В народе болтали разное; кое-кто полагал, что Иэясу и Тосииэ вознамерились восстать против Хидэёси и заключить союз с кланом Ходзё. Словно бы для того, чтобы пресечь эти слухи, разнеслась весть о том, что на третий день первой луны двенадцатилетний Нагамару, сын Иэясу, в сопровождении влиятельных вассалов дома Токугава, в числе коих был Тадаё Сакаи, прибыл в Дзюракудаи. Весть быстро подтвердилась. Оказалось, Иэясу, обеспокоенный разговорами о том, что он якобы затевает измену, поспешил обезопасить себя от недоразумений, которые могли возникнуть у него с Хидэёси, и по собственному почину отдал сына в заложники, отправив его во дворец кампа-ку. Хидэёси устроил для Нагамару церемонию совершеннолетия - нарёк его взрослым именем Хидэтада, пожаловал меч с золотой цубой, велел выбрить лоб полумесяцем, - после чего любезно преподал юноше, воспитанному в Суруге, несколько уроков столичных обычаев, а затем отослал его обратно в Сумпу, показав тем самым, что всецело доверяет Иэясу и не видит необходимости держать членов семьи своего соратника в заложниках.
С конца первого месяца все слухи, доходившие до Тятиных ушей из столицы, подтверждали неизбежность кровопролитных боёв. В Сандзё для переброски войск возвели огромный мост, возле которого вывесили извещения с подписью Хидэёси: "Лиходеев, задумавших творить насилие и бесчинствовать на союзных землях, ждёт смертная казнь"; "Тот, кто дерзнёт пожар учинить в лагере, будет сурово наказан. Коли сбежит он - наказание понесёт вышестоящий"; "Раздача риса, соломы, дров и прочего производится с дозволения командующих".
Второй месяц прошёл в атмосфере предвоенного возбуждения. Все ждали, что Хидэёси со дня на день самолично выступит в поход, но он по-прежнему не покидал столицу.
От одного самурая, остановившегося в Ёдо проездом из Сумпу, Тятя узнала о том, что в начале второго месяца Удзисато Гамоо повёл своё войско на восток из замка Мацудзака, что в Исэ. Она с лёгкой ностальгией вспоминала о молодом военачальнике, но теперь её сердечко не трепетало, как раньше, когда приходили весточки от этого человека. Она всё ещё бережно хранила образ Удзисато в тайниках своей души, однако со времён её детства он претерпел необратимые изменения.
С восходом второй луны Хидэёси нанёс Тяте первый визит в новом году. Он уже давно не дарил её своим вниманием, и это не могло не вызывать у молодой женщины некоторого беспокойства. При мысли о многочисленных наложницах, готовых ублажить его в Дзюракудаи, пока она, Тятя, тоскует одна в своём замке на отшибе, её охватывала жгучая ревность. Но, увидев Хидэёси, она поняла, что переживала понапрасну, потому что даже её юное обольстительное тело не смогло отвлечь полководца от размышлений о предстоящих битвах и усмирить обуявшую его боевую горячку. На ложе он обнимал её как будто по привычке, а исполнив долг господина и повелителя, тотчас продолжил толковать о ситуации на фронте, словно не в силах был остановиться.
- Авангард уже подошёл к берегам Кисэгавы, а арьергард застрял на дорогах Мино и Овари, - не унимался Хидэёси. - В первый день третьей луны мне надлежит явиться в императорский храм, где его величество пожалует мне священный меч, дабы мог я возглавить войско и разгромить мятежников. Лишь после этого я покину столицу. Ты, кстати, будешь присутствовать на церемонии… Гмм, надобно подыскать тебе хорошее местечко на скамьях для гостей - народу там будет тьма. - Он был столь весел и воодушевлён, словно готовился к лихому празднику, а не к кровопролитным сражениям.
Утром первого дня третьей луны дама Ёдо покинула свой замок впервые с тех пор, как ступила под его своды, и отправилась в столицу на торжественную церемонию проводов его высокопревосходительства кампаку, которому предстояло выступить в поход на Одавару. Воины в боевом облачении препроводили молодую госпожу и её свиту к скамьям, сооружённым по случаю торжеств в квартале Сандзё-гавара. Означенные скамьи стояли вереницей вдоль всей улицы и терялись из виду на её излёте, а самурай, указывавший дорогу Тяте, сообщил, что ряды продолжаются и дальше, занимают обочины тракта в Ямасине и заканчиваются лишь на подступах к Оцу и что поглядеть на отбытие его высокопревосходительства кампаку с войском собралась безбрежная толпа - люди пришли даже из Осаки, Фусими и Нары.
До начала церемонии оставался целый час. Дама Ёдо сидела на скамье для гостей, и ей казалось, что она присутствует на каком-то весёлом торжестве, а не на отбытии армии к полям сражений. Вот наконец показался авангард. Глядя на вооружённых до зубов самураев в доспехах, невозможно было усомниться - их ждёт битва, но выступали они медленно и величаво, словно на параде. Тятя смотрела на полковые стяги и море флажков, подрагивавших за плечами у воинов в лучах весеннего солнца, на полководцев в тяжёлых нагрудниках из золотых пластин, полыхавших огнём, на боевых коней в драгоценной сбруе, на плотников, тащивших инструментарий для строительства укреплений, на пеших ратников с мечами наголо. Все они продвигались вперёд с безмятежным спокойствием, будто не на кровавую сечу шли, а на праздничный променад. Быть может, оттого, что Оцу, первый перевалочный пункт, где шеститысячная армия тем же вечером встанет на ночлег, находился совсем близко, полки не торопились и выступали парадным шагом. Так или иначе, всё это больше походило на мирное шествие, а не на смертоносный бросок к полю брани.
В гуще многоликого, ощетинившегося мечами и пиками, сверкавшего доспехами войска Тятя разглядела удивительную фигуру. На великолепном боевом коне, победоносно выпятив грудь, сжимая в руке ротанговый лук, покрытый алым лаком, сидел воитель в устрашающем китайском шлеме, в доспехах, скреплённых кроваво-красным шнуром. Ей понадобилось немало времени, чтобы узнать в этом демоническом существе, в этом ярмарочном пугале самого Хидэёси. Из-под наводящего ужас шлема выбивались клочья накладной бороды, изменившей его лицо до неузнаваемости, но это точно был он. И даже его боевой конь в попоне, расшитой золотом и украшенной алыми кистями, повергал в трепет.
У Тяти перехватило дыхание. Она никак не ожидала увидеть Хидэёси, отправляющегося на битву в столь нелепом облачении. И не только она воззрилась на него, разинув рот, - вся толпа заворожённо замерла и тотчас разразилась безумными воплями, приветствуя главнокомандующего. Позади Хидэёси выступали верхом знатные воины, столь же величественные.
Тятя оставалась на скамье до тех пор, пока последний полк не исчез вдали на дороге в Ямасину. Никогда она с такой отчётливостью не понимала всю исключительность Хидэёси, его отличие от простых смертных, как в тот момент. Кому ещё могло прийти в голову превратить проводы на войну в народное гулянье? Разумеется, в этом было что-то смешное и нелепое, но в то же время его ребяческая выходка вызывала восхищение. Хидэёси хотел всех удивить, и ему это удалось. Кроме того, за этим парадным шествием угадывался тонкий расчёт - намерение показать всему миру, что ему, Хидэёси, принадлежит абсолютная власть и что он заставит мир с этим считаться.
Вспоминая лицо Хидэёси, полускрытое всклокоченной накладной бородой, Тятя понимала, что теперь ей уже не вырваться из-под власти старого воителя. Отныне ни один мужчина не сумеет покорить её сердце, потому что оно уже сдалось в плен лучшему из них - Хидэёси.
Она собиралась наведаться в Дзюракудаи, чтобы выразить своё почтение Госпоже из Северных покоев, а затем уже отправиться в Ёдо, но передумала и не стала наносить визит законной супруге его высокопревосходительства кампаку.
Когда замок Ёдо показался вдали, последние лучи заходящего солнца окрасили багрянцем заболоченную равнину. Тятя подумала о том, что Хидэёси, должно быть, уже в Оцу и мысли его в ближайшее время будут заняты только предстоящими сражениями, а не утехами с другими наложницами, поэтому в замок она вступила в самом безмятежном расположении духа.
В тот день в ней произошли решительные перемены, и она отдавала себе в этом отчёт. В эволюции чувств, которые с самого детства связывали её с Хидэёси, случился прорыв, и отныне день проводов войска останется важной датой в этой истории.
Отныне Тятя мысленно следовала, этап за этапом, от стоянки к стоянке, за наступающей армией по дороге на восток, представляя себе силуэт старого воителя на изменчивом фоне гор и вод. Советник Хидэнага, назначенный начальником стражи Киото на время отсутствия Хидэёси, каждый день посылал к даме Ёдо гонца с новостями о передвижениях войска. 10-го числа Хидэёси вошёл в Ёсиду, 18-го - в Сумпу, 23-го был в Киёмидэре, 26-го - в Ёсиваре, а 27-го уже добрался до замка Нумадзу. Вскоре подоспело сообщение о взятии замка Яманака в Хаконэ, принадлежавшего клану из лагеря Ходзё, и несколько дней спустя началась осада Одавары.
Тятя каждое утро заглядывала к Когоо, не теряя надежды выманить её на прогулку в замковые сады, чтобы немного развеять тоску, но Когоо упорно отказывалась.
Даме Ёдо ничего не оставалось, как признаться себе, что настроение сестры не улучшится, как ни старайся. Она понимала, сколь тяжело сейчас Когоо, разлучённой с мужем и дочерьми, знала, что такую печаль не утолить, и всё же, натыкаясь на её горящий ненавистью взгляд, чувствовала себя весьма неуютно.
- Ты сильно изменилась, Тятя, - сказала ей однажды Когоо. - Право, Охацу тоже немало удивилась бы, найдя тебя такой весёлой. Кто бы мог подумать, что тебе довелось пережить столько несчастий в прошлом.
Насмешка, прозвучавшая в этих словах, жестоко ранила Тятю, но она сделала вид, что ничего не заметила. Память о былых бедах действительно стёрлась в её сознании. Когда Тятя думала о замках Киёсу, Адзути или о Кита-носё, замерзающем в северных снегах, ей казалось странным, что некогда она жила в подобных местах. Теперь её удручали лишь два обстоятельства: отсутствие Хидэёси и разлука с сыном. Со вторым было легче смириться, она чувствовала в себе силы вынести эту разлуку - материнская любовь подсказывала ей, что так надо ради будущего Цурумацу, ибо наследника его высокопревосходительства кампаку не может воспитывать простая наложница.
В конце четвёртого месяца Тятя получила неожиданное послание из Дзюракудаи: Госпожа из Северных покоев изволила осведомиться, не согласится ли дама Ёдо отправиться в Одавару, дабы скрасить одиночество его высокопревосходительства Хидэёси в полевой ставке - осада твердыни Ходзё, судя по всему, затянется надолго. Дама Ёдо поспешила ответить утвердительно. Подобное распоряжение, исходящее не от самого Хидэёси, а от его законной супруги, не могло её не обидеть, однако Тятя усмирила гордыню, сказав себе, что Хидэёси наверняка лично выразил желание её увидеть и Госпожа из Северных покоев тут послужила всего лишь посредницей.
Через пару дней опять примчался гонец из Дзюракудаи. Госпожа из Северных покоев благодарила даму Ёдо за согласие и просила её подготовиться к отъезду, о дате которого ей сообщат позднее. И на этот раз не допускающий возражений тон послания не понравился Тяте, но она покорно выполнила указание Госпожи из Северных покоев, счастливая оттого, что скоро будет рядом с Хидэёси.
Посланник из Одавары приехал за ней в середине пятого месяца, и она с восемью прислужницами покинула замок Ёдо под охраной нескольких десятков самураев.
Когда процессия проезжала через Киото, посланник собрался было препроводить Тятю в Дзюракудаи, но та решительно воспротивилась:
- Я получила приказ незамедлительно явиться в Одавару, а посему не могу позволить себе задержаться в Киото.
В итоге вереница паланкинов в сопровождении всадников пересекла столицу без остановки и взяла курс на Яма-сину. Хидэёси разослал своих эмиссаров во все крепости на восточном тракте, и повсюду, где Тятя и её свита вставали на ночлег, они находили гонцов, готовых сорваться в путь, конных и пеших ратников в боевом облачении, так что вскоре процессия наложницы являла собой уже внушительное воинство. Везде даму Ёдо принимали с величайшим почтением, давали кров, а с рассветом носильщики её паланкина уже снова взбивали пыль на дороге.
В предгорье Хаконэ на тракте сразу стало как-то многолюдно и оживлённо, Тяте и её свите не раз пришлось уступать дорогу крупным вооружённым подразделениям на марше.
Обогнув гору Хаконэ, кортеж наложницы к вечеру прибыл наконец в лагерь Хидэёси в Юмото под проливным дождём. Лагерь был разбит на расстоянии всего одного ри от Одавары, но военной атмосферы там не ощущалось. Деревушку Юмото заполонили самураи, при этом среди них деловито сновали туда-сюда купцы, женщины, дети. Здесь и там высились новенькие казармы, мимо которых спешили куда-то пехотинцы и всадники; несколько отрядов, вымокших до нитки, пересекли деревушку, отправляясь на боевое задание, - вот и всё, больше никаких указаний на то, что совсем рядом пролегает линия фронта. Стайки ребятишек бойко вели торговлю на улочках, осаждая самураев, которые беззлобно отшучивались; принаряженные набелённые девицы предлагали сакэ, весело окликая проходивших строем ратников.
На подступах к Соундзи, где располагалась ставка самого Хидэёси, на некотором удалении от эпицентра этой сутолоки и суматохи царило, напротив, удивительное спокойствие. Здесь тоже повсюду были разбросаны новые постройки - надо думать, временные резиденции полководцев. Тятя и её свита пересекли несколько рвов, вступили в ворота каменной крепостной стены и остановились у сторожевой башни. Соундзи вопреки ожиданиям оказался не простым храмом, а огромным монастырём, который Хидэёси превратил в настоящую цитадель. Обширное пространство было обнесено высокой неприступной оградой, с одной стороны её подпирала гора Хаконэ, с другой надёжно защищала бурная Хаякава.
От главных крепостных ворот до ставки Хидэёси оставался ещё изрядный отрезок пути. Извилистая тропа уходила вверх по склону в густом подлеске рощи криптомерии; в зарослях несли караул дозорные, а впереди возносились к небу укреплённая башня - резиденция Хидэёси - и сторожевая вышка, окружённые глинобитными строениями с боевыми стягами. Вымокшие под дождём самураи стояли на страже в саду у ставки главнокомандующего. Тятя вслед за провожатыми обогнула внушительное здание храма и была препровождена в просторные покои, выстеленные татами и выходившие энгавой на внутренний сад. Здесь ей и предстояло поселиться. Прислужниц разместили в примыкающих комнатках.
На другой стороне сада сквозь мокрую листву виднелся огромный зал церемоний, который Хидэёси сделал своей приватной гостиной. Вскоре Тятя, расположившаяся отдохнуть, заметила, что в гостиную напротив принесли светильники и там сей же час воцарилось бурное оживление - воины входили и выходили безостановочно.
Тятя велела нагреть воду для фуро, смыла десятидневную усталость путешествия и, посвежевшая, отправилась засвидетельствовать своё почтение Хидэёси. Он сидел в окружении незнакомых ей полководцев и был занят беседой, но, заметив девушку, тотчас отвлёкся.
- Благодарю за то, что приехала в такую даль. Я велел разместить тебя со всем удобством. Здесь куда веселее, чем в столице, вот увидишь! - сказал он и продолжил прерванный разговор с подчинёнными: - Итак, Ивацуки в наших руках, однако что за нелепица - понадобилось двадцать тысяч ратников, чтобы взять крошечную крепость! И потом, кому вообще нужна эта груда камней? Немедленно отзовите оттуда Асано и Кимуру! Они пошли на приступ, не посоветовавшись с вышестоящими!
Голос Хидэёси дрожал от гнева. В двадцать пятый день четвёртой луны он отрядил Нагамасу Асано и Сигэкорэ Кимуру воевать рассеянные по всему Канто крепости дома Ходзё с целью отрезать их главную цитадель, Одавару, от союзников. С тех пор минул целый месяц, а два полководца никак не могли справиться с десятком невеликих замков в провинциях Симоса и Кадзуса. Когда гонец привёз рапорт о взятии Ивацуки, преподав это как беспримерный ратный подвиг, терпение Хидэёси лопнуло. Во-первых, подчинённые даже не удосужились известить его о начале осады - подобное небрежение к власти главнокомандующего было вопиющим оскорблением; во-вторых, Асано и Кимура слишком долго провозились с захудалой крепостишкой - этого он тоже не мог им простить, поскольку требовал от полководцев молниеносных штурмов и побед, которыми сам прославился в своё время.
Тятя поспешила удалиться. Приём, оказанный Хидэёси своей наложнице после долгой разлуки, был слишком холоден и формален, однако она не могла не возрадоваться, увидев его помолодевшим, настроенным на победу, сурово раздающим указания подчинённым. В ту ночь Хидэёси разделил с ней ложе, и Тятя с удвоенным пылом и небывалой нежностью обнимала старого воителя, который словно бы сбросил десяток лет, очутившись на поле брани. Он сказал ей, что осада Одавары затянется надолго, но Тятя готова была жить в военном лагере и год, и два, лишь бы возлюбленный был рядом с ней, а Госпожа из Северных покоев и его многочисленные наложницы - за тридевять земель отсюда.
На следующий день Тятя отправилась осматривать театр военных действий. Дождь закончился. Она вышла из паланкина на дороге, бежавшей вдоль берега реки - ей говорили, что Хаякава славится своей красотой, особенно в сезон дождей, когда обмелевшее русло набухает волнами и пенится водоворотами.
Дорога была запружена самураями и предприимчивыми купцами, которые развернули на обочинах торговлю всяческой снедью и сакэ, а кое-кто даже догадался соорудить навесы, устроив импровизированные трактиры. Войной тут и не пахло, наоборот - создавалось ощущение, будто прогуливаешься в праздной толпе в разгар какого-то торжества.
Зато ближе к устью Хаякавы обстановка изменилась - там расположился авангард армии Хидэёси. Отборные полки Нивы, Хори, Нагатаникавы, Икэды и других военачальников стояли на этом берегу реки, а на противоположном разбило лагерь вражеское войско под предводительством Удзитэро Ходзё и Кэнъидэ Мацуды. Полоскались на ветру стяги и заплечные флажки, совсем крошечные и безобидные на таком расстоянии, радовали глаз своей яркой пестротой.
У самого устья Хаякавы находилась ставка Нагахидэ Нивы, а за ней начиналось море, туда и направила Тятя свои стопы. На побережье снова закипела и забурлила деятельность. В бухте теснилась сотня кораблей, нагруженных рисом; купцы, собравшиеся со всех концов Японии, строили торговые лавки; неподалёку успели вырасти "весёлые кварталы", гейши зазывали посетителей из-под навесов домиков, которые стояли так близко друг к другу, что почти соприкасались кровлями. И не только здесь, к западу от осаждённой цитадели Одавара, царила праздничная шумная атмосфера - всё вокруг пришло в оживление. Войско Хидэёси хорошо подготовилось к долгой осаде, взяло Одавару в тройное оцепление, и на каждой линии осады самураям некогда было скучать.
А тем временем Нагамаса Асано и Сигэкорэ Кимура в южных землях Канто одну за другой атаковали крепости князей, принадлежавших к лагерю Ходзё. Кроме того, тридцатитысячная армия, возглавляемая Кагэкацу Уэсуги, Тосииэ Маэдой и другими опытными полководцами, уже взяла замок Мацуда, вошла в провинцию Мусаси, успешно провела там осаду нескольких крепостей и теперь штурмовала Хатигату.