* * *
Когда Метем добрался до Сакона и его свиты, он узнал, что царь Итобал уже известил их о том, что встретится с ними на равнине, недалеко от лагеря. Однако он долго не показывался, и Сакон был вынужден отправить еще одного гонца, чтобы предупредить, что он возвращается в город; только тогда наконец изволил появиться Итобал во главе отряда своих черных телохранителей. Выстроив их в шеренгу перед лагерем, он зашагал вперед, вместе с двенадцатью-четырнадцатью советниками и военачальниками, без всякого оружия. На полпути между своими воинами и финикийцами, на расстоянии, превышающем полет стрелы с той и другой стороны, он остановился.
Навстречу им двинулся Сакон примерно с таким же количеством жрецов и вельмож, тут же находились Азиэль и Метем; все они также были без оружия, если не считать кинжалов на поясах. Свой эскорт они оставили на склоне холма.
- Перейдем к делу, - предложил Сакон, как только закончился обмен приветствиями. - Мы так долго ждали, пока вы соблаговолите показаться перед нами, что из города уже выходят войска, обеспокоенные нашим долгим отсутствием.
- Уж не опасаются ли они, что я устрою засаду на послов? - запальчиво спросил Итобал. - И разве слугам не подобает смиренно стоять у дверей царских покоев, ожидая, когда изволит показаться их повелитель?
- Не знаю, чего опасаются они, - ответил Сакон. - Мы, во всяком случае, ничего не боимся, ибо нас тут достаточно много. - Он оглянулся на тысячный отряд своих воинов, выстроившихся на склоне холма. - И если мы, горожане Зимбое, чьи-либо слуги, то только царя Тира.
- Это мы еще увидим, Сакон, - сказал Итобал, - но объясни мне, что делает среди вас этот еврей? - И он указал на Азиэля. - Он что, тоже посол?
- Нет, царь, - смеясь, ответил принц, - но мой дед, могущественный властитель Израиля, поручил мне изучить мирные и военные обычаи дикарей, чтобы я знал, как с ними обходиться. Потому я и попросил у Сакона разрешения сопровождать посольство.
- Прошу вас, не продолжайте, - перебил его Сакон. - Сейчас неподходящее время для подобных разговоров… Царь Итобал, поскольку вы не решились сами прийти в наш город, мы явились сюда, чтобы ответить на ваши требования. Вы требуете, чтобы мы снесли все свои укрепления; это требование мы отвергаем, ничего разрушать мы не будем. Вы требуете, чтобы мы не обращали в рабство ваших людей, дабы они трудились в наших копях; в ответ на это требование мы обязуемся платить соответствующую сумму их законному властелину или же вам, царь. Вы требуете, чтобы старинная дань была удвоена. На это - из чувства любви и дружбы, а не из страха - мы соглашаемся, если вы заключите с нами договор о мире, ибо мы хотим мира, а не войны. Вот наш ответ, о царь.
- Ты ответил не на все мои требования, Сакон. Первым моим условием было, чтобы прекрасная госпожа Элисса, твоя дочь, стала моей женой.
- Это невозможно, царь, ее судьба не в наших руках. Небесные боги избрали ее своей верховной жрицей, а их воля нерушима.
- Клянусь жизнью, - в бешенстве выпалил Итобал, - я отберу твою дочь у богов и сделаю ее своей плясуньей. Уж не вздумали ли вы издеваться надо мной, люди Зимбое, которым я оказал столь большую честь, пожелав жениться на одной из ваших дочерей? С помощью жрецов вы хотите одурачить меня своими хитростями, сделав так, чтобы ей мог тешиться этот выскочка-принц. Предупреждаю вас: я разрушу этот город и затоплю его развалины вашей кровью. Да, ваши молодые люди будут трудиться в моих копях, а ваши знатные девушки будут прислуживать моим Царицам… Слушайте! - Он повернулся к своим военачальникам. - Гонцы уже ждут, велите им немедленно отправляться на восток и запад, север и юг, пусть передадут вождям, чьи имена вы знаете, чтобы те вместе со своими племенами собрались в условленное время и в условленном месте. В следующий раз я буду говорить с вами, старейшины Зимбое, во главе стотысячной армии.
- Стало быть, ты обрекаешь, царь, тысячи невинных людей на смерть. Да падет вся вина на твою голову! Да разразят тебя боги! - Сакон отвечал хоть и гордо, но бледными губами; как ни старались его сопровождающие, они не могли скрыть страха перед предстоящей войной с более чем сомнительным исходом.
Не снисходя до ответа, Итобал круто повернулся, но перед тем как уйти, он шепнул несколько слов на ухо двоим военачальникам, могучим воинам, которые начали что-то искать на земле. Сакон и его советники также повернулись и направились к своему эскорту, но принц Азиэль замешкался; никакой ловушки он не опасался, и ему хотелось знать, что они там потеряли.
- Что вы ищите, о вожди? - учтиво осведомился он.
- Один из нас уронил золотой браслет, - ответили они.
Азиэль присмотрелся и недалеко от себя заметил украшение, поблескивающее в пучке сухой травы.
- Этот браслет? - спросил он, поднимая и протягивая его им.
- Он самый, спасибо, - ответили они, подходя.
В следующий миг, прежде чем Азиэль успел угадать их намерение, военачальники схватили его за обе руки и быстро потащили к лагерю. Сознавая, что ему грозит большая опасность, принц громко позвал на помощь. Затем бросился наземь, уперся в большой камень, который оказался у него под ногами, и резким движением вырвал свою правую руку. Выхватил кинжал и, все еще лежа на спине, вонзил его в плечо второму похитителю; застонав от боли, тот выпустил и другую его руку. Азиэль вскочил на ноги, метнулся в сторону, чтобы обмануть своих врагов, и с быстротой оленя понесся к Сакону и другим послам, которые, заслышав его крик, обернулись.
Итобал и его телохранители кинулись было в погоню, но на небольшом расстоянии остановились, и царь громко прокричал:
- Я хотел взять в заложники этого чужеземца, виновника войны между нами, Сакон, но на этот раз он ускользнул. Ну, ничего, все в свое время. Если оба вы люди благоразумные, договоритесь, пусть он отправится обратно к морю, - я даже выдам для него пропуск, чтобы он мог без помех возвратиться к себе на родину.
И, не говоря больше ни слова, он зашагал к лагерю и скрылся за его воротами.
* * *
- Принц Азиэль, - сказал Сакон, когда они подошли к городским стенам, - хоть и не подобает мне говорить подобные слова столь высокому гостю, но трудно отрицать, что вы причина многих наших неприятностей. Вот уже дважды вы едва не погибли от рук Итобала; случись такое, мне, без сомнения, пришлось бы держать ответ перед справедливо разгневанным Израилем. Из-за вас, принц, город Зимбое вовлечен в войну, которая может оказаться последней в его истории; к тому же вы так очаровали мою дочь, что она и слышать не хочет об Итобале; гордость царя уязвлена ее отказом, и он поднимает на нас все свои племена. Пока вы остаетесь в этом городе, принц, нет никаких надежд на примирение. Не обижайтесь же на вашего покорного слугу, если я попрошу вас оставить город, пока еще есть время.
- Сакон, - ответил Азиэль, - благодарю вас за откровенность и отплачу вам за нее столь же полной откровенностью. Охотно покинул бы я этот город, где не знал ничего, кроме огорчений, если бы не одно обстоятельство, которое вы, возможно, сочтете несущественным, но которое для меня - а, возможно, и еще для одного человека - важнее всего на свете. Я люблю вашу дочь, как не любил прежде ни одну женщину, и наши сердца - одно целое. Как же я могу покинуть город, если это обречет нас на вечную разлуку?
- А как вы можете оставаться здесь, принц, если это обречет ее, да и вас тоже, на позор и смерть? Скажите, готовы ли вы ради моей дочери отречься от веры отцов и стать служителем Эла и Баалтис?
- Вы хорошо знаете, что нет, Сакон. Ничто из того, что может дать мир, не заставит меня совершить столь великий грех!
- Тогда, принц, лучше всего уезжайте, ибо именно такова цена, которую вы должны были бы уплатить, захоти вы стать супругом моей дочери Элиссы. Если же вы попробуете добиться этого каким-нибудь обходным путем, предупреждаю вас, что ни ваш высокий сан, ни моя власть и дружеское к вам расположение, ни сострадание к вашей и ее молодости не спасут вас обоих от гибели: пощади мы вас, весь гнев богов обрушится на Зимбое. О принц, ради себя самого и ради той, которую мы оба с вами так горячо любим, не поддавайтесь искушению остаться, а поступите, как подобает человеку отважному и решительному, поборите соблазн и уезжайте, и тогда до самой могилы вас будет осенять мое благословение, и ничто не умалит вашей чести и достоинства.
Азиэль прикрыл глаза рукой и ненадолго задумался, затем сказал:
- Повинуюсь, друг. Я оставляю этот город, хотя и с разбитым сердцем.
Глава XI
Метем продает статуэтки
По прибытии во дворец Азиэль тотчас отправился в покои Иссахара. Слуги у дверей не было, и принц, не останавливаясь, прошел в комнату. Старый пророк стоял, молясь, на коленях у окна, обращенного в сторону Иерусалима. Так поглощен он был своей молитвой, что, только окончив ее и поднявшись, заметил своего воспитанника.
- А вот и ответ на мою молитву, - сказал он. - Сын мой, мне сказали, что тебе опять угрожала большая опасность, хотя никто не знал, что с тобой стало. Я молился о твоем спасении, - и, хвала Богу, ты здесь, целый и невредимый. - И он крепко обнял принца.
- Да, мне и в самом деле угрожала опасность, - ответил Азиэль и рассказал обо всем случившемся.
- Я же просил тебя не сопровождать посольство.
- Да, отец, но ведь я все же благополучно вернулся. Послушай, у меня есть новость, которая, возможно, тебя обрадует. Час назад я обещал Сакону покинуть Зимбое, он убежден, что мое здесь присутствие - источник многочисленных бед для их города.
- Воистину радостная новость! - воскликнул Иссахар. - Я не буду знать ни часа покоя, пока мы не уедем далеко от башен этого обреченного города и проклятых дьяволопоклонников.
- Ты радуешься, отец, а для меня это великое горе: здесь я оставлю и свою молодость, и счастье. Я знаю, ты думаешь, это случайная прихоть, наваждение, порожденное красотой женщины, но ты ошибаешься. С первого же мгновения нашей встречи с госпожой Элиссой она стала жизнью моей жизни, душой моей души; я покидаю этот город, навсегда утратив всякую радость и надежду, унося с собой нестерпимо тягостные воспоминания, которые источат мое сердце. Ты считаешь ее колдуньей, веришь, будто Баалтис наделила ее способностью очаровывать и губить души мужчин, но я говорю, что у нее нет других чар, кроме чар ее любви ко мне, и еще я говорю, что та, о ком ты отзываешься так несправедливо, уже не служительница Баалтис.
- Элисса не служительница Баалтис? Но ведь она ее верховная жрица! Ты ослеплен своей безумной страстью, Азиэль!
- Верховной жрицей она стала вопреки своей воле, ее избрания добился Метем; за его спиной стоит еще кто-то - кто, я не знаю. - Он в упор посмотрел на Иссахара, и тот отвернулся. - Но, в конце концов, какое значение, на чьей совести это злое дело. Ясно только, что мое присутствие и в самом деле плодит беды и может привести к кровопролитию; я должен, как и обещал, оставить Зимбое.
- Когда же мы выезжаем, принц? - спросил Иссахар.
- Не знаю, мне все равно. Вот идет Метем, спроси у него.
- Метем, - сказал левит, - принц намеревается вернуться к морскому побережью, с тем чтобы отплыть оттуда на корабле в Тир. Когда сборы будут закончены?
- Я уже слышал, Иссахар, от Сакона, что он Договорился с принцем. Я рад, ибо тучи здесь сгущаются; ваше пророчество, по всей видимости, скоро оправдается - и на город Зимбое, где каждый заботится лишь о себе и готов с потрохами продать своего ближнего, падут поистине неслыханные бедствия. Итак, мы выезжаем послезавтра вечером, но готовиться я начну уже сегодня. Завтра, после захода солнца, я буду посылать верблюдов по одному и по два, с навьюченным на них багажом и сокровищами в одно тайное укрытие в горах, куда мы все вместе с охраной принца можем поехать потом на мулах. Я заручился пропуском самого Итобала. Но я не хочу вводить его войска в искушение, проводя мимо них двадцать тяжело груженых золотом верблюдов. К тому же, узнав о нашем отъезде, к нам захочет присоединиться полгорода, ибо здесь живут люди торговые, отнюдь не воинственные, и они не уверены в благополучном исходе войны с Итобалом.
- Это твое дело, - сказал Иссахар, - ты начальник всего каравана и отвечаешь за безопасность принца в этом путешествии. В назначенный час я буду готов, и чем скорее будет назначен этот час, тем боле доволен я буду тобой.
- Пойдем ко мне, я хочу поговорить с тобой, сказал Азиэль финикийцу, когда они вышли из комнаты Иссахара. - Послушай, - продолжал он уже у себя в комнате, - мы скоро оставим этот город и я должен проститься…
- С госпожой Баалтис?
- С госпожой Элиссой. Я хочу, чтобы ты переда. I ей мое прощальное письмо. Можешь ли ты это сделать?
- Могу, принц… за деньги, конечно… Нет, нет с вас я ничего не возьму. У меня осталось еще несколько статуэток на продажу, а нам, купцам, открыт вход всюду, даже к госпоже Баалтис, если она пожелает меня принять. Напишите письмо, и я его передав хотя, по совести говоря, я берусь за это поручение без особой охоты.
Азиэль медленно, тщательно выводя каждый знак написал письмо, запечатал и отдал Метему.
- У вас очень грустный вид, принц, - сказал купец, припрятывая свиток в складках одежды. - Но поверьте мне, вы поступаете правильно и мудро.
- Может быть, - ответил Азиэль, - но лучше бы мне умереть; пусть падет мое проклятие на головы тех, кто подстроил все это! А теперь, прошу тебя вручи этот свиток той, о ком я тебе говорил, и принес мне ее ответ, если таковой будет; я заплачу тебе вдвое больше, чем тебе уже заплатили за предательство.
- Не тревожьтесь, принц, - спокойно, без всяко обиды ответил Метем. - Я выполню это поручение и дружеских побуждений, не из корысти. Весь риск мой, а выгода - или убыток - ваши.
* * *
Через час финикиец уже стоял у дворца богов и, сославшись на позволение правителя города Сакона, потребовал, чтобы его пропустили к госпоже Баалтис, которой он, мол, хочет продать превосходные священные золотые статуэтки. Разрешение было дано, и старшие жрецы провели его по бдительно охраняемым коридорам в личные покои жриц. Элисса ожидала его в длинном, низком зале с кедровыми колоннами, пахнувшем благовонным деревом и богато украшенном золотом.
Она сидела одна в дальнем конце зала, прямо под окном, облаченная в церемониальное платье, богато расшитое эмблемами луны. Ее служанки - кое-кто из них занимался рукоделием, другие лениво перешептывались - сидели у самого входа.
Метем поздоровался с ними, они задержали его расспросами о новостях, не слишком утонченными шутками и просьбами подарить им драгоценные украшения в обмен на благословения богини. Для каждой из них он нашел подходящий ответ, ибо не терялся даже в разговоре со жрицами Баалтис. Его острые глаза подметили, однако, что одна из женщин не принимает в этом живом разговоре никакого участия. В худой, с тонкими, поджатыми губами женщине он узнал Месу, дочь опочившей Баалтис, которая стремилась занять освободившийся престол, но вынуждена была уступить его Элиссе.
Когда он вошел в зал, Меса сидела на полотняном стульчике в стороне от остальных; подперев подбородок рукой, она недобрыми глазами смотрела на Элиссу. Не смягчилось ее лицо и при появлении тороватого купца; она хорошо знала, что это он своими хитростями и прямым подкупом добился избрания ее соперницы.
"Опасная женщина", - подумал Метем, когда, отделавшись наконец от докучливых жриц, он прошел мимо нее. Подойдя к Элиссе, финикиец преклонил колени и притронулся лбом к ковру.
- Встань, Метем, - сказала Элисса, - скажи, что тебя привело ко мне, только покороче, ибо близится час вечерней молитвы и я не могу долго с тобой беседовать.
Выкладывая свой запас статуэток, Метем видел, что лицо ее печально, а глаза полны неизъяснимого страха.
- Госпожа, - сказал он, - послезавтра вечером я уезжаю из вашего города и очень рад, что покидаю его живым и невредимым. Я принес тебе четыре бесценных статуэтки превосходнейшей тирской работы, надеюсь, ты соблаговолишь купить их для служения богине.
- Ты оставляешь город? - спросила она. - Один?
- Нет, госпожа, не один, со мной едет святой Иссахар, эскорт принца Азиэля и сам принц, чье дальнейшее пребывание в Зимбое признано нежелательным. - Он замолчал, видя, что Элисса едва справляется с волнением, и шепнул: - Держи себя в руках, за нами наблюдают. У меня есть к тебе письмо… Госпожа, - продолжал он громко, - если тебе угодно будет осмотреть одну из этих драгоценных статуэток при дневном свете, ты не будешь колебаться и цена уже не покажется тебе чрезмерной. - И с низким поклоном он зашел за трон, куда за ним последовала и Элисса.
Теперь они стояли лицом к окну, скрытые от любопытных глаз высокой позолоченной спинкой трона.
- Вот, - сказал он, вкладывая ей в руку пергамент, - прочитай быстро и верни.
Она схватила свиток и пробежала его глазами строку за строкой; ее лицо сильно помрачнело, а губы побелели от сдерживаемой боли.
- Держись! - прошептал Метем, ибо его сердце дрогнуло от жалости, - для всех будет лучше, если он уедет.
- Для него, может быть, и лучше, - ответила она нехотя возвращая письмо, которое не посмела оста вить у себя, - но что будет со мной? О Метем, что будет со мной?
- Госпожа, - грустно произнес он, - у меня не слов, чтобы уврачевать твою печаль, скажу только, что такова воля богов.
- Каких богов? - яростно спросила она. - Уж и тех ли, которых мне велят почитать? - И, задрожав, она добавила: - Сжалься, Метем. Если ты хоть когда-нибудь любил женщину или был любим, сжалься надо мной - ради той, другой. Я должна проститься с ним и только ты в силах мне помочь!
- Я? Каким образом, во имя Баала?
- Когда вы уезжаете, Метем?
- Послезавтра вечером, на восходе луны.
- Тогда за час до восхода я буду в храме, куда можно пробраться потайным входом прямо из дворца, а он сможет войти туда через маленькую калитку, которую я оставлю незапертой. Пусть же он придет - чтобы мы могли повидаться в последний раз.
- Госпожа! - запротестовал он. - Это чистейшее безумие, я отказываюсь, найди себе другого посланца.
- Безумие это или нет, такова моя воля, и не смей мне перечить, Метем; я госпожа Баалтис и обладаю правом казнить без каких бы то ни было объяснений. Клянусь, если я не увижу его, тебе не выбраться живым из этого города.
- Аргумент чрезвычайно веский и убедительный, - задумчиво произнес Метем. - Я уже приготовил для себя высеченную из скалы гробницу в Тире и не хотел бы, чтобы мой резной саркофаг из лучшего египетского алебастра валялся никому не нужный или был продан за бесценок какому-нибудь ничтожеству.
- Так оно и будет, если ты не выполнишь мою волю, Метем. Запомни - за час до восхода луны, у подножия столпа Эла во внутреннем дворе храма.
Метем вздрогнул: его чуткий слух уловил какой-то шорох.
- О божественная царица, - заговорил он громко, возвращаясь на прежнее место, перед троном, - ты очень несговорчивая покупательница. Если бы таких, как ты, было много, бедный торговец не смог бы заработать даже себе на пропитание. А вот женщина, которая знает цену таким бесценным произведениям искусства. - И он показал на Месу, которая со сложенными на груди руками, потупив глаза, стояла в пяти шагах от трона - настолько близко, насколько позволял обычай. - Госпожа, - продолжал он, обращаясь к ней, - ты слышала, какую цену я прошу; разве она слишком велика?