Прямо перед ним стояло блюдо с запеченным лебедем, а рядом горкой высились румяные хлебы с рыбой и ягодами. Но отрок не успел как следует распробовать кушанья, как услышал из уст певца знакомое имя:
Из-за тыих-то столов белодубовых, из-за тыих-то скамеечек кленовыих выставал молодой Иванушка Данильевич.
Он боярам-то бьет поклон о леву руку, князю светлому бьет по правую:
- Еду во далеко во чисто поле, всю-то силу вражью повысмекаю, добуду князю славу, а себе-то честь великую!
Говорил светлый князь таковы слова:
- Нет ли поматерее добра молодца?
Отвечают все сильные могучие богатыри, все поляницы удалый:
- Видеть добра молодца по поступочкам…
Когда один за другим все гости стали оборачиваться к их столу, Иванок был готов провалиться сквозь землю под десятками внимательных, восхищенных, завистливых глаз. Еще бы! Думалось ли ему хоть когда прежде, что и про него будут слагать былины! Он покраснел до ушей, когда певец Пересвет завел в песне речь о том, как он сражался с половцами: "Куды махнет - туда улочка, куда отмахнется - переулочек…" Хотелось вскочить и крикнуть: "Не было такого!" Но ноги почему-то были словно ватные, а на глаза просились слезы.
Он едва не вскочил и не кинулся бежать прочь, когда песня смолкла и вся палата грянула "славу". А князь Святополк поднялся со своего места и поднял чашу с вином.
- Вот каковы на Руси воины! - возгласил он. - С такими богатырями нам никакой враг не страшен!.. Испей со мной, Иванок Данильевич!
Данила Игнатьевич толкнул Иванка локтем, веля подняться. Отрок выпрямился. Князь отпил из чаши вино и протянул ее отроку. Бояре стали вскакивать, передавая княжеский дар из рук в руки, пока он не лег в подставленные ладони Иванка. Под пронизывающим взором князя юноша задержал дыхание и, не чуя вкуса вина, единым духом опорожнил чашу.
- Благодарствую за честь, великий князь! - воскликнул он, чувствуя, что, если скажет еще хоть слово, голос его сорвется.
Мстислав, сидевший рядом с отцом, весело подмигнул Иванку, и тот еще больше смутился от княжеской милости. А Данила Игнатьевич поглядывал на мальчика и улыбался горькой и гордой улыбкой, по-хорошему завидуя приемному сыну и радуясь за него.
Осторожно прикрыв за собой дверь, Иванок сделал несколько шагов и обхватил голову руками. За спиной еще шумел княжеский пир, но отрок больше не мог там находиться. Улучив минуту, он перемигнулся со Мстиславом, тот что-то шепнул отцу, и по тому, какой взгляд бросил Святополк, кивая, понял, что ему разрешают уйти. Обычно с княжеского пира уходят, только когда отпустит князь или когда уже станет ясно, что вино и мед выпиты, а яства подъедены. В прежние времена бывало, что гости гуляли и пили по два-три дня сряду, засыпая под столами и просыпаясь для продолжения трапезы. Сейчас не прежние времена, но Иванок всем существом своим чувствовал, что более не может там оставаться.
Все хлопали его по плечу, поздравляли, набивались в друзья и даже открыто предлагали его названому отцу обручить юного богатыря со своей дочерью, внучкой или племянницей. Подобные речи смущали Иванка еще больше.
Сейчас он был один и мог отдохнуть. Но только Иванок выпрямился и сделал несколько шагов, как рядом тихо скрипнула дверь.
- Отрок!
Иванок обернулся. В щели боковой двери мелькнул глаз холопки. Потом девушка высунулась целиком, воровато огляделась по сторонам и поманила его пальцем:
- Иди сюда!
Она была хороша собой и молода, и Иванок послушно сделал шаг. Холопка взяла его за запястье, потянула за собой:
- Не бойся! Госпожа моя хочет тебя видеть!
- А я и не боюсь, - ответил Иванок.
Холопка повела его полутемными ходами, проведя сперва в одну, потом в другую горницу, затем поднявшись по скрипучим ступенькам, и, когда она толкнула еще одну дверь, всю покрытую затейливой резьбой, и в ноздри пахнуло незнакомыми сладковатыми ароматами, он понял, что попал на половину княгини.
Маленькая горница, скупо освещенная небольшими слюдяными оконцами, была убрана богато. На столе на скатерти стоял кувшин, два небольших кубка и подносы с пирогами и медовыми пряниками. Возле стола, сцепив руки на груди, стояла невысокая девушка в алом летнике. С первого взгляда, встретившись глазами с ее карими, слегка раскосыми очами, Иванок узнал Святополкову княгиню, Ирину Тугоркановну. От изумления он даже не смог отдать поясной поклон и только потянул с головы шапку:
- Здрава будь, матушка!
Девушка хрустнула пальцами, кивнула холопке:
- Ты иди, иди поглянь…
Холопка вышла, прикрыв дверь и оставив их наедине.
- Ты Иван Данилиевич? - тщательно выговаривая каждый звук, спросила княгиня.
- Иванок, - сглотнув, с трудом сказал отрок. - Прежде Лютом звали… Данила Игнатьевич… он отец мне.
- Я… тебя искала.
По-русски говорила Ирина Тугоркановна чисто, по-своему напевно выговаривая слова.
- Поди сюда.
На негнущихся ногах Иванок подошел к столу. Княгиня вдруг схватила его за руку и дернула, приказывая сесть.
- Княгиня, - попробовал возразить отрок. Девушка печально и испуганно улыбнулась.
- Ешь, пей. - Она сама дрожащими от волнения пальчиками налила ему вина, придвинула блюдо с пирогами. Иванок послушно сделал маленький глоток. От страха весь предыдущий хмель выветрился, он даже не почувствовал вкуса нового питья.
Ирина Тугоркановна следила за ним внимательным и печальным взгядом. Под ее испытующим взором он отставил кубок.
- Прости, княгиня, но я.. - тихо вымолвил он, - я в толк не возьму…
- Расскажи, - вдруг попросила она. - Про отца… Отрок только тут вспомнил, что она была дочерью Тугоркана и сестрой убитого им Ехира.
- Не ведаю, что и сказать тебе. - Он опустил голову.
- Конязь мне рассказал, что ты видел все. - Голос молодой княгини дрогнул. - Но мне ничего не сказал. Скажи ты.
Иванок поднял глаза, встретился взглядом с глубокими темными очами девушки… и понял, что не может сказать ей правду. Она была княгиней, он - сын хазаринки, и лишь чудо помогло ему взлететь так высоко. Между ними была пропасть, но Иванок уже твердо знал, что не допустит, чтобы хоть одна слезинка показалась на этих длинных пушистых ресницах.
- Твой брат, - облизнув губы, заговорил он, - был доблестным воином. Я видел, как он сражается. Он был, аки… аки лев! Его ранили, но он не почувствовал боли. И умер от той раны… Слуги подняли его тело и унесли к Тугоркану. А тот, увидев мертвого сына, кинулся в бой, чтобы отомстить за его смерть. Но судьба была не на его стороне - его конь споткнулся, и… твой отец не смог увернуться от меча… Прости, но больше мне нечего рассказать, - совсем тихо закончил Иванок, отводя взгляд.
Несколько долгих минут в горнице царило молчание. Ирина Тугоркановна стояла над отроком, ломая пальцы. Потом робко коснулась его руки.
- Благодарю тебя, - прошелестел ее дрожащий голос. Иванка словно толкнули. Не помня себя, он вскочил, подхватил шапку и, пробормотав: "Прости, княгиня!" - выбежал вон, захлопнув дверь.
Глава 16
Сколько времени продлится княжеская война, в Торческе не ведали и скоро Нечая не ждали. Город жил своей жизнью. Кто мог - пахал землю, строил дома, восстанавливал хозяйство. Только однажды, когда уже завершили работы на пашне и отсеяли огородную овощь, долетела с берегов Днепра весть о новом приходе половцев. Торчевцы перепугались, некоторые кинулись было вон из города, прятаться по окрестным лесам, но степняки только попугали - прошли вдоль правого берега Днепра в сторону Киева и Переяславля, и люди о них забыли.
Шли последние дни месяца липеня, когда в Торческ стали возвращаться ополченцы. Иные вели в поводу коней, другие тащили узлы с добром, третьи гнали овец и коров. Тут и стали ждать Нечая.
О приезде всадника Ждана услышала от соседки. Девушка ходила на огороды одна - Светлана и торчинка Аграфена, вторая Ратиборова жена, занимались по хозяйству. Светлана опять была тяжела - на сей раз от мужа.
- Бежи домой, девка! - закричала соседка, размахивая руками. - На ваше подворье знатный молодец приехал, не иначе дружинник княжий. Трех каких коней привел, что слов нету! Да добра привез! Сама видела…
Ждана уже бежала по улице. Сердце ее дрогнуло, когда, влетев в ворота, она увидела трех коней - один Нечаев гнедой, другая половецкая соловая кобыла, а третий был жеребец Михаилы. Сам дружинник стоял рядом с Ратибором, который сильными руками придерживал его за плечи. Оба глядели в землю, а рядом застыли Светлана и Аграфена.
- Жданушка, - Светлана первая заметила ее, - Нечая нашего… нету Нечаюшки…
- Ой-ой-ой-ой-ой! - монотонно затянула Аграфена, хватаясь за голову. Ждана ахнула, пошатнувшись. Ратибор и Михаила наконец ожили, повернули к ней спокойные опустелые лица.
- Ждана, я… - Михаила рванулся к ней, но остановился. - Я… я схоронил его. Добро вот… он собрал. Я все привез. Мы с половцами заратились под Переяславлем… Ты прости меня.
Осунувшийся, постаревший Ратибор остановил его взмахом руки - мол, что толку говорить. Дружинник несмело подошел к застывшей в воротах девушке, и Ждана, только когда его руки коснулись ее плеч, всхлипнула и повисла на шее у Михаилы, отчаянно цепляясь за него и словно стараясь удержать на месте.
- Никогда, - услышал парень ее прерывистый шепот, - никогда не бросай меня! Слышишь?.. Никогда!
Праздничные пиры и застолья еще не все отгремели, еще не оплакали всех мертвых, не отстроили сожженные половцами дома, а на Руси снова началась замятия.
Неистовый Олег Святославич недолго задержался у брата Давида в Смоленске. То ли тесен был ему город, то ли самим смолянам не приглянулся князь, но вскоре, выпросив у Давыда дружину, Олег ушел к брату Ярославу, в рязанские леса. Младший Святославич тихо-мирно жил в недавно основанном им Переяславле-Рязанском. Он брату обрадовался, но Олег не остался и здесь, прямым ходом отправившись к Мурому, где сидел второй сын Владимира Мономаха Изяслав. Услышав про приближение Олега, он кинулся собирать войско с Ростово-Суздальской и Белозерской земли, Олег же с полпути послал ему гонца с наказом: "Иди в волость отца твоего, в Ростов, а се волость отца моего. Хочу тут сесть и отсюда ряд сотворить с твоим отцом, бо меня выгнал из города отца моего. И ты тоже хочешь здесь меня хлеба моего лишить?"
На сей раз Олег был прав - Муромо-Рязанская земля издавна была привязана к Тмутаракани, Святослав Ярославич владел здесь землями. Сын Мономаха сам, по собственному почину, решив, что уже взрослый и сильный муж, захватил эти земли и сейчас без страха вышел против их законного владельца.
В начале рюеня две рати встретились возле Мурома, и Изяслав Владимирович был убит в первом своем настоящем бою. Тело его было отправлено в Новгород, а Олег победителем вступил в Муром, принятый его жителями на княжение. Но, опасаясь за свои земли и не желая снова скитаться по земле, он поспешил избавиться от всех сторонников Изяслава. В самом Муроме он поковал в железа всех ростовцев, суздальцев и белозерцев, а потом двинулся в эти города, где установил свою власть.
Расширившись, земли его вплотную придвинулись к границам Новгорода, и князь Мстислав Владимирович, похоронив брата Изяслава в Новгородской Софии, послал Олегу письмо: "Иди опять к Мурому, а в чужой волости не сиди. Аз же пошлю с молением к отцу своему и смирю тя с ним. Аще брата моего убил, то не дивно - в ратях бо и цари погибали".
- Сын воинственного Мономаха заговорил о мире! Олег принял это как знак его слабости и захотел продолжать войну за попранные права. Два князя созвали рати, пошли друг на друга. Хитрый Олег, чувствуя, что сил у него не хватит на новую распрю, и не желая прямых столкновений, петлял - уходил то к Ростову, то к Суздалю, оставляя заслоном дружину брата Ярослава. Стремясь задержать Мстислава, он сжег Суздаль, но остановить молодого князя не смог и прибег к хитрости. Уйдя в Муром, оттуда послал Мстиславу гонца, прося мира. Отвоевав Ростов и Суздаль, Мстислав поверил крестному отцу и распустил дружину.
Олегу только того и было надо. Убедившись, что его противник остался почти без войска, он кинулся на него и незамеченным подобрался совсем близко.
Мстислав еле успел собрать ополчение. На его счастье, Владимир Мономах зорко следил за событиями в вятичских лесах. Он уже знал о гибели Изяслава, написал Олегу слезное письмо, печалясь о судьбах своих родных, и теперь решил действовать строже. Он послал гонца к донским половцам, родичам его мачехи Анны, и попросил помощи. Родич вдовствующей княгини, хан Кунуй, тотчас откликнулся на призыв. С ним Мономах отправил на Олега сына Вячеслава.
Ярослав Святославич до последнего стоял за старшего брата и в том бою был со своими дружинами на его стороне. Он сцепился с ратниками Вячеслава Мономашича, а тем временем половчин Кучуй с пешцами обошел Олега и поднял голубой стяг Владимира Мономаха. Заметив его в такой опасной близости от себя, Олег отступил и, бросив дружины, ушел вместе с Ярославом в Муром. Там он оставил младшего брата, а сам подался дальше, в лесную глухую Рязань.
Мстислав пошел по его следам. Замирившись с муромлянами, он двинулся к Рязани, сотворил мир и с ними, и Олег Святославич, опасаясь за свою свободу, был вынужден опять спасаться бегством.
В мордовской глуши его нагнало новое послание Мстислава: "Не бегай никуда, но сошлись с братьями своими с мольбой не лишать тебя стола в Русской земле. Я же пошлю к отцу своему молитися о тебе".
После неудачи и прямой которы, что сотворилась в Муромо-Рязанской земле, Олег не мог и рассчитывать на такое благоволение судьбы. Впрочем, ничего иного ему не оставалось. Зимой он вернулся в Смоленск ждать слова великого князя.
Порешили собраться в Киеве и с тем разослали гонцов по всем князьям Рюрикова рода. Святополк и Владимир Мономах со своей стороны ждали всю весну и большую часть лета, но князья медлили. Меньше всего желания выказывал Олег Святославич, ради коего все и затевалось. То ли он еще не остыл от предыдущих стычек с двоюродными братьями, то ли просто боялся, что в Киеве его без лишних слов схватят и посадят в поруб. А оказаться пленником в руках воинственного Мономаха и нерешительного и слабого, но поэтому излишне подозрительного Святополка ему не хотелось - это не Всеволод Ярославич, тут арестом и высылкой в Византию не отделаешься! Убьют как пить дать!
Святополк прекрасно понимал его страхи - сам был так же осторожен. Но презрение к великокняжеской власти, которое выказывал Олег, вызывали его негодование. Олег был воином, привыкшим добывать себе удачу в бою. Если бы не своевременная помощь Владимира Мономаха, он забрал себе всю Ростово-Суздальскую землю, изгнал Мстислава, подчинил Новгород и стал бы сильнейшим князем на Руси, с которым было опасно спорить. Сейчас он лишен удачи, силы, власти, но оставался человеком, за которым могли пойти люди.
В конце концов Владимир Мономах подсказал решение - он предложил князьям собраться не в Киеве, а в старинном Любече, исконном граде Черниговской земли. За то время, что прожил здесь черниговским князем, Мономах обустроил Любеч, возвел на горе над ним княжеский замок, который было почти невозможно взять ни приступом, ни осадой, но город оставался черниговским, а дома и стены помогают. И Олег дал согласие приехать на Любечский снем.
Черниговская земля покамест не принадлежала никому: с тех пор как Святополк и Владимир Мономах изгнали из Чернигова Олега, городом и волостью правил посадник великого князя. Но земля оставалась во владении князей Святославова дома. Как ею распорядится общий снем, загадывать было рано. Но все-таки Мономах приехал первым.
Любечский замок был его детищем. Он строил его несколько лет, предусмотрел все - единственные ворота, узкий проход, огороженный крепостной стеной и упирающийся в другие врата, за которыми высилась крепостная стена - сквозь нее внутрь двора вели еще одни ворота, укрепленные башней-вежей. За нею открывался внутренний двор, отделенный четвертыми вратами. И уже после шел парадный двор, где были построены княжеские хоромы.
Сразу по приезде Владимир осмотрел все стены и службы, строго спросил с огнищанина, как содержится замок, сколько заготовлено ествы и пития, как готовятся встретить князей с их дружинами и боярами. Все было в порядке, и Мономах вышел встречать великого князя Святополка Изяславича с улыбкой на устах.
Киевский князь приехал важный, гордый, но за этой важностью скрывалась тревога - то, что князья отказались ехать в Киев, но сразу согласились на Любеч, ясно указывало, кто настоящий правитель Русской земли. Радовало одно - сам Мономах покамест признавал в нем великого князя. Вместе со Святополком приехали двое его бояр, Никифор Коснятич и Данила Игнатьевич - киевский князь хотел похвастаться перед переяславльским, кто убил его тестя Тугоркана и его сына. Двадцать лучших дружинников ехали двумя стройными рядами, озираясь по сторонам.
Князья поприветствовали друг друга, обнялись. Владимир Мономах исподтишка разглядывал узкое, кажущееся из-за длинной темной бороды еще уже лицо Святополка и пытался прочесть его тайные думы. От него на снеме будет зависеть многое.
- Ты один? - спросил Владимир. - Не привез никого?.. С ним были два его лучших мужа, но Святополк угадал, кого имел в виду его двоюродный брат. Наложница Любава, с которой он не порывал после женитьбы, за что его осуждали все князья и святые отцы.
- Один я.
- Почто так? - усмехнулся Мономах.
- Я князь, - резче, чем хотелось, ответил Святополк. - На княжеское дело приехал.
- Вот сие верно помыслил! - просиял Мономах. - Дело предстоит княжье, немалое! И хочу я тебе два слова молвить, пока наедине мы.
Взяв Святополка под руку, Владимир увлек его в палаты. За спинами князей бояре и дружинники спешивались, отдавали коней конюшим и вслед за огнищанином прошли в терем.
- Ты сам ведаешь, брат, какое настроение царит на нашей земле! - горячо говорил меж тем Мономах. - В прошлом только годе сколько от Олега натерпелись! А братец его подрастает, Ярослав! По уложению наших отцов Святославичи объявлены изгоями. От того и пошли все беды. Но неужто мы будем заветы отцов наших нарушать?
- Негоже так поступать, - согласился Святополк, лихорадочно соображая, куда клонит Владимир.
- Отцы нам заветы свои на века оставили, а по Правде деда нашего, Ярослава Мудрого, до сих пор Русь живет, - гнул свое Мономах. - По Правде нам надо жить. По Правде же некий из нас изгои, но не все чтут заветы отцов и дедов. Тащат Русь на куски, каждый себе часть урвать норовит, а земле от того только хуже деется! Да и нам беспокойство. Помнишь, что двадцать годов тому назад было, когда Олег первый раз поганых навел?