Не доходя Райгруда, они напоролись на засаду. Немцев было много, и поэтому пришлось отойти. Однако двое из группы попали в плен. Они-то и выдали организацию. В ту же ночь начались аресты. Утром немцы приехали за Куберским, но его не оказалось дома. Он успел бежать. Его искали по всей деревне. Немцы уже знали, что нападение на солдата возле озера Дренство было делом его рук.
Чуть ли не каждый день они обшаривали Тайно-Подъезёрне и соседние деревни в поисках Куберского. Никому не известный до сих пор сельский паренек превратился в опасного политического преступника и, как гласили развешенные повсюду объявления, его голова оценивалась в несколько тысяч марок.
* * *
- Вот так я и начал свою политическую деятельность. Меня увлекла борьба, конспиративная работа. Во имя наших целей я готов был пойти в огонь и воду. Немцы любой ценой хотели схватить меня, а я дразнил их. Иногда мне удавалось уйти у них буквально из-под носа. Однажды они неожиданно нагрянули в деревню. Я был в то время дома. Они окружили деревню плотным кольцом, расставили повсюду посты, и убежать было почти невозможно. Что делать? Я переоделся в женское платье, повязал на голову платок, взял узелок под мышку и вышел на дорогу. Миновал один пост, второй, третий. На меня не обратили никакого внимания. Так мне удалось уйти.
В другой раз меня спасли рыбаки. Немцы снова устроили облаву в деревне, и бежать можно было только на озеро. Я пробрался огородами к ближайшему берегу и спрятался в сетях. Рыбаки завернули меня в невод, бросили в лодку и поплыли как будто бы ловить рыбу. Немцы осмотрели лодку, но через густую сеть не заметили меня.
Деятельность Польской военной организации приобретала все больший размах. Многие из ее членов были арестованы, но на их место приходили новые. Мы собрали уже довольно много оружия. Ждали только приказа о всеобщем восстании против немцев. Но дело до этого не дошло.
Наступил ноябрь 1918 года. Мы без особого сопротивления разоружили немцев и очистили от них близлежащие деревни. Вскоре была провозглашена независимая Польша, которую ждали многие поколения. В это время я не очень еще разбирался в политических делах. Но я ждал установления народной власти, предоставления земли безземельным крестьянам, провозглашения гражданских свобод. Когда я спрашивал об этом своих руководителей, они заявляли, что все будет, но пока есть другие, более важные дела, что необходимо добиваться единства народа, поскольку враг не дремлет. Я верил и ждал.
Я знал, что в России коммунисты дали землю крестьянам и права трудящимся. Так говорилось в листовках, которые тайно распространялись среди солдат. Об этом рассказывали те, кто принимал участие в революции.
Я порвал с Польской военной организацией, пытался установить связь с другими нелегальными организациями, убеждал людей, веривших в демагогические лозунги, в то, что Пилсудский их обманет, что ни земли, ни народной власти, которые он обещает, им не видать. Люди слушали меня с недоверием. Только у батраков и поденщиков я находил поддержку.
В Барглуве жил один батрак, по имени Петр Правдзик. Мы подружились с ним. В Тайно-Подъезёрном так же, как я, были настроены Эдвард и Бронислав Филиповичи, в Дембове - Станислав Фелер, в Яминах - Антоний Висьневский. Они прятали меня у себя, когда мне приходилось скрываться, и глубоко верили коммунистам.
Так я попал в Коммунистическую рабочую партию Польши. Там нашел таких же, как и я, сельских пролетариев, обманутых богачами. Получив задание вести среди деревенской бедноты агитацию за аграрную реформу и создание крестьянских советов, я окунулся в водоворот нелегальной работы. Сознание того, что нахожусь на правильном пути, прибавляло мне силы.
Наконец закончилась война. О предоставлении земли крестьянам и установлении народной власти никто уже не заикался. Буржуазия крепко взяла власть в свои руки.
Я редко навещал мать, отца, молодую жену и дочурку. Полиция всюду разыскивала меня…
* * *
Шпик из Тайно-Подъезёрного прибыл в Вульку-Карвовскую до наступления рассвета. Участок был еще закрыт, полицейские спали. Он долго стучал, пока наконец дежурный не открыл дверь и не рявкнул со злостью:
- Чего надо?
Шпик о чем-то пошептался с ним, и не успел еще забрезжить рассвет, как он вернулся полевыми тропками в Тайно-Подъезёрне, радуясь, что никто не заметил его в Вульке-Карвовской. Теперь он метался по двору, ожидая последствий своего доноса.
До Тайно-Подъезёрного было близко, и поэтому полицейские решили идти пешком. Шли полями, развернувшись в цепь, чтобы окружить деревню и отрезать Куберскому пути к бегству.
В это утро Куберский сидел на кухне за столом и играл с маленькой Лидкой. Он так увлекся, что даже забыл, что его разыскивает полиция, и поэтому, когда глянул вдруг в окно и увидел фигуры полицейских, было уже поздно…
Они приближались к дому. Не было времени на раздумья. Куберский схватил висевшую на стене юбку матери и надел ее. Потом натянул ее кофту и повязал платок. Возле печки стояло ведро. Он взял его, не спеша вышел во двор и направился к сараю, где у него была спрятана винтовка. Полицейские прошли всего в нескольких шагах от него, но не узнали. Он еле сдерживал себя, чтобы не побежать. Вдруг двое полицейских двинулись следом за ним. Он ускорил шаг.
- Эй, мамаша, подождите! - услышал он за спиной чей-то окрик и топот бегущих ног.
Куберский бросил ведро, подбежал к лестнице и проворно, словно рысь, вскарабкался по ней наверх. Сорвал с себя женскую одежду и достал винтовку. В это время раздались первые выстрелы, и он услышал команду:
- Взять его, скорее!
Он понял, что положение безвыходное.
- Куберский, сдавайся! - донеслись до него снизу крики, и несколько пуль снова ударило в крышу.
- У меня оружие! И я использую его для своей защиты. Отойдите от сарая! - крикнул он и переменил позицию.
Полицейские советовались, что делать дальше. Воспользовавшись этим, Куберский осторожно через щель в крыше выглянул наружу. Кольцо облавы вокруг сарая было довольно плотным. И вдруг ему в голову пришла мысль. Он уже было принял решение, но снова грянули выстрелы, послышался шорох на лестнице.
Вначале он увидел руку с пистолетом, а затем из-за соломы показалась фуражка. Он прицелился, раздался выстрел, и голова полицейского исчезла.
В ту же минуту Куберский прыгнул вниз, вскочил на ноги и бросился бежать. Прежде чем полицейские сообразили, что произошло, и раздались крики: "Держи его! Стреляй!", Куберский мчался уже полем в сторону озера.
Он добежал до берега и исчез в камышах. Под ногами почувствовал вязкую топь. Спрятал оружие и начал углубляться в заросли. Он чувствовал, как его тело постепенно погружалось в болото - вначале по пояс, затем по грудь и, наконец, по шею. Остановился, понимая, что, если пойдет дальше, трясина может его засосать. Он прикрылся водорослями. Теперь он знал, что его не найдут. Постепенно напряженные нервы успокоились. Ругал себя за то, что его застали врасплох, что пришлось ввязаться в перестрелку…
Тем временем полиция начала прочесывать камыши. В течение нескольких часов он слышал возбужденные голоса полицейских, скрип весел, шелест раздвигаемых баграми камышей, лай собак на берегу. Однако поиски оказались безрезультатными.
Когда наступила ночь, начальник полиции снял расставленные посты и покинул берег. Только после этого Куберский, едва не теряя сознание от холода, вылез из камышей, отыскал оружие и направился в сторону Ожехувки. Там он немного согрелся, очистил одежду от грязи и рассказал товарищам, что произошло.
В ту же ночь он перебрался в свое укрытие на Красное болото…
* * *
Куберский на минуту умолк. В землянке воцарилась тишина. Леон, Василий и Яшка не хотели нарушать ее, зная, что Кубер должен собраться с мыслями. Тот снова закурил и спустя некоторое время продолжил свой рассказ:
- Облава продолжалась несколько дней. Я знал, что во всех близлежащих деревнях, на перекрестках дорог, на полевых тропинках и возле дома моих родителей организованы засады.
В Тайно-Подъезёрном и окрестных деревнях появились какие-то подозрительные типы, переодетые в нищих или бродячих мастеров. Повсюду были развешены объявления о моем розыске, и за мою голову была назначена значительная сумма. Даже ксендз Дмоховский из Барглува клеймил меня с амвона и обещал отпустить грехи любому, кто поможет меня поймать. А я по-прежнему скрывался на Красном болоте и знал, что здесь меня никто не найдет.
Примерно через месяц после этого случая я направился в Граево. Я хотел встретиться с товарищами из партийной ячейки. Они знали о моем положении. Секретарь ячейки располагал информацией о том, что меня разыскивает не только полиция из Граево, но что моим делом занялись уже "Дефа" и "Двойка" . Чтобы меня поймать, в этот район были направлены даже специалисты из Варшавы. Мои товарищи запретили мне поддерживать с кем-либо контакты. Не давали мне и партийных поручений. Это делалось умышленно, чтобы в случае ареста я знал как можно меньше. Кстати, они не скрывали этого от меня. Некоторые по-дружески советовали мне, чтобы я хотя бы на несколько лет уехал отсюда.
Я вернулся в свое укрытие, испытывая горечь, обиду и боль в сердце, сознавая свое бессилие. Я чувствовал, как расставленные вокруг меня сети постепенно опутывают меня, и мне, как рыбе, приходится проскальзывать сквозь их узкие ячейки.
Я стал избегать людей. Превратился в "болотного" человека. Жену и дочурку навещал только по ночам и сразу же возвращался обратно. Ночевал где придется - в стогах сена, в скирдах ржи, в чьих-то сараях. Хорошим убежищем служила для меня некоторое время часовня на барглувском кладбище. Товарищи помогали мне. Приносили еду, доставляли книги, газеты, журналы.
Однажды ночью я напоролся на засаду. Было темно, и поэтому ни одна пуля не попала в меня. В другой раз около Райгруда неожиданно наткнулся на полицейский патруль. Бежать было уже поздно, да и некуда. Я заметил, что полицейские не узнали меня. Когда они потребовали предъявить документы, я выхватил пистолет, и оба вооруженных блюстителя порядка бросились бежать.
Был случай, когда меня опознал шпик, очевидно по фотографии, помещенной в объявлении о розыске. Я шел в сторону деревни Бжозувка. По дороге мне встретился какой-то незнакомый человек, не похожий на местного жителя. Поравнявшись, мы смерили друг друга взглядом. Вдруг я услышал позади себя: "Стой!" Я, не раздумывая, кинулся в кусты. Человек выстрелил в меня из пистолета, вероятно, раз пять, но промахнулся.
Семью мою также не оставляли в покое. Время от времени в дом врывалась полиция и перетряхивала в нем все вверх дном.
Осенью 1926 года товарищи из Граево сообщили, что они хотели бы поговорить со мной об очень важном деле. Ночью я явился в условленное, место. Теплой, а вместе с тем горестной для меня была эта встреча… Я все понял и принял решение…
* * *
Склон холма полого спускался к перелеску, далее шел луг, пересеченный глубоким рвом, - там проходила граница Польши с Восточной Пруссией. За холмом были видны дома, покрытые красной черепицей, и окружающий их ландшафт.
Межа, разделявшая голые поля и проходившая недалеко от границы, поросла редким терновником. В одном из кустов вот уже несколько часов лежал одинокий человек. И хотя он давно принял решение, что-то удерживало его от действий. Из своего укрытия он видел, как время от времени вдоль границы проходили польские и немецкие пограничные патрули.
День начал клониться к закату. Вечер был теплый, и заход солнца предвещал хорошую погоду. Человек укрылся курткой, положил руку под голову и попытался заснуть. Границу он решил перейти после полуночи.
Но сон так и не приходил. В голову лезли назойливые мысли: сумеет ли он перейти границу, получит ли работу? Не станут ли его расспрашивать, кто он, откуда, зачем пришел?
Прошло несколько часов. Он встал, расправил затекшие члены и направился в сторону перелеска. Не доходя опушки, остановился, прислушался, затем пересек ее, свернул немного вправо и увидел в темноте пограничный столб. Вот он уже на другой стороне. Он прибавил шаг, чтобы выйти как можно быстрее из опасной зоны. Вскоре вдали замаячили постройки деревни Ленгхайде, как называли ее немцы, а в действительности - Длугоше. По рассказам контрабандистов он знал, что здесь живет человек, который может помочь устроиться на работу в Восточной Пруссии. Он осторожно крался задворками, отыскивая взглядом нужный ему дом. Наконец увидел его, осмотрелся по сторонам и толкнул калитку, ведущую во двор…
* * *
Зондерфюрер Конрад Охманн, начальник пограничного участка в Простках, вошел в свой кабинет.
Минуту спустя появился дежурный пограничник и доложил, что звонили два раза из Ленгхайде.
Поскольку местная агентура почти ежедневно информировала его по телефону о всех инцидентах и подозрительных лицах, появившихся в пограничной зоне, он не придал этому значения и принялся спокойно за работу.
Однако тут же раздался телефонный звонок. Охманн узнал голос Густава Миколайтзыка из Ленгхайде.
Выслушав его сообщение, он коротко бросил в трубку:
- Хорошо, понял. Задержи его. Проверим, может быть, ты прав. - Затем повесил трубку и приказал дежурному вызвать своего заместителя.
Через минуту в кабинет Охманна вошел Готлиб Юрчик, заместитель начальника пограничного участка.
- Поедешь в Ленгхайде. Сегодня ночью там появился какой-то субъект из Польши. Миколайтзык считает его подозрительным.
- Понимаю.
- Возьмешь двух человек для конвоя и доставишь его сюда…
Спустя час перед домом, в котором разместился погранучасток в Простках, остановилась автомашина. Из нее вышел довольно прилично одетый мужчина и в сопровождении конвоя направился в здание.
Охманн выслушал рапорт Юрчика, прочитал записку от Миколайтзыка и велел ввести задержанного.
Когда Куберский вошел в кабинет, Охманн смерил его с ног до головы изучающим взглядом. Задержанный тоже внимательно осмотрел Охманна.
- Поляк? - спросил наконец Охманн.
- Да, - ответил задержанный.
- Фамилия?
- Вацлав Куберский.
- Документы есть?
- Есть.
- Покажи!
Задержанный положил на стол документы, и Охманн с Юрчиком склонились над ними, что-то шепча друг другу.
Охманн задал еще целый ряд вопросов, а затем приказал ув/ести Куберского.
- Ну и что ты думаешь о нем, Готлиб? - обратился он к Юрчику.
- Он не похож ни на контрабандиста, ни на сезонного рабочего. Слишком интеллигентен.
- Мне тоже так кажется, - заявил Охманн и снял телефонную трубку. - Соедините меня с третьим отделом абвера в Гижицко, - попросил он телефониста.
В трубке послышался голос начальника отдела капитана Берга.
- Господин капитан, сегодня ночью в приграничной полосе задержан поляк, - докладывал Оманн. - Сейчас он находится у нас. Производит впечатление подозрительного. Предварительный допрос ничего не дал, разве что усилил наши подозрения. Жду указаний…
Ответил еще на несколько вопросов, заданных капитаном Бергом, и повесил трубку.
- Поедешь сейчас с ним в Гижицко, - обратился он к Юрчику, - и подробно расскажешь все Бергу. Но смотри…
* * *
Капитан Берг внимательно прочитал показания Куберского и вопросительно взглянул на находившегося в кабинете лейтенанта Лемке.
- Это все?
- Так точно.
- Значит, за эти десять дней он так больше ничего и не сказал?
- Ничего.
- А где подтверждения его показаний? Вы же работаете в контрразведке…
- Не успели…
- Молчите и позовите лучше лейтенанта Шнапелля.
Спустя минуту к капитану Бергу явился лейтенант Шнапелль.
- Пограничный участок в Простках задержал и доставил к нам подозрительного поляка. Я думаю, что это шпион. Почитай его показания и скажи, нет ли у тебя агентов в том районе, откуда он родом. Я должен иметь подробные сведения об этом человеке. - И Берг протянул Шнапеллю папку с показаниями. Куберского.
Лейтенант Шнапелль внимательно прочитал протокол допроса, просмотрел картотеку, пролистал несколько папок с другими делами, связанными с Граевским повятом, долго изучал карту этого района, а затем снова явился к капитану Бергу.
- Я прочитал. В показаниях большие пробелы. Но у меня уже созрел план; как их восполнить. В Барглуве, недалеко от его деревни, у меня есть свой человек…
- Надежный? - переспросил капитан Берг.
- Пока дает ценную информацию. Правда, занимается контрабандой, но что ж…
- Сколько тебе понадобится времени, чтобы установить с ним связь?
- Самое большее неделю, а может быть, даже и меньше.
- Действуй!