- А идем, идем - все одно! Душа в тебе, видно, незлобливая… Идем! г Старушка потянула его за рукав, и Лют нехотя последовал за нею. Сторожа на воротах проводили их строгими взглядами, но спутницу Люта здесь знали, и парнишку пропустили внутрь.
Глава 2
Не успели запереть за плененными послами двери поруба, как в палаты великого князя ворвались киевский тысяцкий Ян Вышатич с братом Путятой и нарочитый боярин Никифор Коснятич. Помнившие еще его отца Изяслава и долго ходившие под рукой Всеволода Ярославича, старейшие бояре отыскали князя в его светлице.
- Повести нам, светлый князь, это что же такое деется? - с порога зычным, чуть хриплым от старости голосом возвестил Ян Вышатич. - Верно ли глаголют, что по твоему велению половецкие послы в поруб заточены?
- По моему, - сухо кивнул Святополк, расправив плечи.
- Почто? - взвился Ян Вышатич. - Поведай нам, князь! Ссоры с Диким Полем восхотел?
- Не ссоры, - метнул Святополк в старого воеводу тяжелый взгляд. - Войны!
Трое бояр переглянулись, изумленные, словно ослышались.
- Да ведаешь ли ты, князь, каково это - с Диким Полем ратиться? Ты силу их видал?
- А что сила? Что, половцы бессмертны? Бивали их прежде не раз - и стрый мой Всеволод, и брат Владимир. Они на нас ходить будут, землю зорить, людей в полон угонять - а мы молчи, терпи да дани им плати?
- Верно ты все говоришь, князь. - Ян Вышатич склонил седую голову. - Натерпелись от поганых. А только позволь дать тебе совет: по-иному с ними надо говорить.
Он молвил спокойно и даже чуть покаянно, но именно это подстегнуло вспыльчивый нрав Святополка. Слишком долго он молча слушал наказы других, ходил в чужой руке, и вот сейчас, когда только-только чего-то достиг в жизни, когда судьба дает ему возможность сделать что-то самому, находятся советчики, кои вздумали за него все решать! Он князь и обязан думать о всей земле, а бояре - они мужи смысленые, но заботятся только о своих вотчинах.
- Я ныне князь, и я решаю, как с половцами разговаривать! - рявкнул он, теряя терпение. - Подите да пошлите за моим воеводой, Данилой Игнатьевичем.
Братья Вышатичи вышли, ворча себе под нос. Никифор Коснятич чуть задержался в дверях, словно ожидал от князя слов напоследок, но Святополк молчал, и он прикрыл дверь.
На другой день стало известно, что половцы, сопровождавшие послов, ночью снялись и ушли в степь.
Лют закончил выгребать из конюшни навоз и вышел на воздух, переводя дух.
Боевых коней почти не гоняли в поля - они могли понадобиться воинам в любой день и час. Только днем их отгоняли пастись на траву, и хотя к вечеру пригоняли обратно на сторожу, работы в конюшне было мало.
- Эй, Лют! Чего расселся? - послышался окрик. - Живо на поварню!
Отрок встрепенулся и сорвался с места.
Лют прижился в крепости. Здесь все было иное. Хотя его и прозвали Хазарчонком, но звали как-то необидно. Тут никто не мстил ему невесть за что, не давал волю кулакам. Да и работой не слишком нагружали - всякий воин сам ходит за своим конем, чистит свою бронь и оружие, так что на долю Люта оставалась только грязная, хотя и необременительная работа. Он чистил конюшню, выметал двор, колол для поварни дрова. Хозяйство на стороже было нехитрое, и у парнишки оставалось достаточно времени, чтобы мечтать о том, что вот придет день и час - и он покажет себя, да так, что воевода Еремей позволит ему стать воем. А там может случиться ратный поход. Он обязательно попадется на глаза какому ни на есть князю и переберется в его дружину и, быть может, даже станет сотником. Тогда однажды он явится в Торческ, во главе своей сотни, в дорогой броне, на сытом коне… Он не будет мстить отцу и братьям - все-таки родня, достаточно будет покаяния за незаслуженные обиды.
Мальчик сам не знал, как скоро исполнятся его слова - но исполнятся не так, как того желалось всем не только на стороже, но и по всей Киевской и Переяславльской земле.
Первых половецких всадников заметили еще утром. Выехавшие в поле дозорные отъехали всего версты три-четыре, как вдруг поворотили коней и во весь опор поскакали вспять. Дозорный на вышке заметил это и оповестил воеводу.
Всадники ворвались в ворота с криками:
- Половецкие сторожи! Половцы идут!
Видя их перекошенные лица, горящие глаза, воины спешили хвататься за оружие, кинулись разбирать брони и коней, кто-то кинулся на вышку - поджигать хворост. Но тут вышел воевода.
- Неча зря глотки драть! - рявкнул он. - Ныне с половцами у нас замирение. Послы мимо проходили - уговорятся с князем и на сей раз…
Ему не успели ни возразить, ни поддакнуть - с вышки послышался крик:
- Половцы идут!
Люди бросились к стене, на вышку полезло сразу пять или шесть воинов.
Наблюдатели были правы: впереди, у самого окоема, подрагивающего в нежарком степном мареве, поднималась пыль. В клубах ее что-то двигалось, и это были всадники. Их было слишком много для простой сторожи. Толстый рукав половцев отделился от пыльного облака, устремился к крепости.
- Зажигай огонь. - Воевода, поднявшийся на вышку, отшатнулся и словно через силу, едва не спотыкаясь, поспешил вниз. Он еще не успел коснуться ногами земли, как сухой хворост занялся под умелыми руками дозорных, и, дождавшись, пока огонь весело схватится пожирать сушняк, на него бросили охапку подвявшей зелени. В небо клубами повалил темный дым. В безветрии он сперва окутывал вышку и лишь потом как бы нехотя поднимался выше.
Воины разбирали брони. Бабы с малолетними детьми уже выскакивали из изб, таща наспех собранные узлы с добром. Узенькая мелководная речушка с заросшими тальником берегами протекала совсем рядом, торопясь к Торчице. Коли повезет, берегом женщины успеют добраться до большой реки, а там через брод на тот берег и укроются в леске.
Лют метался среди воинов. Малая сторожа не могла задержать выход половцев, но свое дело она сделала - упредила остальных. Теперь надо было встречать врага. Парнишка налетел на воеводу:
- Я тоже хочу биться!
- Биться? - Воевода глянул сквозь него мутным глазом. - А, лихоманка тя уешь! Туда же!.. Пошел прочь… А ну стой! - крикнул он прежде, чем Лют сделал шаг в сторону. - Бери коня, скачи в Торческ!
- Но я хочу биться!..
- Пошел, щеня! Мне воин надобен, а не отрок сопливый! И воевода добавил к своим словам увесистый подзатыльник.
Лют со всех ног кинулся к конюшне. Не все кони успели привыкнуть к парнишке, стоялые жеребцы поджимали задние ноги, скалились. Подхватив ближнего, Лют набросил на его голову уздечку, держась за гриву, забрался на спину и ударил коня пятками. Тот всхрапнул и вынес мальчишку из распахнувшихся дверей конюшни.
Холмистая лесостепь с рощицами на балках раскинулась перед ним. Припав к гриве коня, Лют боялся оглянуться, чтобы вдруг не увидеть погоню. Больше пожара Лют боялся услышать за спиной топот чужих коней и гортанные крики половцев, свист волосяного аркана и испуганное ржание его коня, когда его меткой стрелой собьют с бешеного бега.
Обошлось. Правя от одной рощицы до другой, Лют добрался до берегов Торчицы. Здесь в изобилии росла ольха и ива, поднимался краснотал и тополя, у самого уреза воды на мелководье рос тростник. Лют легко отыскал место, где несколькими седмицами ранее переправился через реку, и погнал коня в воду. Жеребец захрапел, скачками одолевая мелкое место и поднимая тучи брызг. Потом пошел медленнее, высоко поднимая голову. Летом здесь можно было перебраться верхом, но после весенних дождей и разлива река вздулась, и на середине конь поплыл. Легкий Лют так и держался на его спине весь путь и то и дело озирался на оставленный берег - все ждал погони.
Но заросли ивняка и краснотала хранили молчание, словно на свете не существовало опасности. Потом под копытами коня зачавкало дно, он в несколько прыжков вынес всадника на берег и помчался прочь от реки.
Дорога на Торческ проходила в полуверсте. Сам город, еще не ведавший об опасности, Лют увидел немного позже и, как ни спешил, придержал коня. Он ведь клялся, что не вернется сюда!
Вокруг Торческа раскинулось несколько селений - в них жили пожалованные здешним боярам и тиунам смерды. Решив упредить их, Лют свернул к избам.
- Половцы! Половцы идут! - Лют пронесся между домами, распугивая бесштанных ребятишек. - Уходите все!
Ему закричали вслед, послышался бабий визг, словно поганые уже врывались в село. Лют не останавливался, спеша в город.
По дороге тянулось несколько телег. Спугнув и их, Лют ворвался в приоткрытые ворота.
- Половцы за рекой! - закричал он в лица выбежавших навстречу посадничьих дружинников.
Сейчас было не время половецких походов - поганые приходили на Русь во второй половине лета или ранней осенью, когда солнце выжигало до желтизны траву в кочевьях, а поселяне собирают урожай. Тогда кони сыты и легки на ногу, их можно подкормить свежей травой у берегов рек. Но торки, которые сами до недавнего времени были кочевниками, понимали, что такое нежданный враг, и поверили сразу. Лют поскакал к торжищу у церкви Спаса, и через некоторое время с колокольни донесся тревожный перезвон, оповещающий Торческ о беде.
Лют оставался при церкви до тех пор, пока спешно собравшиеся перед ее воротами торчевцы не разбежались по своим домам. Скорчившись, он просидел в уголке на полу, остановившимся взором глядя на икону Богоматери и слушая гулкий рев голосов. Кричали недолго - сразу порешили поганым ворот не открывать, держаться до последнего и слать гонцов в Киев к великому князю. Люту казалось, что он различает в криках голос отца - княжий тиун Захар Гостятич настаивал на том, чтобы самолично скакать с вестью. Хотелось выбежать и кинуться к отцу, закричать: "Я могу! Я доеду! Пошли меня!" - но он только крепче обхватывал колени руками, вжимаясь в пол.
Здесь его и нашел какой-то монах-черноризец, когда городское вече стихло и лишь несколько горлопанов продолжали ругаться о своем. Присев перед парнишкой, монах погладил спутанные вихры Люта:
- А ты тут почто?
- Боюсь я, - прошептал Лют.
- Не страшись, сыне! За грехи Господь посылает нам испытание тяжкое! Лучше скрепись духом и будь готов встретить годину суровую. Сам-то ты чей?
Лют прикусил губу. Сейчас, когда надо всеми нависла общая беда, его собственные горести и страхи отошли в сторону.
- Княжьего тиуна Захара Гостятича. - Сказать "сын" почему-то не смог.
- Не тужи, отрок. Господин твой смысленый муж. Он да воевода оборонят город.
- Гонца, - встрепенулся Лют, приподнимаясь. - Гонца в Киев…
- Пошлют, всенепременно пошлют. - Черноризец опять погладил его по голове. - А ты помолись да ступай домой. Не то хватятся!
- Я хочу в Киев! - Лют встал. Домой не хотелось - не верилось, что отец и братья простили ему сломанную руку Турилы.
- Ступай домой, - строже повторил черноризец.
Лют бочком выбрался из храма и побрел по улице. Его конь остался у ворот, и парнишка отправился туда.
Но ноги сами вынесли его к воротам родного дома. Он не был здесь с мая и еще совсем недавно был уверен, что никогда не переступит его порога. Но сейчас страх забылся, и Лют робко торкнулся в ворота.
На подворье уже знали о приходе половцев. Челядь бегала как угорелая, всхлипывали и причитали работницы, крупный лохматый пес Волчок забился под крыльцо и поскуливал, поджав хвост. На дворе приплясывал удерживаемый двумя конюшими соловый жеребец.
По ступеням на двор спускался старший из семи сыновей тиуна, Ратибор, в сопровождении родных. Мать висела на его широком плече и голосила как по убиенному, остальные братья молчали тревожно и угрюмо, отец что-то торопливо говорил. Рядом поспешала жена Ратибора, держа на руках маленького сына. Двое ее старших детей, девочки-близняшки, держались за материну юбку и со страху ревели в голос. Чреватая жена второго по Ратибору брата, опасаясь за чрево, осталась на крыльце.
Обнявшись с отцом и младшими братьями, расцеловав мать, жену и дочерей и потрепав по щеке Жданку, Ратибор легко вскочил на коня и наметом ринулся прочь. Лют еле успел посторониться, чтобы его не сбил застоявшийся жеребец.
Жданка, Ратиборова жена и младшие братья выбежали следом - и наткнулись на Люта.
- Лютик! - Жданка всплеснула руками. - Ты как тут?
- Со сторожи я… О половцах весть донес, хотел далее в Киев скакать… Пойду я?
Но было поздно - его заметили. Братья обступили Люта, упирая кулаки в бока.
- Вот он! Сыскался наконец! - пропел Турила. Он все еще нянчил руку в лубке. - И совесть глаза не ест на наш двор заходить?
- Вот ужо прознает тятька - он тебе задаст, - добавил Петро, Турилин погодок. - Тятька, Лют воротился!..
- Лютик, беги! - вскрикнула Жданка.
Лют не заставил просить дважды. Петро только протянул к нему руку, а он уже крутнулся на пятках, толкнул заступившего дорогу брата и со всех ног ринулся прочь.
Захар Гостятич выбежал на крик сына как раз в тот миг, когда Лют завернул за угол.
- Чего тут?
- Лют воротился! Туда побег! - закричали вразнобой братья. - Эге, Никифор, Нечай! Айда Люта ловить!
Они уже сорвались с места, но Захар Гостятич огрел не в меру ретивого Турилу по шее.
- Живо в дом! - прикрикнул он. - Ворог у ворот, а вы о пащенке озаботились! Оголодает - сам прибежит… А прознаю, что кормит его кто-то впотай, - он бросил на Жданку строгий взгляд, - выпорю!
- Да, тятюшка, - прошептала девушка и первой ушла в ворота.
Но Лют больше не пришел.
А на другое утро к Торческу подступили половцы. Ратибор Захарьич домчался до Киева за самое малое время, запалив коня. Жеребец еле внес его в Золотые ворота. Вызнав у привратников, где княжеские палаты, Ратибор вскоре стоял перед Данилой Игнатьичем.
Выслушав сбивчивый рассказ гонца о подходе несметной половецкой силы, боярин отправился к князю. Святополк был не столько удивлен скорому приходу половцев, сколько взволнован. Война с Диким Полем наступила для него слишком быстро, он еще не успел привыкнуть к бытности великим князем, а жизнь уже требовала слов и дел. Но Святополк не был настоящим воином, ему не приходилось самому началовать над ратью, а воевать с половцами и подавно.
- Пошли за половцами, - сказал он Даниле Игнатьевичу. - Да покличь мне ключницу!..
Воевода отправился снарядить людей за пленными половецкими послами, и вскоре они уже стояли перед князем, все шестеро, и исподлобья посматривали на него узкими темными глазами. За это время Святополк успел немного успокоиться и решить, что делать.
- Почему звал, каган? - сердито процедил Искал-бей.
- Дошла до меня весть, что идут на русские пределы ваши воины, - быстро заговорил Святополк. - Они обступили Торческ, город подвластных мне земель, и идут далее, пустота волости и грозя Переяславлю и самому Киеву. Дабы не умножать скорби народа христианского, хочу я заключить мир с вашим ханом и уплатить ему соболями, рухлом, скотом и золотом сколько запросит. Вас же прошу принять от меня дары и быть моими послами в степь.
Он хлопнул в ладоши, и холопы вслед за ключницей вынесли к послам связки соболей, несколько богатых бобровых шуб из княжьих кладовых и отдельно витые золотые гривны, какие дарили только знатным воинам и боярам.
Половцы молча посмотрели на дары. По лицу Святополка гуляли тени. Своего добра, собранного в Новгороде и Турове, у него было не так уж и много, в Киеве нажить ничего не успел, но лучше все-таки расстаться с малой частью, чем потерять все. Он изо всех сил старался не показать, как жаль ему отдавать добро поганым.
Младшие послы негромко зашептались, переглядываясь. Искал-бей косо глянул на золотую гривну и вскинул глаза:
- Вороти нам наших коней, каган Святополк.
- Верну, всех верну и еще каждому по три жеребца подарю, - быстро кивнул Святополк. - Только поезжайте к своему хану и скажите, что я согласен на мир.
- Мы поедем в степь, - кивнул Искал-бей. - Сейчас же поедем! Прикажи седлать нам коней, каган.
И, повернувшись, половцы гурьбой затопали вон, даже не прикоснувшись к дарам.
Святополк все-таки попробовал удержать послов - посланец догнал половцев на дворе, кланяясь, передал от князя приглашение на пир. Оголодавшие в порубе послы согласились и поднялись в сени, где спешно накрывали дорогой византийской камкой столы и расставляли яства. Они даже пригубили вина и отведали угощений, которыми их вместе со взрослыми потчевали две девочки, дочери Святополка. Князь нарочно выставлял напоказ юных дочерей - старшей было всего шесть, младшей чуть меньше. Этим он хотел показать, что не желает ратиться со степью, опасаясь за детей, но половцы отказались говорить с князем. Русский язык младшие послы не знали, а Искал-бей только помалкивал да хмурился, слушая сбивчивые речи киевского князя. Потом первым поднялся и вперевалочку направился вон. Младшие послы потянулись вслед за ним.
Святополк, его дочери, бояре и разливавшие вино слуги остались одни.
- А что теперь, княже? молвила ключница.
- Един Бог ведает, - ответил он. - Одно знаю точно - примем, что судьба повелит. Война - так война, мир - так мир.
Половецкие послы уехали в тот же час, забрав с собой ества и питья в дорогу, и Киев затих в ожидании. Но через несколько дней после отъезда в город прибежал очередной гонец - половецкие орды двигаются далее в глубь русских земель, пустоша все на своем пути.
Это означало войну, и, приняв такое решение, Святополк неожиданно успокоился. На другой же день он собрал своих бояр, впервые пригласив на совет отцовых вятших мужей. Братья Ян и Путята Вышатичи и Никифор Коснятич пришли как новички, настороженные и притихшие. Остальные смотрели князю в рот, ожидая приказов и не ведая еще, как он себя поведет.
- Ведомо вам уже, почто созвал я вас, - без обиняков начал Святополк. - Половцы идут по нашей земле, осадили уже Торческ и спешат к Зарубу и Витичеву, как о том доносят гонцы. Говорил я с послами о мире, предлагал им откуп, да не пожелали выслушать меня послы. Знать, быть меж нами войне. Тако я порешил!
Святополк как само собой разумеющееся не упомянул о том, что послы от половцев изначально явились с предложением мира и лишь его нежелание давать дань и взятие послов под стражу послужили причиной разлада. Он смолчал, словно ничего не было, и бояре тоже не сказали противного слова. Многоопытный муж, Ян Вышатич, так вообще простил князю его порыв - он-то лучше многих знал, что половцы захаживали на Русское Поросье, несмотря ни на какие дани и замирения - дашь откуп одному хану, а другой сочтет себя обиженным и явится силой захватить свою долю. И ни один хан другому в сем деле не указ.
- Посему, - подвел черту Святополк, - шлите гонцов по Киевской земле - собираем рать!
- Да как же это? - ахнул Никифор Коснятич. - Прямо ныне, княже?