго смотрит в окно. Железная решетка, кусочек голубого или затянутого облаками неба. Дни, похожие один на другой.
Одинокий узник много времени проводит за книгами. Читает запоем произведения классиков, а также книги по истории, литературе, географии.
Раз в несколько месяцев в его камеру заглядывает начальник тюрьмы. Тогда заключенный, вытянув руки по швам, докладывает, как предусмотрено тюремным уставом:
- Господин начальник, камера номер 28, уголовный заключенный Вацлав Куберский.
- Коммунист? - спрашивает начальник.
- Коммунист, - отвечает коротко заключенный.
- Приговор?
- Пятнадцать лет.
- Значит, сдохнешь здесь…
* * *
- Близился к концу 1937 год. В тюрьме Висьнич я сидел уже десятый год. Осталось еще пять. К счастью, на здоровье жаловаться пока не приходилось. Семья, хотя и с большим трудом, постепенно выплачивала взятые у богачей долги и кое-как сводила концы с концами без меня. Я же не терял напрасно времени. Находясь в тюрьме, занимался самообразованием. Мне помогли товарищи: доставали учебники и необходимую литературу. За время пребывания в тюрьме я многое узнал. И вдруг - освобождение. Оставшиеся пять лет мне заменили на условные. Учли ходатайства семьи и мои прошения, а также, вероятно, то обстоятельство, что я был дисциплинированным заключенным.
Свобода! Это слово имеет одно значение для тех, кто пользуется ею, и совсем другое для тех, кто, находясь в тюремных стенах, думает о ней, мечтает, тоскует…
Я вышел за ворота тюрьмы и стал с наслаждением вдыхать уличный воздух. Я разглядывал прохожих, обыкновенных людей, а не охранников или заключенных. Я радовался, что возвращаюсь к жене, к дочке, которой уже исполнилось четырнадцать лет. Меня снова тянуло к партийной работе, к товарищам. После стольких лет подполья и тюрьмы я мог жить теперь как все свободные люди. Я, словно на крыльях, явился в Тайно-Подъезёрне. И хотя прошло уже десять лет, я застал здесь все почти без изменений: тот же староста, та же полиция, та же сельская беднота. Впервые за много лет я мог спать дома и не бояться, увидев человека, идущего по дороге. Это какое-то странное чувство, и к нему трудно вначале привыкнуть.
Спустя некоторое время, соблюдая осторожность, я навестил нескольких своих старых товарищей в Граево. Они радостно встретили меня, похвалили за мужественное поведение на суде и в тюрьме и предупредили, что за мной установлено наблюдение. Было решено, что в работу я включусь через несколько месяцев. А пока меня снабдили партийной литературой, велели отдыхать и наслаждаться свободой.
Тем временем наступил 1938 год. Мюнхен, раздел Чехословакии, ультиматум Гитлера Польше. Затем наступил август 1939 года…
Контрабандисты из Восточной Пруссии приносили плохие вести о растущей мощи фашистов, о подготовке Гитлера к войне, о ненависти к полякам. Война была неизбежной.
Вскоре объявили мобилизацию. Я не получил повестки, и поэтому сам явился в повятовую комендатуру. Начальник иронически взглянул на меня и заявил, что коммунистов, да к тому же с таким прошлым, как у меня, в польскую армию не берут.
Уже в начале сентября у нас, в Граевском повяте, не стало ни армии, ни полиции. Мы потеряли свободу. После 17 сентября разнесся слух, что с востока идут ваши. 25 сентября они были уже у нас. Созвали митинг в Крошеве. Там выступил ваш офицер. Он говорил о предательской политике польской буржуазии, о ее ненависти к Стране Советов, о страданиях польского народа, Я удивился, когда он назвал мою фамилию, - не знаю, откуда он ее узнал, - и коротко рассказал о моем жизненном пути. Я стоял смущенный в толпе и не верил собственным ушам. Потом приступили к выборам новых властей гмины. Первым назвали мою кандидатуру - так я стал председателем тминного совета в Крошеве. Начался новый период в моей жизни…
* * *
Приближалась осень 1940 года. Петер Диц - руководитель шпионско-диверсионного центра абвера в Сувалках - с нетерпением ждал прибытия своего шефа, зондерфюрера Шпитценпфайля, по прозвищу Фогель, который бот уже несколько дней находился в Гижицко в резиденции одного из центров абвера, называемого в обиходе "Песте" ("Гнездо"). В ожидании гостя он внимательно читал последние агентурные донесения, поступившие из-за рубежа. На основе полученной информации он составлял планы дальнейшей деятельности разведывательных групп в Литве, Белоруссии и Белостокской области, где в то время стояли части Советской Армии. Центр все время требовал новых шпионских донесений и диверсионных актов.
Фогель прибыл в Сувалки в тот же день вечером и, узнав по телефону, что Диц у себя, сразу же поехал к нему.
- Майор Оскар Шиммель просил меня выразить свое неудовольствие по поводу вашей работы, - процедил сквозь зубы Фогель.
- Как это понять? Диверсионные группы делают все, что могут, и результаты налицо, - возразил Диц.
- Вы не новичок в нашей работе, и мне кажется, что нет необходимости объяснять вам что к чему. От вас поступает очень мало настоящей информации о Советской Армии и совершенных вами диверсиях и покушениях политического характера. Мы предупреждаем вас… Третья империя даром никому не платит. Особенно в нашей работе… Я думаю, что вы меня поняли. - Фогель вынул из папки какие-то документы. - Не зафиксирована ли где-нибудь у вас фамилия Вацлав Куберский? - спросил он спустя некоторое время Дица.
- Сейчас проверю. Кажется, я что-то слышал об этом человеке.
Он достал из ящика письменного стола толстую тетрадь и начал быстро листать ее.
- Есть! Нашел!
- И что же вам известно об этом человеке? Есть ли какие-нибудь подробные сведения о нем?
- Из донесений моих людей следует, что в прошлом это один из деятелей Коммунистической партии, а сейчас работает в тминном совете в Крошеве.
- И все? - поднял удивленно брови Фогель.
- Да, все…
Фогель открыл скоросшиватель, достал довольно большого формата фотографию и положил ее на стол перед Дицем.
- Это он, Куберский. Фотография сделана 14 лет назад.
Диц вопросительно взглянул на Фогеля.
- Это длинная история. Когда-то его преследовала польская полиция за политическую деятельность и за какие-то другие преступления. Он перешел границу с Восточной Пруссией и попал в руки нашего разведывательного центра в Простках. После следствия его передали польской полиции. Суд, приговор, тюрьма… Он просидел в ней не один год. После выхода из тюрьмы, - медленно продолжал Фогель, роясь в папке, - и вплоть до начала войны он вел пропаганду против фюрера и третьего рейха. Это наш враг. До 1939 года агентура сообщала о нем в центр довольно много интересных сведений. Однако в то время не было приказа убрать его. И сейчас, как проинформировал меня майор Шиммель, он по-прежнему ведет агитацию против третьего рейха и принимает активное участие в ликвидации ваших разведывательных групп. Он активный коммунист. Вы что-нибудь знаете об этом?..
- Мне никто не докладывал, - ответил Диц.
- Очень плохо! Куберский имеет огромный авторитет среди местного населения. Понимаете?..
- Понимаю.
- Майор Шиммель надеется вскоре получить от вас сообщение, что Куберский перестал быть для нас опасным…
- Слушаюсь! Он получит такое сообщение в самое ближайшее время, - ответил Диц.
- Это хорошо, что мы поняли друг друга. Прошу немедленно отдать необходимые распоряжения, а потом поговорим о других делах.
Спустя некоторое время в кабинете Дица собрались командиры диверсионных групп.
- Через час Кожухар доставит вас к месту переброски, - обратился к ним Диц. - Через неделю, самое позднее через две, доложите мне об устранении субъекта по фамилии Вацлав Куберский. Он живет сейчас в Крошеве, где находится их тминный совет. Кто выполнит это задание первым, получит двойное вознаграждение.
Диц встал из-за стола и некоторое время о чем-то говорил с диверсантами, после чего те вышли из кабинета, и Диц с Фогелем остались одни.
- Я считаю вопрос о Куберском решенным, - заявил Диц, возвращаясь к столу.
- Я придерживаюсь того же мнения. Перейдем к другим вопросам, - сказал Фогель, усаживаясь поудобнее в кресло. - Прошу подготовить и направить в "Несте" список лиц, ликвидированных вашими людьми. Управление пропаганды заинтересовалось этой сферой вашей деятельности.
* * *
Лампа на письменном столе освещала кипу документов, руки и склонившееся над ними хмурое лицо Дица. Приближался срок сдачи отчета, который надо было представить по приказу Фогеля, однако он еще не был готов. Диц рассчитывал, что, прежде чем он его закончит, явится кто-нибудь из командиров диверсионных групп с донесением о ликвидации Куберского, и тогда он впишет его фамилию в отчет. Он брал по одному документы, перечитывал их и вносил в отчет новые факты;
"1 июня 1940 г. ликвидирован Владислав Дзярновский из Барглува, Августовский повят, коммунист, председатель совета.
28 июня 1940 года убит деятель Коммунистической партии из Барглува Петр Правдзик.
15 июля 1940 года в Бялобжегах, Августовский повят, ликвидирован крестьянский деятель Юзеф Цеслюковский.
15 июля 1940 года в Тайно-Старом устранены неугодные нам лица, пользовавшиеся большим влиянием среди местного населения - Бронислав, Эдвард и Ядвига Филиповичи.
15 июля 1940 года ликвидирован коммунист Станислав Фелер из Ямин, Августовский повят, председатель совета.
4 августа 1940 года ликвидирован молодой крестьянский деятель Станислав Вавюрко из Пенчикова.
5 августа 1940 года в Полькове, Августовский повят, убит подозреваемый в симпатиях к коммунистам Чеслав Юдыцкий".
Он продолжал писать еще несколько часов, пока не услышал за окном шум мотора автомашины. Диц оторвался от бумаг, прислушался, раздумывая, кто бы мог в такое время приехать к нему. Вдруг двери распахнулись, и в кабинет влетел возмущенный Фогель. Диц вскочил и вытянулся перед ним.
- Только что звонили с пограничного участка в Щебре и сообщили, что на границе слышны были выстрелы. Направленный в то место дозор установил, что четверо ваших людей убиты либо схвачены. Они из той группы, которая должна была ликвидировать Куберского. Одевайтесь, поедем на границу!
Диц достал из ящика стола пистолет, набросил на плечи плащ и выбежал следом за Фогелем на улицу. Спустя некоторое время шофер вывел машину из города, и она помчалась по шоссе в направлении Щебры.
* * *
Прошло уже почти три недели, как Диц перебросил через границу диверсантов с целью ликвидировать Куберского. Первым явился командир диверсионной группы Внуковский. Не успел он доложить о своем прибытии, как Диц, смерив его взглядом, прервал:
- Задание выполнил?
- Шеф, я делал все…
- Я тебя спрашиваю - ты выполнил задание или нет? - рявкнул Диц, не владея собой.
- Это дьявол, а не человек. Мы несколько раз устраивали засаду, но каждый раз ему удавалось уйти. Он будто заколдован от пуль.
- Вон! - Диц указал Внуковскому на дверь.
Павелко и Полубиньский прибыли спустя несколько дней, и та же сцена повторилась. Опытный конспиратор умел вырываться из расставленных сетей. Он догадывался, что за ним охотятся диверсанты абвера.
Диц решил любой ценой выполнить приказ майора Шиммеля. Он долго думал о том, кому бы еще из своих людей поручить выполнение этого задания.
* * *
Василий протянул Куберскому кисет с махоркой. Тот оторвал кусочек старой газеты, насыпал табаку и свернул толстую самокрутку.
- Рассказывай дальше. Очень интересно, - Леон от нетерпения дернул его за рукав.
- Потом я работал в совете в Крошеве, однако политическая обстановка с каждым днем ухудшалась. Многие уже в открытую поговаривали о приближающейся войне. Слухи о ней усиленно распространяли шпионы и диверсанты, которых забрасывал к нам Диц.
А потом - июнь 1941 года и памятное всем воскресенье. Война обрушилась на нас как гром с ясного неба - гул самолетов слился с грохотом орудий. Утром немцы заняли Августов и Граево. Казалось, земля дрожала у нас под ногами. Самолеты, бомбы, артиллерия… Я взял жену, дочь, и вместе с Антонием Батусем мы направились на восток. Мы успели добраться только до Чарной Веси за Белостоком, поскольку танковые колонны гитлеровцев шли быстрее нас. Там мы узнали, что немцы захватили уже Гродно, Белосток и бои идут где-то под Минском. Дорога на восток была отрезана. Посоветовавшись, мы вернулись в родные края. С тех пор я не расставался с оружием. Стал более осторожным. Жену и дочь отвез к родителям в Тайно-Подъезёрне, а сам не ночевал дома. Ждал дальнейшего развития событий.
Диверсанты Дица и их сообщники, затаившиеся враги, устроили настоящую охоту на коммунистов и им сочувствовавших. Прокатилась волна террора. Домой я заходил очень редко. Боялся засады, поскольку не верил в то, что меня оставили в покое. И все же мне пришлось пережить новую драму.