Книга Фердинанда Оссендовского "Ленин" на русском языке публикуется впервые. Польский революционер и писатель, который лично хорошо знал вождя мирового пролетариата, написал еще в 1928 году подробное исследование о жизни, поступках и человеческой сути Владимира Ленина. Это уникальное исследование и одно из первых свидетельств активного участника российского революционного движения. Книга "Ленин" в свое время вызвала шок у читателей.
Рисунки перепечатаны с первого оригинального издания книги "Ленин" на польском языке в 1930 году.
Содержание:
Фердинанд Оссендовский - Ленин 1
Глава I 1
Глава II 3
Глава III 6
Глава IV 8
Глава V 11
Глава VI 13
Глава VII 15
Глава VIII 18
Глава IX 20
Глава X 22
Глава XI 25
Глава XII 27
Глава XIII 30
Глава XIV 31
Глава XV 34
Глава XVI 37
Глава XVII 39
Глава XVIII 41
Глава XIX 44
Глава XX 46
Глава XXI 48
Глава XXII 51
Глава XXIII 56
Глава XXIV 58
Глава XXV 61
Глава XXVI 63
Глава XXVII 65
Глава XXVIII 68
Глава XXIX 71
Глава XXX 75
Глава XXXI 79
Глава XXXII 82
Глава XXXIII 84
Глава XXXIV 88
Глава XXXV 89
Глава XXXVI 91
Примечания 91
Фердинанд Оссендовский
Ленин
Глава I
Маленький Владимир Ульянов сидел молча и внимательно из-под нахмуренных бровей наблюдал за каждым движением матери.
Мария Александровна, чуть бледная и грустная, помогала служанке Анне накрывать на стол.
Была суббота - день, когда к Ульяновым приходили знакомые отца. Мария Александровна не любила этих встреч, старший брат, заслышав о них, убегал из дому, бормоча:
- К черту, к черту с этими пещерными людьми!
Сестры прибирали в гостиной и тихонько смеялись, а Володя с нетерпением ждал гостей.
Наконец в гостиной появился отец.
Седой, широкоплечий, с темными раскосыми глазами, такими же, как у младшего сына, он с гордостью носил темно-синий сюртук с золотыми пуговицами и крестом святого Станислава на бело-красной тесьме, что придавало ему вид торжественный и серьезный.
Он сел в кресло, подвинул маленький стол и расставил шахматы, готовясь разыграть партийку с доктором Титовым.
Доктор всегда вызывал в маленьком Владимире восхищение.
Мальчик хотел бы видеть его плавающим. Он не сомневался, что доктор мог бы торчать, как поплавок его удочки, даже в самом глубоком месте реки. Таким толстым и круглым был доктор Титов.
Отец не разговаривал с Марией Александровной, зная, что она не любит его гостей; ему не хотелось портить настроение ссорой с женой.
Однако госпожа Ульянова сама завела разговор.
- Любимый мой - сказала она, - когда ты уже освободишь себя и меня от этих гостей! Что тебе с того, что появится старый пьяница, настоятель, отец Макарий в зеленой камлотовой сутане, доктор Титов и инспектор народных школ Петр Петрович Шустов. Ни богу свечка, ни дьяволу - кочерга!
Отец нервно пошевелился и стал вытирать красным платком вспотевший лоб, бормоча:
- Мы издавна в дружбе живем… собственно говоря, все они имеют широкие связи и могут пригодиться в жизни, помочь, кому-нибудь из сильных мира сего шепнуть за меня доброе слово…
- Ох! - вздохнула жена. - С этим добрым словом ты напоминаешь мне Тяпкина-Ляпкина из гоголевского "Ревизора". Тот тоже очень об этом беспокоился и просил, чтобы ревизор по возвращении в Петербург сказал министру, что в таком-то городе находится Тяпкин-Ляпкин!
Она глухо и недоброжелательно рассмеялась.
- Маша, ну что за сравнение… - ответил с укором супруг.
- Совершенно то же самое! - воскликнула госпожа Ульянова. - Какой ты смешной! Почему ты не приглашаешь к себе людей образованных, молодых, думающих, - например, врача Дохтурова, учителя Нилова или этого странного монаха - проповедника, брата Алексея? Я встретила их у госпожи Власовой, это очень умные, порядочные люди!
- Сбереги Господи! - испуганным голосом, замахав руками, прошипел господин Ульянов. - Это опасные типы, какие-то там… деятели.
- Деятели? - спросила Мария Александровна. - Что это значит?
- Что-то плохое! - ответил он шепотом. - Меня предостерегал насчет их начальник полиции… Но я забыл тебе сказать, Маша, что и он сегодня нас навестит…
- Этого еще не хватало! - хлопнув в ладоши, воскликнула она с возмущением. - Значит, сегодня живого словечка не услышим. Присутствие полицейского, да еще такого служаки, всем закроет рты.
Муж молчал и вытирал вспотевший лоб, тяжело при этом вздыхая.
- Такой маленький человек, как я, должен иметь могущественных друзей, - сказал он очень тихо.
Мария Александровна махнула рукой и вышла в столовую.
В восемь вечера очень пунктуально один за другим приходили гости. Вскоре все они расселись в гостиной и завели оживленную беседу.
Володя не спускал глаз с двоих персонажей.
Украдкой улыбаясь и толкая сестру Машу, он показывал взглядом на доктора.
Круглая, лысая и красная голова с чрезмерно выпуклыми, бледными, почти белыми глазами снизу заканчивалась тремя подбородками, расползающимися, как густая замазка, по белой, волнообразной манишке; шарообразная голова размещалась на круглой, похожей на огромный мяч фигуре так странно, с таким вызывающим опасение отсутствием равновесия, что, казалось, скатится по ней после более-менее сильного кивка. Коротенькие, толстенькие ножки свисали с достаточно высокого дивана, едва касаясь пола.
- Яблоко на арбузе… - шепнул Володя сестре, закрывая глаза. Маша легонько ущипнула его в плечо и тихонько прыснула, затыкая рот ладонью.
Мальчик перенес взгляд на нового гостя.
Это был комиссар полиции коллежский советник Богатов.
Об этом человеке по всему городу ходили легенды.
Он был грозой преступников всех мастей. Плечистый, худой, с лицом окаймленным красивыми бакенбардами; длинные, лихо подкрученные вверх усы своими кончиками доставали до прищуренных хитрых глаз. Он сидел, развалясь в кресле и ежеминутно поправляя саблю и висящий на шее орден.
Его длинные лакированные сапоги блестели, а на них тихонько позвякивали шпоры.
Володя не мог на него насмотреться. Ему нравилась сила, ощущавшаяся в мускулистой фигуре Богатова, и его уверенность в себе, заметная в каждом слове и в каждом отблеске бессовестных глаз.
В то же время на дне маленького сердца мальчика закипала необъяснимая вражда, почти ненависть, желание причинить неприятности, боль, стыд этому сильному, уверенному в себе человеку.
Комиссар, переминая пальцами толстую сигарету, рассказывал.
Все, наклонившись, с улыбкой услужливого восхищения на лицах слушали.
Господин Ульянов сидел прямо, весь внимание, старался не пропустить ни единого слова. Он умел слушать - старая учительская привычка. От него этому искусству научился младший сын - обычно неразговорчивый, сосредоточенный, внимательно смотрящий и слушающий.
Доктор Титов, наклонив голову набок, тщетно пробовал повернуть свое тяжелое тело в сторону рассказчика.
Инспектор Шустов тихо вскрикивал и подпрыгивал на стуле.
Отец Макарий возносил глаза к небу, одной рукой - белой, пухлой - гладил длинную бороду, а другой - прижимал к груди висящий на золотой цепи тяжелый серебряный крест с голубой глазурью и светящимися камушками в венце над головой Христа.
- Господа, только посудите!.. - говорил солидным басом комиссар Богатов. - Крестьяне, которым уважаемый, ценимый во всей губернии господин Аксаков из старейшего дворянского рода не одолжил древесины на восстановление сгоревшей деревни, совершили нападение на усадьбу. Там их встретили огнем. Двое крестьян погибли, трое ранены, остальные разбежались, ничего не добившись. За мной послали конного гонца. Я прибыл немедленно. Разнюхал тут и там, в течение часа обнаружил раненых и приказал привести ко мне. Расспрашиваю участников нападения о подробностях. Молчат… Ах, значит вы так, братцы?! Как заехал одному, второму, третьему в ухо, по зубам, в нос; залились мужики кровью, ну и выложили всю правду! Наш губернатор не любит шума, беспокойных донесений в Петербург, ведь это сразу долгая переписка, расследование, скандал! Позвал он меня и говорит: "Семен Семенович, накажи бунтарей, чтобы раз и навсегда расхотелось им нападать на старое дворянство!" Тогда я взял нескольких полицейских и восстановил справедливость по совести. Те, что участвовали в нападении, получили по сто розог, а чтоб неповадно было - вся деревня, даже бабы, по двадцать пять. Теперь тишина и покой, будто маком засеял! Порка для нашего доброго мужичка - первая вещь и наилучшее лекарство. Ха-ха-ха!
- Очень правильно, очень правильно! - согласился доктор. - Средство типа банок. Оттягивает кровь от головы и сердца…
- Мягкое отеческое наказание! - певучим голосом вторил ему отец Макарий, обеими руками лаская крест. - Народ наш - это дети, потому как детей и следует наказывать…
- Гм… Это лучше, чем суд, тюрьма, Сибирь… - добавил инспектор, глядя на Ульянова.
Мария Александровна строго взглянула на мужа и сжала руки. Растерявшийся, он беспомощно оглянулся и, кашлянув, обратился к дочери.
- Маша, - сказал он. - Подгони-ка кухарку. Дорогие гости наверняка проголодались.
Мария Александровна, кивнув детям, вышла из гостиной.
Господа продолжали болтать, рассказывая друг другу городские сплетни и чиновничьи новости. Наконец хозяин предложил сыграть в карты и шахматы.
Богатов, отец Макарий и инспектор стали играть в карты, а Ульянов с доктором азартно передвигали шахматные фигуры.
По приглашению Марии Александровны все перешли в столовую. Гости обильно выпивали, опрокидывая в рот огромные рюмки водки и закусывая селедкой, солеными огурцами и маринованными грибами.
- Умеете вы пить, отец Макарий! - смеялся инспектор, глядя с восхищением на настоятеля, наливающего себе большую рюмку водки.
- С божьей помощью могу и еще, - смеялся тенорком отец Макарий. - Невелико искусство! Лишь бы только хозяева пригласили за стол, дали водки, а горло всегда со мной… на всякий случай!
- А как это ваше святейшество до сих пор не перешел на бас и сохраняет тенор? - удивлялся доктор.
- Эх! - махнул рукой настоятель. - Я ведь не дьякон…
- А какая разница? - спросил уже немного захмелевший Ульянов.
- Очень простая! - рассмеялся поп. - Дьякон, когда выпьет, крякает и кричит: а-а-а! А я, после того как выпью, пищу на самой высокой ноте: и-и!
Все начали смеяться, а отец Макарий налил себе еще один стакан, выпил, высоко задрал голову и пискнул:
- И-и-и! Вот так!
Снова разнесся задорный смех развеселившейся компании.
Госпожа Ульянова, накормив детей, отправила их спать.
Она сидела молчаливая и угрюмая, делая любезное выражение лица только тогда, когда на нее обращали внимание. Однако вскоре разогревшаяся компания поглощена была только собой. Заметив это, Мария Александровна выскользнула из комнаты.
Володя не пошел во флигель, где жил вместе с братом. Он незаметно вернулся и притаился в гостиной, издалека наблюдая за пирующими.
- А много ли можете выпить, отец Макарий? - спрашивал попа Ульянов, хлопая его по плечу.
- Бесконечное количество раз плюс еще одна рюмка! - парировал тот, вознося глаза, как в молитве.
- Ваше святейшество, согласно выражению Козьмы Пруткова, может объять необъятное… - заметил со смехом инспектор.
- Воистину, Петр Петрович! - тут же ответил отец Макарий. - Как сказано у Екклесиаста, сына Давидова, царя Иерусалимского: "Ешь с весельем хлеб твой и пей в радости вино твое, ибо Бог благоволит к делам твоим!"
Володя задумался над этими словами. Мама учила его молитвам и водила в церковь. Люди молились перед красивыми, позолоченными иконами; у одних лица были просветленные и радостные, другие - плакали и вздыхали.
Бог… Великое слово, страшное, любимое, непонятное слово.
Существо, носящее такое возвышенное, трогательное имя - Бог, должно быть прекрасно, совершенно, могуче, лучезарно; оно не может быть похоже ни на отца, доктора, коллежского советника с орденом на шее, ни на настоятеля в зеленой сутане, с красивым крестом на груди, ни даже на маму, ведь она иногда злится и кричит на сестер и служанку совсем так же, как это делает сам Володя во время ссоры с сестрами и братом… Великое Существо не может поступать таким образом, а тем временем сам отец Макарий сказал, что Богу нравится веселье во время еды и винных возлияний, на что так часто жалуется мама, с горечью или гневом глядя на отца.
Это расстроило мальчика. Бог показался ему менее устрашающим и менее любимым, совсем обычным, лишенным таинственности.
- Может, Бог похож на отца Макария или епископа Леонтия? - спросил он сам себя.
От этой мысли его лицо исказилось, и он вновь прислушался к беседе гостей.
Опершись локтями о стол и кивая головой, говорил инспектор Шустов:
- Я часто объезжаю далекие деревни, где мы открываем народные школы. И там, по просьбе моего коллеги из семинарии, я собираю интересные и очень забавные материалы. Может, господа помнят горбуна Сурова? Он закончил академию и теперь работает профессором в Московском университете. Ого! Большой ученый - без шуток! Лично знаком с министром просвещения! Книжки издает. Я не мог ему отказать, сами понимаете - протекция, как говорится! Так вот, выискал я для него материалы - пальчики оближешь! Знаете, что в двух деревнях я разыскал язычников? Да, да - язычников! Официально-то они православные; когда власти распорядятся, едут в церковь за 50 верст, поклоны бьют, аж звон стоит, зато дома хранят "старых богов", перед которыми ставят тарелочки с пожертвованиями - молоком, солью, мукой. Ха-ха-ха!
- А где вы это видели, Петр Петрович? - спросили одновременно отец Макарий и комиссар полиции.
- Это деревни Бейзык и Луговая, - ответил инспектор.
- Я должен завтра же доложить об этом епископу, - сказал поп. - Туда необходимо направить миссионеров, научить, предостеречь, обратить, утвердить в истинной вере православной!
- Пока вы это сделаете, я пошлю туда своих конных полицейских, они там и обратят, и наново нагайками окрестят идолопоклонников! - выкрикнул со смехом Богатов. - Дикий еще наш народ, ой дикий, господа!
- Вот мы и открываем народные школы, - отозвался Ульянов, попивая пиво. - Просвещение распространяется широко. Уже не найти такой деревни, в которой нет хотя бы одного человека, который умел бы читать и писать.
- Это хорошо! - похвалил отец Макарий. - Можно будет дать им хорошие книжки о пользе церкви, о почитании духовных особ, о сыновних обязанностях по отношению к батюшке-царю и благополучно нам господствующему царскому дому…
- О том, как живут цивилизованные народы на Западе, - встрял Ульянов.
- Это лишнее! - перепугался Богатов. - Не поймут, впрочем, для них это бесполезно и даже опасно, потому что разбудило бы преждевременные мечты, дух недовольства, протеста, бунта… Не забывайте, господа, что революционеры - преступники покусились на драгоценную жизнь столь святого, доброго в отношении крестьян монарха, каким был царь Александр II. Я был тогда в Петербурге и видел, как вздернули на виселице Желябова, Перовскую и других убийц. Душа радовалась, что настигла их длань Божья.
- Длань Божья? - прошептал Володя. - Так Бог вешает людей?
Бог снова отдалился.
Он уже не был близким, понятным и приземленным. Но и не вернулся на небеса, в таинственную голубизну, пронизанную золотом солнца, серебром луны и бриллиантами звезд, как рассказывала детям старая нянька Марта. Он отдалился, но уже в какой-то иной мир, мрачный, враждебный, ненавистный.
Бог… вино… виселица - все перемешалось в голове мальчика. На глаза наворачивались слезы. Сердце колотилось в груди. Он чувствовал грусть, грызущую тоску по чему-то внезапно утраченному. Комиссар Богатов, Бог были ему ненавистны.
Один до крови бил по ушам крестьян, другой - собственной рукой вздергивал их на виселице.
Комиссар бил крестьян за то, что они хотели наказать безжалостного богача; революционеры убили царя… За что? Наверняка он тоже был плохой…
Тем временем отец, перепугавшись нравоучений Богатова, оправдывался:
- Я хотел сказать, что мы можем дать крестьянам описание применяемых на Западе методов возделывания земли, скотоводства…
- А-а! Это можно! - согласился комиссар полиции. - Однако мы в первую очередь должны, используя силу власти, церковь, школу, удерживать наш народ в рамках дисциплины, верноподданности царю, в покое и покорности… Иначе нельзя!