Прокрадываясь между зарослей от дерева к дереву, я присматривался к вековым елям. Думал поначалу выбрать наиболее мохнатую из них и взобраться на макушку: не будут же солдаты проверять каждое дерево. Но вот мое внимание привлек огромный выворотень. По свежей иглице видно было, что ель упала во время последней бури. Крона выворотня была настолько густа, что в ней мог спрятаться не один, а несколько человек. В первое мгновение я решил так и поступить: зашиться в разлапистые ветки. Но тут же отверг этот план. Место сразу же вызывало подозрение - уж слишком естественным было это укрытие. Его непременно обыщут, обстреляют.
Я заглянул под корень выворотня. Глубокая яма с нависшими метровыми клочьями мха - настоящее логово. Там тоже может поместиться не один человек. Но и оно слишком было заманчивым, привлекало внимание, бросалось в глаза, вряд ли пройдут мимо…
Но, как завороженный, я уже не мог уйти отсюда. Вновь заглянул на противоположную сторону выворотня, в то место, откуда изо мха выходил толстый ствол. Мох здесь тоже длинными космами повис книзу, до самой земли. Под стволом можно спрятаться, принакрыться мхом. Но лечь нужно поперек ствола, чтобы оказаться лицом к преследователям. Я чувствовал, что немцы могут вот-вот появиться здесь: мимо уже пронеслось несколько поднятых с лежки косуль, без оглядки проскакал олень. Всякий раз, теряя дорогие секунды, я вскидывал к плечу автомат, пока не поймал себя на мысли, что если овчарок нет, а они бы уже подали голос, то мешкать нельзя, нужно побыстрее прятаться.
Мысль, работающая с удесятеренной быстротой, подсказала окончательное решение. Достав нож, я срезал под корень, чтобы не оставить следа, несколько маленьких, мохнатых елочек. Улегся поперек ствола, а елочки воткнул так, чтобы голова и ноги скрылись под ветками, обложился мхом и затаился, взвел автомат, приготовил гранаты.
Ждать долго не пришлось. Сначала послышалось металлическое звяканье касок, когда они цеплялись за ветки.
Увидев немецких солдат, я решил таиться до последней секунды: так поступают звери и птицы. Будучи охотником, я хорошо знал повадки обитателей леса. Только бы собрать нервы в кулак - при любой ситуации не шелохнуться, не выдать себя. Около десятка солдат остановились перед выворотнем. Один из них подошел вплотную. Я мог свободно ухватить его рукой за ногу. "Хотя бы не наступил на меня, не напоролся на автомат - тогда все пропало", - тревожила мысль. Сердце билось так сильно, что, казалось, его удары слышны на расстоянии.
- Раус, раус, выходи, - не слишком громко раздался голос надо мной. - Нужно прочесать огнем. - Он дал несколько коротких очередей по густым сплетениям лапок. Шум пуль отдавался по всему стволу - я чувствовал его своим телом.
Цепь двинулась дальше. Солдаты один за другим переступали через дерево у самой моей головы. Я отчетливо слышал их сопение, хруст мелких сучьев под коваными сапогами, шорох осыпающейся коры. Цепь прошла дальше.
Я продолжал лежать, боясь шелохнуться. Так и казалось, что кто-то, притаившись, стоит надо мной. Но вот снова послышались голоса.
За первой цепью без остановки прошла вторая. Я расслабил руку, сжимавшую автомат, и вздохнул, пожалуй, слишком шумно. Стало непривычно тихо - ни улюлюканья, ни стрельбы. Как будто в лесу вообще ничего не происходило. И все же только теперь я ощутил, как какой-то особенной внутренней дрожью охвачена каждая клетка организма, точно так, как это было в доме, когда в меня целился старик из ружья. Смерть и на этот раз прошла мимо, но опасность не миновала. Облегчение принесет только ночь. У партизана и разведчика два добрых друга - лес и ночь. Один из них уже помог мне, второй позволит встать на ноги. Я взглянул на часы - было одиннадцать часов и сорок две минуты. Казалось, нужно переждать целую вечность, пока наступит вечер.
Но вот в том направлении, куда двинулись цепи, послышались частые автоматные очереди. По временам они сливались в общий гул - так много людей стреляло одновременно. Значит, кто-то из разведчиков был обнаружен, кто-то дрался с врагом. Суматоха и крики, стрельба продолжались около часа.
После обеда обе немецкие цепи вновь прошли от шоссе к железной дороге, а перед закатом в третий раз прочесали лес. Выстрелов больше не раздавалось.
"Кто же там был? Один, двое, трое? Удалось ли пробиться?" - задавал я себе безответные вопросы. Пробираясь в сумерках к явочному пункту босиком, я нащупывал каждый шаг, убирал с пути каждую сухую ветку: в лесу могли остаться вражеские засады.
Подкравшись к месту сбора у плоского камня на берегу ручейка, я затаился и долго прислушивался. В темноте почти рядом кто-то зашевелился и тихонько кашлянул.
Я подал условный сигнал. Мне ответили. Это были Овчаров и Целиков. Зварйки не было.
- Ты где же спрятался? - спросил Овчаров.
Я рассказал коротко, не вдаваясь в подробности.
- А мы с Иваном на ель взобрались. Привязались покрепче, чтобы в случае ранения не упасть на землю, не попасть живыми в руки этим гадам. Так и просидели весь день. Двигались солдаты медленно, все останавливались, вынюхивали.
Я, конечно, был грязный как черт, пошел к ручью и кое-как умылся.
Зварику ждали молча. Никто первым не хотел высказать предположение, что больше он не придет никогда. Ждали и посыльного из-за канала от Шпакова. Обрадовались, когда услышали шаги. Пришли Шпаков, Мельников, Морозова, Бардышева, Юшкевич.
- Что у вас здесь слышно? - спросил Николай.
- Весь день шла облава между шоссе и железкой. Прорваться никуда не удалось. Разошлись кто куда. Я отлежался под выворотнем. Они, - показал я на Целикова и Овчарова, - отсиделись на елке. Пока нет Юзика.
- Что ж, подождем. Будем надеяться на лучшее, - старался вселить надежду Шпаков. - Если до полуночи не придет, то оставим записку, чтобы ждал кого-либо из нас здесь. Группе приказано вновь идти под Инстербург и Гольдап.
- Отдежурили здесь у железки ровнехонько три недели, - подсчитал Юшкевич.
- Ты что босиком? - спросила подсевшая ко мне Зина. - Натер ноги?
- Да нет, прижали фрицы так, что пришлось сапоги сбросить, - ответил я нехотя. Мое подавленное настроение передалось ей.
- Тяжело вам было сегодня, - посочувствовала Зина. - А у нас было тихо. Хочешь есть?
- Мы все больше суток ничего не ели.
Зина начала готовить бутерброды. Наблюдая за движением ее рук, я заметил, что Зина с трудом удерживала в руке нож.
В лесу начало светлеть. Взошла луна. Из белесой безоблачной выси потянуло холодом.
- К утру может быть заморозок, - согревая дыханием кисти своих рук, сказала Зина. - Зима для меня что смерть. Руки у меня-то обмороженные. Во время блокады под Минском было. Теперь очень боятся холода, пальцы коченеют, не гнутся. Не знаю, как работать буду.
Я взял кисти ее рук в свои ладони. Они были холодные как ледяшки, с шершавой кожей. Подержал их, пока согрелись.
- Ой, как хорошо, тепленько, - прошептала она, расчувствовавшись, но тут же высвободила руки и, будто прося извинения, добавила: - Так и разнюниться можно.
- Пойдем, ребята, - сказал Шпаков, когда мы окончили жевать. - Порядок движения тот же, что и раньше. Замыкающим вместо Зварики станешь ты, Иван Семенович.
- Ладно, - ответил Овчаров.
Осторожно ступая босиком, я занял свое место.
- Ты почему босой? - спросил Целиков.
- Потому что обуться не во что.
- Что? Сапоги бросил? - не поверил он.
- Пришлось, так и бросил.
- Такие сапоги бросил! - в серцах возмутился Иван Андреевич. Он нагнулся и похлопал рукой по голенищам своих сапог. - Ты, брат, дал маху. Таких больше не сыщешь. Смотри, юхть-то какая! Любота. Не иначе монгольская. Я слыхал, как у них скот нагуливают. Помогают нам теперь монголы и мясом, и шерстью, и вот - кожа от них. Сапоги отличные. До конца войны хватит, до самого Берлина дойду в них, если суждено, конечно.
- Черт с ними, с сапогами, - рассердился я, - голова дороже. Разве не добуду себе в Германии пару сапог.
- Э, нет, что ни говори, таких не добудешь, - стоял на своем Иван. - Такие сапоги, как эти, я в зубах бы нес, но не бросил.
- Да черт с ними, что ты пристал.
- Так вот в поход идем, а ты - босиком. Много находишь, да! Ты вот что: давай рукава от моей теплухи отдернем - натянешь и как-нибудь дотопаешь до первого хутора, а там прибарахлишься. Мы быстро превратили его теплуху в жилетку. Перевязали концы рукавов и получились мягкие теплые чулки, в которых было не ахти как удобно идти - беспрерывно сползали, - но не босиком.
У шоссе, которое днем было забаррикадировано автомашинами, Шпаков остановил группу.
- Пойдем проверим, что там, - сказал он мне.
- Нам лучше идти по обочине просеки, меньше шуму будет, - предложил я ему.
- Нет, пойдем вдоль реки. - У Шпакова были свои соображения - у реки, на низком влажном грунте, противник вряд ли устроит засаду: окопчик в земле не выроешь - вода.
Шоссе было совсем рядом - уже виднелась освещенная луной полоска асфальта. Прошло несколько автомашин. Громыхая коваными колесами, проехала тяжелая крытая фура.
Луна осветила придорожный столб, и мы заметили возле него что-то светлое на фоне темного леса.
- Что бы это такое могло быть? - прошептал Николай. - Давай посмотрим.
Мы подползли и увидели в одном нижнем белье человека.
Он висел головой вниз весь окровавленный. На шее у мертвого осталась обрезанная петля из толстой веревки.
Мы попятились назад - могла быть засада.
- Зварика?! - произнес Шпаков, когда мы отошли.
- Он, - подтвердил я.
Вернувшись к группе, Шпаков при свете луны составил радиограмму:
"11 сентября пехотные части окружили лес западнее Миншенвальде. Весь день шла облава. Прорвать кольцо не удалось. Группа рассеялась по лесу. Погиб Зварика".
- Передайте, девушки, - протянул он листок Зине.
Погиб наш Юзик Зварика. Мы потеряли еще одного товарища.
НАВСТРЕЧУ ФРОНТУ
Теперь уже известно, каким мощным рубежом был укрепленный район "Ильменхорст", особенно на инстербургском направлении. Инженерные сооружения в сочетании с рельефом местности давали основания немецкому командованию считать его неприступным.
Здесь находилась третья танковая армия врага. Разведгруппа "Джек" действовала главным образом в этом районе. С каждым днем нам все очевиднее становилось направление и характер оборонительных полос, которые тянулись от города Рагнита, что на литовской границе, на юг, через Гумбинен, Гольдап к озеру Шпирдинг-Зее, и от Тильзита через Велау, вдоль Мазурского канала к озеру Доргайнен-Зее. Из показаний пленных нам стало известно, что весь район к западу от реки Дайме, за которой лежал Кенигсберг, тоже сильно укреплен.
Мы вновь взяли направление на юг, в сторону ставки Гитлера. По пути сделали крюк, чтобы спрятать одну радиостанцию в облюбованном Шпаковым месте - у "Трех кайзеровских дубов". Аня нехотя отдала Николаю Андреевичу свою рацию. Она немного огорчилась, хотя и понимала, что наиболее правильно было держать один передатчик в запасе, в тайнике.
На одном из хуторов я взял у какого-то бауэра сапоги: громоздкие, с широкими носами, но на подъеме они оказались малы - пришлось сделать надрезы.
- Это ты для вентиляции, что ли? - съехидничал Целиков.
В жизни людей случаются самые невероятные случаи, к тому же - они повторяются. В пути мы снова встретились с группой майора Максимова и с новой группой разведчиков Первого прибалтийского фронта, которой командовал капитан Денисов. Их маршрут совпадал с нашим. Решили идти все вместе. И хотя наша огневая мощь возросла, все же двигаться такой большой группой по насыщенной войсками территории было сложнее.
Мы шли навстречу фронту. По пути все больше отмечалось передвижение войск. Большие и малые дороги были запружены беженцами. Создавалась ситуация, которую мы переживали в 1941 году. Когда группа "Джек" начинала действовать, прусские леса были пустыми, безлюдными - только солдаты прочесывали их. Теперь прифронтовые леса наполнились толпами. Было труднее нам, но стало труднее и преследовать нас. Иногда мы вливались ночью в толпу и шли некоторое время, если это соответствовало нашему маршруту, вместе с неизвестными нам людьми. На нас не всегда обращали внимание, ибо среди разношерстного людского потока трудно было разобраться где кто, тем более ночью.
По пути мы фиксировали обнаруженные новые оборонительные точки. В пойме реки Инстер, которую нам нужно было форсировать, встретили большой обоз беженцев, поднятых с прифронтовой полосы. Невдалеке у огня лежали трое мужчин, очевидно, погонщики коров. Тяжело посапывая, жуя жвачку, крупные рябые животные, сбившись в кучу, стояли или лежали недалеко от костра.
Шпаков и Максимов решили поговорить с этими людьми. Группы остановились, а нас четверо - Максимов с переводчиком и я со Шлаковым - подошли к огню. Люди молчали, видимо дремали. Нас они не видели, ибо мы подходили сзади. Когда мы заговорили, они только повернули головы в нашу сторону. Один из них бросил взгляд в ту сторону, где на земле лежала двустволка. Помня о случае со стариком на хуторе, который едва не выстрелил в меня, я подошел и поднял ружье.
- Оно не заряжено, - сказал по-немецки тот, возле кого оно лежало.
- Мы - литовцы, - опустившись на колено и опершись на автомат, первым начал Шпаков. - Служим в немецкой армии. Большевики захватили наши земли, вот мы и очутились здесь. А вы кто будете?
- Мы из-под Шиллена, что на границе с вами. Теперь там фронт.
- А почему вас не эвакуировали по железной дороге или на автомашинах?
- Войска нужно перевозить. Разве наберешься вагонов, чтобы столько беженцев да еще со скотом перевозить? Русские же наседают, - говорил один из них, по виду старший. На нем была кожаная потертая шапка, суконная черная куртка. - Всю жизнь я прожил на одном месте. Говорят, русские никого живым не оставят. Оно и понятно - мстить им есть за что.
- А может, в Сибирь сослали бы, да и только, - вмешался в разговор тот, что посматривал на ружье.
- Все обойдется. Только время переждать. Пробовали и в прошлую войну сунуться сюда к нам в Восточную Пруссию - наши их вдребезги разнесли. Я сам участвовал в боях под Танненбергом, - не без гордости вспомнил третий, что был в сером полупальто с накладными карманами. - Будет так и сейчас: войск у нас много, да еще сверхмощное новое оружие.
Было видно, что остальные немцы не разделяют мнения своего третьего спутника по несчастью. Нам же разводить дискуссию не имело смысла. Мы пошли дальше. Остановились на дневку в лесу северо-восточнее Инстербурга. В следующую ночь вели разведку в окрестностях этого города, обходя его с востока и двигаясь к югу. Город лежал как на ладони. В небо взметнулись стрельчатые кирхи. Несколько одинаковых огромных красных зданий в восточной части города, несомненно, были казармами. И вообще большинство домов были красными - стены и черепичные крыши одного цвета.
Работы здесь нам хватало. Кроме того, что мы выявляли систему укреплений, не менее важно "Центру" было знать, какие воинские части держит здесь Гитлер, как они маневрируют. Хорошие данные мы получили от "языка" - танкиста из дивизии "Герман Геринг", которого прихватили на правом берегу реки Ангерапп, под Гумбиненом.
Под Гольдапом, как и в прошлый раз, почти ежедневно приходилось ввязываться в перестрелку с гитлеровцами. Здесь они, как говорится, наступали нам на пятки. Тогда мы связывали это с тем, что часто брали "языков", выходили на связь. Теперь же я считаю, что близость главной гитлеровской ставки "Вольфшанце", а также ставок командующего авиацией и сухопутными войсками была причиной усиленной охраны прилегающих территорий.
Только мы появились в районе Гольдапа и остановились на дневку, как вновь попали под проческу леса. На сей раз мы заметили гитлеровцев раньше и своевременно начали маневр. Шли, как всегда в таких случаях, цепью, с большой осторожностью. По пути встретили высохшее болото с высоким тростником. Думали, чем дальше в болото, тем надежнее убежище. Но на одной из просек попали на засаду. Перед нами раздались выстрелы.
- Вперед! - подал команду Максимов - он был старшим объединенной группы. Это было единственно правильным решением, ибо сзади на нас наседали другие вражеские цепи. Дружным огнем мы заставили замолчать засаду, сбили ее, перескочили через просеку. Подсчитали людей. Из группы Максимова погиб любимец всех разведчиков, отчаянный парень Миша Удалов. Пуля сразила его наповал. Не стало и врача из группы прибалтийцев. Никто не видел, что с ним случилось. Но исчезновение его насторожило нас. Он был немец по национальности, врач из Риги. Ходил он без оружия и, кажется, был рад, что ему его не предлагают. Носил через плечо сумку с медикаментами с нашивкой красного креста. Не берусь утверждать, насколько подозрение, что он мог изменить нам, имело основание - для меня это осталось загадкой, но тогда мы решили изменить известный ему наш первоначальный маршрут. Мы круто повернули на север. Может, в этом и было наше спасение. Если бы мы продолжали идти на юг, то наверное напоролись бы на минные поля, окружавшие "Волчье логово".
Твердо помню только одно, что во время маневра, еще до боя с засадой, где погиб Михаил Удалов, я оказался рядом с этим пропавшим без вести врачом, а может, он умышленно подошел ко мне.
- Нам здесь несдобровать, - сказал он мне на ходу по-немецки, - а немцев нам нечего бояться: мы же с тобой интеллигенты, и работы у них для нас всегда хватит.
В тот момент я не мог ему ответить и сделал вид, что не понял его намека. "Болтает черт знает что", - подумал про себя. Помню хорошо серое бескровное лицо, водянистые глаза под очками, черный непромокаемый плащ и длинный серый шарф, которым он постоянно кутал шею. Погиб он или ушел от нас - неизвестно.
Мы продолжали выполнять свой долг. По содержанию задания, что поступали из "Центра", по обстановке, которую мы наблюдали сами, мы предчувствовали, что на этом участке назревали важные события. Нам было предложено усилить наблюдение за перемещением и концентрацией вражеских войск, подтягиванием резервов. Мы установили, что оборону здесь занимали части 41-го танкового корпуса. Мощный бронированный кулак был расположен к востоку от Мазурских озер.
Как стало позже известно, он прикрывал ставку Гитлера - "Вольфшанце". В лесах, которые являлись хорошей маскировкой от воздушной разведки, мы встречали скопления танков, бронетранспортеров, штурмовых орудий, автомашин. Меняя позиции, мы передавали сведения в "Центр".
Это было 16 октября. Мы услыхали ночью, как задрожала, ходуном заходила прусская земля. Настала долгожданная пора. По очереди припадали к наушникам, слушали сводки Совинформбюро, и радостью наполнялись наши сердца. Войска 3-го Белорусского фронта атаковали позиции врага в направлении города Гольдапа. Преодолевая отчаянное сопротивление противника, наши войска перешли границу Третьего рейха. Завязались тяжелые кровопролитные бои. Вводя в бой все новые и новые части, гитлеровское командование прилагало все силы к тому, чтобы не допустить прорыва Красной Армии в Германии. И все же эхо этих боев под Гольдапом быстро отразилось на внутреннем положении Восточной Прусии. Среди населения прилегающих к месту боев районов поднялась паника. Началось беспорядочное бегство. Повозки, ручные тележки запрудили дороги, мешая передвижению войск.