Они прошли ещё немного и оказались на широкой площади, заполненной молодёжью. Стало уже темно, но посередине горел костёр. Он освещал парней и девушек, взявшихся за руки и в весёлом, зажигательном танце двигавшихся то в одну, то в другую сторону. Несколько музыкантов, сидя близко возле костра, играли на дудочках и цитрах - небольшом инструменте в виде фигурного ящика со струнами. Вокруг стояла молодёжь, смеялась, переговаривалась, некоторые, не вытерпев, срывались с места и присоединялись к танцующим. На Всеволода и Алексея никто не обратил внимания, и они как-то незаметно влились в толпу.
- Залихватски танцуют! - наклонившись к другу, сказал Всеволод. - Так и хочется кинуться в пляс!
- А чего медлить? - с загоревшимися глазами отвечал Алексей. - Тут и уметь особо не надо, подпрыгивай в такт музыке и живее переставляй ноги!
- Зато радости, восторга в лицах сколько!
На Всеволода несколько раз пристально взглянула рядом стоявшая девушка, потом неожиданно схватила его за руку и потащила в круг; он охотно ей подчинился. Задорная музыка подхватила его, и он, не чувствуя под собой ног, понёсся в вихре буйного танца. Рвалось к тёмному небу пламя костра, мелькали перед глазами возбуждённые, красные лица парней и девушек, согласный ритм десятков ног подстёгивал и возбуждал, в нём всё кипело и бурлило, хотелось петь, плясать, смеяться, забыв обо всём. У него стало легко на душе, будто он попал в другой мир, мир безмятежного веселья и счастья. А рядом с ним, держась за его руку, неслась в танце гонкая и гибкая девушка с большими озорными глазами. Она кидала на него восторженные взгляды, улыбалась ласково и приветливо, и он чувствовал, что нравится ей, что не зря она выбрала его среди других парней и пригласила на танец, и она ему очень понравилась, и ему хотелось глядеть в её красивое лицо, не отрываясь.
Мельком Всеволод заметил, что Алексей тоже пляшет в общем круге, и его охватила нежность к своему другу: не стал сторониться, а принял участие в общем веселье; интересно, сам он вошёл в круг или кто-то его пригласил? Впрочем, какая разница, главное, пляшет и от души развлекается закадычный друг!
Потом Всеволод и девушка стояли в толпе, отдыхали. Он глядел в её тёмные глаза, в которых метались отблески пламени костра, и всё старался узнать, как её зовут. А она лукавила, хитровато глядя на него, и не хотела говорить и только подружка выдала её, назвав Виринеей. Он тотчас сказал своё христианское имя - Даниил; здесь, в Византии, его называли то Всеволодом, то Даниилом, и он к этому привык.
Когда потух костёр, молодёжь стала разбредаться кто куда. Всеволод и Виринея пошли вдоль улицы, погруженной во тьму. Дома потеряли свои чёткие очертания и стали похожи друг на друга, было тихо, лишь изредка взлаивали собаки. Эта тишина и темень сближали их. Он держал её руку в своей (ладонь у неё маленькая, крепкая, с твёрдыми мозолями). Она спрашивала, с нескрываемым интересом поглядывая на него:
- И откуда ты к нам явился, Даниил? Почему я тебя никогда на нашей площади не видела?
- Я живу в Большом дворце, - ответил он. - До вас надо идти через весь город, поэтому ни разу не приходил. Сама понимаешь, ночью по тёмным улицам опасно ходить, так часто рассказывают о грабежах и убийствах, поэтому я предпочитал проводить время недалеко от дома...
- И кто же ты в Большом дворце - император или логофет-дрома? - прервала она его шутливым вопросом.
Он поперхнулся. Сказать правду, что он князь, значит нарушить доверительные отношения между ними, а он этого никак не хотел, слишком Виринея нравилась, и ему очень хотелось побыть с ней хотя бы этот вечер. Но и соврать он не знал как. Чуть помедлив, сказал, что первое пришло на ум:
- Ни то ни другое. Всего-навсего ремесленник в одной из императорских мастерских. Нас тысячи таких в Большом дворце.
- Ремесленник? - удивилась она и пальчиками потрогала его ладонь. - А я думала, какой-нибудь писец или вроде того. У тебя нет ни одной мозоли!
Холодок прошёл по спине Всеволода. Как он не подумал об этом? Но теперь уже поздно называться писцом, Виринея сразу поймёт, что он говорит неправду... И тут он нашёлся:
- Мы изготавливаем тончайшей работы драгоценности для двора. Какие могут быть мозоли? А ты чем занимаешься? - поспешил он увести её от опасного разговора.
Но она не отступала:
- А покажешь мне свои изделия? Самые красивые?
- Да-да, конечно, - ответил он, а про себя подумал: "Это проще простого! Куплю в магазине или на рынке, где тебе догадаться!"
- А ты какие изделия изготавливаешь? - спросил он её.
- Наша семья занимается гончарным промыслом. Мужчины делают посуду, а мы с мамой - игрушки. Меня с пяти лет приучали глину мять, а с семи я уже продавала свои первые изделия на рынке. Ты знаешь, - доверительно сказала она, - в нашем районе мы, игрушечницы, считаемся самыми завидными и разборчивыми невестами, потому что зарабатываем себе на жизнь и к свадьбе собираем хорошее приданое.
- Так, наверно, за тобой целый хвост женихов! - полушутливо, полусерьёзно спросил он.
- А как же! - с гордостью ответила она. - Мне есть среди кого выбирать.
- Ну тогда у меня нет никакой даже маленькой возможности получить тебя в жёны! - притворно вздохнув, проговорил он.
- Да уж конечно! - поддержала она его шутку. - Походишь вокруг да около и ни с чем вернёшься в свой Большой дворец!
Он легонько, будто нечаянно потянул её к себе, она охотно подалась, и они поцеловались. Вообще-то было принято среди молодёжи целоваться при третьей встрече, но всё получилось само собой, и он подумал: "Кажется, она влюбилась в меня. А я?.."
Они бродили, пока небо не стало совсем светлым - коротки летние дурманящие ночи...
Въездные ворота в крепостной стене, окружавшей Большой дворец, на ночь запирались и открывались лишь с восходом солнца, поэтому Всеволод вышел к берегу моря, выбрал зелёную лужайку и улёгся на ней, надеясь вздремнуть в оставшиеся часы. Однако сон не шёл. Перед глазами витал образ Виринеи, а в груди звучала нежная музыка. Вот так бы встал, раскрыл руки и улетел в сторону молчаливого могучего моря!
Долго лежал он на травке, наблюдая, как на востоке всё светлеет и светлеет край неба. Вот у кромки моря заалела полоска, алый свет всё более и более распространялся, и вот уже полнеба горело красной зарей; огненный цвет опрокинулся в море и зажёг его, пламя сначала было сплошным, но подул лёгкий ветерок, и оно ожило и зарябило. А потом появился краешек светила, и яркий свет стал заливать всё пространство. Мириады блесток засверкали по поверхности моря, и на их фоне неторопливо проплывали лодки и корабли, стремительно, с гортанными криками проносились чайки. Подул лёгкий ветерок, всколыхнулись листы на деревьях, защебетали птички. Наступал очередной день.
Всеволод поднялся и направился к воротам крепостной башни. Голова была ясной, тело лёгкое, будто и не было бессонной ночи. Во дворце заглянул к Алексею.
- Он ещё почивает, - сообщил ему слуга.
- Как проснётся, пусть зайдёт ко мне.
В своей комнате Всеволод то бесцельно вышагивал из угла в угол, то принимался за книги, но ничто не шло на ум. Хотелось с кем-то поговорить, высказаться. Наконец явился Алексей. Лицо заспанное, недовольное.
- Ну как ты вчера? Проводил свою девушку? - спросил его Всеволод.
- Да проводить-то проводил, но расстались мы ни то ни сё...
- И чего так?
- Говорить было не о чем. Я было завёл речь о трудах Платона и Аристотеля, читала ли она современных писателей Никифора Вриепния или его жены Анны Комниной, так она такими непонимающими глазами на меня посмотрела, что я и заикаться об этом перестал.
- Ты бы лучше спросил её, чем она занимается, как проводит время?
- Спрашивал. Она отвечала, что возится с младшими братьями и сёстрами и помогает отцу с матерью делать керамические плитки. Больно мне интересно было слушать такое! Ну, а ты как?
- Даже не представляешь, какая славная девушка мне повстречалась! Я с ней всю ночь проболтал и не заметил.
- И о чём же ты с ней говорил?
- Даже вспомнить не могу. Ну, во-первых, я ей представился мастером по изготовлению ювелирных изделий. Да, кстати, не забыть сегодня забежать в магазин и купить ей какую-нибудь безделушку. Скажу, что сам сделал.
- Зря стараешься, всё равно она тебя разоблачит.
- Это когда-то будет! А пока станем встречаться. Она, кажется, тоже влюбилась в меня!
- А ещё о чём говорили?
- Она о себе рассказывала. Трудится игрушечницей, на рынке продаёт и копит деньги на приданое.
- Ого! Тебе как раз чуть-чуть не хватает состояния, она тебе его пополнит, - язвительно проговорил Алексей, которого успешное свидание Всеволода с девушкой задело. У него-то не получилось!
- Ну ладно, ладно, - примирительно проговорил Всеволод. Он был в благодушном настроении и готов был простить всем и вся и любить весь мир. - Но с ней было интересно, это главное!
- А мне не повезло, - вздохнул Алексей. - А так бы хотелось для разнообразия погулять с девушкой из простонародья!..
- Сегодня пойдёшь со мной?
- Да нет, неохота. Да и далеко. А ты?
- Спрашиваешь! Не могу дождаться вечера.
Когда шёл к площади на Лихосе, внезапно защемило в груди: вдруг Виринея забыла про него? Побаловалась немного и перестала думать, разве такое не бывает? Что он сделает тогда? Да ничего, покрутится в толпе и вернётся во дворец... Но когда увидел её, с надеждой и лаской глядевшую на него, у него отлегло от сердца. Виринея, милая, хорошая, замечательная Виринея, ты любишь меня! Как я счастлив, Виринея! Мне хочется прыгать, бегать, смеяться и петь и кричать всем о своём счастье, и я бы сделал это, если бы не понимал неуместность выражения своих чувств, неуместность, которая может обидеть тебя, моя Виринея. Он сжал её руку, и она поняла всё и качнулась к нему и на мгновенье прижалась, нежно и доверчиво.
А потом они танцевали вокруг костра, и даже когда её на некоторое время уводили от него какие-то парни, он был спокоен: знал, что она думает о нём, что они будут вместе, что он любит её, и сердце билось радостно и тревожно.
- Завтра большой праздник у христиан - день Святителя Николая Чудотворца, - сказала она на прощание. - Наша семья не работает. Мы с утра пойдём в церковь, а потом будем отдыхать. А как в императорских мастерских, этот день выходной или рабочий?
- Конечно, выходной, - тотчас ответил Всеволод и даже подивился при этом, как научился лгать в последнее время. - Так, значит, мы можем его провести вместе?
- А куда пойдём? Может, на море, покупаемся, поразвеемся?
- Нет, у меня есть интересней предложение. Завтра ожидаются конные бега на ипподроме. Я тебя приглашаю посмотреть на захватывающее зрелище.
- Это здорово! Я была раза два, мне очень понравилось.
- Значит, договорились? Я тебя жду перед началом бегов у входа на ипподром. Только не опаздывай!
Утром народ повалил на ипподром. За его пределами оставлялись колесницы и экипажи, возки и кареты, телеги с большими колёсами кочевников и кони, покрытые расшитыми волочившимися попонами; слышались крики людей, ржание лошадей, люди толкались, работали руками, мелькали разнообразные по цвету одежды, бледные, смуглые и чёрные лица - всё это стремилось вовнутрь ипподрома, а по краям толпы стояли продавцы яиц, рыбы, мяса, пирожков и прочих съестных припасов, которые раскупались, разбирались, расхватывались, потому что предстояло высидеть длительные скачки.
Появилась Виринея, радостная, с сияющими глазами, и всё вокруг будто посветлело. Они взялись за руки, и толпа понесла их вовнутрь ипподрома. Ипподром был центром жизни горожан и представлял собой огромное сооружение, которое вмещало в себя до сорока тысяч зрителей. Вход в него был бесплатный, он был открыт для всего населения независимо от сословия и профессии. В конце эллипса виднелась богато украшенная императорская ложа, она была окаймлена красными и фиолетовыми занавесями и уступом высилась над трибунами; её охраняла стража в позолоченных панцирях и шлемах с перьями, солнечные лучи играли на их обнажённых мечах и секирах. Ложа пока была пуста, но все знали, что император находится рядом с ней, в аудиенц-зале, где принимает знатных гостей, беседует с ними и обсуждает предстоящие скачки.
Слева от императорской ложи на трибунах рассаживались сторонники партии зелёных, а справа - партии синих. Эти партии сложились много веков назад и играли большую роль в политической жизни страны. К зелёным примыкали преимущественно купцы, торговцы и ремесленники, а ряды синих составляло много необузданных аристократов, которые подстригали бороду на персидский манер и частично обривали голову, подражая гуннам. Они носили узкие туники с большими плечами и рукавами, кончающимися длинными узкими манжетами на запястье, плотно прилегающие рейтузы и туфли, похожие на те, в которых ходили простые люди.
Партии становились очень опасными в период политических волнений в Константинополе, потому что имели право набирать и вооружать своих сторонников. Тогда вокруг них объединялся народ, и совместными усилиями свергался император или правительство, а иногда все разом. В обычной же жизни они принимали участие в императорских церемониях, поддерживали в хорошем состоянии городские защитные стены и следили за порядком на улицах. На ипподроме они выставляли своих спортсменов и организовывали зрителей в их поддержку.
Всеволод и Виринея сели на трибуну, заполненную сторонниками зелёных. Ипподром многоголосо шумел, шум перекатывался из одного конца в другой обширного сооружения, слышались голоса нетерпеливых зрителей, звуки барабанов, дудочек и труб, развевались стяги и знамёна. Наконец распахнулся занавес в императорской ложе, и на виду трибун появился Самодержец. Все встали и громкими возгласами приветствовали своего правителя. Несмотря на то что на троне часто менялись лица, многих свергали в результате государственных переворотов, авторитет императоров был очень высок К ним относились как к почти святым людям, на картинах их изображали с нимбом над головой. Императора называли "тринадцатым апостолом", а его резиденцию - "священными дворцами".
Император подошёл к краю ложи. Он был в белой мантии, пурпурной, шитой золотом порфире и широкой хламиде, застёгнутой на его мощной шее. Хламида была заткана золотым шитьём, блестевшим яркими узорами на зелёно-фиолетовом фоне. Сзади она спадала складками, которые расправлял внимательный сановник. На нём был золотой венец, усыпанный драгоценными камнями, лицо императора было смуглым, с выгнутым носом. Самодержец поднял полу своей мантии и троекратным знамением благословил собравшихся: сначала лицом к центральному сектору зрителей, потом к правому и, наконец, клёвому. Потом он бросил белый носовой платок в знак того, что игры начаты. В ответ раздался новый рёв огромной массы людей.
Тотчас открылись двери стойл, и первые четыре колесницы, выбранные по жеребьёвке, выкатили на беговую дорожку. Беговая дорожка была широкой, около шестидесяти метров, и позволяла мчаться разом четырём колесницам, запряжённым по четыре лошади каждая, так называемой "квадригой". Возничие были одеты в короткие туники без рукавов по цвету партий - зелёные и синие, они крепились перекрещёнными ремнями; лодыжки прикрывали кожаные гетры. Кони нетерпеливо били копытами, блестела на солнце дорогая и красивая упряжь. Вот взмах белым платком служителя ипподрома - и вся четвёрка ураганом понеслась вперёд. Спицы колёс превратились в светлые круги. Зрители вскочили, громкими криками, шумом барабанов, рёвом дудочек и труб подбадривали спортсменов. Всеволод взглянул на Виринею. Она вся целиком ушла в скачки, лицо её раскраснелось, глаза горели азартом, она что-то выкрикивала и подпрыгивала на месте.
Первой примчалась колесница зелёных. И тотчас трибуна, где сидели сторонники этой партии, взорвалась оглушительным криком, рёвом и грохотом музыкальных инструментов. Зато противоположная трибуна подавленно молчала. Префект, облачённый в тогу, вручил победителю пальмовую ветвь.
Затем на поле ипподрома выбежали мимы. Они начали разыгрывать бытовую сценку, как неверная жена провожает мужа в путешествие, а сама тотчас принимает у себя любовника. Но муж неожиданно возвращается и застаёт их вдвоём. Однако хитрая женщина находит неожиданный выход из этой пикантной ситуации и обводит вокруг пальца недалёкого мужа. Зрители были в восторге и провожали артистов громкими криками и аплодисментами.
Второй забег принёс победу снова зелёным. Сторонники зелёных опять неистовствовали, а синие угрожающе молчали.
- Как бы в драку не полезли, - обеспокоенно проговорила Виринея. - Многие могут жизнями поплатиться.
Но тут на поле вышли певцы и музыканты. Они стали исполнять сценку из жизни аристократов Древней Греции. Речь героев часто перемежалась пением, и вся постановка напоминала чем-то оперу, родившуюся потом в Европе. Зрители были покорены мастерством исполнения и забыли про спортивные страсти.
Третий заезд принёс победу синим. Теперь они устроили настоящий бедлам, а зелёные сидели тихо. Когда все успокоились, на поле вышли фокусники, они проделывали на глазах у многочисленных зрителей такие штучки, что те только недоумённо ахали и разводили руками...
Так продолжалось до полудня, пока не закончился шестой заезд. Он всегда был последним. Победы обеим партиям достались поровну, поэтому все расходились очень довольными. А столица несколько дней только и говорила о прошедших конных состязаниях.
Через неделю Виринея пригласила Всеволода к себе домой познакомиться с родителями. Домик её был одноэтажным с глухой стеной на улицу. На двор были обращены два небольших прямоугольных окна с закруглённым верхом. В отштукатуренные рамы были вставлены маленькие кусочки стекла, каждый кусочек имел восьмиугольную форму. На просторном дворе был расположен сарай для скота и птицы; овцы и коровы находились в стаде, а по двору гуляли куры. Возле дальней стены виднелся колодец с деревянной рамой, на которой был укреплён блок с перекинутой верёвкой, верёвка была привязана к ведру, стоявшему на срубе.
Виринея провела Всеволода вглубь двора. Там за сараями находилось ещё одно каменное строение - мастерская гончаров с большими окнами без рам. Возле здания виднелось несколько кум глины.
- Эта глина идёт на посуду, - говорила Виринея, показывая на одну из них. - Обычная глина, её везде много. А для игрушек я беру в другом месте. После обжига она приобретает ярко-белый цвет и не требует побелки. Как вынешь игрушку из печи и пройдёшься по ней кистью с зелёной и красной красками, она сразу приобретает праздничный вид и радует глаз. Наши игрушки очень охотно покупают на рынке, особенно дети. Но берут и взрослые, ставят на подоконнике или на какой-нибудь подставке, чтобы украсить жилище.
- Покажи мне какую-нибудь свою игрушку, - попросил Всеволод.
- Пойдём на ту сторону, они сушатся на солнышке.