Восемь дней стояли половцы и тмутараканские полки под Черниговом. Восемь дней стлался по небу дым от сожженных деревень и сел, монастырей и неубранных пашен. Мимо городских стен тянулись чередой телеги с добром и толпы полоняников. Олег стоял твердо. Ему больно было видеть разор своей земли - как-никак, ему бы ее богатством богатеть, но уж лучше пусть половец ополонится, чем обманом захвативший власть Всеволодич! У Олега уже был сын от первой жены, гречанки Феофании Музалон, которая следом за мужем навсегда покинула Византию. Родила сына и Осулуковна. Олег хотел для детей лучшей доли, чем изгойство и жизнь на чужбине.
Он смотрел на стены Чернигова, почерневшие от дыма и потеков смолы, которую лили на головы осаждающих, и не ведал, что точно так же Владимир Мономах смотрит на вражий стан. Дружина горой стояла за него, но черниговские бояре, вятшие мужи, ремесленный и черный люд начинали роптать. Когда он проходил мимо, поднимаясь на стену, случалось, вслед ему летели приглушенные голоса:
- Доколи терпеть будем?.. Половец наши дома жжет!
- Князь Олег поганых навел. Владимир-князя воевать…
- Вот его бы и воевал! Нам-то за что достается!
- За княжьи распри!
Люди роптали, но когда начинался очередной приступ, с пустыми злыми лицами рвались в бой. Однако злость эта была не на врага, а на князей, что ради своих прихотей и упрямства заставляют их проливать кровь.
Вечером восьмого дня, едва Владимир Мономах вернулся в свои палаты, к нему с поклоном вошло несколько черниговских мужей. Двоих Владимир знал - они были ярыми сторонниками Святославичей, другие были мало знакомы. Недоброе предчувствие сжало сердце.
- Со словом мы к тебе от Чернигова-города, князь, - поклонился старший из бояр. - Людство черниговское говорит тебе - не люб ты нам. Святославичи - наши князья природные, хотим под их рукой быть. Оставь город…
- Оставить? - Владимир почувствовал, что задыхается. - Кому? Вы на стены выйдете, гляньте - половцы под стенами стоят! Посад выжгли, по земле ордой идут, людей в полон гонят! И сей разор ваш Олег Святославич учинил!
Бояре потупились, искоса переглядываясь. Но потом один из них поднял голову:
- Князь, ведаем мы, что за беду терпит земля Черниговская! Землю от поганых оборонять - то ваша, княжья забота. Сами с ними разбирайтесь, а мы за ваши княжьи распри костьми лечь не хотим.
- Не упрямился бы ты, княже, уступил Святославичу Чернигов - он бы отвел поганых! - добавил кто-то сзади.
Это уже был упрек. Его, князя, гонят прочь бояре! И гонят, явно виня в разорении, учиненном другим! Мол, кабы не ты, не было бы беды и стоял бы Чернигов богат и славен! Неслыханно!
В горнице наступила тишина, и в этой тишине Владимир отчетливо услышал доносившийся со двора слитный многоголосый гул. Рванулся к оконцу - так и есть!
Подворье было запружено людством. Боярские гридни стояли вместе с простолюдинами, а верные князю дружинники столпились на крыльце, готовые оборонять господина.
- Чернигов свое слово сказал, князь, - прозвучал за спиной голос боярина.
Стукнула дверь. Владимир обернулся - вошел его ближний боярин Ратибор, прошедший с ним долгий путь, помнивший победы и поражения на Стугне. В темных глазах его была тревога и вопрос: "Что скажешь, князь?"
А что тут сказать? Мономах мысленно пересчитал своих дружинников, кто не убит и не ранен. Выходило, что их оставалось около полусотни. А еще Гита, сыновья, бояре, их жены и дети. Что сможет сделать он, если весь Чернигов встанет против него?
- Ратибор, готовь гонца в стан Олега, - приказал Владимир.
Переговоры затянулись чуть ли не на весь день. Олег твердо стоял на своем - он сровняет город с землей и не оставит в нем ни одного жителя, если Мономах не уступит ему Черниговского стола. Людство шумело, вознося хулу уже на обоих князей, что не могут договориться меж собой, и - Мономах был вынужден уступить. Гонец послал новый наказ - переяславльский князь предлагает осаждающим мир, если Олег Святославич позволит князю с дружиной, боярами, женами, детьми и казной беспрепятственно покинуть город.
Олег согласился. Послушные его слову половцы только облизывались на богатый княжеский поезд - много же Черниговская земля давала в казну! - но не смели и пальцем шевельнуть. Олег Святославич, снова князь черниговский, замер в отдалении. Он не смотрел в сторону проехавшего совсем близко Мономаха - взор его был устремлен на родной город, на глаза просились слезы радости и облегчения, и он не заметил, каким ненавидящим взором проводил его Владимир.
Глава 8
Вернувшись в Переяславль, Мономах рьяно взялся за дело. Его деятельный ум, поднаторевший в княжеских склоках и распрях, уже подсказывал ему решение. Он послал гонца к Святополку.
В пространном письме он ярким, живым языком - Владимир владел даром письменного слова - рассказывал о самоуправстве Олега Святославича, презревшего наказ его отца Всеволода и самочинно захватившего не принадлежавши ему город. Кроме того, он совершил преступление против всей Русской земли - привел на нее поганых, и те много ел и городков пожгли, тысячи людей порубили, а сотни в полон увели. Как в старые добрые времена, когда Киевский золотой стол был самым сильным, Мономах просил у Святополка помощи и защиты от самоуправства Олега и предлагал военный союз против него.
Сам Владимир Мономах просил у него помощи и союза!.. После поражения на Стугне Святополк и мечтать о том не смел! Ему все казалось, что Владимир только и ждет мига, чтобы изгнать его из Киева. И вот - союз. Тут впору вспомнить старую пословицу: "Не было бы счастья, да несчастье помогло!"
Святополк послал своих людей по Киевской земле, в Туров, Пинск, Дорогобуж и далее - собирать ратную силу с городов, не пострадавших от половецкого нашествия, чтобы идти войной на Олега Святославича. Мономах со своей стороны тоже занялся сборами - надо помочь сыну Мстиславу вернуть Новгород, дабы освободились ростовские и суздальские полки. Следовало собрать всю силу - Олег водил дружбу с половцами, которые в свое время помогли ему вернуть себе власть в Тмутаракани, а теперь заполучить Чернигов. Стоит князьям выступить против него - он опять покличет поганых, а нового разора Киевщина и Переяславль не вынесут. Надо было что-то делать, чтобы поссорить Святославича с половцами, заставить ханов перестать ему верить.
Случай представился в конце зимы нового года, когда уже большая часть полков была собрана. Недавно Алексей Комнин, друг Олега, сверг предыдущего императора, Романа Диогена. Объявившийся недавно Лев Диоген, называвшийся сыном Романа, собрал половцев и выступил в поход против Комнинов, но этот поход окончился неудачей. Алексей Комнин был очень силен.
Именно в конце зимы двое из половецких ханов, участвовавших в походе Льва Диогена, пришли под Переяславль за военной помощью и миром, ибо лучшие из лучших воины пали в боях или попали в плен. Проще простого было помочь половцам и Льву Диогену в борьбе против Олегова друга Комнина, но помогать недругам?..
Мономах послал гонца к Святополку. Вместо ответа прибыл с небольшой дружиной его боярин Славята.
Кочевники тем временем расположились в виду Переяславля - один из них, Китан, остался со своими людьми в поле, где в котлах варилась конина, пили кумыс и айран, звучали заунывные половецкие песни и где уже дня два жил заложником двенадцатилетний сын Владимира Святослав. Второй же, Итларь, жил привольно на подворье у Ратибора с небольшим отрядом охраны.
Славята не стал долго раздумывать. Еще проезжая воротами, кинул взгляд на половецкий стан и, едва приступив, сказал Мономаху:
- Князь, нечего раздумывать - половцы нам не друзья, а враги, а ворога убивают, пока он не убил тебя! Они в твоих руках! Убей их!
- Как могу сие сотворить? - хмурился Мономах, стоя у оконца и глядя на двор Ратибора, где сейчас в честь гостей задавался очередной пир. Несмотря на то что хозяину положено быть среди гостей, сам боярин Ратибор был нынче с князем, стоял в палате у стены. - Я слово давал, ролью ходил! Грех ведь это, великий грех! Они за миром пришли.
И он с чувством перекрестился на красный угол.
- Князь! - слегка повысил голос Славята. - Помысли - поганые сами сколько раз нарушали клятвы! В том, что задумал, несть твоей вины!
- Хан Итларь живет во граде как гость, - нашел новый предлог Владимир. - На подворье у моего боярина Ратибора. А у приятеля его, хана Китана, остался мой сын. Случится что - Святослав лишится головы!
- Князь! Только прикажи! - взвился с места Ратибор. - Умыкнем княжича целого и невредимого!.. Выйди, кликни - вся дружина готова ради тебя головой рискнуть!.. Молодцы мои извелись все - где это видано, чтобы враги в наших домах хозяйничали! Послушай Святополкова боярина - убей поганых!
- Все тако мыслят? - Владимир быстро повернулся к боярам.
- Все, князь! Все! - ответом ему были дружные голоса и горящие огнем глаза.
- Но это означает войну! С Половецкой степью!
- А и пойдем! С тобой - куда хошь пойдем! Владимир Мономах повернулся к иконам и опять перекрестился:
- Господи, не ради корысти своей, но ради страданий и боли земли нашей иду на это! - Потом круто развернулся к боярам, и в глазах его вспыхнул тот же огонек ненависти, что и полугодом раньше, когда он был вынужден покинуть Чернигов: - Убейте их!..
Все свершилось быстро и тайно. Наемники-торки вместе с дружинниками под покровом ночи проникли в стан хана Китана и вырезали всех подчистую. Мало кто из пробудившихся от шума и возни сонных степняков сумел дать отпор. Не пощадили никого да под охраной воротили отцу юного Святослава.
Наутро настал черед Итларя и его чади. С ними расправились быстрее - гонец от Мономаха предупредил, что князь примет хана, но сперва тот пусть сходит в баню и позавтракает. Итларь вошел в истопленную баню, и старший сын воеводы Ратибора Ольбег, затаившись у окна, поразил его стрелой. Так же быстро убили его приближенных.
Это была война. Но в этой войне, по замыслу Мономаха, обязан был принять участие и друг половцев Олег Святославич. Такое предательство должно было навеки поссорить его с Дешт-и-Кипчаком, лишить поддержки и позволить Мономаху снова взять под себя Черниговскую землю.
Боярин Славята спешно возвратился в Киев к Святополку, поведал ему, как свершилось дело, и Киевщина стала готовиться к обороне от набега. Пусть половецкие наемники Льва Диогена разбиты Алексеем Комниным - в вежах своего часа ждут свежие силы. Недруги не простят убийства сородичей и будут мстить Руси новыми набегами и грабежами. Готовясь, Святополк послал Олегу письмо, где наказывал вместе с ними собирать дружины. Такое же письмо отправил и Владимир Мономах.
Несколько дней ждали ответа. Наконец из Чернигова пришел гонец с кратким ответом: "Скоро буду готов".
Услышав эти слова из уст гонца, Святополк внутренне улыбнулся и поспешил известить Мономаха. Тот особой радости не выказывал - Олег не сказал ничего определенного, неизвестно, когда его ждать и куда он подойдет со своими полками, сколько вознамерится собрать тысяч воев - не возьмет ли в союзники тех же половцев? В конце концов послали второго гонца передать князю, что его ждут в конце месяца лютеня в Переяславльской земле.
Вот уже несколько дней потревоженным ульем гудело подворье княжеского воеводы Данилы Игнатьевича - с тех пор, как стало известно, когда начнется поход. О войне против половцев говорили давно - набирали, натаскивали и оборужали новые дружины, готовили дорожный припас, пригоняли с пастбищ коней, оповещали смердов-ополченцев, чинили подводы и упряжь. Две деревни боярина полностью уцелели от нашествия, была у него небольшая вотчина в Чернигове - изо всех этих мест сейчас шли люди, собиралась ества и дорожный припас. Небольшая боярская дружина готовилась к походу.
Вся эта каждодневная суета волновала отрока, жившего в боярском доме. Человек быстро привыкает к хорошему, особенно в молодые годы, и в его воспоминаниях настоящее почти заслонило собой прошлое. Он привык, что его именуют Иванком - у многих людей было по два имени: одно домашнее прозвище, данное отцом-матерью или соседями, а другое то, которое по святцам выбрал священник в день крещения. Лют-Иванок привык к новому житью. Мир его переменился раз и навсегда. Он вставал рано поутру, умывался из ковшика, наскоро - ибо все время забывал про это - молился и спешил к названому отцу. Данила Игнатьевич к тому времени уже был на ногах - сам, не доверяя слугам, обходил службы, разговаривал с наймитами и холопами, задавал работу на день, следил, как ходят за конями и домашней скотиной. Иванок настигал его где-нибудь в переходах меж клетями и бродил с ним, смотря и запоминая. Иногда боярин с чем-либо обращался к нему - то особо отметит какую-то мелочь, то спросит, как поступить в том или ином случае - исподволь приучал отрока к ведению домашнего хозяйства.
Потом шли завтракать. Встав из-за стола, расходились - боярин ехал к князю, а к Иванку приходил из Печерского монастыря ученый книжник наставлять отрока в науке чтения и письма. Не разбиравший аза и буки, Лют к весне одолел чтение и теперь каждый день отправлялся в школу при Святой Софии. Еще при Ярославе Мудром были открыты монастырские школы для детей, где иногда обучали и девочек - княжеских и боярских дочек. В светлой просторной келье стоял длинный скобленый стол, за которым на лавках рядком сидели отроки и либо переписывали под диктовку наставника изречения ученых мужей и святых пророков, либо хором читали по большому, с медными застежками на обложке Псалтирю. После перерыва, когда дети трапезовали с монахами в храмовой трапезной, ученый-грек занимался с ими языками - греческим, латынью, германским наречием. Ближе к вечеру Иванок-Лют возвращался домой, где его встречали совсем другие забавы - как приемный сын воеводы, учился он верховой езде, владению мечом и копьем. Сия наука давалась ему легче языков - из греческого, латыни и германского Иванок-Лют запомнил по нескольку слов всего, зато уже к осени как влитой сидел в седле, стрелял из лука, на скаку метал копье, по-половецки лихо бросал аркан и бился настоящим мечом.
Именно той осенью Иванок-Лют впервые увидел князя Святополка.
Устраивали соколиную охоту в пойменных лугах чуть выше Киева. Все бояре явились на княжье подворье со своими старшими сынами и зятьями, у кого были, с сокольничими и ловчими. Иванок скромно держался позади, вместе с ними и все тянул шею, чтобы разглядеть великого князя. Он угадал его в высоком, худощавом муже с длинной, чуть седоватой темной бородой, что удивительно прямо сидел на караковом жеребце. Подле него гарцевали, горяча коней, двое юношей - один помладше, лет пятнадцати, красивый, стройный, с горящими глазами, а другой неприметный, на вид лет девятнадцати. То были два сына великого князя - Мстислав и Ярослав.
Выехали скорым шагом, погнали коней по осеннему холодку в луга, вдоль серого неповоротливого Днепра. Ловчие вырвались вперед, отыскивая дичь. Сокольничие подтянулись поближе к князю и боярам, держа на руках ловчих соколов и кречетов с колпачками на глазах.
Скоро подняли первую птицу, пустили соколов, и пошла потеха. Острокрылые бойцы мелькали в воздухе, били птиц одну за другой, камнем падали наземь, добивая подранков. К торокам ловчих связками подвешивали гусей, уток, чирков и куликов.
Кречетов, сильных и смелых бойцов, готовили на другую дичь - ближе к полудню на заболоченной низине заметили лебедей. Тяжелые крепкие птицы с острыми клювами были опасными врагами. На них спустили кречетов. Серые широкогрудые птицы сорвались с рукавиц сокольничьих и молниями ушли в небо. В вышине разгорелся настоящий воздушный бой. Лебеди то взмывали ввысь, то опускались пониже, бросались вправо или влево, бесстрашно оборонялись - и вдруг все заметили, как один молодой кречет, не рассчитавший сил, подставил крыло острому клюву лебедя! Последовал удар, и охотник начал падать.
- Ловите его! - закричал Святополк, с замиранием сердца следивший за боем. Он сам не знал, кому сочувствует - загнанным в угол лебедям или витязям-кречетам, но в тот миг, когда молодой охотник начал падать, он оказался на стороне своих птиц.
Сразу два сокольничих кинулись к неловко, боком, снижающемуся кречету, а в небо взвилась чья-то стрела и на лету пронзила лебедя. Тот рухнул наземь прежде, чем его неудачливый противник опустился на кусты.
- Кто стрелял? - прозвучал голос князя.
Под удивленными взорами Данилы Игнатьевича, отроков и нескольких видевших его выстрел бояр Иванок-Лют отвел в сторону лук, стронул коня с места, подъехал к упавшему лебедю, ловко перегнувшись с седла, подхватил уже переставшую трепыхаться птицу за крыло и подъехал к Святополку.
Киевский князь пристально взглянул на стройного, гибкого черноглазого отрока, в чертах лица которого явственно ощущалась половецкая или хазарская кровь.
- Ты чей? - строго спросил он.
Отрок только тут засмущался, опустил голову, прикрывая глаза длинными ресницами, стал смущенно теребить повод и что-то пробормотал.
- А ты, я вижу, неук! - нахмурился Святополк.
- Великий князь! - Данила Игнатьевич, прорвавшись сквозь бояр, коротко поклонился в седле. - Прости! Это сын мой, Иванок. Первый раз я его с собой взял, вот он и заробел…
Иванок-Лют поднял голову - Святополк поразился огню, вспыхнувшему в его глубоких красивых глазах. Бросив взгляд на боярина, он протянул князю подбитую птицу.
- Прими от меня в дар, князь! - ломающимся баском воскликнул он.
- А ты знатно стреляешь, Иванок, - подобрел Святополк. - Молодец!
Иванок расцвел от похвалы, но еще более от того, что боярин при всех назвал его сыном.
А потом настала зима, когда в Киеве и Переяславле заговорили о войне. Всю зиму собирались, готовились, и вот настал день, когда Данила Игнатьевич воротился от князя в неурочное время. Обычно к тому часу, когда Иванок-Лют приходил от Святой Софии, боярин был уже дома и либо читал, либо проверял домашние дела. Но в этот раз он пришел к вечерней трапезе. Слуги засуетились, кинулись подавать на стол. Ждавший приемного отца Иванок кинулся к нему:
- Приключилось что, отче?
Данила Игнатьевич потрепал смоляные кудри отрока. Через два года после того, как пропал без вести единственный сын, родился этот парнишка, и сейчас казалось боярину, что судьба смилостивилась и подарила ему на старости лет утешение.
- Приключилось, Иванко, приключилось, - ответил он.
- Что? Половцы пришли?
Половцев Лют помнил, боялся и ненавидел в глубине души - так и не мог забыть и простить осаду Торческа, плен, рабство и разорение земли, которому был свидетелем, пройдя с веревкой на шее через все Поросье. Старый боярин грустно улыбнулся его страхам:
- Нет, сыне, не пришли. Князь наш, Святополк Изяславич, сговорился с Владимиром Переяславльским, братом своим двоюродным, о походе против поганых.
- Как?! - вскрикнул Иванок. - Князь в поход идет? И ты?
- И я. Полки его веду - все дружины из Турова и Пинска мне доверяют.
- А я? Возьми меня с собой! - пронзительно крикнул Иванок.
От этих слов Данила Игнатьевич, уже переступивший порог горницы, где был накрыт стол, оторопел:
- Тебя? Да что ты?
- Возьми, отче! - Иванок кинулся к нему. - Я тоже хочу с погаными биться! Я им ничего не забыл - ни неволи, ни горя, ни смертей!.. Они род мой извели, меня чуть не сгубили! Я отомстить хочу - за все, что помню, и за всех, за кого некому мстить!